Российские расисты и их еврейские демоны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Российские расисты и их еврейские демоны

СРН щедро одаривал своих пылких сторонников, таких как ныне полу- или напрочь забытые Алексей Шмаков (1852–1916), Георгий Бутми (18 561 927), Георгий Замысловский (1872–1820) и Михаил Меньшиков (1859–1919). Среди этих ничтожеств Меньшиков был наиболее заметным и талантливым, не случайно он подвизался корреспондентом «Нового времени», респектабельной и многотиражной консервативной газеты. Известный знаток русской культуры XIX в. (наш современник) охарактеризовал Меньшикова как третьеразрядного журналиста, который черпал свои идейки из «котла с фельетонными объедками».[177] Когда Меньшиков перешел на ультраконсервативные позиции и занялся малосъедобной объедочной журналистикой, Чехов назвал его мерзавцем, Лев Толстой прервал с ним отношения, министр просвещения в царском правительстве обозвал его свиньей, а граф Сергей Витте заметил, что Меньшиков заходит куда дальше самых крайних реакционеров. Однако не следует торопиться списывать Меньшикова как литературную пустышку: популистский, хотя и поверхностный литератор, Меньшиков сформулировал и пустил в широкий обиход главные антисемитские мифы, которые питали (и питают) русских писателей, поэтов, журналистов, политиков и философов не только в XX, но и в XXI в.

Меньшиков сформулировал основные догматы русской ксенофобии точно так же, как до него «Протоколы сионских мудрецов» сформулировали ключевые положения европейского антисемитизма. Он первым из русских консерваторов взял на вооружение биологический расизм. Именно он ввел в русскую консервативную философию теорию Гобино об арийском превосходстве. В своих патетических воззваниях, замешанных на густом расизме (позднее собранных в один том под названием «Письма к русской нации»), он распространялся о превосходстве касты русской аристократии и о неполноценности иноземцев нерусского происхождения. Он ненавидел нерусские этносы, кем бы они ни были, даже балтийских немцев, совершенно обрусевших, урбанизированных, глубоко патриотичных, поставлявших русской армии отличных офицеров.

Меньшиков также презирал голландцев, греков, итальянцев, поляков и украинцев, состоявших на русской службе, — всех тех чужаков, чье присутствие в России он находил чрезвычайно вредным для титульной русской нации. Какой бы у них ни был образовательный ценз и патриотический настрой, представителям этих национальностей и этнических меньшинств просто не было дано понять, ни тем более сохранить дух русской нации. Евреи же были для Меньшикова наихудшей среди инородческих групп. И когда Меньшиков призывал избавиться от этнически чуждых элементов в среде русской бюрократии, как местной, так и центральной, в том, что касается евреев, он заявлял, что их надо убрать всех до одного. Только так, заявлял он, можно избежать того, что Гобино называл «неминуемым упадком и гибелью» белой расы.[178]

Находясь целиком и полностью в зависимости от французских, немецких и польских источников, Меньшиков двигался в русле той традиции русских реакционных философов, которые обильно заимствовали свои идеи на Западе. Апологет расовой чистоты, русского православия и славянской духовности Меньшиков пересыпал скрытые и прямые цитаты из Вильгельма Марра и Артура де Гобино вековыми инсинуациями антиеврейской католической пропаганды, которые воскресил отец Пранайтис, католический эксперт по еврейскому ритуальному убийству, выступавший свидетелем обвинения на процессе Бейлиса. Евреи похожи на обыкновенных людей только на первый взгляд, заявлял Меньшиков. На деле же они «народ азиатский и желтокожий», любой специалист сумеет «подметить в еврее черты низшей расы», поскольку семитская кровь в течение тысячи лет смешивалась с негритянской.[179]

Что же касается политических пристрастий мирового еврейства (от Америки до черты оседлости), их объединяет заговор международного кагала против России. В самой же России евреи захватили ведущее положение в искусстве, литературе и журналистике, поскольку они профессиональные фальсификаторы и имитаторы, а не потому, что они наделены талантом. Исторически «при всевозможных условиях еврей — ростовщик, фальсификатор, эксплуататор, нечестный фактор, сводник, совратитель и подстрекатель, человеческое существо низшего, аморального типа». «Евреи фальсифицируют все решительно на свете, начиная с монеты и кредитного знака. Они подделывают векселя, документы, всякую пищу, вина, лекарства, материи, утварь, золото, серебро»… и даже девственность.[180]

