«ЕГО ВРАГ — СЛУЧАЙНОСТЬ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«ЕГО ВРАГ — СЛУЧАЙНОСТЬ»

Бартлоу и Лодейзен в служебном кабинете прослушивали через наушники магнитофонные записи. Лодейзен сидел у столика и жевал резинку. Бартлоу то ходил, то останавливался, чтобы попыхтеть вечно потухающей сигарой. За ним тянулся длинный белый шнур.

— Твое самое сильное впечатление о Буслаеве, Джерри? — поинтересовался Аллан Бартлоу.

— Устремленность. Это — серьезная помеха, Аллан.

— Наш расчет на человеческие трещины в нем. Они делают личность податливой и сговорчивой. Стоп!

Лодейзен остановил ленту.

— Фанатик! — бросил он, ухмыльнувшись.

— Буслаев — тонкий человек, Джерри. Но почему он не отказывается от встреч с Кейлебом, действующим достаточно прямо? Раскусил подставу, но хочет убедиться в этом? Дай-ка его разговор с Еленой. Быть может, он что-либо прояснит.

Лодейзен переключил магнитофон. И снова оба полны внимания.

— Семейная идиллия! — воскликнул Лодейзен.

— Перестань, капитан, — одернул его Бартлоу. — Ничто человеческое ему не чуждо. Стоп, стоп, стоп!

Лодейзен, перемотав пленку обратно, включил магнитофон снова.

— Буслаев податлив, — заметил Бартлоу. — Он идет на поводу у своей жены, потребности которой стремится удовлетворить. Он — стяжатель, и это его большой минус.

— Ловить его думаешь на этом?

— Капризы жены — его слабое место. Это для нас сейчас самое важное, Джерри. Ему нужны деньги. И немалые! — Иронически: — Может быть, поможем ему завязнуть в этом? Но давай-ка еще раз заглянем в досье, в донесения агентов, в записки Кейлеба.

Лодейзен открыл досье на Буслаева.

— Темперамент. Что-то между сангвиником и флегматиком. Волевое усилие связано со стремлением найти не одно, а несколько возможностей выхода из сложного положения…

— Учтено.

— Качества интеллекта. Стремление охватить явление в целом, ясность ума и оригинальность решений.

— Учтено. Характер?

— Отсутствие честолюбия. Чуткость к тем, кого уважает и любит. Не способен публично выступить против тех, чье поведение считает неприемлемым.

Бартлоу задумался.

— Трусость. А безвыходные положения, Джерри?

— Возможна глубокая депрессия. В этих случаях он ищет уединения. Качество, именуемое «совестливым поведением», доведено в нем до автоматизма. — Лодейзен закрыл досье. — Это противоречие, сэр! Автомат учитывает только закономерности, поскольку всю сумму случайностей предусмотреть невозможно. Его враг — случайность. И ловить его надо на этом!

Не выпуская сигару изо рта, Бартлоу спросил:

— Помнишь, как Буслаев сказал Кейлебу: «В способности на никому и ничему не подвластные чувства — величие человека, его цельность. Верность, мужество, самоотверженность без жертвенности…» Каково?

— Философ! А у нас какие козыри, Аллан?

— Козыри. Чтобы понять настоящего коммуниста, необходимо самому стать коммунистом. Настоящим. — И рассмеялся: — Как видишь, я тоже подвержен чуждым влияниям в исключительно трудных обстоятельствах. И ради Бога, не повторяй ошибку советологов. Для разведчика все эти рассуждения о коммунистах, как об автоматах, рожденных в условиях муравейника, неприемлемы. Среди них встречаются и идейные.

— «Муравейник». «Общее одеяло»…

— Стоп, стоп! «Уютно… Спокойно… Тихо…» Запомни, Джерри, интонацию в голосе Буслаева. Интонация — сорок семь процентов информации. Он сомневается в коммунистической системе. Преклоняется перед Западом. Двойственность натуры — то, что он из себя представляет.

— Запомнил, сэр. И Майкла, которого мы подставили ему под видом страхового агента, он определенно заподозрил после дурацкого случая с антисоветской листовкой, подброшенной ему в почтовый ящик энтээсовцами.

Бартлоу вспылил:

— Какая еще листовка?

Запутавшись в шнуре, он с раздражением бросил наушники на пол. На всю мощь включился звук магнитофонного динамика. Лодейзен торопливо его выключил.

