В разгаре битвы

В разгаре битвы

События развертывались стремительно. Третьего июля нам под большим секретом сообщили, что на участке 40-й армии произошли тяжкие события: мощные танковые соединения гитлеровцев, проломив фронт этой армии, продолжали свое продвижение.

Контрнаступление оперативной группы генерала Я. Н. Федоренко не дало тех результатов, какие ожидались. Входившие в состав этой группы танковые соединения начали крупное сражение с 48-м танковым корпусом гитлеровцев уже во второй половине дня 30 июня и вначале добились некоторых успехов. 4-й танковый корпус Мишулина, наступавший из района Старого Оскола, к исходу дня достиг Горшечное, разгромив здесь передовые части противника. На Горшечное двигался и 17-й танковый корпус Фекленко, но он наносил удар лишь силами одной бригады. Что же касается 24-го танкового корпуса Баданова, то он вообще не участвовал в наступлении — ему было приказано оборонять Старый Оскол и не допустить прорыва гитлеровцев на юг. Таким образом, мощного концентрированного наступления не получилось.

К тому же контрудар танкистов Мишулина и Фекленко пришелся не по флангам и тылу 48-го танкового корпуса противника, а по его разведывательным и передовым частям. В результате наши соединения, которые вошли в район Горшечное, сами оказались под угрозой: уже 1 июля противник, обойдя этот район слева и справа, замкнул в кольцо главные силы 17-го и одну бригаду 4-го танкового корпуса. Разгорелись ожесточенные бои. Гитлеровцы в боях за Горшечное потеряли 90 танков и до двух полков мотопехоты. Но и наши танковые соединения, вырвавшиеся из окружения в ночь на 3 июля, понесли большие потери.

К исходу 3 июля гитлеровцы заняли Старый Оскол и Волоконовку. Перед танками вермахта открывался путь на Воронеж. Туда срочно направился с группой штабных работников командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант Ф. И. Голиков — руководить боями на Воронежском фронте в новой обстановке с командного пункта фронта, расположенного близ Ельца, было бы очень трудно, если не невозможно.[29] Здесь остался командовать войсками только что прибывший сюда генерал-лейтенант Н. Е. Чибисов. Корреспонденты гадали — не создадут ли в этой обстановке под Воронежем новый фронт? По существу, дело склонялось к тому…

В обстановке этой суматохи для нас стало еще труднее следить за развитием событий: в штабе было явно не до нас. Да и трудно было ожидать, что в сложившихся условиях представителям печати дадут возможность рассказать о боях больше того, чем говорилось в крайне скупых на слова сводках Информбюро. И я, узнав от Александра Бурды направление, в котором двигался неуловимый Катуков, поспешил снова к нему, чтобы из первых рук узнать, как воюют наши старые друзья. Наверняка на их участке происходит много интересных событий. Бурда на ходу успел мне сказать, что танкисты отбили у гитлеровцев несколько деревень…

Итак, вечер третьего июля. Наш фронтовой автомобиль снова в пути, мы долго колесим по размытым дождями полевым дорогам. Опускается черная мокрая ночь. Передний край совсем близко: в агатовом небе виснут гирлянды зеленоватых осветительных ракет. Сырой ветер доносит грохот артиллерийских залпов, тявканье пулеметов, сухой треск автоматов. Стреляют впереди, стреляют сбоку, стреляют где-то в стороне, почти что сзади. В довершение ко всему мы застреваем в грязи у моста, и усталый до смерти шофер Миша Сидорчук при нашей активной помощи еле-еле вытаскивает машину из залитых водой ухабов. На Бориса Фишмана жалко глядеть: он промок до нитки.

Но вот, наконец, и командный пункт, — как всегда, танкисты виртуозно маскируются, и найти их нам помог только случай: наш водитель Сидорчук увидел знакомого шофера… Одинокий домик в лесу кажется заброшенным — ни огонька, ни дымка, телефонные провода змеятся в траве, они надежно укрыты. В кустах упрятан фургон походной радиостанции. Хождение вокруг дома без крайней нужды строжайше запрещено. А внутри при свете керосиновой лампы за некрашеным сосновым столом, склонившись над картой, слаженно работает группа офицеров во главе с Катуковым.

Генерал, как обычно, внешне спокоен, может даже показаться, что он невозмутим, хотя я готов побиться об заклад, что на душе у него скребут кошки: обстановка на фронте складывается совсем не так, как думалось две недели назад, когда мы толковали с ним о перспективах этого лета.

