Позади Москва, впереди Берлин

Позади Москва, впереди Берлин

И вот мы уже возвращаемся к исходному моменту нашего рассказа: близится штурм Лудиной Горы; мы беседуем с гвардейцами в «пещере Лейхтвейса» — в подвале разбитого артиллерией здания ветеринарного техникума села Ивановское; вот-вот начнется новый жестокий бой. Это — 10 января 1942 года.

Пока генерал разговаривает с командирами из пополнения, я мысленно перебираю снова и снова наши встречи с гвардейцами-танкистами, начиная с того памятного дня, когда мы познакомились с ними в Чисмене. Немало событий произошло за эти месяцы. Немало дорог пройдено.

Многих из тех, с кем я успел подружиться, уже нет в живых. Сурова и трудна боевая служба танкиста на войне, он всегда первый под огнем, и как ни крепка его броня, она никогда не может стать неуязвимой. Нет уже среди нас Лавриненко, Матросова, нет Молчанова. Мы потеряем еще многих — на войне никогда не знаешь, когда и кого найдет снаряд или пуля.

Мигает закоптелая керосиновая лампа, колеблются тени на стенах. Генерал заканчивает затянувшуюся беседу с пополнением.

— Остается сказать о себе… Должны же вы знать, кто вами будет командовать. Сам я из крестьян Московской области Коломенского уезда — это километров сто от Москвы. В детстве работал в Петербурге мальчиком в молочной торговой фирме. Потом революция, гражданская война. С 1919 года в Красной Армии. Начинал бойцом. Был под Царицыном, под Воронежем, под Варшавой. Дрался с бандитами на Гомельщине. Потом учился на курсах комсостава. Был помкомроты, комроты, комбатом, ну, и так далее — до командира дивизии. Кончил школу «Выстрел». Учился в Академии механизации и моторизации. С 1932 года в партии. Воюю с 22 июня. Всяко приходилось, бывало и трудновато. Но ведь война вообще специальность нелегкая. Думаю, что привыкнете и вы…

Откинув плащ-палатку, заменяющую дверь, в отсек подвала вошел человек в полушубке.

— Разрешите обратиться, товарищ генерал. По срочному делу — от командарма…

Катуков кивнул офицеру связи, поднялся и сказал:

— Закончим на этом. Начальник штаба вручит каждому из вас назначение, и — в полк, в полк! Вас там ждут. Всего наилучшего, товарищи командиры!..

Распечатав пакет, генерал углубился в чтение полученного приказа. Вместе с командирами мы поднялись по обледеневшим ступеням и вышли во двор. Грохот канонады стал явственнее. В небе полыхали багровые зарницы. Высоко взлетали голубоватые осветительные ракеты. Трассирующие пули, как мотыльки, трепеща, уносились куда-то вдаль.

По дороге мимо штаба шли и шли колонны сверхмощной артиллерии, бежали лыжники в белых халатах, проходили полки пехоты в теплых шапках, в ладных валяных сапогах; неслись конники. Лудина Гора должна была быть освобождена в самое ближайшее время, а дальше — новые бои на западном направлении.

Эти новые бои были особенно трудными. Наши войска, теснившие гитлеровцев, были измотаны многодневными кровопролитными боями. Они нанесли противнику огромный ущерб, но и сами понесли потери. Чем дальше, тем тяжелее было продвигаться.

Вот что написал мне об этих трудных днях Герой Советского Союза А, Рафтопулло:

«Наша гвардейская бригада с боями вышла на землю Кармановского района Смоленской области 19 февраля 1942 года. Первой деревней, за которую мы здесь сражались, была деревня Петушки из 80 дворов. Фашисты сопротивлялись яростно, и уже на этом рубеже едва не погиб наш любимец Костя Самохин — в его танк попал снаряд большого калибра; комбат уцелел чудом. Он был контужен, плохо слышал, но уйти в санитарную часть отказался.

Бои за Петушки продолжались — деревня трижды переходила из рук в руки. Все же через несколько дней мы фашистов отбросили и двинулись дальше. Батальоны капитана Бурды и старшего лейтенанта Самохина стояли недалеко от селений Ветрово и Аржаники.

