ИЗГНАНИЕ АДАМА И ЕВЫ ИЗ РАЯ

ИЗГНАНИЕ АДАМА И ЕВЫ ИЗ РАЯ

Завершилась индивидуальная спецподготовка Буслаева. Прошел он и стажировку в МИДе, в Министерстве культуры. Сегодня последний разговор у руководства. Прочитав оперативное задание, начальник отдела генерал-майор Дорофеев вышел из-за стола, приблизился к Антону.

— Программа у тебя насыщенная. Работать придется в сложных условиях. Миру угрожают третьей мировой войной. Одна за одной прокатываются волны враждебности к нашей стране. Не хочу тебя пугать, но ведь и сам знаешь: твоему предшественнику не повезло — погиб при исполнении служебных обязанностей в автомобильной катастрофе, которую подстроили спецслужбы страны его пребывания.

— Геннадий Надейкин — мой товарищ, — вздохнул Антон.

— Сочувствую тебе, и тоже скорблю о нем.

— Я анализировал трагедию.

— Да? И к чему пришел?

— Мне трудно быть объективным, но в одном уверен: он был смелым разведчиком. А подвело его то, что иногда рисковал без надобности, а значит, недооценивал возможностей контрразведки. У немцев она четко работает.

— Да, противника надо уважать.

— Со мной подобное произойти не должно.

— Не зарекайся, разведчик. От предателей и провокаторов никто из нас не застрахован. Но то, что ты сделал для себя выводы, вселяет надежду и в меня.

Генерал ответил на телефонный звонок, подошел к окну, полюбовался, как солнце садится за Ясеневским лесом, оранжевыми красками неба и снова обратился к Буслаеву.

— Среди прочих важных дел тебе предстоит проникновение в центры разведслужб государств НАТО. И вот тут тебе мой совет: всегда помни — дело имеем с профессионалами. В твоем задании это не отражено, но прежде всего изыщи подходы к «Отряду-P», действующему и ныне под «крышей» Института по повышению специализации в изучении России. Одно время ты вел оперативную игру с ним, внедрившись в агентурную сеть Лодейзена в Москве. В результате надолго была парализована его деятельность. Сейчас он, видимо, пришел в себя. Лица, окончившие этот институт, в отношении нас снова ведут себя далеко не безобидно. Последние годы мы им не занимались, так что начинать придется с нуля.

— Тем интереснее потрудиться, — улыбнулся Антон.

Генерал рассмеялся, обстановка стала непринужденной.

— Кажется, у кого-то из социалистов-утопистов было: «Стекольщик мечтает о граде, который перебил бы стекла в городе; врач, чтобы было больше больных; гробовщик — смертей, прокурор — преступников». И все это из-за боязни остаться без средств к существованию. Впрочем, все это относится к другим временам. Тобою же движет интерес! Категория философская!

— Видимо, поэтому о разведчиках Шарль Фурье предпочел умолчать, — шутливо заметил Буслаев.

— А если серьезно, интерес — здоровое чувство профессионала, как и долг перед Отечеством. Не теряй его никогда, Антон. Но и не полагайся на него полностью. Существуют грани, перешагнув которые, можно поставить дело под удар. Извини за назидание. Просто делюсь своим опытом.

— Спасибо, Аркадий Иванович.

— Однако не будем терять драгоценные минуты. Мы говорили об «Отряде-P». Так вот. Подберешься к этому монстру, стремись разведать не только стратегическое направление его деятельности, конкретные планы, но и методы работы против нашего государства. Особое внимание обрати на сбор данных на преподавателей и слушателей, разведай все о подразделении, которым командует Аллан Бартлоу. — Генерал прошелся по кабинету. — Главное в работе разведчика — находить себе помощников. В подборе источника исходи не только из его надежности, но и из того, что он должен иметь доступ к секретам объекта, прежде всего, к секретной документации.

— Учту, Аркадий Иванович.

— Просьбы личного порядка у тебя имеются?

— Да вроде бы нет…

— Как семья?

— Сидит на чемоданах, ждет команды о выезде, — улыбнулся Антон.

