Москва – Берлин. 1940 год
Москва – Берлин. 1940 год
К концу 1940 года Германия, оккупировав основные страны Европы, по сути дела, провела все подготовительные меры к своей главной большой войне – против СССР. Последней очень весомой акцией в этом явился пакт Берлин – Рим – Токио, который объединял антисоветские силы и ставил СССР под угрозу нападения с Запада и с Востока.
Верный своей тактике – предварительной политической и дипломатической подготовке, Гитлер начинает (конечно, скрытно) новый этап действий. Для маскировки удара ему надо было предпринять убедительные, отвлекающие внимание Советского правительства шаги. Именно такую игру и начал Гитлер через своего министра иностранных дел Риббентропа. 13 октября 1940 года Риббентроп послал Сталину пространное письмо. Вот выдержки из него:
“Дорогой господин Сталин!
Более года назад по вашему и фюрера решению были пересмотрены и поставлены на абсолютно новую основу отношения между Германией и Советской Россией. Я полагаю, что это решение найти общий язык принесло выгоду обеим странам, начиная с признания того, что наши жизненные пространства могут соседствовать без претензий друг к другу, и кончая практическим разграничением сфер влияния, что привело к германо-советскому пакту о дружбе и границе...”
Далее Риббентроп сделал обзор событий, происшедших за минувший год. Он убеждал Сталина, что пакт Берлин – Рим – Токио вовсе не направлен против Советского Союза. “Три державы в одинаковой степени придерживались того мнения, что этот пакт ни в коем случае не нацелен против Советского Союза, что, напротив, дружеские отношения трех держав и их договоры с СССР ни в коем случае не должны быть этим соглашением затронуты...”
Затем Риббентроп изложил главную мысль, ради которой было написано такое пространное письмо:
“В заключение я хотел бы заявить в полном соответствии с мнением фюрера, что историческая задача четырех держав заключается в том, чтобы согласовать свои долгосрочные политические цели и, разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов...”
Если говорить прямым, недипломатическим языком, Германия предлагала Советскому Союзу вступить в союз с государствами, образовавшими треугольник Берлин – Рим – Токио, и таким образом превратить этот треугольник в четырехугольник, договориться о разделении сфер влияния в мировом масштабе, или если не в мировом, то уж, во всяком случае, на континенте Европы и Азии.
Далее Риббентроп писал:
“Мы были бы рады, если бы господин Молотов нанес нам в Берлин визит для дальнейшего выяснения вопросов, имеющих решающее значение для будущего наших народов и для обсуждения их в конкретной форме... Его визит, кроме того, предоставит фюреру возможность лично высказать господину Молотову свои взгляды на будущий характер отношений между нашими странами... Если затем, как я с уверенностью ожидаю, мне придется поработать над согласованием нашей общей политики, я буду счастлив снова лично прибыть в Москву, чтобы совместно с Вами, мой дорогой господин Сталин, подвести итог обмену мнениями и обсудить, возможно, вместе с представителями Японии и Италии, основы политики, которая сможет всем нам принести практические выгоды.
С наилучшими пожеланиями, преданный Вам
Риббентроп”.
Шуленбург передал это письмо Молотову, за что получил настоящую головомойку от Риббентропа, тот просто негодовал: почему он отдал Молотову письмо, адресованное лично Сталину?! Шуленбург оправдывался перед министром, и мне кажутся любопытными некоторые его аргументы – приведу отдельные выдержки из его телеграммы:
“Письмо, предназначенное Сталину, я вручил Молотову потому, что хорошо знаю существующие здесь деловые и личные отношения... Предложение с моей стороны вручить письмо непосредственно Сталину вызвало бы серьезное раздражение господина Молотова. Мне казалось необходимым избежать этого, так как Молотов – ближайшее доверенное лицо Сталина и нам придется в будущем иметь с ним дело по всем крупнейшим политическим вопросам...
То, что письмо не было вручено до 17 октября, объясняется тем, что я не смог прибыть в Москву до вечера 15 октября из-за опоздания самолета. Перед тем как вручить письмо, мы должны были сначала перевести его на русский язык, поскольку мы знаем из опыта, что переводы, сделанные советскими переводчиками, плохи и полны ошибок. Учитывая чрезвычайную политическую важность письма, было необходимо передать его Сталину в безупречном переводе, так чтобы в его содержание не вкрались неточности. При самых энергичных усилиях было невозможно в более короткий срок перевести это длинное и важное послание на русский язык и отпечатать по-русски окончательный экземпляр”.
Молотов действительно передал это письмо Сталину, как и обещал, и 22 октября вручил ответное письмо Сталина в запечатанном конверте. Но при этом у Молотова была и копия этого письма. Вот оно:
“Дорогой господин Риббентроп!