Однако сейчас Катуков не хочет ни говорить, ни думать об этом. Он весь в работе, да, именно в работе: как всегда, работает на войне, не давая эмоциям взять верх над рассудком. Сейчас ему нужно быстро распутать довольно сложный тактический узел: гитлеровцы только что форсировали реку, стремительным броском заняли деревню на фланге и пытаются распространиться дальше, зайти в тыл, окружить танкистов.

— Ничего, — говорит генерал, — сейчас мы их успокоим. А вот насчет этого пункта надо подумать обстоятельно…

И он вдруг карандашом отмечает деревню, лежащую в стороне от участка, к которому сейчас приковано всеобщее внимание.

Армады бронированных подвижных крепостей стремительно маневрируют в эти дни на широком фронте, появляясь неожиданно на пути фашистов, опрокидывая их и уничтожая образцово организованным огнем. Недаром танкисты несколько месяцев продолжали учебу, готовясь к решающим летним боям.

Приказ выступать 1-й танковый корпус получил в ночь на 29 июня. Задача была такая: нанести контрудар по немецким войскам. Как ни мало было времени на сборы, командование успело придать вступлению корпуса в бой торжественный характер. Танкистов построили на зеленом лугу, вынесли славное знамя гвардейцев, окуренное пороховым дымом в зимних боях. Генерал сам прочел клятву танкистов — не опозорить в бою честь знамени, умножить ее многими подвигами. Потом опустился на колено и бережно поцеловал священное полотнище. Танкисты повторили клятву слово за словом.

Наутро танки пошли в бой. Прямо с марша они двинулись на участок, где создалось напряженное положение: две немецкие дивизии, поддержанные шестьюдесятью танками и артиллерией, вклинились в нашу оборону и рвались к крупному населенному пункту. Воздух дрожал от разрыва авиабомб и артиллерийских снарядов. Танкистам надлежало пройти сквозь эту огневую завесу, остановить врага, отбросить его.

Среди зеленых тополей у живописных деревушек закипела жестокая битва. Внезапный танковый удар был успешным: гитлеровцы, не ожидавшие встречи с советскими танками, дрогнули и стали откатываться. Но тут же они бросили против танкистов мощные силы своей авиации. По танкам, которые упрямо двигались вперед и вперед, били 75 «юнкерсов» и «хейнкелей». Откуда-то прилетели даже итальянские «капрони». У нас же все еще не хватало истребительной авиации, да и зенитной артиллерии было маловато. Поэтому танковые части несли потери.

И все же корпус продолжал наступление. Особенно дружно и активно, как всегда, дралась 1-я гвардейская танковая бригада. В моем фронтовом блокноте сохранились беглые пометки об успехах старых друзей, достигнутых в те дни:

БОЕВОЙ СЧЕТ

Капотов: 1 танк, 3 авто, 1 миномет, 15–20 чел. пехоты.

Борисов: 3 полевые пушки, 1 противотанковое орудие, 50–60 чел. пехоты.

Кузьмин: 1 пушка, 2 минометных батареи, 15 чел. пехоты.

Чучко (командир роты легких танков): 2 пулемета, 70 гитлеровцев врезался в скопление фашистов, бил их из пулемета, давил гусеницами.

Жестокий и трудный бой провели гвардейцы 30 июня в районе Опытного поля — то был внезапный встречный бой. Его принял батальон Александра Бурды. Развертываться из походной колонны в боевой порядок пришлось под огнем. Сверху гвардейцев атаковала авиация, в лоб шли танки, сбоку, из-за железной дороги, вдоль которой продвигался батальон, били немецкие пушки.

В этом столкновении погиб один из лучших танкистов, Герой Советского Союза Любушкин: только он расправился с пушкой гитлеровцев, как вдруг прямым попаданием бомбы была разбита башня его «тридцатьчетверки». Любушкин и его башенный стрелок Литвиненко убиты наповал, стрелок-радист Егоров тяжело ранен и только механик-водитель Сафонов остался невредим. Он успел выскочить из охваченной пламенем машины. Танк Любушкина горел на глазах у его товарищей до захода солнца, и то, что пережили они, глядя на него, невозможно описать…

В боях за Опытное поле батальон Бурды уничтожил 30 июня два фашистских танка и несколько орудий, а 1 июля еще 3 танка, 18 орудий, 10 автомобилей с грузом и около 250 человек пехоты. Гитлеровцы были отброшены.