— Буслаев непрактичен и неустроен в жизни, легковерен. Да, да, Джерри, легковерен. В том-то и дело, что он никого не подозревает. Ни-ко-го! И вот еще что не вызывает сомнений: ему уже плохо. «У вас уютно, фрау Шарлотта. Спокойно. Тихо». Он ищет покоя и, видимо, сомневается в самом себе. Он не считает, что состоялся в жизни, чувствует свою неполноценность. Сознает иллюзорность жизни дома, но ничего не может с этим поделать. И всюду добивается истины. Истина ему дороже и может затмить для него все: Родину, мать, семью, детей. — Взял досье, всмотрелся в фотографию. — Если могли бы подвергнуть его проверке на «детекторе лжи», мы узнали бы и другие его качества: упрям, не способен на компромисс… В экстремальных обстоятельствах собирается и может принимать неординарные решения…

— Пока Буслаев не поймет, что он у нас под «колпаком» и каждый его шаг, каждое слово нами фиксируется… — начал было Лодейзен.

— Ну, а когда узнает, операция будет уже завершена, — перебил его Бартлоу. — Используя человеческие трещины в нем, мы должны втянуть, втащить его в чистилище. Однако во всем нужна мера. Никаких провокаций, примитивизма. Он тонко чувствующая личность. А против коммунистического фанатизма… Против него есть верные средства: цепь личных неурядиц и одиночество, предательство близких людей. Надо устроить ему все это! Но самое важное — схватить его с поличным, лишить возможности связи с резидентурой. Теперь все будет зависеть от твоего мастерства, Джерри! От того, будешь ли ты знать, как дорого он оценивает себя в долларах, когда почувствует нашу готовность озолотить его. И помни: это ему ты обязан своей неудачей в Москве. Постоянно помни! Кстати, ты выяснил, зачем Буслаев летал во Франкфурт?

— Он там посетил Капустина и потребовал от него прекратить провокации против соотечественников.

— Капустин. Знакомая фамилия. Кто он?

— Из Сектора закрытой работы НТС. Мы его периодически привлекаем в качестве наводчика на русских, проживающих в России. С его подачи в Москве был завербован Обручев.

— Он-то тебя и погубил, этот ученый!

В четверг утром позвонил Эйхгольц и попросил Буслаева приехать по важному делу. «Уж не отказывается ли он от того, чтобы поехать в нашу страну с выставкой своих произведений?» — подумал почему-то Антон.

Вечером все объяснилось.

Встретил Антона Райнер Эйхгольц, как всегда, доброжелательно. Проводил в свою творческую мастерскую. Там находился мистер Кейлеб. Обеспокоенный и даже встревоженный чем-то. Это было неожиданно для него, и он уже не знал, что подумать. Эйхгольц удалился, оставив их наедине друг с другом.

— Простите, господин Буслаев, за беспокойство. Это я хотел вас повидать и прибег к столь конспиративному вызову на рандеву. Вас это шокирует?

— Я слушаю вас, мистер Кейлеб, — все еще не понимая его замысла, сказал Буслаев и присел на табуретку рядом со скульптурной композицией. Ждал поворота в их отношениях, и он наконец наступил. Без подстегивания и форсирования событий.

— Дело в том, что я работаю в разведоргане и мне стало известно, что в скором времени в Советский Союз выезжает один из моих слушателей. Человек этот готов на все. Я считал своим долгом каким-то образом конфиденциально поставить об этом в известность советские власти, но не знал, как это сделать. Не подбрасывать же в посольство анонимку. Так и меня могут вычислить наши контрразведчики, да и у вас могут не поверить безымянному сообщению.

— Если доверите, я мог бы связать вас с соответствующим специалистом в этой области, — взвесив все, сказал Буслаев. Неожиданное откровение Кейлеба он расценил, как вынужденное. Теперь понятно стало, почему все он присматривался к нему. Видно, думал, можно ли довериться этому дипломату.

— Я не хотел бы встречаться ни с кем, кроме вас.

— Расскажите об этом вашем слушателе.

— Его фамилия — Сысоев Андрей. Возможно, это — кличка. Тридцати трех лет. Из семьи врача. Работал журналистом в каком-то бульварном издании. Женат. Вот его фотография.

— Я могу взять ее с собой? — разглядывая фото, спросил Антон.

— Да, пожалуйста. Для вас я и отпечатал этот экземпляр.

— У вас могут появиться и дополнительные сведения о нем?

— Не исключаю этого. Каким образом вам их передать?

— Лучшего связного, чем ваш свояк, не придумаешь.

