XXXVI Стахановское движение

XXXVI

Стахановское движение

2 сентября 1935 года «Правда» сообщила, что забойщик шахты «Центральная-Ирмино» Алексей Стаханов в ночь на 31 августа за смену добыл 102 тонны угля при норме 7 тонн. Спустя несколько дней этот рекорд превзошли шахтеры Дюканов, Поздняков, Концедалов, Изотов и затем сам Стаханов. Советская печать ежедневно сообщала о новых производственных рекордах не только в угольной, но и во всех других отраслях промышленности. В середине ноября в Кремле было созвано Всесоюзное совещание стахановцев, на котором выступили Сталин и другие руководители партии.

Стахановское движение, безусловно, внесло важный вклад в ускорение темпов роста производительности труда, которые во второй пятилетке удвоились по сравнению с первой (с 41 % до 82 %). Темпы прироста валовой продукции промышленности поднялись от 19 % в 1934 году до 25 % в 1935 году и 29 % в 1936 году.

Стахановское движение вовлекло в свою орбиту множество энтузиастов, продемонстрировало громадные социальные резервы, имевшиеся в советском рабочем классе и колхозном крестьянстве. О высоких социальных чувствах, которые оно пробуждало в рядовых тружениках, ярко свидетельствует пример, приведённый в воспоминаниях генерала А. В. Горбатова. На Винницкой областной партконференции он заметил, как на глазах сидевшей рядом с ним колхозницы появились слезы, когда слово было предоставлено «тысячнице», то есть колхознице, собравшей тысячу центнеров свёклы с гектара.

«„О чём вы грустите? — спросил я.— Ведь она ничего плохого не сказала“.— „Вы ничего не знаете…“ — ответила женщина сквозь слезы.

Успокоившись немного, она рассказала мне: „Я тоже давала слово собрать свёклы тысячу центнеров с га, а своего слова не сдержала, собрала только по девятьсот шестьдесят центнеров. Вот почему я плачу, хоть меня и чествуют“.

Я был поражён её словами. Знал я, что в среднем у нас собирают с гектара сто шестьдесят — двести пятьдесят центнеров свеклы, а тут женщина собрала девятьсот шестьдесят и плачет — слова не сдержала!» [548]

Подобного рода факты наглядно опровергают модные ныне суждения о том, что все достижения советской экономики 30-х годов обеспечивались за счёт «подневольного», «закрепощённого» труда.

Стахановское движение позволило привести в действие и огромные экономические резервы, связанные с освоением новой, современной техники. До середины 30-х годов рост промышленной продукции обеспечивался в основном за счёт вовлечения в производство новых рабочих. Выработка в расчёте на одну машину увеличивалась очень мало, новая импортная техника давала незначительную отдачу по сравнению с передовыми капиталистическими странами. Рекорды стахановцев, собственно, потому и выглядели столь ошеломляющими, что достигались на общем фоне слабого использования возможностей, заложенных в передовой технике.

Вместе с тем многие стахановские рекорды явились результатом того, что впоследствии стало называться приписками. Не обошлась без приписок и организация самого первого рекорда. Сенсационное достижение Стаханова было достигнуто в силу замены прежней индивидуальной работы шахтеров (при которой каждый и рубил уголь, и крепил забой) бригадной организацией труда с разделением трудовых функций. Стаханов работал только отбойным молотком, а вслед за ним шли двое других шахтеров, крепивших лаву. Это было, несомненно, прогрессивным новшеством, и 102 тонны угля, выработанные звеном из трёх человек, представляли высокий экономический показатель. Однако администрация шахты, стремясь усилить впечатление от рекорда, приписала этот результат одному Стаханову.

По тому же нехитрому принципу «оформлялись» и многие последующие рекорды: подсобные работы передавались подручным, конечный же результат приписывался кому-то одному, намеченному начальством в герои труда. При этом стахановцам создавались особо благоприятные условия работы, им передавали в первую очередь лучшее оборудование, механизмы и т. д.

В выступлениях на Всесоюзном совещании стахановцев партийные вожди уделили значительное внимание вопросу о том, почему стахановское движение зародилось именно в 1935 году, а не несколькими годами раньше, когда передовая техника на многих предприятиях уже была налицо. Сталин усматривал «корни стахановского движения» в том, что оно возникло в результате «коренного улучшения материального положения рабочих». Именно на этом совещании прозвучала его «крылатая» фраза, прочно вошедшая в арсенал официальной пропаганды: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живётся, работа спорится» [549]. Это утверждение представляло собой явное и немотивированное хвастовство: уровень жизни рабочих в 1935 году поднялся крайне незначительно над нищенским уровнем в первой пятилетке.

