Глава 34 Перелом народного хребта
Глава 34
Перелом народного хребта
Что было бы, если бы Ленин умер не в 1924 году? Если бы он прожил еще 10 лет?
Он бы сам отменил нэп? Или бы его самого, Ленина, «отменили»?
Иными словами — сожрали бы Ленина его партийные товарищи? Есть основания предполагать, что он встал бы поперек пути многим — от своих соратников из узкого круга до широких революционных масс включительно.
Знаете, почему Белая армия легко победила Красную армию на Украине, а Москву взять не смогла? Хотя Деникин уже молебен в Москве заказывал…
Потому что на Украине красных били с двух сторон — и белые, и крестьяне-махновцы. Украинский Совнарком отнятую у помещиков землю отдал не крестьянам, а национализировал в государственную собственность. А мужикам хрен редьки не слаще. Неведомый Наркомзем, который забрал землю, ничем для них не лучше помещиков. Украина восстала. Так началась махновщина. Не за красных и не за белых — за землю и волю.
Но как только белые армии перешли тогдашнюю границу Украинской республики и вступили в пределы Российской республики, движение затормозилось. Здесь был один фронт — Красная армия против Белой армии. А мужики — за красных. Потому что в России земля была отдана крестьянам. И приход белых они вполне справедливо расценили как попытку отобрать у них землю и отдать помещикам. Так что у белых на территории России в народе опоры не было. И «Приказ о земле», изданный Врангелем 7 июня 1920 года, по которому земля закрепляется в собственность крестьян, был уже запоздалым. К тому же раздавать крестьянам России землю, владея лишь Крымом, — это несерьезно, почти фарс…
Закончилась Гражданская война, однако продолжилась продразверстка — и мужики вновь восстали. Кронштадтский, Тамбовский, Ишимский мятежи 1921 года были ответом крестьян на государственный грабеж. Причем проходили они под лозунгом «За Советы без коммунистов».
В 1921 году Ленин ввел нэп — и деревня успокоилась. Народ работал на своей земле и богател.
Но через год Ленин перенес первый инсульт. Затем — второй. После третьего он жил еще десять месяцев, но это уже была жизнь растения. Физического тела. Без мозга. И без власти, разумеется.
Что творилось в этой голове после 1922 года? Этого мы доподлинно не узнаем никогда. Просто потому, что Ленин не успел сказать — с марта 1923 года его мозг, его гениальная голова уже не работала. Он оставил кое-какие заметки. По которым можно предполагать…
В начале этого необычного пути Ленин обозначил нэп как временное «отступление». За это слово и ухватились после его смерти. Может быть, ухватились бы и при его жизни, использовали бы в борьбе против него. Потому что Ленин очень скоро отступился от этого слова. И определил нэп иначе — «коренная перемена всей точки зрения на социализм»! Ни много ни мало.
Все, что ни делал Ленин за этот год, все, что ни писал после, — все было направлено на укрепление крестьянства. Его уже тогда соратники обвиняли в «крестьянском уклоне». Но он был тверд — началом начал считал деревню, землю, крестьянство, он город поставил в прямую зависимость от деревни: чем лучше будет город удовлетворять потребности крестьянства, тем больше будет зарплата промышленных рабочих. Это уже была крамола! Оскорбление! Ведь по терминологии тех лет рабочий класс — «революционный», а деревня — «косная», «мелкобуржуазная», и вообще — контрреволюционная «крестьянская Вандея». То есть Ленин пошел на пересмотр основ. На самом деле, конечно, он вернулся к первоосновам. Крестьянство, земля, сельское хозяйство — фундамент, на котором воздвигается все остальное. Мы потому и мучаемся до сих пор, что фундамент заложили кривой.
Если судить по его последней, программной статье «О кооперации», Ленин в своих мыслях и планах все дальше уходил от государственной экономики к тому, что он называл кооперацией, государственным капитализмом.
В 1921 году народ поверил Ленину и начал пахать и сеять. Уже к 1923 году были восстановлены дореволюционные посевные площади. В 1925 году зерна получили больше, чем в среднем за наиболее благоприятные для России пять лет — с 1909 по 1913 год. В 1928 году общий урожай зерна уже превысил уровень 1913 года.