Я получил Ваше письмо. Искренне Вас благодарю за Ваше доверие, а также за содержащийся в Вашем письме ценный анализ недавних событий.
Я согласен с Вами в том, что, безусловно, дальнейшее улучшение отношений между нашими странами возможно лишь на прочной основе разграничения долгосрочных взаимных интересов. Господин Молотов согласен с тем, что он обязан отплатить Вам ответным визитом в Берлин. Поэтому он принимает Ваше приглашение.
Нам остается договориться о дате его прибытия в Берлин. Для господина Молотова наиболее удобно время с 10 по 12 ноября. Если это также устраивает и германское правительство, вопрос можно считать решенным.
Я приветствую выраженное Вами желание снова приехать в Москву, чтобы подвести итог обмена мнениями, начавшегося в прошлом году, по вопросам, интересующим обе страны, и я надеюсь, что это желание будет претворено в жизнь после поездки господина Молотова в Берлин.
Что касается обсуждения ряда проблем совместно с Японией и Италией, то, в принципе не возражая против идеи, я считаю, что этот вопрос должен будет подвергнуться предварительному рассмотрению.
С совершенным почтением, преданный Вам
Сталин”.
* * *
Дальше я буду рассказывать о встрече с Гитлером и договоре, используя то, что мне стало известно из бесед с Молотовым. Большая удача для писателя – получить такой материал, как говорится, из первых рук, от одного из двоих участников совершенно секретных переговоров. В этом деле мне действительно очень повезло, и я могу порадоваться еще одному не менее важному источнику информации о такой сугубо конфиденциальной встрече. Молотова сопровождал в числе других и присутствовал на беседах в качестве переводчика Валентин Михайлович Бережков, отличный дипломат и талантливый литератор. В своих книгах он подробно рассказал о многих годах дипломатической работы, в том числе и о поездке с Молотовым в Берлин в ноябре 1940 года. Я не раз встречался с Бережковым и расспросил его о деталях, которые были мне необходимы для описания этой поездки.
Перед отъездом Молотова состоялась продолжительная беседа со Сталиным. Вячеслав Михайлович получил подробные указания – о чем говорить, что выяснить, с чем соглашаться. Я не раскрываю эти вопросы подробно, они станут видны в процессе переговоров. Молотов информировал Сталина по несколько раз в день и получал от него необходимые советы.
9 ноября 1940 г. утром, в назначенное время, от перрона Белорусского вокзала отошел необычный литерный поезд, состоявший из нескольких вагонов западноевропейского образца. В них расположились члены и сотрудники советской правительственной делегации.
Но не успел поезд пройти и десятка метров, как вдруг с резким толчком остановился. Что такое? Через несколько минут опять поехали. И вторично, не дойдя до конца платформы, поезд вновь остановился с еще более резким толчком. Забегали, засуетились железнодорожники, произошла какая-то заминка. Что случилось?
Оказывается, этим же поездом ехал германский посол граф фон Шуленбург. Это он дважды останавливал состав стоп-краном только потому, что к моменту отхода поезда из посольства ему не доставили... парадный мундир, в котором он собирался выйти из вагона в Берлине.
В конце концов поезд ушел, так и не дождавшись парадного мундира.
Машину с чемоданами фон Шуленбурга не пропустили на привокзальную площадь, т. к. она не имела специального пропуска. Когда стал известен инцидент с мундиром германского посла, следом за поездом были посланы две легковые автомашины. Они должны были догнать состав и на одной из промежуточных станций погрузить багаж графа.
Все это происходило поздней осенью, в гололедицу. Машины мчались по Можайскому шоссе с огромной скоростью, одна с багажом, другая резервная. Где-то по дороге, в районе Голицыне или Кубинки, первая машина потерпела аварию. Но в Вязьме парадные доспехи были благополучно доставлены вконец изнервничавшемуся послу...
В пути, а он был довольно продолжительным – три дня, сопровождающие Молотова референты, советники, технические служащие работали в обычном режиме, как в Москве. Связь поддерживалась по радио. Составлялись справки и обзоры о международных событиях, учитывались отклики прессы на предстоящую встречу, о ней было объявлено уже официально.
Поезд прибыл к Ангальскому вокзалу Берлина утром 12 ноября. Встреча была по высшему разряду – с почетным караулом, оркестром. Приветствовали Молотова министр иностранных дел Риббентроп и фельдмаршал Кейтель. Делегацию разместили в отеле “Бельвю” – старинном дворце для приема гостей правительственного уровня.
В первый день Молотова принял министр иностранных дел Риббентроп, о чем немедленно был извещен Сталин.
12 ноября 1940 г.