Более реалистическое объяснение причин возникновения стахановского движения содержалось в речи Молотова, который заявил, что «во многих случаях непосредственным толчком к высокой производительности труда является простой интерес к увеличению своего заработка» [550]. Именно этот интерес всячески подогревался — и печатью, и практическими мероприятиями по стимулированию стахановского движения. За один-два месяца заработки стахановцев выросли в три — пять и более раз. Об этом с гордостью рассказывали сами стахановцы в выступлениях на Всесоюзном совещании.

А. Бусыгин: «Зарабатывал я раньше 300—350 рублей, в сентябре же заработал 690 да 130 вышло по прогрессивке и ещё 223 рубля за уменьшение брака — всего вышло 1043 рубля…»

М. Дюканов: «Раньше, до стахановского движения я и Стаханов зарабатывали по 550—600 рублей… Сейчас, за сентябрь, я за 16 выходов, поскольку нас кое-куда таскают (имелись в виду широко вошедшие в обиход публичные чествования стахановцев.— В. Р.), заработал 1338 рублей. Орджоникидзе: А если бы не таскали? Дюканов: А если бы не таскали — больше двух тысяч…»

И. Славикова: «Наш нормированный заработок составляет 158 рублей в месяц. В сентябре я заработала 962 рубля. В октябре я заработала 886 рублей. Могла бы заработать, конечно, и больше, но были такие дни, когда нас отрывали от работы. Микоян: А ваша подруга сколько заработала? Славикова: Подруга заработала в октябре 1336 рублей…»

А. Омельянов: «Раньше я за 300 часов работы делал в месяц 1500 километров пробега и получал 400 рублей. Сейчас я за 192 часа… имею 1300 рублей…»

М. Пушкин: «Я раньше зарабатывал 375 рублей, а теперь 2 тысячи рублей…»

П. Макаров: «Если я в сентябре заработал около 700 рублей, то в октябре я заработал больше 1200 рублей. Кроме того, я получу около 200 рублей по хозрасчёту, и вкруговую получится 1500 рублей…»

Г. Лихорадов: «В январе 1935 г. без прогрессивной оплаты я зарабатывал 184 руб. 20 коп… в августе — 1220 рублей и в сентябре — 1315 рублей…» [551]

Помимо сверхвысоких заработков стахановцы получали и натуральные привилегии — бесплатные квартиры, автомашины и т. д. Как говорил участник совещания рабочий Ф. Артюхов, «у нас стахановцы сейчас имеют все привилегии — для них и кино бесплатное, и медицинское обслуживание, и врача на квартиру вызывают и т. д.» [552]

Уже на следующий день после рекорда Стаханова партком его шахты постановил: через два дня предоставить ему квартиру, построенную для инженерно-технического персонала, оборудовать её за счёт шахты мягкой мебелью; выделить семейную путёвку на курорт и два именных места в клубе на все фильмы, спектакли, вечера. По этому примеру и на других предприятиях изобретали разнообразные привилегии для стахановцев, вплоть до бесплатного и внеочередного обслуживания в парикмахерских.

Вокруг стахановцев был поднят чрезвычайный ажиотаж. Усилиями пропаганды и опекавших их парткомов они превращались в личности неприкасаемые и исключительные. Не все выдерживали это испытание «славой» и «заботой». Сам Стаханов стал чванливо вести себя уже вскоре после начала поднятой вокруг него восторженной кампании. Писатель Александр Авдеенко, посланный Орджоникидзе в Донбасс для написания книги о Стаханове, так вспоминал спустя много лет свою первую встречу со «знатным человеком».

«— Дорогие гости,— говорит Стаханов,— добро пожаловать до хаты! Моя она теперь. Предназначалась главному инженеру, а попала в руки забойщику Алёшке Стаханову…

Входим в дом, забитый до предела вещами. Новенькое всё, ещё не до конца распакованное…

— Видали?! — смеётся Стаханов.— Добро юбилейное. Со всех концов Донбасса подарки шлют. Как отказать людям?

Стаханов чрезмерно счастлив, безмерно весел, а жена строга.

— Если бы по-настоящему захотел отказать, насильно бы не заставили подарунки взять. Они, дарители, на чужой счёт добренькие. Шесть ящиков пива! Пей — не хочу. Море разливанное. Зачем столько? Три ковра. Нам и одного, своего, хватало. И эта бандура ни к чему. Некому бренчать.

— А я? — хохочет Стаханов. Подбежал к пианино, раскрыл крышку и одним пальцем постучал по белым и чёрным клавишам.— Симфония! Марш! Концерт! Вальс! Чижик-пыжик, где ты был!» [553]

В тот же вечер после митинга, организованного в честь Стаханова, первый секретарь Сталинского обкома Саркисов рассказывал писателю:

«Балует Алексей Григорьевич… От семьи отбился. Любовь закрутил с девчонкой-десятиклассницей… В Москве он с дружками, Митей Концедаловым и другими, крепко выпил, ввязался в драку. С него содрали пиджак с орденом Ленина, с партбилетом. Ну и что? Выдали новый партбилет, походатайствовали… о выдаче дубликата ордена». Саркисов сообщил, что даже «до Кремля, до товарища Сталина дошли слухи о загулах Стаханова. И знаете, что товарищ Сталин велел передать от его имени Алексею Григорьевичу?.. Скажите этому добру молодцу, что ему придется, если не прекратит загулы, поменять знаменитую фамилию на более скромную» [554].