Продвинулись наши танкисты и на других направлениях. Но это продвижение давалось дорогой ценой, и корпусу Катукова было приказано перейти к обороне. Ведь наступление гитлеровцев на этом участке было уже остановлено. Враг на север не прошел, но его ударные соединения, действовавшие южнее, продолжали двигаться на восток. Корпус получил новый приказ: сдать свой участок пехоте, совершить маневр на восток, по направлению к населенному пункту Волово и удерживать рубежи между реками Кшень и Алым, не давая гитлеровцам расширять прорыв.

Обстановка все время осложнялась. Надо было действовать стремительно и скрытно. Оставив в заслоне свою мотострелковую бригаду и мотострелковый батальон 1-й гвардейской танковой бригады и прикрываясь танковым арьергардом, корпус незаметно оторвался от противника. Гитлеровская авиация не знала об этом маневре, и поэтому он был выполнен без потерь. Танкисты Катукова, выполняя боевой приказ командования, беспрепятственно промчались по проселочным дорогам к новым пунктам сосредоточения и в 6 часов утра 2 июля с ходу вступили в бой.

Гитлеровцы никак не ждали здесь русских танкистов. Немецкие танки и пехота без особых предосторожностей свободно переправлялись через реку, когда внезапно появились наши могучие машины. Они ринулись вперед, уничтожая немецкую технику и солдат. На улицах деревни Калиновка остались горы трупов, десятки сожженных и подбитых машин. Развернулся бой за Мишино — важный в военном отношении пункт, прикрывающий транспортную артерию, уходящую к нам в тыл. Одна из танковых бригад разгромила здесь полк немецкой пехоты и два дивизиона тяжелой артиллерии. Еще не отшумело эхо этой битвы, как пришла весть о новом маневре немцев: в обход танкистам шла свежая, только прибывшая гитлеровская дивизия. Севернее Калиновки фашисты форсировали реку и овладели деревней Огрызово.

В ночь на 3 июля одна из частей корпуса Катукова, передвинувшись на десять километров, контратаковала фашистов и к двум часам утра овладела тремя населенными пунктами. Весь день продолжались упорные, напряженные бои. И вот опять ночь. В избе бодрствует штаб. Генерал складывает карту. Теперь ему все ясно: через шесть часов в немецком штабе вычеркнут еще одну дивизию из списков. Конечно, и у нас будут потери. Тяжело, планируя бой, думать об этом. Но это война…

Генерал видит: люди измотались, устали. Он сам дорого дал бы за то, чтобы хоть часа два соснуть. Но спать сейчас нельзя. Каждая минута может принести что-нибудь новое — ведь в немецком штабе тоже не спят. Телеграфный аппарат молчит. Передышка. Людей охватывает дремота. И Катуков, свертывая цигарку из махорки, вдруг говорит:

— Сказку рассказать вам, что ли?

Люди оживают. Они очень любят своего генерала — это простой и веселый человек, никогда не теряющий присутствия духа и бодрости. С самым серьезным видом он начинает рассказывать:

— Однажды по Сахаре шел караван. День, два… На третий день к вечеру караван сделал привал. Хозяевами каравана были три купца. Один из них заметил в песке белые кости и стал откапывать их длинным посохом. Кости оказались верблюжьими. Купец копнул глубже, наткнулся на человеческие кости. Еще глубже — обнаружил шкатулку. Купец подозвал друзей, раскрыли шкатулку. В ней были бриллианты. Решили довезти шкатулку до города, найти ювелира и попросить его разделить находку между ними поровну по стоимости, исходя из ценности каждого камня…

Это была очень долгая история, генерал во всех подробностях рассказывал о том, как в дороге кто-то похитил бриллианты, как все купцы подозревали друг друга, как они пришли к царю Соломону и попросили его рассудить их и как мудрый Соломон с помощью тонкого психологического маневра безошибочно определил виновного, и тот со стыдом извлек из своего полого посоха краденные драгоценные камни…

Генерал говорил неторопливо, тихо, спокойно, будто находился не у самого фронта, в момент, когда решалась судьба этого участка, а где-нибудь в доме отдыха в мирное время. Его спокойствие передавалось людям. Цель была достигнута: разрядилось напряжение, люди отвлеклись, забыли о сне.

На дворе посветлело. Тяжелые, налитые дождем тучи ползли по свинцовому небу. Близился час, когда танки снова должны были ринуться в бой. Послышался шум мотора, на юрком вездеходе примчался командир разведчиков, наш старый знакомый майор Гусев. Он всю ночь колесил по бездорожью, объезжая участок, занятый танкистами. Рядом с ним на сиденье — скорчившийся от страха, грязный, мертвецки пьяный немецкий ефрейтор. Покачиваясь, он бормотал что-то невразумительное.