Социальный дарвинист Меньшиков сравнивает евреев с бациллами, проникающими в здоровое тело русского народа. Евреи непрерывно замышляют «унизить» Россию и стравить русских. Еврей «ненавидит христиан» и вечно изыскивает, как бы им напакостить. Для этой цели евреи наводнили Россию идеями равноправия, продукта иудео-масонского заговора, подрывающего устои русской арийской нации. Более того, евреи вдохновили Менделя Бейлиса, чтобы тот совершил ритуальное убийство православного мальчика Андрюши Ющинского, таким изуверским образом воспроизводя ритуальное убийство Иисуса Христа. Не имеет значения, был Бейлис оправдан присяжными или не был: Меньшиков уверял читателей, что вся еврейская история была одним сплошным ритуальным убийством — евреи расправлялись с народами, которые приютили их на своей территории. Задолго до того, как евреи-большевики появились среди членов Политбюро коммунистической партии, Меньшиков страстно доказывал, что нет такой вещи, как русская революция, потому что революция в России исключительно еврейская. Меньшиков не сомневался, что «истинный прогресс общества возможен лишь тогда, когда действует отбор лучших» и надеялся, что русская нация, в конце концов, избавится от племени восточноевропейских евреев.[181]

Государственный старорежимный антииудаизм и подогреваемый правыми популярный антисемитизм значительно усугубляли и без того тяжелое положение еврейских масс, толкали их тысячами в объятия революции. Ведущий исследователь этого процесса справедливо замечает; что «евреев в несоразмерных количествах привлекало коммунистическое движение именно потому, что оно сулило уход от жизненных реалий отвергнутого меньшинства, отделенного этническими, религиозными и социоэкономическими ограничениями — в новый мир, где все эти ограничения будут немедленно уничтожены».[182]

После 1917 г. многие революционеры еврейского происхождения, присоединившиеся к большевикам, меньшевикам и Бунду, оказались в советском государственном аппарате на руководящих позициях. И хотя евреи на государственных постах составляли менее 1 % еврейского населения России, ультраправые увидели в этом широком представительстве евреев среди государственных и партийных вождей подтверждение своим самым худшим предчувствиям. СРН полагал, что революция 1905 г. была результатом тайного сговора международного еврейства; в свою очередь, революция 1917 г. сделала тайное явным. Устремившись в революцию, которая заменила национальность классом, в поисках общественной среды, не знающей межэтнической вражды и ненависти, большевики еврейского происхождения способствовали возрождению антисемитского мифа о еврейском засилье и дали новый стимул его распространению. Теперь ультраправые имели все законные основания кричать со всех трибун, что евреи жаждут власти и отмщения в своей извечной борьбе против христиан.

Столь жесткая реакция на обличенных властью евреев, состоящих на государственной службе, имеет историческое объяснение, которое мифоманы всех мастей, от Солженицына до Слезкина, напрочь игнорируют. Антииудейское предубеждение царизма в принципе не допускало евреев на государственную службу. В период 1790–1830-е гг. евреи служили членами городских магистратов (в 1840-е евреев с этих должностей поснимали), а в период между 1850-ми — 1917 г., всего около 150 «ученых евреев» служили советниками при губернаторах и при цензорах еврейских книг. В XIX в. городской среде широкое хождение имела поговорка «ученый еврей при дураке губернаторе», но в огромном большинстве своем население империи не знало евреев в роли государственных служащих. Ученые евреи могли выступать в роли советников при бюрократах высокого ранга, и то исключительно по еврейскому вопросу, однако евреев среди государственных деятелей в России до 1917 г. не было — ни единого.

Государство классифицировало своих подданных исключительно по религиозной принадлежности. Крещению придавали важнейший смысл: в точном соответствии с доктриной новой жизни во Христе Николай I провозгласил, что как только человек становится православным, евреем он больше не числился. Стать официальным лицом на государственной службе мог только крещеный еврей. Когда Александр Солженицын причисляет таких государственных деятелей, как Петр Шафиров и Егор Перетц (православные в третьем и втором поколении), к выдающимся евреям на государственной службе, он тем самым выдает свои расовые предубеждения, отказывает Шафирову и Перецу в подлинности их крещения и тем самым подвергает сомнению силу причастия. Поэтому его рассуждения не следует принимать всерьез.[183] Выдающийся русский востоковед Даниил Хвольсон и генерал армии Михаил Грулев, оба еврейского происхождения, получили возможность попасть на службу и продвигаться по служебной лестнице только тогда, когда они приняли официальную государственную религию, православие. Абрам Гаркави, родоначальник иудейских штудий в России, креститься отказался и так за всю жизнь и не смог стать университетским профессором. Только Леонид Пастернак, знаменитый русский художник, хотя и не крестился, но стал профессором в Академии художеств. Столетний запрет евреям служить в правительственных учреждениях и занимать государственные посты дал серьезные основания полагать, что еврей у власти — совершеннейшая аномалия.

После 1917 г. население бывшей империи — поверх политических, национальных и культурных барьеров — с растущим подозрением относится к беспрецедентно значительному числу евреев на административных и партийных постах, невзирая на их русские псевдонимы, революционную популярность, ореол революционеров-мучеников и без местечкового акцента русский язык. Для ксенофобской крестьянской массы России и антисемитской (по экономическим мотивам) городской мелкой буржуазии власть большевиков была еврейской властью, а большевики — евреями. Противостояние народа и власти, лежащее в основе русского культурного менталитета на протяжении всего XIX в., поспособствовало возникновению новой парадигмы: после 1917 г. воцарилась новая еврейская власть, угнетающая русский народ.

Не только политики ультраправого толка, но даже некоторые либералы разделяли это представление. Подытоживая свои впечатления от революционных событий 1917 г., Симон Дубнов, основоположник русско-еврейской историографии, делился своими мрачными предчувствиями: «…Нам (евреям) не забудут участия евреев-революционеров в терроре большевиков. Сподвижники Ленина: Троцкие, Зиновьевы, Урицкие и др. заслонят его самого. Позднее об этом будут говорить громко, и юдофобия во всех слоях русского общества глубоко укоренится».[184] Эмигранты позднее вспоминали поговорку, сопоставлявшую вождей революции с дореволюционными богачами-евреями: «Сахар Бродского, чай Высоцкого, Россия — Троцкого».[185] В 1925 г., через год после смерти Ленина, заслуживающий доверия очевидец, известный своей симпатией к евреям, подслушал такой разговор. В это время фильм Александра Грановского «Еврейское счастье» шел в кинотеатрах Киева. Подошедший к очереди в билетную кассу спросил, когда начнется «Еврейское счастье». «Оно началось восемь лет назад», — ответил кто-то, имея в виду приход большевиков к власти в 1917 г.

После большевистской революции антисемитские мифы недавнего прошлого (включая «Протоколы», полузабытые к концу 1910-х гг.) получают самое широкое хождение среди русских мыслителей-эмигрантов. С их точки зрения, понятие «еврейская революция» получила подтверждение самой жизнью. За его популярность можно было не беспокоиться. Многие ультраправые были расстреляны ЧК (Меньшиков в том числе), так что теперь белоэмигрантская публика охотно причислила их к лику православных святых-великомучеников, погибших от еврейского преследования. У Меньшикова было немало последователей, но, по-видимости, не было другого, столь близкого по духу и букве, как Василий Шульгин. До 1917 г. Шульгин был депутатом Думы и подчас выступал с трезвыми предложениями. Он лично споспешествовал отречению Николая II и всячески поддерживал буржуазное Временное правительство.

В 1920-е гг. Шульгин, ставший к тому времени эмигрантом и убежденным противником большевистской власти, не по своей воле оказался в ловушке. Советские спецслужбы организовали ему поездку в Россию, при том, что сам Шульгин полагал, что он путешествует инкогнито. Шульгин вернулся из СССР в Белград человеком с подмоченной репутацией, которого белоэмигрантская среда готова была признать советским агентом. Шульгин попытался оправдаться, опубликовав влиятельный памфлет «Что нам в них не нравится». Позднее эта книга стала настольной для таких профессиональных ксенофобов, как Владимир Солоухин, Вадим Кожинов и Александр Солженицын.

Самооправдывающийся Шульгин объяснял эмигрантам-монархистам, что единственной причиной их изгнания, унижения и нищеты была еврейская революция. Никогда в России не было ни бастующих рабочих, ни обнищавших крестьян, ни анархии на флоте, ни глубочайшего экономического кризиса, ни разваливающейся армии с бездарным командованием, ни насквозь продажной власти. Русская революция победила только потому, что евреи захватили печатные органы, подмяли под себя политические институции России, а богатенький американский еврей Яков Шиф поддержал деньгами их бунт против Святой Руси. Не утруждая себя ни анализом сложнейшей материи русской революции, ни обсуждением революционной пропаганды, ни освещением деятельности различных революционных партий, Шульгин бодро заявляет: «Не все жиды — коммунисты; не все коммунисты — жиды; в коммунистической партии евреи имеют влияние, обратно пропорциональное их численности в России». Шульгин понятия не имел о том, что у Ленина были еврейские предки, иначе бы он с радостью использовал это обстоятельство. Но и без него он подытожил, что после 1917 г. евреи стали править русскими, а русские превратились в их рабов.[186]