СТАЛИНУ Отправлена в 16 ч 40 мин Принята по телефону в 18 ч 20 мин
Состоялся первый более чем двухчасовой разговор с Риббентропом. Ввиду того, что сейчас должны идти на беседу к Гитлеру, сообщаю о разговоре с Риббентропом кратко. Пространно повторив свое письмо к Сталину, он добавил, что интересы Германии идут в восточной и западной Африке; Италии – в северо-восточной Африке; Японии – на юге, а у СССР также на юге – к Персидскому заливу и Аравийскому морю. Пока я только кратко мог ответить, что мысли Риббентропа весьма интересны, заслуживают обсуждения в Берлине, а затем в Москве с его участием, что мне нужно выяснить у него предварительно ряд вопросов в связи с тройственным пактом и что в принципе возможны акции четырех держав, а также что я считаю прошлогоднее советско-германское соглашение исчерпанным в ходе событий за исключением вопроса о Финляндии, но что у меня есть и другие вопросы взаимоотношений с Германией, Италией и Японией. 12.Х1.40 г.
Молотов
Через несколько часов поступил ответ. Обратите внимание на четкость формулировок Сталина и его проникновение в смысл, который кроется в, казалось бы, незначительных деталях.
Телеграмма И. В. Сталина В. М. Молотову
12 ноября 1940 г. Отправлена в 22 ч 50 мин
В твоей шифровке о беседе с Риббентропом есть одно неточное выражение насчет исчерпания соглашения с Германией за исключением вопроса о Финляндии. Это выражение неточное. Следовало бы сказать, что исчерпан протокол к договору о ненападении. А не соглашение. Ибо выражение “исчерпание соглашения” немцы могут понять как исчерпание договора о ненападении. Что, конечно, было бы неправильно. Жду твое сообщение о беседе с Гитлером.
На следующий день состоялась первая встреча Молотова с Гитлером.
Меня интересовала чисто человеческая, психологическая сторона их беседы. Я просил Молотова описать внешность фюрера, его жесты, манеру говорить. Вячеслав Михайлович рассказал следующее:
– На этих встречах, пожалуй, был не столько диалог, сколько монолог. Гитлер уже привык, чтобы его слушали, он был вождь, он уже был приучен к тому, чтоб изрекать. Вот и при первой встрече он очень много говорил о своих планах и показывал широту, масштабность своего мышления, свободно делил мир, распоряжался странами и народами.
Я спросил Молотова, какой был главный смысл этих переговоров.
– Главным было то, что Германия хотела втянуть нас в военный пакт. То есть из того, что называлось треугольником Берлин – Рим – Токио, сделать четырехугольник, четвертую сторону которого составлял бы Советский Союз. Гитлер откровенно предложил поделить сферы влияния, себе он оставлял Европу, Японии – Дальний Восток и прилегающие острова Океании, Италии – средиземноморские страны, а Советскому Союзу он предлагал устремить свое внимание на юг, то есть искать выход к Персидскому заливу и Индийскому океану через территории прилегающих в этом месте к нему стран.
Я поинтересовался:
– Если бы мы согласились на такую комбинацию, может, не было бы и Великой Отечественной войны?
Молотов, прищурив глаза, с улыбкой посмотрел на меня и иронически сказал:
– Сразу видно, что вы не политик и не дипломат. Разве могли мы, Советская страна, пойти на такой сговор с империалистами и делить мир для его последующего захвата силой оружия? Как бы мы выглядели перед народами мира с нашими заявлениями об интернационализме? Нет, мы не могли пойти на такой сговор, несмотря на то, что Гитлер предлагал нам очень выгодные дополнения – например, то, что будем владеть проливами, соединяющими Черное море со Средиземным. Ну и еще одно из главных тайных намерений Гитлера заключалось в том, чтобы привязать нас к себе в борьбе с Англией, в войне, которую он тогда вел...
В это время мне не были известны секретные протоколы, подписанные Молотовым, относительно Польши и других стран, поэтому я ничего не мог ему возразить. Не знал я и стенограмм бесед Молотова и Гитлера, а Молотов, так твердо заявляя о своих интернационалистских взглядах, очевидно, не предполагал, что эти документы станут когда-либо достоянием широкой общественности.
Первая беседа Молотова с Гитлером состоялась в новом здании имперской канцелярии. Его построили недавно, уже при Гитлере, в духе величественной и военной строгости. Кабинет Гитлера был очень большой, на стенах висели огромные гобелены, на полу лежал толстый ковер, слева в углу стоял тоже очень большой письменный стол, там же находился большой глобус на подставке из черного дерева, тот самый глобус, о котором позднее так много писали журналисты, говоря о претензиях Гитлера на мировое господство.