— Согласен. Надежно и безопасно. И для меня, и для вас. И тем не менее посвящать его в наши дела не стоит. Это может разволновать его. Он человек впечатлительный.

— Договорились. Не удивляйтесь, если приду не я, а другой человек — специалист по делам, не имеющим отношения к культуре, — предупредил Буслаев, все еще не исключая того, что Кейлеб затевает с ним нечистую игру. Даже отказался от более подробного разговора о Сысоеве.

— Тогда приходите вдвоем.

Это прозвучало требовательно, почти как ультиматум. «Что стоит за этим?» — спрашивал себя Антон.

Вскоре Кейлеб через Эйхгольца снова вызвал Буслаева на встречу. Был весьма доволен тем, что пришел именно он. Сообщил, что Сысоев назначен администратором выставки скульптур Эйхгольца в Ленинграде. Сделано это немцами без согласования с ним, с подачи спецслужбы «Отряда-P». Сказал, что обеспокоен этим, поскольку это может бросить на свояка тень подозрения, вызвать негативное отношение к нему советского ведомства безопасности. Но как предотвратить такой ход событий?

Это Буслаева не удивило. С подобными случаями ему приходилось встречаться.

— Сысоев что же, едет с заданием? — попросил уточнить он.

— В том-то и дело! — оживился Кейлеб. — Используя прикрытие должностью администратора выставки, он должен будет восстановить потерянную связь с агентурой. Насколько мне известно, один из агентов имеет доступ к секретам Генштаба Министерства обороны СССР. Другой — Совета Министров СССР. Кроме того, ему поручено осуществить вербовку агента из числа советских ученых, контакт с которым был им установлен во время пребывания того в научной командировке в Западной Германии. Кстати, я и готовил, и прихватил для вас фотокопии кое-каких документов и на Сысоева, и на этих агентов. В них отражена работа с ними, перечислены материалы, которые от них получены. Пленка не проявлена. Я заделал ее в обычную фабричную упаковку. Так что, можете не опасаться.

Опасения же у Буслаева были.

Из-за предательства источника-провокатора, подставленного немецкой контрразведкой одному из сотрудников резидентуры в ФРГ, и без того нелегкая оперативная обстановка, еще больше ухудшилась, значительно затруднив контакты с агентурой. По радио, телевидению, со страниц газет развернулась истерическая антисоветская кампания. Заметно усилилась деятельность спецслужб контршпионажа против сотрудников советских представительств и членов их семей; в этих условиях центр предписывал соблюдать величайшую осторожность и конспирацию, отказаться от встреч с сомнительными источниками.

«Но как поступить в этом случае?» — задумался Антон. В душе его шла борьба между опасением и долгом. Кейлеб, не будучи завербованным, ведет себя, как опытный агент. Впрочем, что же в том удивительного? Он — сотрудник разведоргана и, конечно же, знает все не по учебникам. Да и речь идет о шпионаже против советского государства. Чтобы не случилась беда, ее следует предотвратить. И сделать это может только он и никто другой. Но вдруг это ловушка? Тогда — задержание, арест, тюрьма.

Нервы его были натянуты, будто струны. Вот-вот лопнут. Сложилась обстановка, когда разведчик независимо от указаний свыше должен, обязан принимать ответственное решение самостоятельно и действовать в интересах Отечества решительно, на свой страх и риск.

Победило разумное начало.

— Но я — культурный атташе… — начал было он.

— Передайте тем, кому с руки этим заниматься, — лукаво улыбнулся Кейлеб и положил пленку Буслаеву на колени. — Вы же все там — граждане одной страны.

— Да, конечно.

Антон сунул ролик в карман пиджака. В случае чего пленку он засветит и улика исчезнет. «А если не удастся, тогда ее проявят, — снова пронеслось в сознании. — Тогда — задержание с поличным». Разведчик должен быть готов к любому повороту событий. Но нет, не станет Кейлеб подставлять свою голову под удар. Он искренне опасается за судьбу Эйхгольца, фрау Шарлотты и своей жены. Ему можно верить.

— Вы не в курсе, кто в Москве работал с этими агентами?

— С одним из них встречался Лодейзен, — ответил Кейлеб. — Тот самый, который несколько лет тому назад был выдворен из Советского Союза. Кто поддерживал связь с другим, не знаю.

— Вспоминаю: о бесславном конце Лодейзена писали в газетах. — Сказав об этом, Антон подумал, как же все в мире связано.

