Что же дальше?
Что же дальше?
С тех пор как отгремели бои западнее Воронежа, прошло много лет. История разобралась в действиях наших танковых сил на Брянском фронте, с присущей ей объективностью и прямотой сказала свое нелицеприятное слово о тех существенных недостатках, которые выявились в ходе этих боев, и о том новом, что внесли наши люди в броне в науку современной танковой войны.
В этих боях советские танкисты проходили суровую школу войны, отрабатывая в бою тактику и стратегию, накапливая боевой опыт и совершенствуя свое мастерство. Мастерство завоевывалось дорогой, порою очень дорогой ценой. Но зато каждый новый бой давал нашим танкистам больше, чем годы учебы в мирных условиях, и к концу танкового сражения, развернувшегося западнее Воронежа, генерал Катуков и его соратники были уже опытными мастерами своего дела, готовыми к массированным ударам по врагу, именно такие удары отныне становились главным направлением в их военной деятельности.
В Генеральном штабе и в Ставке Верховного Главнокомандующего внимательно следили за тем, как осваивают свою воинскую науку танковые корпуса.
Главнокомандующий сам не раз связывался со штабом фронта по прямому проводу, интересуясь тем, как действуют эти корпуса, и давая указания об их использовании.
Генерал армии М. И. Казаков в своей работе «На Воронежском направлении летом 1942 года» цитировал любопытные документы на сей счет. Уже в ночь на 30 июня Сталин диктовал по прямому проводу:
«Нас беспокоят две вещи. Во-первых, слабая обеспеченность вашего фронта на реке Кшень и в районе северо-восточнее Тим. Мы считаемся с этой опасностью потому, что противник может при случае ударить по тылам 40-й армии и окружить наши части. Во-вторых, нас беспокоит слабая обеспеченность вашего фронта южнее города Ливны. Здесь противник может при случае ударить на север и пойти по тылам 13-й армии. В этом районе у вас будет действовать Катуков, но во втором эшелоне у Катукова нет сколько-нибудь серьезных сил. Считаете ли вы обе опасности реальными и как вы думаете рассчитаться с ними?[37]»
Тогда же Сталин строго сказал:
«Самое плохое и непозволительное в вашей работе состоит в отсутствии связи с армией Парсегова (40-я армия) и танковыми корпусами Мишулина и Баданова. Пока вы будете пренебрегать радиосвязью, у вас не будет никакой связи, и весь ваш фронт будет представлять неорганизованный сброд. Почему вы не связались с этими танковыми корпусами через Федоренко? Есть ли у вас связь с Федоренко?[38]»
1 июля начальник Генерального штаба генерал-полковник А. М. Василевский по поручению Сталина передавал командующему Брянским фронтом, что Ставка недовольна тем, что
«некоторые танковые корпуса перестали быть танковыми и перешли на методы боевых действий пехоты — примеры: Катуков вместо быстрого уничтожения пехоты противника в течение суток занимался окружением двух полков, и вы, по-видимому, это поощряете; второй пример с корпусом Павелкина — отход 119-й отдельной стрелковой бригады заставляет кричать командира танкового корпуса об обнажении его фланга. А где же танки? Разве так должны действовать танковые соединения?..[39]»
И так — изо дня в день…
Такое прямое вмешательство сверху, конечно, не всегда было эффективным; иной раз оно нарушало нормальное развитие военных действий, за которое нес ответственность штаб фронта. И все же подчеркнутый интерес Центра к использованию танковых соединений свидетельствовал о том, что в Москве с ними связывают далеко идущие расчеты. Именно танковые войска были призваны стать главной ударной силой Советской Армии, которая должна была в значительной мере решить исход войны.
Чем дальше, тем быстрее развертывалось производство танков, формировались новые и новые танковые соединения. Они становились все более мощными, и число их возрастало. И хотя после описанных мною трудных боев под Землянском в Москве приняли решение расформировать 5-ю танковую армию, как «слишком громоздкое объединение», сама жизнь всем ходом событий подсказывала, что именно танковым армиям принадлежит будущее.