Когда вошли Молотов и сопровождавший его на первой беседе переводчик Павлов, Гитлер был в кабинете один, сидел за столом. Он встал и быстрыми шагами пошел навстречу Молотову к середине кабинета.
Фюрер в этой огромной зале казался маленьким, он был в военном кителе без погон, на груди Железный крест, на рукаве широкая красная повязка с черной свастикой в белом кружке.
В то же время через боковую дверь вошли министр иностранных дел Риббентроп, советник германского посольства в Москве Хильгер и личный переводчик Гитлера Шмидт. Гитлер пригласил всех к диванам и столу – что-то вроде гостиной в одном из углов кабинета. Гитлер сел напротив Молотова, их разделял стол.
Гитлер говорил без подготовленного текста, четкими фразами, прерывая свою речь паузами для перевода. Шмидт раскрыл большую папку с линованной бумагой и стенографировал разговор.
У Молотова с Гитлером было две продолжительные беседы. Нам, наверное, будет интересно узнать, что докладывал Молотов Сталину и Политбюро. Ниже я расскажу об этом, а пока последуем за ним в Берлин и понаблюдаем, как проходила заключительная беседа Молотова с Риббентропом. Она состоялась 13 ноября в 21 час. 40 минут в министерстве иностранных дел на Вильгельмштрассе.
С помощью Бережкова восстановим детали этой встречи.
Кабинет министра, значительно меньший, чем у Гитлера, был обставлен с роскошью. Узорчатый паркетный пол так блестел, что в нем, словно в зеркале, отражались все предметы. На стенах висели старинные картины, окна обрамляли портьеры из дорогой гобеленовой ткани, вдоль стен на подставках стояли статуэтки из бронзы и фарфора. Державшийся в присутствии Гитлера в тени Риббентроп вел себя теперь совсем по-иному. Он разыгрывал вельможу аристократа, но манеры его были скорее развязными, нежели величественными. Его окружала многочисленная свита и фоторепортеры, перед которыми он охотно позировал. Во время взаимных приветствий и общей беседы, длившейся несколько минут, Риббентроп стоял посреди комнаты со скрещенными на груди руками и вскинутой вверх головой. Наконец он сказал, обращаясь к свите и репортерам:
– Господа, вам придется нас покинуть. Нам предстоят еще важные дела. Надеюсь, вы нас извините...
Все быстро откланялись и вышли из кабинета. Риббентроп пригласил участников беседы к стоявшему в углу кабинета круглому столу и, когда все расселись, заявил, что в соответствии с пожеланием фюрера было бы целесообразно подвести итоги переговоров и договориться о чем-то в принципе. Затем он вынул из нагрудного кармана своего серо-зеленого кителя сложенную в четверть листа бумажку и, медленно развернув ее, сказал:
– Здесь набросаны некоторые предложения германского правительства...
Держа листок перед собой, Риббентроп зачитал эти предложения. Это были проекты договора о присоединении Советского Союза к пакту Берлин – Рим – Токио и секретного протокола о разделе сфер влияния.
Мне кажется, читателям будет интереснее узнать содержание последнего документа не в пересказе, а прочитать в подлиннике. Привожу те части его, которые отражают главный смысл.
“Проект.Секретный протокол № 1
В связи с подписанием Соглашения, заключенного между нами, Представители Германии, Италии, Японии и Советского Союза заявляют следующее:
1) Германия заявляет, что, без учета тех территориальных изменений, которые произойдут в Европе после заключения мира, ее основные территориальные интересы лежат в Центральной Африке.
2) Италия заявляет, что, без учета тех территориальных изменений, которые произойдут в Европе после заключения мира, ее основные территориальные интересы лежат в Северной и Северо-восточной Африке.
3) Япония заявляет, что ее основные территориальные интересы лежат в районе Восточной Азии к югу от Японской империи.
4) Советский Союз заявляет, что его основные территориальные интересы лежат к югу от территории Советского Союза в направлении Индийского океана.
Четыре Державы заявляют, что, сохраняя за собой право регулировать отдельные несущественные вопросы, они будут взаимно уважать территориальные интересы друг друга и не станут создавать препятствий для их осуществления...”
Молотов, заслушав проекты договора и секретных протоколов (их было два, второй касался проливов), сказал, что сейчас нет смысла возобновлять дискуссии на эту тему, но нельзя ли получить зачитанный текст? Риббентроп ответил, что у него только один экземпляр, что он не имел в виду передавать эти предложения в письменном виде, и поспешно спрятал бумажку в карман.
Оцените, уважаемые читатели, – я вас знакомлю с выдержками из той бумаги, которую Риббентроп спрятал в карман, не вручив копии даже Молотову!.. Разумеется, это шутка – огромным секретом проекты были тогда, позднее они были опубликованы за рубежом и у нас.