Вот данные по отдельному Молчановскому району Приобья. Там народ жил таежным промыслом, к земле особо не приучен. А уж в годы военного коммунизма и продразверстки землю и вовсе забросили, несмотря на приказы властей. В 1922 году в районе посеяли… 777 десятин. А к 1927 году под пашню было занято уже 5,2 тысячи десятин — больше в семь раз! Мало того, началась самоорганизация крестьян в артели, кооперативы. В середине двадцатых годов в Молчановском районе действовало пять семенных и тринадцать машинных товариществ, создавались товарищества общественной взаимопомощи и общественной обработки земли. Из двух с половиной тысяч частных хозяйств было кооперировано шестьсот.
То есть никого никуда загонять не надо — люди сами решали, как им развивать хозяйство. По сути — создавали свои колхозы, свои акционерные предприятия. Народ шел ленинским курсом кооперации!
Смог бы Ленин дальше удержать этот курс и — более того — развить его, как он намечал в последних статьях? Одно дело — переломить мнение и настроение большинства на X съезде, в 1921 году. Там у Ленина было два мощнейших козыря. Первый — голод в стране и полная разруха. Второй — то самое «отступление». Мол, нэп — это временно, чтобы преодолеть разруху. А там всех частнособственников к ногтю… «Мы еще вернемся к террору», — говорил он.
А как было бы потом, когда он переменил взгляды на нэп? Да, Ленин был не один, с ним — Рыков, Бухарин, Томский. Но противников — гораздо, гораздо больше. Не только в верхах — в партийной массе, среди самых что ни на есть рядовых. Вполне могли сломать и Ленина, заставить его, вынудить свернуть нэп. Могли и просто свергнуть.
А уж без Ленина нэп был обречен. Тот же Рыков стал после Ленина председателем Совнаркома, вроде бы главная власть у него. Но только вроде бы. Он решительно возражал против сталинских планов коллективизации, прямо заявив Сталину: «Ваша политика экономикой и не пахнет!». Но — оказался бессилен перед волей большинства партии, большинства коммунистов, встретивших нэп как отступление, предательство революционных идеалов. Вождем их был Сталин, который обрел к тому времени огромную власть. О его всемогуществе говорит обращенная к Горькому фраза: «Думаем сменить Рыкова, путается в ногах!» Это значит, что генсек партии уже решал судьбу главы правительства. Рыкова «ушли» с поста председателя Совнаркома в 1930 году. А еще раньше, в 1929 году, Бухарина, Рыкова и Томского вывели из Политбюро, обвинив в «правом уклоне».
Эта победа Сталина была не только победа аппаратная, цековская. За ним стояли и его поддерживали рядовые большевики. По сути, люмпены, за годы Второй мировой войны и Гражданской отвыкшие от дома, от хозяйства, зато научившиеся командовать, презирать крестьян, ненавидеть нэпманов. Они были опорой его политики в масштабах уже всей страны.
Они и начали самую кровавую, беспощадную, гибельную войну против своего народа. «Годом великого перелома» назвал 1929 год Сталин. Впоследствии Солженицын переиначил — «перелома народного хребта».
К 1933 году количество крупного рогатого скота в стране сократилось в два раза, лошадей — в два раза, свиней — в два раза, коз — в три раза. Общий объем сельскохозяйственного производства сократился на 20 процентов. Все зерно реквизировали и продали за границу, чтобы купить машины «для индустриализации всей страны». Начался голод.
Сколько людей было согнано со своих дворов, изгнано из своих домов — теперь установить уже невозможно. В отчетах можно только запутаться. Ведь раскулачивали по разным категориям. Одних отправляли в лагеря и даже расстреливали, других ссылали на Север, в Сибирь и Казахстан — это была категория «спецпоселенцы», третьих — выселяли в пределы своей области, края, республики, четвертых — в пределы своего района. Нет сводных данных.
И потому пробуем подсчитать сами.
К концу 20-х годов в стране было 26 миллионов частных крестьянских хозяйств. По инструкции ЦИК (была такая инструкция, подписанная Калининым!), раскулачиванию подлежало 3–5 процентов от общего числа. Но местные власти, активисты из комитетов бедноты разоряли всех, кто богаче их. Потом это назвали «перегибами» и «головокружением от успехов», активистов пожурили. По расчетным данным, раскулачили 10–15 процентов хозяйств.
Возьмем среднюю цифру — 12,5 процента.