22 февраля Самохина вызвал к себе генерал Катуков. Он поздравил его с присвоением звания капитана. В батальоне горячо приветствовали Костю декламировали шуточные приветствия собственного сочинения. Даже ухитрились достать где-то и подарить Косте какой-то домашний цветок. Потом все сфотографировались. Самохин взял свой баян, танкисты спели «Из-за острова на стрежень»…

Ночью батальон вышел на исходный рубеж для штурма деревни Аржаники. Это был очень яростный бой. Деревня была освобождена, но молодой комбат Самохин, только что ставший капитаном, погиб. Память о нем жители Смоленщины берегут свято. Одна из улиц поселка Карманово, лучшая школа и лучшая пионерская дружина района носят имя Самохина. У памятника бойцам-освободителям, который стоит в центре поселка, по праздникам возлагаются венки.

ЦК ВЛКСМ, Смоленский, Орловский и Волгоградский обкомы комсомола посмертно занесли имя Самохина в свои книги почета…»

А вот что написал мне другой ветеран-катуковец Николай Биндас:

«Я внимательно читаю все, что написано о нашей танковой бригаде. Прочел много интересного. Но вот что обидно: очень мало рассказано о замечательном танкисте Володе Жукове, который пришел к нам в дни боев в Подмосковье и дошел почти до самого Берлина — он погиб уже весной 1945 года.

В 1941 году мы воевали вместе, буквально бок о бок. И вот мне хочется рассказать об одном из труднейших боев той поры — о бое на Гжатском направлении, когда мы упорно пытались прорвать рубеж обороны гитлеровцев у одной рощи, которой тогда дали странное название «Аппендицит». К этому времени войска противника и наши значительно поредели. В подкрепление нам были подброшены стрелковые части из сибиряков. Из них создавались большие группы лыжников, которые совершали рейды в тыл врага и охотились за языками. Посылать в разведку танки по снегу толщиной в полметра было просто бессмысленно, да их в бригаде и осталось не так уж густо.

В 1-м батальоне А. Ф. Бурды оставалось в наличии пять-шесть тяжелых машин KB, и все они укрывались в снегу. Почти невидимые, они стояли, как крепости, в засадах и держали оборону. Во 2-м батальоне И. Н. Бойко было лишь три «тридцатьчетверки» с дизельными моторами.

Путь нашим войскам преграждала неширокая, но довольно длинная полоса леса, очень выгодная для обороны. Эта полоса была буквально напичкана немецкой артиллерией, минометами и охранялась авиацией. Опираясь на эту позицию, немцы причиняли большой урон нашим частям, пытавшимся наступать на г. Гжатск.

Холод все еще держался неимоверный. Дежурили в башнях поочередно, а спать хотелось зверски. Но разве можно уснуть, когда коченело все, несмотря на то, что были одеты очень тепло? Только после прогрева моторов мы немного согрелись. Но при реве моторов и немцы шевелились. Они опасались, что начинается танковое наступление или же подходят резервы, и сразу же открывали огонь.

Надо было пробиваться дальше на запад. И вот на рассвете на переднем крае появился сам Катуков, а с нам еще какой-то генерал. Они захватили с собой обоих комбатов, оделись в белые маскировочные халаты и отправились на рекогносцировку, продвигаясь по глубоким снежным траншеям.

В стороне парило торфяное болото. Слышались хлопки осветительных ракет, которые немцы запускали от вечерних сумерек до полного рассвета. Болото было небольшим, но показалось подозрительным — слишком парило; стало быть, недостаточно промерзло и могло в несколько минут проглотить наши машины, если бы они попытались тут пройти.

Командование приняло решение — предпринять атаку против «Аппендицита», обходя болото по опушке ельника.

Предприняли атаку. Храбрый и решительный командир нашего взвода Попов все же в последнюю минуту, на свой риск и страх, попытался проскочить через торфяное болото. Что же оказалось? Гитлеровцы, что называется, на всякий случай заложили здесь фугас, хотя и было маловероятно, что мы сунемся через болото. Танк подорвался, Попов был тяжело ранен. Его перевязали, и я потащил подбитую машину и ее раненого командира к штабу, где были врачи.

Теперь я стал командовать взводом или, вернее, тем, что от него осталось, — мы остались вдвоем с Володей Жуковым. А назавтра нас ждала новая потеря: мы сидели после обеда с нашим механиком Яшей, к сожалению, его фамилию я запамятовал, и обсуждали создавшееся положение, как вдруг мой собеседник замолчал навсегда: шальная или снайперская пуля попала ему прямо в сердце. Мы долго еще вспоминали с горечью о гибели Попова и Яши. Но война есть война…

Суток двое-трое еще мы постояли в засаде, и тем временем командование снова обсуждало план решения задачи. Танки KB А. Ф. Бурды, стоя в засадах, на окраине леса, время от времени грохотали моторами. Наши две «тридцатьчетверки» укрывались под небольшими разлапистыми елочками.