— Ну что же, сразу и в пекло: И я начинал так же. Напоследок скажу тебе по-дружески: плох разведчик, который в каждом встречном видит врага, подставу, козни контрразведки. И все же соблюдай осторожность. Это убережет тебя от действительной подставы агента-провокатора контрразведкой, для которой твоя деятельность — кость в горле. Желаю успеха! — Генерал пожал Антону руку. — Резидент в стране — разведчик опытный, знающий, поможет. Да, кстати! В задании стоит Брунов из НТС. Им займись между делом. Задачу усложню: не только нейтрализовать его враждебные действия, но и по возможности перетянуть на нашу сторону.

Шифровальщик принес телеграмму.

— От резидента, — сказал генерал, прочитав ее. — В Германии объявился Лодейзен. Просит сообщить нашу заинтересованность в нем.

— Он же после провала и выдворения из СССР возвратился в США…

— Скупая телеграмма… Если это тот самый Лодейзен, то видов на него мы не имеем. А вот держаться от него тебе следует подальше.

— Я ему известен по фамилии Огольцов.

Буслаев выехал к месту назначения с семьей. В Германии ему потребовалось время, чтобы освоиться с разговорным немецким языком, экипироваться по здешней моде. Резидент посоветовал освоиться с делами по прикрытию, а вечера посвятить изучению города. Антон купил Ташенкарту Бонна и его окрестностей. Во время прогулок присматривал места для встреч с агентами, улицы, которые могут послужить в качестве маршрута проверки, а при необходимости и для отрыва от слежки. Подобрал ряд тайников, места для постановки сигналов о закладке в тайник и выемке из него материалов, предупреждения об опасности, переносе или изменении места и времени встречи. Сфотографировал и описал их. При этом избегал мест скопления проституток и наркоманов, да и тех мест, где располагаются увеселительные заведения, дорогие отели и магазины, крупные банки. Там всегда снуют тайные агенты полиции. Через личное общение в разных слоях общества старался ближе узнать немцев, их характер и образ жизни. Вскоре понял: немецкий народ пострадал от гитлеровского режима. Наш же народ пострадал дважды: от гитлеризма и сталинизма. Но сейчас мирное время и не дело сводить счеты. Сознание этого снимало груз предубеждений, обид и подозрений. Особенно проникся уважением к немецкой нации за то, что в подавляющей массе ее представители — люди мастеровые и деловые, умеют «ценить копейку» и «делать деньгу», блюсти единство слова и дела, любят порядок, детей приучают к труду и самостоятельности в жизни.

Как бы ни готовился Антон к загранработе, а первые шаги его были все же по-кошачьи осторожными и осмотрительными. Наверное, потому, что сознавал: спецслужбы, в поле зрения которых он, безусловно, оказался, как только вступил на эту землю, наверняка ведут его активную разработку, пытаются определить — «чистый» он дипломат или разведчик, использующий дипломатическую «крышу». Малейшая оплошность, и он на крючке, и тогда не дадут работать. Отсюда и осторожность, но не боязливость, не страх. Разведка — его выбор, его профессия, и делать все следовало так, чтобы спецслужбы видели в нем только дипломата.

С первых же дней Буслаев заботился о создании среди сотрудников посольства, да и немецких граждан тоже, собственного имиджа — образа человека, стремящегося познать культуру германского народа. Посещал театры, музеи, выставки, библиотеки, книжные магазины. Иногда с женой Еленой, с детьми.

Чтобы сбить с толку контрразведку, Антон завязывал множество знакомств. Прокладывал пешие и автомобильные маршруты по городу и за его пределами, на которых удобнее всего неприметно для постороннего глаза убедиться, не следят ли за ним, и уйти от слежки. Вскоре стал замечать, что первоначальный интерес к нему стал ослабевать. Надолго ли?

Выйдя на Институт, визуально изучил режим работы персонала. Но как найти и выйти на того, на кого можно опереться и перехватить с его помощью тайные каналы, тянущиеся на Советский Союз? Еще в Москве ему были известны отдельные фамилии сотрудников, но они ни о чем не говорили. Агента-наводчика в «Отряде-P» резидентура, к сожалению, не имела.