— Гусев, откуда ты это чучело выкопал?

— Майор Давиденко поймал. Он за пулеметом сидел. Майор выскочил из танка, схватил его за шиворот, бросил на броню и привез…

Гусев уходит для доклада к генералу. Пленного ведут на допрос. Он до сих пор не может прийти в себя от изумления. Русские танкисты — это черти в представлении немецкого ефрейтора. Разве полагается танкистам прыгать из танка и брать людей в плен? Ведь ни в каком уставе этого нет.

Из кармана ефрейтора извлекают документы. Тут же аккуратна напечатанные на машинке похабные стишки «Модная женщина», визитные карточки, засушенный ландыш и фотография невесты. Начинается допрос.

Ефрейтор сообщает, что он — командир отделения. В прошлом — художник из Дортмунда. Ему 27 лет. В армию был призван три с половиной года назад. В Россию попал в апреле 1942 года. Высадились в Полоцке, оттуда пешком до линии фронта через Рославль, Орел. В наступление перешли у города Тим.

— Почему вы воюете против нас?

— Немец обязан выполнять свой долг…

— Вы считаете свою войну справедливой?

— Не знаю.

— За что же вы воюете?

Ефрейтор пожимает плечами:

— У нас служба — обязанность.

От пленного разит спиртным перегаром. Глаза у него сонные, тупые, без проблеска мысли. Да, чудесно воспитала этого художника из Дортмунда гитлеровская Германия…

* * *

На левом фланге слышны удары орудий. Начинается новая операция, к которой штаб генерала готовился ночью. Сейчас наши танки пойдут в атаку.

Утро 4 июля. Дождь, холод, грязь. Бой за деревню Огрызово длится уже несколько часов. Утром нас разбудил грозный грохот гвардейских реактивных минометов. Идет борьба за каждую пядь земли. Фашисты, форсировавшие на этом участке реку и занявшие несколько деревень, прекрасно оценивают важность захваченного ими плацдарма и хотят во что бы то ни стало его удержать. Наши танкисты получили приказ во что бы то ни стало выбить их отсюда. Естественно, обе стороны дерутся с невероятным напряжением.

Генерал снова сидит за картой. Телефон, телеграф, радио непрерывно связывают его со всеми подразделениями. Из 1-й гвардейской танковой бригады вдруг доносят: «Противник ведет наступление из Пожидаевки». Катуков спокойно отдает распоряжение и продолжает говорить то по одному, то по другому телефону. Только что он дал указания помощнику по технической части Дынеру:

— Ускорить всемерно ремонт и ввод в строй подбитых танков.

— Держать 75 процентов боевых машин в полной боевой готовности, остальные 25 процентов — в получасовой.

— Особое внимание обратить на подвоз боеприпасов и горючего.

Начальнику штаба Катуков приказывает учесть опыт боевых дней, указать командирам частей их недостатки, выявившиеся в процессе боя.

На своей карте командир танкового корпуса явственно видит перед собой широкое поле боя, раскинувшееся на десятки километров. Вот здесь только что наши части ворвались в деревню. Идет горячий бой на улице. Рядом освобождена еще одна деревня. Наши танки погнали немцев к реке. Но вот фашисты пошли в контратаку. Они опять выбили нас из деревни. Генерал бросает новые силы на этот участок, фашистов прогоняют вторично.

Мощная бронированная военная машина, управляемая генералом, действует безотказно. Здесь, на узком плацдарме, изрезанном оврагами, работает механизм, в котором перемалываются один за другим немецкие полки. Гитлеровцы держатся час, держатся второй, держатся третий, но в конце концов нервы у них сдают, и они начинают отходить.

Днем мы отправляемся, наконец, в Огрызово — наши войска полностью овладели этой деревней. Но пробираться к ней надо очень осторожно — по оврагам: все подступы к деревне просматриваются гитлеровцами, и их артиллерия, расположенная за рекой, яростно бьет по каждой движущейся точке.

