Знакомство в Чисмене
Знакомство в Чисмене
Мы познакомились с Катуковым за два месяца до встречи в «пещере Лейхтвейса», когда его бригада еще не была гвардейской, а сам он еще не был генералом и носил в петлицах лишь четыре полковничьи «шпалы». Случилось это девятого ноября 1941 года в тихом подмосковном поселке с певучим именем Чисмена. Я подчеркиваю — в тихом поселке, ибо именно эта удивительная тишина поражала тогда больше всего людей, знавших, что передний край обороны проходит в семи-десяти километрах отсюда.
Поселок в густом лесу выглядел на редкость мирным. Над избами курились дымки. Ребятишки катались на лыжах. Девушки по вечерам сходились на посиделки. Но в самом воздухе было разлита какое-то гнетущее беспокойство; именно эта настороженная тишина действовала на нервы сильнее самой оглушительной канонады.
Штаб Катукова мы нашли в просторной крестьянской избе. В красном углу висели потемневшие от времени иконы. За печью стрекотала пишущая машинка. На столе была разложена большая карта. Вокруг карты — группа людей в кожаных пальто, среди них — полковник Катуков. Он и тогда был такой же, как сегодня, — спокойный, немного иронический, хорошо умеющий скрывать от посторонних то, что беспокоит его.
«По случаю прошедшего праздника» из-под охраны темнолицего Николая-угодника достается припрятанная в божнице заветная бутылка портвейна и — о, необычайная роскошь! — румяные большие яблоки — подарок из Алма-Аты.
— Рассказать чего-нибудь из божественного про волков?.. — В глазах полковника зажглись веселые искорки.
Командир бригады с любопытством разглядывал свалившихся неожиданно в Чисмену корреспондентов «Комсомольской правды»: уж больно пестро мы были одеты, — ни я, ни мой спутник, секретарь редакции Митя Черненко, не были официально аккредитованы при политуправлении и потому не получили военного обмундирования. Черненко щеголял в одеянии полярника, добытом в Главсевморпути, а я носил сапоги, благоразумно купленные у сапожника в первый день войны, выпрошенные у кого-то летние солдатские брюки и пилотку да некогда щегольскую короткую кожаную курточку, в каких когда-то возвращались добровольцы из Испании, добытую в комиссионном магазине, довольно экзотический наряд для фронта. Но Катукову, наверное, приходилось видеть на дорогах войны и не такое, и он вежливо погасил огоньки в своих глазах и сделал вид, что его ничто не удивляет.
Мы же, конфузясь и извиняясь, торопились завязать деловой разговор нам было понятно, что обстановка на фронте сложная и времени у командира бригады для бесед с журналистами мало. А потолковать хотелось о многом: 4-я танковая бригада только недавно пришла сюда с южного фланга обороны Москвы, где она в трудные октябрьские дни блестяще сражалась против танковой армии Гудериана, рвавшейся к Москве со стороны Орла.
То было, по правде сказать, отчаянное время: события, одно тревожнее другого, угнетали нас. Вот что я записал в своем дневнике шестого октября:
«Новые трагические обстоятельства. С утра все было как обычно: я корпел над макетами очередных газетных полос, Черненко вызвали в политуправление. Знакомые моряки, приехавшие с Севера, рассказывали разные разности. И вдруг быстрым шагом вошел, как всегда, подтянутый и стройный военный корреспондент Коля Маркевич, оторвал клочок бумаги от газеты и написал два слова: «Оставлен Орел». — «Ты что?» — «Точно…» Я все же не поверил, настолько это было неожиданно. Ведь по всем данным, Орел находился в глубоком тылу. Значительно западнее наши войска вели бои, сохраняя активность в своих руках. И вдруг…
К вечеру тревога усилилась. Явились промерзшие Федоров и Фишман — с Западного фронта. Обычно говорливые, на этот раз они были немы как рыбы. Следом прикатили Любимов и Чернышев: «Испортилась машина, надо ее чинить». — «Что происходит, ребята?» — «Сейчас некогда, вызывает редактор…» И вот наконец полная горькая ясность: гитлеровцы развернули новое наступление огромной силы.
Еще раньше, чем развернулось немецкое наступление ня Западном фронте, танковые войска, входящие во 2-ю танковую армию Гудериана, прорвались на Брянском фронте, вышли к Орлу, заняли его и повернули на север. Говорят, что Брянск сегодня пал.