В один из вечеров, объяснив жене, чтобы она запечатлевала все, что удастся увидеть, вдвоем с ней на малой скорости проехал на машине вдоль фасада здания Института. То была «пристрелочная» рекогносцировка. Днем позже, подойдя к этому зданию ровно в 16.00, Елена встала спиной к подъезду дома, Антон — лицом к нему, чтобы можно было скрытно фотографировать покидавших его людей. Миниатюрная фотокамера размещалась под галстуком. Разговаривая с Еленою, держал левую руку в кармане брюк, то и дело нажимая на кнопку выведенного туда дистанционного управления. Срабатывал затвор камеры, открывался на доли секунды объектив, после каждого отснятого кадра автоматически перематывалась фотопленка. Но происходило это, как ему казалось, с каким-то треском. Антон опасался, как бы не услышали этот механический звук несовершенной аппаратуры проходившие мимо люди. Тогда все сорвется и объясняться придется в полиции. Волнение мужа невольно передавалось Елене.

— Ты чем-то обеспокоен? — спросила она.

— Ты слышишь какой-нибудь посторонний звук, исходящий от меня? — тихо поинтересовался он.

— Ничего не слышу, — ответила Елена, вслушиваясь.

— Еще немного, и пойдем к машине. Потерпи, — благодарно посмотрел ей в лицо Антон и подумал, что стрекот, безусловно, есть, но его забивает шум проходящих мимо машин.

— Какая же рискованная у тебя работа, милый, ходить по канату и без всякой страховки.

Вглядываясь в лицо Буслаева, прошел, чуть не задев его плечом, какой-то подозрительный тип, худощавый, в джинсах, с обритой наголо головой. Приостановился, оглядел с ног до головы Елену и удалился прочь роскошно одетый щеголь. Рядом остановилась молодая, модно одетая женщина и стала кого-то ждать.

Проявлял фотопленку и печатал фотографии в лаборатории резидентуры Буслаев сам. В кадр попали, как он и рассчитывал, покидавшие «институт» по окончании рабочего дня сотрудники. Встретившись с корреспондентом «Радио Свобода», пожелавшим возвратиться на Родину, ему удалось кое-кого опознать. В числе них находился и некто Оскар Кейлеб. Основательно поработав вокруг этой личности, выяснил, что Кейлеб женат на сестре жены известного немецкого скульптора Райнера Эйхгольца.

На запрос о нем ПГУ информировало резидентуру, что Кейлеб проходит по показаниям перебежчика как пацифистски настроенный. В «Отряде-Р» заведует фототехнической лабораторией, изготовляющей документы для оперативных нужд, и преподает спецдисциплины. Это лишь подтвердило правильность выбора Буслаевым его кандидатуры.

Неплохое начало, как он понимал. Но главное впереди — скалы и подводные рифы. Пока ясно одно: Кейлеб занимается изготовлением фиктивных документов для шпионов, засылаемых в нашу страну. Знает кадровых сотрудников спецслужбы. Такого агента трудно переоценить, а значит, стоит потрудиться над его изучением. Не важен чин. Важно, чтобы агент имел прямое отношение к секретам.

Непосредственный контакт с Кейлебом установить несложно, рассуждал Антон. Прийти к нему в лабораторию или даже домой, поговорить, найти то, что нас объединяет. Но это был бы неоправданный риск. Да и вообще слишком прямо, а значит, может закончиться провалом, поскольку, стремясь обезопасить себя, Кейлеб может донести о его визите в контрразведку своего отряда.

Другой путь — предварительно создать условия для этого, зайти, что называется, с тыла: познакомиться с Эйхгольцем, а через него выйти на Кейлеба, что вполне возможно и теоретически, и практически. Путь подлиннее, тоньше, изящнее, где требуется немало выдумки, но зато надежнее. Ему Антон и отдал предпочтение.

Однако как воспримет это Эйхгольц? Захочет ли с ним иметь дело? Насколько коммуникабелен он и отзывчив? Незнакомых людей немцы домой не приглашают. И все же…

Приехав к скульптору домой на Зоненштрассе, Буслаев представился, разумеется, не разведчиком, а официально — атташе советского посольства по культуре.

— Милости прошу, — приветливо встретил его поджарый и подвижный, с одухотворенным лицом немец. — Чем обязан посещению меня дипломатом великой державы?