Но даже увещевание вождя не побудило Стаханова изменить своё поведение. Спустя несколько месяцев на Всеукраинском съезде Советов он потребовал сделать делегатом съезда свою новую жену. «Мандатная комиссия поёжилась, посовещалась, проконсультировалась и в конце концов уступила энергичному напору. „В виде исключения… Принимая во внимание…“ Новоиспечённая жена получила мандат делегата с совещательным голосом. Знатная личность возмутилась, потребовала мандат с решающим голосом. Вежливо, терпеливо объясняли, что… Не захотел слушать. „Если не выдадите!..“

Выдали! А что оставалось делать мандатной комиссии? Не могла же она позволить, чтобы Всеукраинский съезд остался без главного лица — родоначальника стахановского движения. Если бы такой ляпсус, упаси боже, допустили, могли бы без голов остаться» [555].

Создание культа стахановцев, предоставление им бытовых привилегий и более благоприятных условий для труда вызывало негативную реакцию в рабочей среде. Как бы в предвидении такой реакции партком шахты «Центральная-Ирмино» указывал: «Пленум шахтпарткома считает необходимым заранее указать и предупредить всех тех, кто попытается клеветать на тов. Стаханова и его рекорд как случайность, выдумку и т. п., что партийным комитетом они будут расценены как самые злейшие враги, выступающие против лучших людей шахты, нашей страны» [556].

Восторженные гимны стахановцам перемежались в публикациях печати с сообщениями об «отсталых» рабочих, упрекавших стахановцев в том, что их рекорды ведут к повышению норм и снижению расценок. Газеты пестрели рассказами о «беспримерном и неприкрытом саботаже» стахановского движения со стороны мастеров, начальников цехов, профсоюзных организаций [557].

На Всесоюзном совещании стахановцев «вожди» заявляли, что беспощадная борьба с «вредителями», «саботажниками» и «сопротивленцами стахановскому движению» становится «важнейшим участком классовой борьбы». «Враги стараются всячески опорочить стахановское движение,— говорил Постышев,— и не только опорочить — враги советской власти преследуют стахановцев» [558]. Ещё более определённо высказался Жданов: «На некоторых наших предприятиях стахановское движение встретило сопротивление со стороны оппортунистических консервативных элементов в наших партийных, хозяйственных и профсоюзных организациях и со стороны отсталой части рабочих… Но мы крепко по этим настроениям ударили, одёрнули, призвали к порядку саботажников стахановского движения, дали им понять, что партия не остановится ни перед чем, чтобы смести с пути победоносного стахановского движения всех ему сопротивляющихся» [559].

Подлинный смысл расточительного поощрения рекордистов и угроз против «саботажников» был раскрыт в выступлении Сталина. Оно показало, что огромный рост зарплаты стахановцев является кратковременным маневром бюрократии. Сталин провозгласил, что следует пересмотреть действующие технические нормы и заменить их более высокими, которые «проходили бы где-нибудь посредине между нынешними техническими нормами и теми нормами, которых добились Стахановы и Бусыгины» [560]. Разумеется, за пересмотром норм должно было последовать снижение расценок для всех рабочих.

Сталинское руководство надеялось, что стахановское движение откроет новый «большой скачок» в экономике. В выступлении Молотова было прямо заявлено: это движение «в короткий срок обеспечит нам удвоение и утроение промышленной продукции» [561].

Декабрьский пленум ЦК (1935 года) потребовал изменить «нормы выработки в сторону их некоторого повышения» и провозгласил переход на «прогрессивную сдельщину» [562]. Вслед за этим произошло существенное увеличение плановых заданий на 1936 год по выпуску основных видов промышленной продукции.

Положительные и отрицательные стороны стахановского движения были проанализированы в статье Льва Седова (зарекомендовавшего себя к тому времени серьёзным публицистом-аналитиком, способным к глубоким самостоятельным обобщениям). Особый интерес его статьи (опубликованной под псевдонимом «Н. Маркин») состоял в том, что её выводы базировались целиком на сообщениях советской печати, выпячивавшей прежде всего позитивные стороны стахановского движения.

В статье отмечалось, что рекорды стахановцев не прочны и не показательны с точки зрения роста средней производительности труда, потому что в большинстве случаев они являются результатом чудовищного напряжения, которое рабочий не в состоянии выдержать на протяжении продолжительного времени. Однако это не означает, что стахановское движение представляет собой блеф. Очищенное от рекордизма и ажиотажа, оно может иметь большое будущее.