Какое-то время стояла тишина. Но вдруг Кейлеб сказал:

— Не хотел вас огорчать, господин Буслаев, но и грех на свою душу брать до могу.

— Я не понимаю вас, мистер Кейлеб.

— Лодейзен активно занимается вами.

— Это ваше предположение?

— Он мой шеф, и я в какой-то мере посвящен в разработки, которые он ведет.

— Вы и познакомились со мной по его заданию?

— Что вы! Я вас узнал значительно раньше. В этих вот стенах. Благодаря вашему желанию устроить выставку работ моего тестя.

— Любопытно. С какой же стати обо мне зашел разговор?

— Узнав о том, что вы бываете в доме Эйхгольца, где я частый гость, он попросил присмотреться к вам.

— Чем же я провинился перед ним? — усмехнулся Буслаев.

— Его интересует все: чем привлек вас Эйхгольц и чего вы от него хотите; как относитесь к своему правительству; не симпатизируете ли Западу; ваши мысли, увлечения, настроения, привычки и даже отношения с женой.

— Был серьезный повод мною заняться?

— Лодейзен не настолько откровенен со мной, чтобы выложить истинные свои мотивы, как и цели.

— И что же вы донесли обо мне? — В голосе Антона едва улавливалось беспокойство.

— О наших с вами отношениях, разумеется, я не докладывал. Поверьте. Это все равно, что донести на самого себя. К тому же я его сослуживец, а не агент.

— Спасибо, мистер Кейлеб, — сказал Антон, напустив на себя спокойствие. — Надеюсь, и в дальнейшем я смогу быть в курсе намерений этого господина в отношении меня?

— Разумеется, если Лодейзен не откажется от своей затеи.

Буслаев подумал не собирается ли тот свести с ним счеты.

Уже подходя к зданию посольства, заметил филера из «наружки», которого не раз встречал у своего дома. Прохаживались еще какие-то типы в штатском одеянии. Чувствовалось, что и наряд полицейских был усилен. Он сделал вид, что не замечает всего этого. Внутренне же испытывал тревогу. Только бы не задержали. Еще несколько шагов, и он недосягаем, так как окажется на территории, принадлежащей Советскому Союзу. И вдруг полицейская машина развернулась, встав на его пути. Обходя ее, встретил колючие взгляды, выглядывавших из нее полицейских.

Но все обошлось.

Не заходя к себе в кабинет, Буслаев прошел к резиденту. Доложил об обстановке вокруг здания посольства, но тот недавно сам возвратился с явки с агентом и уже знал о ней. Сказал, что звонили властям, требовали снять «осаду», но они стоят на том, что делается это-де в интересах безопасности советского персонала. Словом, пропаганда нагнетает против нас истерию, а полиция берет под «защиту». А за всем этим уши контрразведчиков торчат.

— Как у тебя дела? С чем пришел?

Буслаев доложил о разговоре с Кейлебом. Обсудили его поведение. Пришли к выводу, что судить о нем следует по его делам. А сейчас необходимо проявить фотопленку.

Резидент задумался и как бы между прочим сказал:

— И как это в Москве не учли, что ты известен Лодейзену. Тебе следовало бы выезжать не под своей фамилией.

— Но тогда появились бы другие проблемы, — резонно заметил Антон. — Нахождение обоих в одной стране — уже риск встречи.

Поскольку обнаружился настораживающий момент, встречи его с агентами резидент распорядился сводить к мгновенным, и даже перейти да связь через тайник, с использованием радио.

Среди ночи раздался телефонный звонок в квартире. Елена взяла трубку. Пьяный немец просил подозвать Вольфганга. Она ответила, что тот ошибся номером телефона. Антон же понял это иначе: то был условный звонок. И означал он, что ему надлежит немедленно прибыть в резидентуру. Поцеловав жену и спящих детей, он тотчас поспешил туда.

Оказалось, Сысоев выехал в Москву раньше времени. Требовалось срочно уточнить причины этого и доложить о них в Первое главное управление. «Задумывал через Эйхгольца выйти на Кейлеба, а „Отряд-Р“ вдруг использует его выставку в качество канала на Советский Союз! — пронеслось в голове Антона. — Нонсенс? Впрочем, нет худа без добра».

В тот же день резидент направил в Центр составленную Буслаевым шифровку с изложением версии о создании спецслужбой «Отряда-Р» разведывательного канала в нашу страну и предложением превратить его в ловушку для иностранных агентов.