В это твердо верил и Михаил Ефимович Катуков. Когда ранним июльским утром 1942 года мы расставались с ним — я должен был возвращаться в Москву, — он сказал мне, как-то сердито глядя в сторону, словно там сидел некий невидимый оппонент, с которым он полемизировал:
— Запомните хорошенько и зарубите на носу: Берлин возьмут штурмом танковые армии. Да-да, танковые армии. Конечно, они будут действовать не одни. Самый тяжелый труд выпадает на долю нашей великомученицы матушки-пехоты, она откроет нам путь.
Многое сделает и артиллерия. Еще больше — авиация. Но решающей силой будут танки. И они должны будут наносить массированные — именно массированные! — удары. Они пойдут целыми полчищами — по нескольку сот, может быть, по тысяче машин. Только так можно будет завоевать победу в этой проклятой войне. Такой вывод сделал из нынешних боев каждый здравомыслящий танкист, и я думаю, что с нами согласятся и в Ставке.
Помедлив, он добавил:
— Я надеюсь, когда мы встретимся с вами в следующий раз, у нас будет о чем поговорить на сей счет…
В середине августа 1942 года 1-й танковый корпус после боев западнее Воронежа, послуживших хорошей воинской школой для катуковцев, был выведен в резерв. К этому времени было ясно, что планы германского генерального штаба, связанные с этим районом театра военных действий, потерпели провал. После войны об этом достаточно откровенно заявил западногерманский военный историк, бывший командующий армией генерал Типпельскирх:
«5 июля вторая армия подошла к Воронежу и двумя днями позже после ожесточенных боев захватила плацдарм на противоположном берегу Дона. Затем ей пришлось выдержать сильные контратаки русских с фронта и с северного фланга. Левое крыло наступающих немецких войск было уже остановлено ожесточенным наступлением русских, которые всеми силами стремились помешать продвижению немцев за Дон».
И хотя германское военное командование поспешило возвестить о победе, пишет Типпельскирх,
«в действительности, в районе западнее Дона решающих успехов добиться не удалось».
Далее, в своей «Истории второй мировой войны» он снова подчеркивает:
«Дальнейшее развертывание наступления было затруднено, так как левое крыло, которое по первоначальному плану должно было продвинуться через Воронеж на Саратов, застряло у Дона».
Что касается советской оценки этих военных событий, то вот она — я цитирую «Историю Великой Отечественной войны Советского Союза»:
«Хотя противнику и удалось добиться некоторого территориального успеха, осуществить план окружения и разгрома советских войск на Воронежском направлении он все-таки не смог. Войска Брянского фронта во взаимодействии с подошедшими стратегическими резервами остановили дальнейшее продвижение врага, своими контрударами втянули в затяжные бои значительные силы противника и лишили их возможности принять участие в развитии наступления вдоль Дона на юг».
В решение этой большой и важной задачи внес свой вклад вместе со всеми танковыми войсками Брянского фронта и 1-й танковый корпус, которым командовал генерал Катуков. И действия его не остались незамеченными в Ставке Верховного Главнокомандования. Вскоре после вывода 1-го танкового корпуса в резерв его командира вызвали в Москву к Верховному Главнокомандующему.
Сталин давно следил за действиями катуковцев, начиная с подмосковных боев. Он даже связывался с Катуковым по телефону. В дни боев западнее Воронежа в своих разговорах по прямому проводу с командованием Брянского фронта Сталин не раз интересовался судьбой 1-го танкового корпуса и делал замечания в его адрес, подчас одобрительные, подчас критические, но всегда проникнутые доброжелательностью. Он поверил в этого командира с той трудной поры, когда бригада Катукова, взаимодействуя с другими частями, остановила танки Гудериана на подступах к Москве и заставила немецкое командование уважать советских танкистов и бояться их.
Теперь Сталин хотел поближе познакомиться с Катуковым и узнать его мнение о том, как лучше использовать танки в предстоящих боях. Он принял командира 1-го танкового корпуса на своей подмосковной даче, которую называли «ближней»: она находилась в небольшом лесочке по Можайскому шоссе, не доезжая Кунцева. Попросил Катукова рассказать, как он воюет, как идут дела в войсках, как показывают себя в бою наши танки.