Конечно, дороги к Москве отнюдь не стелются скатертью перед гитлеровцами. Путь им преградят резервные армии. Но это не снижает серьезность создавшегося положения. Одно радует: Ленинград по-прежнему стоит как скала, хотя положение в городе архитрудное».
Вот в эти тревожные дни мы и узнали впервые имена будущих гвардейцев-танкистов: Катукова, Гусева, Бурды, Молчанова, Лавриненко, Любушкина и других, — они замелькали в военных сводках, поступавших с южного участка, где в это время вырисовывался самый опасный прорыв — танки Гудериана рвались к Москве, стремясь развить достигнутый успех. Сводки были нарочито расплывчатыми и туманными, о многом, естественно, нельзя было говорить вслух по соображениям военной тайны. Ясно было одно: с нашей стороны вступила в действие новая танковая часть, вооруженная мощными боевыми машинами и действующая успешно. Она не только обороняется, она контратакует на подступах к Орлу.
И лишь много лет спустя, прочитав интересные мемуары генерала армии дважды Героя Советского Союза Д. Лелюшенко, я узнал во всех деталях, как развертывались события, окутанные в то время покровом строжайшей военной тайны.
До этого Лелюшенко, назначенный заместителем начальника Главного бронетанкового управления, был занят ускоренным формированием двадцати двух новых танковых бригад — танкисты, уже прошедшие суровую боевую выучку в первые месяцы войны, получали на вооружение новые, совершенные боевые машины Т-34 и КВ.
Правда, их было еще маловато…[7]
Вдруг поздно вечером 1 октября Лелюшенко вызвали в Кремль — в Ставку Верховного Главнокомандующего.
— Вы много раз просились на фронт. Сейчас есть возможность удовлетворить вашу просьбу.
— Буду рад.
— Ну и хорошо. Срочно сдавайте управление и принимайте Первый Особый гвардейский стрелковый корпус. Правда, корпуса еще нет, но вы его сформируете в самый кратчайший срок. Вам ставится задача: остановить танковую группировку противника, прорвавшую Брянский фронт и наступающую на Орел. Кажется, ее возглавляет Гудериан. Все остальное уточните у Шапошникова…
Для усиления Особого корпуса ему придавались 5-й воздушно-десантный корпус, три гвардейских минометных дивизиона, Тульское артиллерийское училище и 6-я авиационная группа. Наконец, для ведения разведки в распоряжение Лелюшенко был передан 36-й отдельный мотоциклетный полк.
Все это обнадеживало. Однако начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников дал Лелюшенко разъяснения, которые не могли не встревожить этого боевого генерала. Во-первых, стало ясно, что под Орлом складывается поистине грозная обстановка, и ему было приказано сформировать корпус в течение четырех-пяти дней. Во-вторых, выяснилось, что собрать в единый кулак передаваемые ему войска будет не так просто: две гвардейские стрелковые дивизии должны были прийти с Ленинградского фронта, 11-я танковая бригада стояла в 150 километрах от Москвы, 5-й воздушно-десантный корпус находился в 300 километрах от намеченного для него пункта сосредоточения, 41-я кавалерийская дивизия тоже была довольно далеко. Ближе всех находилась 4-я танковая бригада полковника Катукова — она уже прибыла в Кубинку под Москвой.
Ночью Лелюшенко снова вызвали в Ставку: обстановка ухудшилась еще больше, Гудериан подходил к Орлу, и генералу теперь было приказано сформировать свой корпус уже не за четыре-пять дней, а за день-два, а пока что ему надлежало немедленно самому выехать в Орел и там на месте разобраться в обстановке. Единственной реальной воинской силой, какую он мог получить в свое распоряжение немедленно, были 36-й отдельный мотоциклетный полк майора Танасчишина с одним-единственным танком Т-34, находившийся в Москве, да Тульское артиллерийское училище, располагавшее учебными 152-миллиметровыми гаубицами, 76- и 45-миллиметровыми пушками. Остальные воинские части двигались эшелонами со всех концов, но могли прибыть в распоряжение командира Особого корпуса лишь позднее.
Третьего октября Лелюшенко прибыл в Мценск и там неожиданно узнал, что танки Гудериана уже заняли Орел и немедленно двинулись дальше на север. Этот опытный и опасный полководец, создавший танковые войска гитлеровской Германии, разработавший для них стратегию и тактику и выверивший свои теоретические установки в боях на земле Польши и Франции, не зря любил повторять изречение короля Фридриха: «Чем стремительнее наступление… тем меньше жертв».