Это значит — разорили, разграбили 3 миллиона 250 тысяч хозяйств.
На то время средний состав сельской семьи — 5 человек. В зажиточных семьях — больше. Потому что кулаки и середняки не дробили хозяйство, у них дети не разъезжались по свету в поисках лучшей доли, как у бедняков, они исконно сохраняли большие семьи как производственную единицу. Можно считать, что в каждом раскулаченном крестьянском доме было в среднем 6–7 человек. Это значит, 21–23 миллиона человек, от стариков до трудных детей, выгнали на улицу, отправили в ссылку.
В селах Украины, Поволжья, Казахстана, где хлеб и скотину начисто реквизировали, начался страшный голод. Люди ели людей. В СССР от голода в те годы погибло, опять же по примерным подсчетам, 7,2–10,8 миллиона человек. (Источник: «Население России в XX веке»).
В гражданскую войну жертв было гораздо меньше — 2,5–3,3 миллиона («Население России в XX веке»).
Коллективизация стала переломом народного хребта во всех смыслах. Помимо физического истребления самых работящих это было уничтожение СМЫСЛА вообще. Смысла жизни, смысла труда на земле. Представьте в деталях раскулачивание, как входят в избу к зажиточному крестьянину какой-нибудь Макар Нагульнов, герой романа «Поднятая целина», с ним молодой сельский парень, бедняк-активист, и молодой парнишка-рабочий с винтовкой. И начинают, по сути, грабеж. Имущество описывают и тут же раздают, а хозяев сажают в сани и под конвоем отправляют в райцентр и далее — на Соловки… Что думают при этом, какой урок выносят из этого молодой сельский парень и молодой городской парень? Ведь происходит что-то непредставимое для сознания человека, особенно крестьянина. Мужика, который всю жизнь работал, построил дом и хозяйство, разоряют и выгоняют как «врага». И это считается «хорошо». То есть «хорошо» быть босяком, ходить с винтовкой, а «плохо» — честно и много работать. Вот какое уничтожение Смысла происходило в масштабе страны.
Роман «Поднятая целина» — гимн коллективизации, так ведь? Потому и возьмем его в качестве доказательства от противного. Как источник информации.
Выделю двух главных для моей статьи героев романа — секретаря ком-ячейки хутора Гремячий Лог Макара Нагульнова и рядового крестьянина Тита Бородина. У Макара Нагульнова двор и дом — пустыня. Он ни хрена не делает и «ждет мировую революции». А Тит Бородин, подлец, не ждет мировую революцию, как ему советуют местные коммунисты, а работает. Вот как рассказывает о нем Макар Нагульнов присланному для создания колхоза в Гремячем Логу питерскому рабочему Давыдову:
«— Этот Бородин, по-улишному Титок мы его зовем, вместе с нами в восемнадцатом году добровольно ушел в Красную гвардию. Будучи бедняцкого рода, сражался стойко. Имеет раны и отличие — серебряные часы за революционное происхождение… И ты понимаешь, товарищ рабочий, какой нам сердце полоснул? Зубами, как кобель в падлу, вцепился в хозяйство, возвернувшись домой… И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения. Нажил три пары быков… мельницу-ветрянку, а потом купил пятисильный паровой двигатель и начал ладить маслобойку, скотиной переторговывать… Мы вызывали его неоднократно на ячейку и в Совет, стыдили страшным стыдом, говорили: «Брось, Тит, не становись нашей дорогой Советской власти поперек путя! Ты же за нее, страдалец, на фронтах против белых был…» Ну, он, то есть Титок, нам отвечает: «Я сполняю приказ Советской власти, увеличиваю посев… Я был ничем и стал всем, все у меня есть, за это я и воевал».
Все мужики за это воевали. Все мужики поверили Ленину, обрадовались лозунгу Бухарина «Обогащайтесь!», а теперь им сказали: вы — враги Советской власти. Не только сказали — вошли в дом с винтовками, отобрали все и выгнали нагишом на улицу. Все видели, вся страна видела, участвовала и вбивала в свои мозги и в душу: работать, стараться — это плохо, а быть бедняком, активистом — это хорошо…
Еще цитата из романа: «Тридцать два человека — гремяченский актив и беднота — дышали одним дыхом».