Наконец решение было принято. Оба наши Т-34 под командованием Бойко в сопровождении пехоты двинулись на штурм «Аппендицита» по обочине лесной тропы. По самой тропе ехать было нельзя — надо было остерегаться заложенных фугасов, смертельно опасных для танков, да и для нашей малочисленной пехоты.

Неожиданно мы выскочили на огромную поляну. Оказалось, что она-то и причиняла нашей пехоте большое зло: поляна была буквально напичкана минометами всевозможных калибров. Вот здесь-то и начал мстить за товарищей Володя Жуков. Его невозможно было остановить, а ведь обычно он был скромным и даже застенчивым пареньком.

После разгрома этого минометного гнезда мы двинулись дальше. Вышли на окраину леса — стволы орудий вперед. Долго осматривались, прислушивались, но… мертвая тишина. Мы почуяли что-то недоброе. Продвинулись еще метров на пятьдесят, и что же? Сразу по нашим машинам был открыт мощный огонь. Мы быстро отошли в рощу. Опять раздумья и всякие размышления, а танков-то у нас только два! Несколько дней простояли в засаде.

В эти дни мне было приказано вновь разведать путь в тыл к немцам. Двигались мы медленно и осторожно. По пути остановились неподалеку от танков А. Ф. Бурды, я вышел, поговорил с ребятами, а затем помчался прямо по тропинке к своим машинам. Вдруг у самой машины меня сшиб с ног Володя Жуков: ложись! И тут же грянула вражеская пулеметная очередь. Она могла бы меня перерезать, если бы Володя меня не свалил.

В поисках выхода в тыл к гитлеровцам мы обнаруживали много дзотов на окраинах леса и даже в глубине. В этих случаях слово представлялось Володе. Он подводил машину с тыльной стороны укрепленной немецкой позиции и запускал пару шрапнельных снарядов, несколько пулеметных очередей…

Долго мы искали проход в тыл «Аппендицита». И вот однажды за рощей мы увидели траншеи. Жуков заметил, откуда ведется орудийный огонь. Это было единственное место, где можно было взломать оборону противника: враги не ждали нас, а мы нагрянули. Забросали траншеи гранатами, обошли с тыла батареи орудий и минометов и начали их давить. Володя тут снова отличился: от орудий только колеса вверх летели, а от минометов не оставалось ничего.

Уже вечерело. У нас осталось только по одному осколочному снаряду. Надо было возвращаться «домой», а «дом» наш был в лесу, куда подвозили снаряды и горючее, то есть топливо. Тут же мы заправились горючим и снарядами до отказа и еще затемно отправились в обратный путь.

Немцы не успели восстановить оборону, и мы, ведя за собой пехоту, возобновили наступление.

К полудню Володя вырвался далеко вперед, и пришлось поспешить ему на помощь, но дела шли хорошо. То и дело слышались слова «Гитлер капут!» — это сдавались в плен немцы. Кажется, само небо радовалось нашему успеху, даже облачной пушинки не появлялось, а предапрельское солнце светило на славу…

Через несколько дней после этого боя в лесной полосе мы сдали оставшиеся машины в другую бригаду, а личный состав 1-й гвардейской отправился в Москву, где начал формироваться 1-й танковый корпус».

Я нарочно полностью привел эти два рассказа ветеранов-катуковцев, хотя, в сущности, в них нет каких-либо эффектных картин сражений. Но они точно воспроизводят пережитое — нелегкий и часто драматический будничный ратный труд солдата, когда бой приходится вести за каждый окоп, за каждую воронку, за каждый пень в лесу, перенося огромные физические и нравственные испытания.

Так завершила нелегкие бои на Западном фронте 1-я гвардейская танковая бригада, выполнив до конца свой воинский долг в великом подмосковном сражении.

СПРАВКА

В наказание за провал наступления на Москву Гитлер отстранил от командования группой армий «Центр» фельдмаршала фон Бока, снял с поста главнокомандующего сухопутными войсками вермахта фельдмаршала фон Браухича, командующего 2-й танковой армией генерала Гудериана и многих других военачальников. Генерал Блюментрит так написал в своих мемуарах о том, что произошло под Москвой: «Это был поворотный пункт нашей восточной кампании надежды вывести Россию из войны в 1941 году провалились…»