Катуков говорил откровенно и прямо: танки Т-34 очень хороши. С ними можно дойти до Берлина, а вот КВ и легкие танки Т-60 и Т-70 танкисты недолюбливают. КВ, хотя и обладает отличной броней, в бою уязвим: тяжел, медлителен, неповоротлив, препятствия одолевает с трудом. А пушка у него такая же, как и у «тридцатьчетверки», значит, ущерба врагу КВ принесет не больше, чем маневренный и быстроходный Т-34. Что касается легких танков, то они не способны наносить существенного ущерба вражеским танкам — слишком слаба их пушка. Калибр этой пушки всего 45 миллиметров. К тому же и проходимость у этих танков слаба — они то и дело застревают и в грязи, и в снегу. Одна беда с ними.
Сталин слушал Катукова заинтересованно, хотя то, что говорил генерал, ему явно не нравилось. Сам он считал КВ наилучшим, наиболее надежным танком, по душе ему пришлись и быстрые, верткие Т-60 и Т-70. Но ведь он не видел их на поле боя, а показатели, которые машина дает на полигоне, не те, конечно, какие она может дать в сражении…
Катуков чувствовал себя неловко. Он, как и все мы, был воспитан в духе абсолютной веры в непогрешимость Сталина — вождь ошибаться не может. И все же, когда Верховный Главнокомандующий, вновь и вновь возвращаясь к КВ и легким танкам, начинал расхваливать их, Катуков упрямо повторял свое:
— Нет, Иосиф Виссарионович, в бою они показали себя неважно. Спросите любого танкиста — каждый предпочитает «тридцатьчетверку».
Сталин недовольно, но с интересом поглядывал на упорного генерала: возражать ему осмеливались немногие. Может быть, именно это упорство и привлекло его. Оставив в стороне тему о КВ и легких танках, он начал расспрашивать Катукова о том, что, по его мнению, мешает танкистам воевать лучше, чем они воевали до сих пор. Генерал сказал, что пора всерьез подумать о радиосвязи между танками на поле боя. Пока что походными радиостанциями снабжены лишь танки командиров, да и то далеко не все. В результате рядовой командир танка в бою остается предоставленным самому себе. Снижается способность танковых частей к маневру, возникает разнобой в действиях. Да что там радиостанции, даже с простой телефонной связью на фронте подчас неважно, провода — и того не хватает.
Главнокомандующему, видимо, уже жаловались на это, и он сказал, что дело со связью будет поправлено. Потом Сталин вдруг спросил, как проходит награждение отличившихся в бою. И опять Катукову пришлось сказать неприятную для начальства правду: очень сложна процедура награждения. Пока все документы дойдут до Москвы, пока будет принят Указ Верховного Совета о награждении да пока пришлют на фронт ордена, пройдет много времени. А там, глядишь, и вручать-то эти ордена некому: один герой погиб, другой ранен и вывезен в госпиталь, третий выбыл в другую часть. Вот если бы право награждения было предоставлено командирам воинских объединений, отличившийся в бою сразу получал бы высокое поощрение, и это поднимало бы дух у бойцов.
Сталин задумался и помрачнел. Катуков почувствовал себя неловко: уж не подумал ли Главнокомандующий, что генерал проявляет нескромность, хочет присвоить право раздавать награды, которое принадлежит Президиуму Верховного Совета? От сердца отлегло у него лишь впоследствии, когда было опубликовано решение, которым награждение солдат и офицеров, отличавшихся на поле боя, поручалось Военным советам фронтов и командирам воинских соединений…
Верховный Главнокомандующий беседовал с Катуковым долго. Речь шла о многих военно-технических и военно-политических вопросах. Сталин исподволь прощупывал своего собеседника, присматриваясь к нему и взвешивая, чего он стоит. Катуков плохо представлял себе, куда клонит Главнокомандующий и зачем, собственно, он его пригласил. И вдруг Сталин спокойно сказал:
— Так вот, Катуков, ты будешь теперь командовать третьим механизированным корпусом. Это будет хозяйство посильнее твоего Первого танкового. А воевать придется в Калининской области.
У Катукова екнуло сердце. Значит, его работа оценена неплохо. Но как расстаться со своим корпусом, с боевыми товарищами? И он буквально взмолился: нельзя ли взять с собою хотя бы некоторые свои части и уж во всяком случае хотя бы родную 1-ю гвардейскую бригаду…
Сталин усмехнулся и попросил Катукова написать на бумажке номера бригад его корпуса. Он перечислил все части, кроме тяжелой танковой бригады, в которую входили танки КВ. Сталин еще раз настороженно спросил: «Значит, не любишь КВ?» — «Им будет трудно маневрировать в Калининской области, — нашелся Катуков. — Там болота». Сталин пожал плечами и позвонил по телефону начальнику Генерального штаба А. М. Василевскому — предложил ему перебросить в район, где формировался 3-й механизированный корпус, бригады, номера которых записал Катуков, а 1-му танковому передать другие… Командование 1-м танковым корпусом принял генерал-лейтенант В. В. Бутков.