Неожиданно завыл сигнал воздушной тревоги. Все переглянулись, наступило молчание. Где-то поблизости раздался глухой удар, в высоких окнах кабинета задрожали стекла.
– Оставаться здесь небезопасно, – сказал Риббентроп. – Давайте спустимся вниз, в мой бункер. Там будет спокойнее...
В одном из подвальных помещений был оборудован подземный кабинет Риббентропа. На полированном письменном столе находилось несколько телефонных аппаратов. В стороне стояли круглый столик и глубокие мягкие кресла.
Когда беседа возобновилась, Риббентроп снова стал распространяться о необходимости изучить вопрос о разделе сфер мирового влияния. Есть все основания считать, добавил он, что Англия фактически уже разбита...
Когда я расспрашивал Молотова об этой беседе, он, улыбаясь, сказал:
– Я поддел Риббентропа вопросом: “Если Англия разбита, то почему мы сидим в этом бомбоубежище?” Риббентроп был явно смущен. Я постоянно хотел заставить Гитлера и Риббентропа решать более злободневные сегодняшние проблемы, а не болтать о переделе карты Европы и Азии.
Я спросил Молотова напрямую:
– Может быть, вы подписали те проекты договора позднее?
– Ну что вы, разве могли мы, интернационалисты, пойти на такой сговор против других народов! – ответил твердо Молотов.
Кривил душой старый политик! Стенограмма, бесстрастно отражающая содержание разговора, не подтверждает его слов. Молотов не дал согласия на вступление в пакт, но и не отверг напрочь это предложение. Риббентроп в конце той беседы еще раз напомнил о германском предложении “сотрудничать в деле ликвидации Британской империи”.
Он сказал:
– Как ясно заявил фюрер, интересы Советского Союза и Германии требуют, чтобы партнеры стояли не друг против друга, а спина к спине с тем, чтобы поддержать друг друга в своих устремлениях. В сравнении с этими большими и главными вопросами все остальные являются абсолютно незначительными и будут автоматически урегулированы сразу же после того, как будет достигнута общая договоренность.
В заключение он хотел бы напомнить господину Молотову, что последний должен ответить ему на вопрос, привлекает ли Советский Союз в принципе идея получения выхода к Индийскому океану.
В своем ответе Молотов указал, что немцы считают войну с Англией уже выигранной. Поэтому, если, как было сказано по другому поводу, Германия ведет войну против Англии не на жизнь, а на смерть, ему не остается ничего иного, как предположить, что Германия ведет борьбу “на жизнь”, а Англия – “на смерть”. Он вполне одобряет идею о сотрудничестве с той оговоркой, что стороны должны прийти к полному взаимопониманию. Эта мысль уже была выражена в письме Сталина. Разграничение сфер влияния также должно быть продумано. По данному вопросу, однако, он, Молотов, не может в настоящее время занять определенную позицию, так как не знает, каково мнение Сталина и других его друзей в Москве. Однако он должен заявить, что все эти великие вопросы завтрашнего дня не могут быть отделены от вопросов сегодняшнего дня и от проблемы выполнения существующих соглашений. Прежде чем приступить к решению новых задач, нужно закончить то, что уже было начато. Беседы, которые он, Молотов, имел в Берлине, без сомнения, были очень полезны. И он считал бы уместным, чтобы поднятые вопросы в дальнейшем обсуждались через дипломатические каналы посланиями обеих сторон.
Молотов, как видим, оставлял за нашей страной право и обсуждать и, возможно, участвовать в осуществлении глобальных агрессивных замыслов, предусмотренных секретным протоколом.
О любопытном эпизоде, подтверждающем это мнение, рассказал Бережков:
“– После заключительной встречи Гитлер шел с Молотовым по анфиладам имперской канцелярии к выходу. Я следовал вплотную за ними, чтобы переводить беседу, носившую общий характер. Остальная свита оставалась на почтительном расстоянии. Перед тем как попрощаться с советским гостем, Гитлер сказал:
– Я считаю Сталина выдающейся исторической личностью. Да и сам я рассчитываю войти в историю. Поэтому естественно, чтобы два таких политических деятеля, как мы, лично встретились. Я прошу вас, господин Молотов, передать господину Сталину мои приветы и мое предложение о такой встрече в недалеком будущем...
Молотов поблагодарил и пообещал передать это Сталину”.
Теперь уже ясно, что предложение о встрече было рассчитано на дезориентацию Сталина.
Дух дальнейшего сотрудничества с Берлином проявился и в сделанном Молотовым на сессии Верховного Совета заявлении: “Мы всегда были того мнения, что сильная Германия является необходимым условием прочного мира в Европе... Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и миру, а Англия и Франция стоят за продолжение войны”.