В полдень разведгруппа мотоциклетного полка, устремившаяся по шоссе к Орлу, столкнулась с разведкой Гудериана. В состав нашей разведгруппы входили танк (тот самый — один-единственный!) и двадцать мотоциклов. Разведчики дерзко атаковали гитлеровцев, подбили два танка, один транспортер и уничтожили три мотоцикла. Не ожидавшие такой встречи гитлеровцы попятились: видимо, они решили, что им навстречу брошены крупные советские силы
Однако положение оставалось крайне серьезным. В ожидании подхода основных частей корпуса тульские курсанты заняли рубеж между Орлом и Мценском. Северо-восточнее Орла развернулся 132-й пограничный полк — его буквально на ходу подчинил себе Лелюшенко, встретив командира этого полка подполковника Пияшева, который искал связи со старшим командованием. Это было существенное подкрепление мотоциклистам Танасчишина и тульским курсантам, но что они могли поделать против танковой армады Гудериана? А на дорогах, ведущих к Мценску, уже завязывались бои с авангардами 4-й немецкой танковой дивизии, входившей в состав 24-го танкового корпуса группы Гудериана.
Вот в этот-то критический момент, на станцию Мценск и подошел первый эшелон с танками 4-й бригады. Это прибыл 1-й батальон, которым командовал капитан Гусев, он-то и был полностью по штату вооружен новыми превосходными боевыми машинами KB и Т-34, которые Гудериан, скрепя сердце, публично признавал лучшими в мире.[8] За ним двигался к Мценску 2-й батальон капитана Рафтопулло, вооруженный легкими танками. 3-й танковый батальон старшего лейтенанта Кожанова (ныне Константин Григорьевич Кожанов генерал-лейтенант) пришлось оставить в Кубинке, так как он еще не получил боевой техники. С часу на час должны были подойти также мотострелковый батальон бригады, ее зенитный дивизион и разведрота штаба бригады.
Утром 4 октября танкистам была поставлена боевая задача: провести боевую разведку в направлении Орла двумя танковыми группами. Одну из них в составе семи танков Т-34 и KB повел сам комбат Гусев, вторую — в составе восьми «тридцатьчетверок» — командир танковой роты Бурда. На танки были посажены десанты подоспевших в Мценск мотострелков. Катуков помчался вперед, вслед за разведкой, чтобы выбрать рубежи обороны. Оставшийся на станции Мценск его заместитель полковник Рябов принимал прибывшие один за другим эшелоны бригады и посылал танки вперед, в распоряжение командира бригады…
Так началась битва, которой было суждено сыграть немалую роль в великом сражении, развертывавшемся у ворот Москвы. В то время, повторяю, мы не знали всех сокровенных обстоятельств ввода бригады Катукова в бой. Мы лишь читали лаконичные сообщения военных сводок: — Захватив Орел, немецкая механизированная группа пыталась продвинуться дальше на север. Но уже на окраинах Орла немцы столкнулись с подоспевшими советскими танками. Это были передовые подразделения наших частей…
— Получив отпор, немцы стали действовать осторожно, но все же не отказываются от попыток продвинуться вперед. Они бросают свои танки в бой группами от 30 до 60 машин, но всюду получают чувствительные ответные удары…
— До 60 вражеских танков атаковало передовые подразделения части тов. Катукова. 34 немецкие машины остались на поле боя… Особенно отличился взвод Лавриненко. Он столкнулся с 14 фашистскими танками. Четыре из них уничтожил сам Лавриненко, три подбили экипажи сержанта Капотова и лейтенанта Полякова. Взвод потерь не имел…
— Танковая рота командира Бурды только что прибыла из-под Орла, где около 37 часов провела в засадах, совершая внезапные нападения на танки, автомашины, пехоту. Рота не понесла никаких потерь.