* * *
3-й механизированный корпус спешно создавался в районе Калинина. Одновременно формировались еще два таких же корпуса — 1-й и 2-й. Все они предназначались для действий на Калининском фронте. Это были мощные «хозяйства», как тогда выражались на фронте. Кроме 1-й гвардейской и 49-й танковых бригад (ими командовали полковник, будущий Герой Советского Союза, Горелов и полковник Черниенко) и 1-й механизированной бригады полковника, будущего Героя Советского Союза, Липатенкова, взятых из 1-го танкового корпуса, Катуков получил в свое распоряжение еще две механизированные бригады — 3-ю и 10-ю. Третьей механизированной бригадой командовал подполковник Бабаджанян, молодой, темпераментный танкист, который впоследствии стал командиром танкового корпуса, заслужил звание Героя Советского Союза и под руководством Катукова проделал весь путь до Берлина,[40]10-й механизированной бригадой командовал полковник Яковлев. Военным комиссаром корпуса был назначен опытный политработник II. К. Попель, живой, энергичный, краснощекий украинец, начинавший войну неподалеку от Катукова; он был тогда комиссаром 8-го танкового корпуса, в состав которого входила та самая 15-я дивизия, что начала бои в районе Станислава, ее танкисты вошли в состав сначала 4-й танковой, а потом 1-й гвардейской бригады.
Попель часто бывал в ту пору в 15-й танковой дивизии и хорошо знал ее людей. Теперь он вновь встретился со своими старыми знакомыми Александром Бурдой, Павлом Заскалько и другими.
Новые, отлично вооруженные механизированные корпуса приняли свое боевое крещение в ноябре — декабре 1942 года. Корпус Катукова вел то наступательные, то оборонительные бои в составе 22-й армии, которой командовал генерал-лейтенант В. Р. Юшкевич, в районе между городами Белый и Нелидово.
На беду, зима в этом районе фронта долго не могла собраться с силами. Снег таял, танки вязли в липкой, холодной грязи. Танковые войска утрачивали главное преимущество — подвижность. И все же эти бои имели важное значение: они отвлекали на себя крупные силы гитлеровцев, осложняя тем самым положение вермахта, который терпел поражения на Волге и на Кавказе.
В те дни Катуков познакомился с одним из интереснейших военных деятелей фронта — умным и трудолюбивым генерал-майором Михаилом Алексеевичем Шалиным. Этот блестяще образованный генерал работал в свое время военным атташе в Токио. Теперь он был начальником штаба 22-й армии. Никто не знал, когда он спит, — в любое время дня и ночи Михаила Алексеевича можно было увидеть либо за оперативной картой, либо где-нибудь в войсках, на рекогносцировке, либо на каком-нибудь совещании. Потирая ладонью свою гладко выбритую голову, он как бы пытался прогнать усталость и мягко возражал командующему, когда тот увещевал его отдохнуть хотя бы часок:
— Позвольте мне сначала закончить некоторые дела…
Шалин был, как говорилось в старину, генералом от инфантерии — он водил пехотные войска. Но, будучи человеком дальновидным и глядя на вещи по-современному, Михаил Алексеевич глубоко вникал во все детали сложной армейской машины, и особенно его интересовали танковые войска. На этой почве Катуков сблизился с ним.
И когда несколько месяцев спустя Сталин вновь вызвал Катукова и предложил ему возглавить 1-ю танковую армию, в которую должен был войти и его 3-й механизированный корпус, а с ним и его неразлучные 1-я гвардейская и 49-я танковая бригады, он упросил назначить начальником штаба этой армии именно Михаила Алексеевича Шалина.
Так они и провоевали всю войну втроем: командарм Катуков, член Военного совета Попель и начальник штаба армии Шалин.
Но история о том, как создавалась эта поистине замечательная армия и как она воевала, заслуживает особого разговора, и мы к ней вернемся в следующем разделе этой книги.