Сталин продолжал политику оттягивания начала войны любым способом.
* * *
А теперь я вас познакомлю с тем, чего не знал Молотов в те дни, когда вел беседы с Гитлером.
Вдень прибытия советской делегации, 12 ноября 1940 года, Гитлер отдал распоряжение: “Политические переговоры с целью выяснить позицию России на ближайшее время начинаются. Независимо от того, какой будет исход этих переговоров, следует продолжать все уже предусмотренные ранее приготовления для Востока. Дальнейшие указания на этот счет последуют, как только мною будут утверждены основные положения операционного плана”.
Так что все разговоры Гитлера с Молотовым, проекты договоров, секретных и открытых, предложения о разделе сфер влияния – все это было фикцией, направленной на усыпление бдительности советского руководства, и особенно Сталина.
Тысячи статей, и даже книг, живописуют, как Сталин поддался на уловку Гитлера, какой он недальновидный политик и совсем не стратег, как много бед свалилось на Советскую страну из-за некомпетентности Сталина!
Я умышленно выбрал слово “живописуют”, потому что все подобные обвинения в адрес Сталина являются именно сочинительством – живописью на бумаге (которая, как известно, все терпит).
Не буду оправдывать Сталина, приводить какие-то аргументы и документы, он в этом не нуждается. Сам Сталин лучше всех ответит и отметет все вздорные обвинения в свой адрес.
Я лишь обращаю особое внимание читателей на дату – 18 ноября 1940 года. А теперь мы, тихие и невидимые, посидим на заседании Политбюро ЦК, на котором было заслушано сообщение Молотова об итогах переговоров в Берлине.
Я привожу запись Чадаева, который присутствовал на этом заседании как управляющий делами Совнаркома и по должности обязан был вести протокол. Нам повезло – в более поздней беседе с академиком Куманевым Яков Емельянович к сухому протоколу прибавил свои наблюдения и комментарии.
Молотов подробно доложил о результатах встречи с Гитлером.
– Беседа началась с длинного монолога Гитлера, – заявил он. – И надо отдать должное Гитлеру – говорить он умеет. Возможно, что у него даже был приготовлен какой-то текст, но фюрер им не пользовался. Речь его текла гладко, без запинок. Подобно актеру, отлично знающему роль, он четко произносил фразу за фразой, делая паузы для перевода. Смысл рассуждений Гитлера сводился к тому, что Англия уже разбита и что ее окончательная капитуляция – дело ближайшего будущего. Скоро, уверял Гитлер, Англия будет уничтожена с воздуха. Затем он сделал краткий обзор военной ситуации, подчеркнув, что Германская империя уже сейчас контролирует всю континентальную Западную Европу. Вместе с итальянскими союзниками германские войска ведут успешные операции в Африке, откуда англичане вскоре будут окончательно вытеснены. Из всего сказанного, заключил Гитлер, можно сделать вывод, что победа держав “оси” предрешена. Поэтому, продолжал он, настало время подумать об организации мира после победы. Тут Гитлер стал развивать такую идею: в связи с неизбежным крахом Великобритании останется ее “бесконтрольное наследство” – разбросанные по всему земному шару осколки империи. Надо, мол, распорядиться этим “бесхозным” имуществом. Германское правительство, заявил Гитлер, уже обменивалось мнениями с правительствами Италии и Японии и теперь хотело бы иметь соображения Советского правительства. Более конкретные предложения на этот счет он намеревался сделать позднее.
Молотов сделал небольшую паузу, затем продолжал:
– Когда Гитлер закончил речь, которая вместе с переводом заняла около часа, пришлось взять слово мне. Не вдаваясь в обсуждение предложений Гитлера, я заметил, что следовало бы обсудить более конкретные, практические вопросы. В частности, не разъяснит ли рейхсканцлер, что делает германская военная миссия в Румынии и почему она направлена туда без консультации с Советским правительством? Ведь заключенный в 1939 г. советско-германский пакт о ненападении предусматривает консультации по важным вопросам, затрагивающим интересы каждой из сторон. Советское правительство также хотело бы знать, для каких целей направлены германские войска в Финляндию? Почему и этот серьезный шаг предпринят без консультации с Москвой?
Эти замечания подействовали на Гитлера словно холодный душ. Он даже весь как-то съежился, и на лице его на какое-то мгновение появилось выражение растерянности. Но актерские способности все же взяли верх, и он, драматически сплетя пальцы и запрокинув голову, вперил взгляд в потолок. Затем, поерзав в кресле, скороговоркой объявил, что немецкая военная миссия направлена в Румынию по просьбе правительства Антонеску для обучения румынских войск. Что касается Финляндии, то там германские части вообще не собираются задерживаться, они лишь переправляются через территорию этой страны в Норвегию. (Но факты говорили о другом: немцы прочно оседали на советских границах. – В. К.)