— Если не возражаете, я хотел бы познакомиться с вашими скульптурными работами, господин Эйхгольц. Наслышан о них. Встречал хвалебные публикации. Но, как говорится, лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. Не так ли?

— Совершенно верно, — подтвердил Эйхгольц. — Вы что же, тоже ваятель? А может быть, искусствовед?

— Видите ли… Я хотел бы рекомендовать ваши произведения для показа русскому зрителю в моей стране. Возможно, речь пойдет о вашей персональной выставке в одном из городов России.

— Весьма польщен. Проходите, пожалуйста. — Эйхгольц широко распахнул двери в помещение мастерской.

Буслаев входил в мастерскую с трепетным чувством. Посередине зала возвышалась скульптурная композиция. Над ней еще шла работа, но то, что он увидел, уже вызывало интерес и восхищение.

— Адам и Ева перед изгнанием из Рая, — пояснил мастер, любуясь своим произведением.

— Впечатляюще, — отозвался Антон. — Из-под вашего резца выходят настоящие шедевры.

По периметру огромной комнаты со стеклянным потолком были расположены стеллажи. С их полок на него смотрели многочисленные фигурки, группки, бюсты знаменитостей, мастерски исполненные и оттого вызывавшие восторг. Буслаев подходил ко многим из них, разглядывал, задавал ваятелю вопросы и выслушивал историю каждой скульптуры.

— Удивительно, — продолжал восхищаться он. — Наиболее впечатляющие работы я хотел бы сфотографировать, чтобы снимки представить в Министерство культуры СССР, — сказал Буслаев.

— Бога ради, — дал согласие хозяин дома.

— Тогда позвольте прислать фотографа. Возможно, сам приеду, если будет время.

— Как вам будет угодно, господин атташе.

О знакомстве с Эйхгольцем и предложении организовать выставку его скульптур Буслаев поставил в известность Москву. Вскоре получил одобрение и предварительное согласие.

В последующем Буслаев не раз бывал у Эйхгольца, каждый раз изобретая убедительный предлог: отбор и фотографирование скульптур, согласование отобранного материала и его описание, обсуждение условий организации выставки, объявление решения Выставкома о ее проведении.

Эйхгольц посвятил Антона в жизнь своей семьи, познакомил с женой — стройной молодящейся шатенкой. Супруга — фрау Шарлотта — сказала, что побывать в России — ее давнишняя мечта. Показала семейный альбом. На одном из фото были изображены ее сестра с мужем-американцем. Буслаев узнал в нем мистера Кейлеба. Но как встретиться с ним лично?

— Вы знаете, я ведь тоже художник. Только моя скульптура, в отличие от той, которую так искусно создает мой муж, — живая. Да. Она дышит, осязает, обоняет и даже способна бегать! — кокетничала госпожа Эйхгольц.

— Вы меня заинтриговали, — произнес Антон.

— Моя скульптура — живой человек, женщина! Я создаю модели одежды. Самые модные платья и костюмы. Многие из них отмечены дипломами международных конкурсов.

— Одеваете живую скульптуру!

— Вот именно! — рассмеялась Шарлотта.

Как-то за обедом Райнер Эйхгольц поделился с родными радостью — в Советской России намерены организовать выставку его произведений, и тогда он и Шарлотта непременно побывают там.

Новость эта всех обрадовала.

Заинтересовался выставкой Кейлеб. Что-то подсказывало ему не упускать случая, идти на контакт с Буслаевым, присмотреться к нему…

Уединившись с Эйхгольцем, он поинтересовался его мнением об этом человеке. Спросил:

— Скажи, Райнер, а не пытается ли этот советский дипломат в ранге атташе влезть в душу? Не проявляет ли излишнего любопытства к нашей семье?

— Да нет, не было ничего такого, — ответил свояк.

— Но может быть, он интересовался конкретно моей персоной? Только, пожалуйста, ничего не скрывай от меня. Тебе известно, где я работаю, и мне важно знать все нюансы его поведения.

— Ты же знаешь, Оскар, я свободный художник, а значит, вне политики! Если и расспрашивает, то только о моих скульптурах. Сразу видно, деловой человек, превосходно знающий свое дело, великолепно разбирающийся в искусстве.

— Странно, — произнес Кейлеб отрешенно. — