Буйные и грязные стали знатью

Буйные и грязные стали знатью

— Я, твой господин и природный сеньор, и ты, мой оруженосец, будем есть из одной тарелки и пить из одного сосуда, ибо о странствующем рыцарстве можно сказать то же, что обыкновенно говорят о любви: оно все на свете уравнивает.

Знать существовала задолго до появления рыцарей. Были уже короли, герцоги, графы, бароны. И они, разумеется, ни в коем случае не считали и не могли считать, что вонючие и грязные люди в латах, без роду и племени, известные лишь своей дурной отвагой, могут им быть ровней. Века прошли, прежде чем рыцарство приравняло себя к знати, утвердило себя как сословие знати. И теперь уже рыцарем не мог стать любой, имеющий коня и доспехи, как бывало в прежние времена. Но, с другой стороны, и сыновья герцогов и графов до своего совершеннолетия обязаны были пройти обряд посвящения в рыцари, иначе они записывались простолюдинами. И неистовый Роланд прославляется по всей Европе не как владетельный сеньор и маркграф Бретани, но прежде всего — как рыцарь.

То есть рыцарство не просто вошло в знать, но и навязало знати многие свои законы, вынесенные из времен буйной вольницы. Закон дикой ватаги был простой. С одной стороны — верность и полное подчинение предводителю. С другой — ответственность предводителя перед дружинниками, подчинение предводителя общим законам и кодексу дикого братства. Это двуединство было перенесено и на отношения с королями, герцогами, графами. Давая присягу на верность, рыцарь становился вассалом, но ни в коем случае не подчиненным сюзерена. Герцог или граф для крестьянина и горожанина был «доминус», то есть — «господин», «повелитель». Но для рыцаря — только лишь «сеньор», то есть — «старший». И «пэр» в переводе с французского — «равный», и стол короля Артура был круглым единственно для того, чтобы никто не мог полагать, будто он сидит выше или ниже.

Так создавался рыцарский кодекс — удивительный институт Средневековья, в конечном счете сформировавший основы этики западноевропейского человека.

Не богатствами и чинами измеряется рыцарь, а только лишь славой. И это главное. Воинская слава давала смысл жизни и увенчивала жизнь. А если сама смерть для человека ничто перед сиянием славы, то позволит ли такой человек принизить себя кому-либо, будь это даже сам король? Да никогда! И потому, несмотря на естественное стремление монархов к централизации власти, к единоначалию и безоговорочному подчинению, они вынуждены были идти на компромиссы. И записывать в уставы рыцарских орденов, что служение рыцарей королю простирается лишь до тех пределов, пока оно не противоречит представлениям рыцаря о его чести и достоинстве. Допустим, если рыцарь присягнул сеньору, а сеньор затеял войну с королем, то рыцарь имеет полное право воевать против своего короля. То есть вассал моего вассала — не мой вассал.

Таким образом рыцарская этика, которая ставила во главу завоевание славы, постепенно изменялась. И первостепенным стало уже поддержание чести и достоинства, доходящее зачастую до гордыни. И здесь надо сказать, что рыцарская этика выдержала жесточайшее давление церкви, для которой гордыня — один из смертных грехов. Выдержала — и победила. А кодекс и этика рыцарства с течением времени легли в основу кодекса дворянской чести, кодекса джентльменства.

Но рыцарская этика никогда бы не стала тем, что она есть, если бы второй составной ее частью не был куртуазный идеал…