У Шульгина было немало добрых знакомых еврейского происхождения, однако собственному опыту он всегда предпочитал расистские мифы СРН. Шульгину евреи представлялись скрюченными, паршивыми, близорукими людьми с мерзкой истерической интонацией. В революционной борьбе участвовали не отдельные евреи и не организованные группы еврейских пролетариев, но вот этот вымышленный еврей — многомиллионный Израиль. Шульгин не принимал во внимание тот факт, что 99 % восточноевропейских евреев никакого отношения к большевистской власти не имеют. Он игнорирует экономические, религиозные, политические, правовые и культурные обстоятельства еврейской жизни накануне 1917 г. Нет дела ему и до того, что другие меньшинства (латыши, литовцы, грузины, армяне и поляки), участвовавшие в революции, также были представлены во властных структурах непропорционально их численности среди русского населения. Национализм ультраправого толка и животная ксенофобия — шульгинское кредо, хотя он и заявляет притворно: «Я лично плохой антисемит в смысле расовом».[187] Как только Шульгин убеждается, что во всем виноваты евреи, ему уже ничего не нужно для объяснения русской революции. Все и так ясно. Впрочем, он указывает на одно-единственное положительное начинание иудео-большевиков: они, дескать, начали восстанавливать империю, чем Шульгин не мог не восторгаться. Зачем ненавистникам империи этим заниматься, Шульгин не утруждает себя объяснением.

Идеи Шульгина помогли многим эмигрантам-мифоманам осмыслить причины их жизненной катастрофы, однако Шульгин не сумел поставить свои антибольшевистские и антиеврейские инвективы на солидный исторический фундамент. За него это сделал некий Андрей Дикий (Дикой), бывший белый офицер, проимперски мыслящий историк-любитель, обосновавшийся в США. Дикий приложил немало усилий к тому, чтобы построить рассказ о русской революции вокруг краеугольных ксенофобских положений Меньшикова и Шульгина.

До печально знаменитого двухтомника «Двести лет вместе» Солженицына книга Дикого «Евреи в России и в СССР» в течение полувека служила незаменимой моделью для изложения русской истории в терминах расового антисемитизма. Более того, Дикий предпринял пионерскую попытку рассмотреть историю восточноевропейских евреев сквозь призму революционных событий и с ультраправых фашистствующих позиций. Вслед за Меньшиковым и Шульгиным Дикий вообразил русских евреев мифической, устрашающей, сплоченной и однородной группой, обладающей общими интересами и преследующей одинаковые политические цели. Многоумный Дикий пишет: «Все еврейство России, несмотря на резкие социальные расслоения и вытекающие отсюда противоречия классовых и бытовых интересов, представляло собою одно монолитное целое».[188]

Дикий погружает метафоры вроде «еврейской власти» и «русских рабов» в историософское повествование, нашпигованное именами и цифрами. Ему достаточно еврейской фамилии в скобочках после революционного псевдонима какого-нибудь советского государственного деятеля, чтобы доказать: власть захватили евреи. Будучи сам монархистом и ксенофобом, который так и не смирился со своим политическим фиаско, Дикий был безразличен к тому, откуда вышли эти советские деятели, сколько лет они провели в ссылках и тюрьмах, что сделали для укрепления советской государственности, как они относятся к той среде, из которой вышли, что они делали до 1917 года, и вообще, как говаривал Маяковский, что у них в скобках, «б» или «м». Такого рода сведения, не приведи господи, представили бы революционеров еврейского происхождения людьми, изрядно пострадавшими ради угнетенных классов России и разделившими незавидную судьбу русской политической оппозиции.

У Дикого таких планов нет, поскольку для него евреи — властолюбивые инородцы, захватчики, бессовестная и бесстыжая масса. В его планах, наоборот, так изобразить евреев и власть, чтобы не осталось сомнений: правящая элита СССР — это еврейская элита. Все те ужасы еврейского засилья, которые предвиделись и от которых предостерегали авторы «Протоколов сионских мудрецов», русские евреи успешно воплотили в политической реальности СССР. Как и его ультраправые предшественники, Дикий уверен: не существует русских, европейских или американских евреев; есть одно всемирное еврейство — страшное, сплоченное и агрессивное. Созданный Диким образ евреев — то же «талмудическое еврейство» Меньшикова или «многомиллионная сила Израиля» Шульгина: еврейское племя, пришедшее поработить Россию.[189] Идеи Дикого и списки советских партийных и государственных деятелей еврейского происхождения — в отрыве от исторической хронологии и сравнительной статистики и вне элементарного социокультурного контекста — воодушевили новейшие попытки объевреить Ленина.