— 9 октября неприятель предпринял новое наступление к северу от Орла. Немцы пустили против нашей обороны танковую дивизию и большое количество пехоты… Бой длился до позднего вечера, но врагу не удалось сломить сопротивление наших бойцов.[9]
— 14–16 октября активность немецких войск в районе Орла понизилась. Непрерывные одиннадцатидневные бои, которые вели наши части с наступающими немецкими войсками, в известной мере истощили силы врага. За эти 11 дней только 3-я и 4-я немецкие танковые дивизии потеряли до 150 танков, более 2000 солдат и офицеров, около 100 орудий, более 200 автомашин и много другого оружия и снаряжения… Фашистская группировка на этом участке фронта вынуждена была замедлить темпы наступления. Наши же части, наоборот, действуют значительно активнее и продолжают наносить врагу чувствительные потери…
Но к этому времени обозначилась грозная опасность западнее Москвы. Здесь наступали 3-я и 4-я немецкие танковые группы и три полевые немецкие армии. Фашисты уже вышли в район Вязьмы, где им удалось окружить большую часть войск Западного и Резервного фронтов. В направлении Гжатск — Бородино двигалась 4-я танковая группа генерала Гёппнера. Срочно создавался новый Можайский — рубеж обороны, на который должна была опереться наша 5-я армия; в ее состав входили свежие войска, спешившие с востока. Командование этой армией было поручено Лелюшенко, и он срочно отбыл с Орловского направления, передав войска своему заместителю Куркину. Вскоре должна была уйти отсюда на угрожаемый участок и бригада Катукова…
Характерно, что бригада ушла своим ходом, не пользуясь железнодорожными эшелонами. Хитрый полковник Катуков решил; что так будет безопаснее: эшелоны могли стать легкой добычей немецких бомбардировщиков. Между прочим, вопрос о том, как должна быть переброшена бригада, решался самим Верховным Главнокомандующим. В трудный для обороны Москвы день 16 октября Сталин вызвал Катукова к телефону и предложил ему грузиться в эшелоны, но полковник сумел доказать, что гораздо лучше довести до Москвы танки по шоссе. Сталин дал согласие, и бригада дошла до назначенного ей пункта западнее Москвы быстро и без потерь.
И вот теперь бригада в Чисмене — на левом фланге 16-й армии Рокоссовского. Она оседлала Волоколамское шоссе — опаснейшее направление возможного немецкого удара на Москву…
Катукову не хотелось тревожить корреспондентов неприятными деталями оперативной обстановки, и только несколько дней спустя мы узнали, что именно в тот вечер, когда полковник непринужденно и весело беседовал с нами о том о сем, он ждал оглушительного удара двух немецких танковых дивизии, подтянутых на этот участок фронта.
В те дни фашисты готовили свое второе наступление на Москву. На участок фронта, прикрытый танкистами Катукова, германское командование подвело отборные части, в том числе даже подразделения танков, доставленные в подмосковные леса из далекой африканской пустыни. Гроза должна была разразиться с часу на час. Но пока что ни один выстрел не нарушал спокойствия заснеженных лесов, и только разведчики день и ночь выискивали тайные тропы, ведущие в лагерь противника.
— Самое главное — обезопасить себя от всяких неожиданных сюрпризов, говорил нам начальник штаба танкистов. — Разведка, разведка и еще раз разведка! Пока мы обороняемся, а они наступают, на их стороне всегда фактор внезапности. Но мы имеем все возможности для того, чтобы свести этот фактор к минимуму…
И мы видели в те дни собственными глазами, что значит настоящая, умно организованная разведка. Катуков, новатор по натуре, сумел организовать дело так, что буквально каждый шаг немцев находился под контролем у танкистов. В распоряжении штаба были все средства и виды разведки, вплоть до кавалерийской. Да, да, у танкистов завелась своя конница!
Конные разведчики в своих кожаных шлемах выглядели довольно экстравагантно, однако это была самая настоящая кавалерия: мотоциклисты, пересевшие на коней, прекрасно пробирались по самым глухим, заметенным метелями тропам там, где не прошел бы даже автомобиль, не говоря о мотоцикле.
Ходили в дальнюю разведку и танки. В Чисмене Катуков познакомил нас с лейтенантом Коровянским. Он не был еще знаменит и не имел даже ордена. Но то, что делал этот разведчик, было поистине изумительно. Требовалось исключительное самообладание, чтобы, оторвавшись от своей базы, уходить на десятки километров в глубокий тыл врага, воевать там, поднимать дух у советских людей, оставшихся в селах, завоеванных немцами, громить застигнутых врасплох мародеров.
Все это было невероятно интересно, но мы горели желанием разузнать подробности о битве под Орлом и довольно настойчиво напоминали об этом своим гостеприимным хозяевам. Выкраивая свободные минуты из своего крайне напряженного бюджета времени, они терпеливо отвечали на наши расспросы, и мы получили, что называется, из первых рук исчерпывающие сведения, которые вы найдете в следующей главе.