–Объяснение фюрера, – докладывал далее Молотов,– не удовлетворило советскую делегацию. У Советского правительства, заявил я, на основании донесений наших представителей в Финляндии и Румынии, создалось совсем иное впечатление. Войска, которые высадились в южной части Финляндии, никуда не продвигаются и, видимо, собираются здесь надолго задержаться. В Румынии дело не ограничилось одной военной миссией. В страну прибывают все новые германские воинские соединения. Для одной миссии их слишком много. Какова же подлинная цель перебросок этих войск? В Москве подобные действия не могут не вызвать беспокойства, и германское правительство должно дать четкий ответ.
Сославшись на свою неосведомленность (а это испытанный дипломатический маневр), Гитлер пообещал поинтересоваться этими вопросами. Он снова стал разглагольствовать о своем плане раздела мира, заметив, что СССР мог бы проявить интерес к территориям, расположенным к югу от его государственной границы в направлении Индийского океана. Гитлер заявил о том, что Советскому Союзу следовало бы приобрести выход к Персидскому заливу, а для этого захватить Западный Иран и нефтяные промыслы англичан в Иране.
– Разумеется, – вставил И. В. Сталин, – Советский Союз не удастся поймать на эту удочку. Ведь это наш сосед и с ним отношения должны быть очень теплыми, хорошими.
– Мне пришлось перебить Гитлера, – продолжал Молотов, – и заметить, что мы не видим смысла обсуждать подобного рода комбинации. СССР заинтересован в обеспечении спокойствия и безопасности тех районов, которые непосредственно примыкают к его границам. Тут Гитлер кивнул Риббентропу, и тот предложил рассмотрел проект протокола о присоединении Советского Союза к военному блоку Германии, Италии и Японии. Для нас было совершенно ясно, что острие его было направлено против СССР и, естественно, это предложение советская делегация решительно отклонила.
– И правильно, – гневно вставил Сталин. Молотов рассказал о содержании переговоров в Берлине, которые были продолжены на следующий день и мало чем отличались от предыдущих.
– Покидая фашистскую Германию, – сказал он в заключение, – все члены советской делегации были убеждены: затеянная по инициативе немецкой стороны встреча явилась лишь показной демонстрацией. Главные события лежат впереди. Сорвав попытку поставить СССР в условия, которые связали бы нас на международной арене, изолировали бы от Запада и развязали бы действия Германии для заключения перемирия с Англией, наша делегация сделала максимум возможного. Общей для всех членов делегации являлась также уверенность в том, что неизбежность агрессии Германии против СССР неимоверно возросла, причем в недалеком будущем.
После ответов Молотова на вопросы членов Политбюро ЦК выступил Сталин. Он сказал:
– В переписке, которая в те месяцы велась между Берлином и Москвой, делались намеки на то, что было бы неплохо обсудить назревшие вопросы с участием высокопоставленных представителей обеих стран. В одном из немецких писем прямо указывалось, что со времени последнего визита Риббентропа в Москву произошли серьезные изменения в европейской и мировой ситуации, а потому было бы желательно, чтобы полномочная советская делегация прибыла в Берлин для переговоров. В тех условиях, когда Советское правительство неизменно выступает за мирное урегулирование международных проблем, мы ответили положительно на германское предложение о проведении в ноябре этого года совещания в Берлине. Стало быть, поездка в Берлин советской делегации состоялась по инициативе Германии. Как нам известно, Гитлер сразу же после отбытия из Берлина нашей делегации громогласно заявил, что “германо-русские отношения окончательно установлены!” Но мы хорошо знаем цену этим утверждениям! Для нас еще до встречи с Гитлером было ясно, что он не пожелает считаться с законными интересами Советского Союза, продиктованными требованиями безопасности нашей страны. Мы рассматривали берлинскую встречу как реальную возможность прощупать позицию германского правительства. Позиция Гитлера во время этих переговоров, в частности его упорное нежелание считаться с естественными интересами безопасности Советского Союза, его категорический отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии – все это свидетельствует о том, что, несмотря на демагогические заявления по поводу неущемления “глобальных интересов” Советского Союза, наделе ведется подготовка к нападению на нашу страну. Добиваясь берлинской встречи, нацистский фюрер стремился замаскировать свои истинные намерения...
Ясно одно: Гитлер ведет двойную игру. Готовя агрессию против СССР, он вместе с тем старается выиграть время, пытаясь создать у Советского правительства впечатление, будто готов обсудить вопрос о дальнейшем мирном развитии совет-ско-германских отношений”.