На краю села еще трещат автоматы. Наши автоматчики выбивают фашистов, спрятавшихся во ржи. Танки дерутся слева и справа. Они утюжат рожь, давят блиндажи, наспех возведенные гитлеровской 88-й пехотной дивизией, прорываются вперед и вперед. Мы проходим мимо нашего минометного взвода, минометчики бьют по врагу из оврага. Совсем неподалеку от нас, за селом, идет в атаку наш танк. Рядом с ним разрывается снаряд. Подбило? Нет. Танк пятится назад — механик, видно, проверяет действие рычагов, — потом снова идет вперед. На бугре видны перебегающие фигурки немецких солдат. Там рвутся наши мины.

В деревне догорают избы, зажженные фашистами. Но большая часть изб цела. На соломенной кровле, за трубой избы — наш наблюдательный пункт. Слишком жарко пришлось гитлеровцам, и они не успели сжечь деревню, как это делали обычно.

У одной из изб останавливаемся. Жуткая картина. Здесь сидело трое наших бойцов. Немецкий зажигательный снаряд ударил прямо в них, убил и зажег. Пахнет горелым мясом, обугленные тела еще дымятся. В пыли скрученные взрывом винтовки, помятый котелок и совершенно нетронутая взрывом столовая ложка. Бойцы до последнего мгновения сжимали в руках оружие. Они так и лежат лицом к врагу, штыками на запад. Перебегая вперед и вперед, бойцы нашей мотопехоты оглядываются на погибших товарищей. Лица бойцов строги, в глазах решимость. Сейчас они сочтутся с врагом и за это…

Треск автоматов и пулеметов на окраине села усиливается: враг огрызается. В деревне опять ложатся мины и снаряды. Но это лишь слабый отзвук ожесточенного боя, который отшумел здесь. Немецкая дивизия уже полностью обескровлена, и ей не удастся вернуть село. Наши танки теснят ее остатки дальше и дальше за реку. Мотострелки, освободившие деревню, щеголяют трофейным оружием. Группа бойцов с любопытством заглядывает в изрешеченный осколками наших снарядов немецкий бронетранспортер. Деловитый старшина выгружает из него награбленное фашистами добро: мешки с продовольствием, краденые брюки, галоши, советские книги. Я спешу на бегу сделать кое-какие записи.

Из погребов выходят бледные от волнения колхозники. Плачет женщина осколок мины ранил ее корову. Наш автоматчик на мгновение задерживается. Он тут же по-хозяйски дает совет, как вылечить корову, — надо отварить древесную кору и ставить примочки. Видно, до войны сам работал на животноводческой ферме. Женщина благодарит и немного успокаивается. Другая колхозница, подставив алюминиевое ведро, начинает доить свою буренку. Корова шевелит ушами, слушая разрывы мин, но стоит спокойно.

Трудно, очень трудно нарушить устойчивый деревенский быт. Вот только что отшумел страшный кровопролитный бой, а жизнь уже восстанавливается. Озираясь по сторонам и пригибаясь при свисте пуль, ходит по огороду старушка, сзывая разбежавшихся ягнят. Бородатый старик, опасливо выглядывая из двери, зазывает в хату голодных цыплят и сыплет им пшено. Колхозницы выносят из погреба кувшины с холодным, со льда, молоком и приветливо угощают запыленных усталых бойцов. Молодая девушка, озлобленно косясь на трупы в серо-зеленых мундирах, говорит нашему командиру:

— Не пришлось иродам здесь похозяйничать…

* * *

Вернувшись на командный пункт генерала, узнаем подробности операции в целом. Нашими частями очищено от врага несколько населенных пунктов. Прорыв гитлеровцев на этом участке ликвидирован. Угроза их выхода в тыл нашим танкистам миновала, фашисты с огромными потерями отброшены за реку.

Командующий благодарил Катукова по телефону за успешное развитие операции. Поставлена задача: активная оборона, перемалывание гитлеровских резервов. Надежно обезопасив свой правый фланг, наши танкисты приступают к осуществлению новых боевых задач. Установлена связь с соседями: справа 15-я стрелковая дивизия Д. П. Слышкина, старого друга и соратника Катукова, слева — гвардейцы И. Н. Руссиянова. С Руссияновым генерал тоже когда-то служил в одном полку: в те далекие времена он был помощником командира роты, а Руссиянов — командиром взвода…

* * *

В этот вечер мы с Борисом Фишманом пребывали в том замечательном, приподнятом настроении, которое возникает всегда, когда собственными глазами видишь успех, достигнутый нашими войсками. Мы даже позволили себе роскошь отлично выспаться на ворохе сухого сена — такой возможности давно уже не было. Но если бы мы толком знали все, что происходило в эти часы на фронте, нам вряд, ли удалось бы смежить глаза: несмотря на частичные успехи, достигнутые нашими войсками, остановить гитлеровцев, продвигавшихся на восток и юго-восток, не удавалось. Катуков, конечно, знал об этом, но, по понятным причинам, не мог и не хотел говорить нам.