Я бы сказал — «дыхом» раскулачивания. К тому времени деревня раскололась на богатых и бедных. Хотя власть всем раздала землю. Всем разрешила и даже призвала работать и богатеть. Кто-то не захотел, кто-то не смог, у кого-то не получилось — да мало ли что в жизни бывает… Но земля — вот она, твоя. Старайся. Все равны. Все честно. Но нет — решила власть. И босяки, бездельники, неумехи, неудачники, лентяи, идейные малограмотные фанатики именем власти раскулачили тех, кто умеет работать. «Уничтожили кулачество как класс».
На самом деле тогда произошло уничтожение Смысла.
И боюсь, что иначе быть не могло. Для доказательства снова вернусь к роману «Поднятая целина». Итак, Тита Бородина вызывают в ком-ячейку, в совет и увещевают не шибко работать. Сама постановка вопроса абсурдистская. А Тит им отвечает: «Я сполняю приказ Советской власти, увеличиваю посев… Я был ничем и стал всем, все у меня есть, за это я и воевал».
Это я уже только что цитировал. А теперь обратите внимание, чем Тит Бородин заканчивает: «Власть не на вас держится. Я своими руками даю ей что жевать, а вы — портфельщики…»
Все! Вот она — голимая суть того, что происходило!
Хотел того или не хотел автор романа «Поднятая целина», но он определил две стороны непримиримого конфликта. И так было в каждом хуторе, в каждом селе, в каждом районе. По всей стране.
Вопрос был поставлен ребром.
Кто в стране главный — Тит Бородин с сохой или Макар Нагульнов с портфелем?
Ответ на него вы знаете из нашей истории. И полагаю, что другого быть не могло. До сих пор не может.
И раньше говорили, но не писали, а сейчас говорят и пишут в газетах: Сталин взял Россию с сохой — оставил с атомной бомбой.
И все ведь правильно! Достижения сталинского СССР — потрясают, поражают воображение. За первые 5 лет индустриализации было построено 1500 больших заводов. В том числе металлургические гиганты в Новокузнецке и Магнитогорске. А затем — гидростанции, атомные, космические объекты! Под руслами великих рек в базальте вырубались подземные комбинаты с ядерными установками! Планетарная работа! Это все — Сталин. То есть — миллионы и миллионы рабов в лагерях.
А после Сталина началось торможение. Целину еще подняли на энтузиазме. А дальше — сплошные сбои и гниение. БАМ показал, что уже ничего не получается. Двадцать лет с ним мучились, а толком так и не построили. В чем дело?
А в том, что сталинская эпоха великих строек закончилась. Загнать в лагеря миллионы простых работяг, загнать в лагеря-шарашки тысячи ученых при Хрущеве-Брежневе-Андропове-Черненко-Горбачеве уже было нельзя.
Экономика насилия кончилась.
Надо как-то по-другому.
А по-другому не получается. Что то не срабатывает в механизме.
Кто в советские времена был в сознательном возрасте, тот помнит. К тому, что мясо присутствует только в магазинах Москвы, Ленинграда и Киева, страна давно привыкла. И даже приспособилась. Например, на Чебоксарском агрегатном заводе в каждом цехе рабочие скидывались и снаряжали в Москву несколько человек с гигантскими рюкзаками и тележками Они и закупали на весь коллектив колбасы… И так далее. Колхозы и в сталинские времена не обеспечивали страну мясом и молоком, а уж после и вовсе превратились в черную дыру советской экономики.
Казалось бы, стиральный порошок — не мясо и молоко. Но представьте себе, выступает перед страной и миром году в 1978-м Генеральный секретарь ЦК КПСС, властитель самой большой страны в мире, и говорит, что нет в магазинах стирального порошка и мыла. И потому надо увеличить, углубить, расширить производство. Смешно?
Да пусть будет смешно! Пусть враги злорадствуют и клевещут! Лишь бы после вмешательства Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Председателя Совета Труда и Обороны стиральный порошок появился. Так ведь нет! До начала девяностых годов, до краха СССР, со стиральным порошком что-то у нас никак не складывалось…
Иными словами, на определенном этапе экономика тотального, лагерного насилия была эффективна. А как перестали держать крестьян в колхозах принудительно, без паспортов, как перестали гигантские стройки обеспечивать миллионами заключенных — все и закончилось.
Остался только перелом народного хребта. И в физическом, и в духовном смысле.