Далее Сталин говорил о лицемерном поведении гитлеровской верхушки в отношении Советского Союза, о позиции Англии и Франции во время летних московских переговоров 1939 г., когда они были не прочь натравить Германию на СССР.
– Именно в то время, – подчеркнул Сталин, – нам удалось предотвратить нападение фашистской Германии. И в этом деле большую роль сыграл заключенный с ней пакт о ненападении...
...Но, конечно, это только временная передышка, непосредственная угроза вооруженной агрессии против нас лишь несколько ослаблена, однако полностью не устранена. В Германии действуют в этом направлении мощные силы и правящие круги рейха не думают снимать с повестки дня вопрос о войне против СССР. Наоборот, они усиливают враждебные против нас действия, как бы акцентируя, что проблема нападения на Советский Союз уже предрешена.
Спрашивается, а какой был смысл разглагольствований фюрера насчет планов дальнейшего сотрудничества с Советским государством? Могло ли случиться, что Гитлер решил на какое-то время отказаться от планов агрессии против СССР, провозглашенных в его “Майн кампф”? “Разумеется, нет”, – твердо сказал Сталин.
Далее он кратко охарактеризовал Гитлера.
– История еще не знала таких фигур как Гитлер, – сказал Сталин. – В действиях Гитлера не было единой целенаправленной линии. Его политика постоянно перестраивалась, часто была диаметрально противоположной. Полная путаница царила и царит в теоретических положениях фашизма. Гитлеровцы называют себя националистами, но они фактически являются партией империалистов, причем наиболее хищнических и разбойничьих среди всех империалистов мира. “Социализм”, “национализм” – это только фиговые листки, которыми прикрываются гитлеровцы, чтобы обмануть народ, одурачить простаков и прикрыть ими свою разбойничью сущность. В качестве идеологического оружия они используют расовую теорию. Это человеконенавистническая теория порабощения и угнетения народов...
Гитлер постоянно твердит о своем миролюбии, но главным принципом его политики является вероломство. Он был связан договорами с Австрией, Польшей, Чехословакией, Бельгией и Голландией. И ни одному из них он не придал значения и не собирался соблюдать и при первой необходимости вероломно их нарушил. Такую же участь готовит Гитлер и договору с нами. Но, заключив договор о ненападении с Германией, мы уже выиграли больше года для подготовки к решительной и смертельной борьбе с гитлеризмом. Разумеется, мы не можем советско-германский пакт рассматривать основой создания надежной безопасности для нас. Гарантией создания прочного мира является укрепление наших Вооруженных Сил. И в то же время мы будем продолжать свою миссию поборников мира и дружбы между народами...
Гитлер сейчас упивается своими успехами. Его войска молниеносными ударами разгромили и принудили к капитуляции шесть европейских стран. Этот факт можно рассматривать только как огромный стратегический успех фашистской Германии. Ведь в Европе не нашлось силы, которая могла бы сорвать агрессию гитлеровского рейха. Теперь Гитлер поставил перед собой цель расправиться с Англией, принудить ее к капитуляции. С этой целью усилилась бомбардировка Британских островов, демонстративно готовилась десантная операция. Но это не главное для Гитлера, главное для него – нападение на Советский Союз.
Тихо, но твердо Сталин произнес:
– Мы все время должны помнить об этом и усиленно готовиться для отражения фашистской агрессии. Наряду с дальнейшим укреплением экономического и военного могущества страны наша партия должна широко разъяснять трудящимся нависшую опасность международной обстановки, постоянно разоблачать гитлеровских агрессоров, усилить подготовку советского народа к защите социалистического Отечества. Вопросы безопасности государства встают сейчас еще более остро. Теперь, когда наши границы отодвинуты на запад, нужен могучий заслон вдоль их с приведенными в боевую готовность оперативными группировками войск в ближнем, но... не в ближайшем тылу.
Мы должны повести дело так, чтобы быстрее заключить пакт о нейтралитете между Советским Союзом и Японией. Германия нашла общий язык с Японией в своих великодержавных стремлениях. Япония признала право Германии вмешиваться в дела всех стран. Надо ее нейтрализовать. Вместе с тем надо усилить военно-экономическую помощь китайскому народу. Нам необходимо вести дело на ослабление гитлеровской коалиции, привлекать на нашу сторону страны-сателлиты, попавшие под влияние и зависимость гитлеровской Германии.
Повторяю: обратите внимание на то, к о г д а Сталин это говорил – в середине ноября 1940 года!
Нужны ли после такой речи какие-то особые доказательства его прозорливости, могучего стратегического мышления и безграничной заботы о благополучии государства и народа?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.