Главным стимулом стахановского движения, подчёркивал Седов, выступает личная материальная заинтересованность, «и именно это, и только это, обеспечивает ему несомненный рост в ближайшем будущем» [563]. Условия такой заинтересованности в результатах труда возникли после отмены нормированного снабжения, когда у рабочих появилась возможность потребительского выбора. Поэтому превращение сдельной или поштучной оплаты в доминирующую форму материального вознаграждения способствует повышению производительности труда.

Конечно, отмечалось в статье, это не означает, что стахановское движение, как заявил Сталин, «подготовляет условия для перехода от социализма к коммунизму». Напоминая, что Маркс рассматривал сдельную оплату не как категорию социализма, а как экономическую форму, «наиболее соответствующую капиталистическому способу производства», Седов писал, что «только потерявший последний марксистский стыд бюрократ может этот вынужденный отход… к усилению неравенства, к перенапряжению рабочей силы… изображать как „подготовку перехода к коммунизму“» [564].

Социальные последствия стахановского движения выражались во внесении глубокого расслоения в среду рабочего класса. Например, обычный шахтер-забойщик зарабатывал в месяц максимум 400—500 рублей, а забойщик-стахановец — более 1600 рублей. Вспомогательный рабочий-стахановец получал 400 рублей, а не стахановец — всего 170 рублей. Последняя цифра, по данным советской статистики, представляла среднюю зарплату в промышленности. Многие рабочие зарабатывали 150, 120 и даже 100 рублей. «Вряд ли в какой-либо из передовых капиталистических стран,— писал Седов,— имеет место столь глубокое различие в зарплате рабочих, как ныне в СССР… Можно было бы без труда показать, что зарплата привилегированных слоёв рабочего класса (рабочей аристократии в настоящем смысле этого слова) относится как 20:1, а может быть, и больше к заработной плате низкооплачиваемых его слоёв» [565].

Анализ противоречий стахановского движения был продолжен Троцким, который указывал, что это движение могло бы вести к систематическому повышению производительности труда, если бы оно было освобождено от бюрократического командования и очковтирательства. Однако бюрократия стимулировала развитие этого движения привычными для неё методами административного нажима, одной стороной которого стали премии и реклама, а другой — массовые репрессии против инженерно-технического персонала и рабочих, обвинённых в производственном и даже политическом саботаже. К этому добавлялась неспособность бюрократии привести организацию труда и производства в соответствие с новыми условиями. Пока речь шла об отдельных пионерах нового движения, бюрократия организовывала их работу с чрезвычайным старанием, даже за счёт интересов остальных рабочих цеха или шахты. Когда же в стахановцы стали зачислять сразу сотни и тысячи рабочих, она оказалась неспособной наладить планомерную работу по их массовому подъёму на более высокие ступени технической квалификации. Вместо этого она подхлёстывала передовиков, пытаясь «изнасиловать и рабочую силу и технику. Когда часовой механизм замедляет ход, она тычет в колесики гвоздем. В результате „стахановских“ дней и декад в жизнь многих предприятий внесен полный хаос. Так объясняется тот поразительный, на первый взгляд, факт, что рост числа стахановцев сопровождается нередко не повышением, а снижением общей производительности предприятия» [566].

Сами сталинисты были склонны объяснять причины производственных неполадок тем, что советским рабочим не хватает культуры труда. По этому поводу Троцкий замечал: «Это только половина правды, и притом меньшая. Русский рабочий восприимчив, находчив и даровит. Любая сотня советских рабочих, переброшенная в условия, скажем, американской промышленности, через несколько месяцев, даже недель не отставала бы, вероятно, от американских рабочих соответственных категорий. Трудность — в общей организации труда. Советский административный персонал отстаёт, по общему правилу, от новых производственных задач гораздо больше, чем рабочие». Это выступало ещё одним подтверждением того, что «общественный цех, который задерживает и парализует другие цехи советского хозяйства, называется: бюрократия» [567].

Утверждения советской печати, что рабочие трудятся «для себя», подчёркивал Троцкий, затемняют тот факт, что сама по себе государственная собственность на средства производства «не превращает навоз в золото и не окружает ореолом святости потогонную систему, изнуряющую главную производительную силу: человека». Применение изматывающей рабочих сдельщины свидетельствует о том, что в СССР «совершается сейчас безжалостно суровая пригонка человеческого материала к заимствованной у капитализма технике. В борьбе за достижение европейских и американских норм классические методы эксплуатации, как сдельная плата, применяются в такой обнажённой и грубой форме, которой не могли бы допустить даже реформистские профессиональные союзы в буржуазных странах» [568].