Раздумывая теперь, три с лишним десятилетия спустя, о тех днях, я могу лишь поражаться изумительной выдержке и стойкости этого человека, который в крайне тяжелых условиях оставался невозмутимым и спокойным, словно корпус его стоял не на переднем крае, а где-нибудь в резерве и словно на фронте ничего существенного не происходило.

В действительности происходило вот что. На фронте все шире развертывалась генеральная битва 1942 года. Вермахт начал свое большое наступление.

Если еще недавно многие военные специалисты думали, что удар на стыке 13-й и 40-й армий был лишь отвлекающей операцией, а главный удар, как и в прошлом году, будет нанесен в направлении Москвы, то теперь им все яснее становилось, что Гитлер по крайней мере на время отказался от этого честолюбивого замысла и сосредоточил все свои силы на южном крыле фронта. Его генералы рассчитывали мощным ударом прорвать нашу оборону — окружить и уничтожить не только отдельные армии, но и целые фронты. Для этой цели они подтянули на участок своего главного удара большие силы, отлично вооруженные и экипированные. И сейчас там все сильнее разгорались самые ожесточенные сражения, от исхода которых зависело очень многое.

В тот самый день, четвертого июля, когда мы в отличном настроении бродили по улицам только что освобожденной на северном фланге Брянского фронта деревушки, центр событий стремительно переместился к Воронежу: передовые части 48-го гитлеровского танкового корпуса вырвались к Дону и форсировали его. Остановить их было некому — как ни спешили к линии фронта резервные армии, развернуться на подступах к Воронежу они не успевали. На широком пространстве к югу отсюда так же быстро распространялись маневрировавшие фашистские бронированные полчища. Некоторые части нашей 40-й армии оказались за быстро перемещавшейся к востоку линией фронта и спешили вырваться оттуда на соединение со своими главными силами.

На рассвете этого тревожного дня четвертого июля на Брянский фронт внезапно прилетел начальник Генерального штаба генерал-полковник А. М. Василевский. Ставкой ему было поручено ускорить ввод в бой 5-й танковой армии Лизюкова, которая за три дня до этого была передана командованию фронта для того, чтобы нанести сокрушительный удар по левому флангу гитлеровской группы армий «Вейхс», устремившейся на восток и юго-восток. В состав 5-й танковой армии входили 2-й танковый корпус Лазарева, 11-й танковый корпус Попова, 340-я стрелковая дивизия, 19-я ударная танковая бригада. 5 июля в состав армии был включен еще 7-й танковый корпус Ротмистрова, прибывший из Калинина.

Выяснив, какие силы можно было бы дополнительно привлечь из фронтовых войск к участию в контрударе, начальник Генерального штаба А. М. Василевский вместе с начальником штаба Брянского фронта генерал-майором М. И. Казаковым направился на КП командующего 5-й танковой армией генерал-майора А. И. Лизюкова. Там, произведя вместе с командиром и начальником штаба фронта рекогносцировку, он уточнил задачу 5-й танковой армии: одновременным ударом всех ее сил западнее Дона перехватить коммуникации танковой группировки врага, прорвавшейся к Дону, и сорвать ее переправу через реку. С выходом в район Землянск — Хохол 5-я армия должна была помочь войскам левого фланга 40-й армии отойти на Воронеж через Горшечное, Старый Оскол.

Но события развивались все более стремительно. Стало известно о новом осложнении обстановки — на этот раз на правом крыле Юго-Западного фронта. Теперь серьезная угроза нависла над всем югом страны. А. М. Василевскому немедленно позвонили из Ставки, и он был отозван в Москву. Ответственность за осуществление задания Василевский возложил на командарма Лизюкова и на штаб фронта.

В этой обстановке изменилась и боевая задача Катукова. Он должен был со своим корпусом передвинуться на восток, чтобы встать рядом с танкистами Лизюкова и вместе с ними начать бить фашистов фронтом на юг. Его прежний участок передавался частям Павелкина и Слышкина.

1-й танковый корпус теперь размещался по фронту от села Сухая Верейка до правого берега Дона. В подчинение Катукову передавалась 4-я отдельная стрелковая бригада Гаранина. Правее располагались части 13-й общевойсковой армии.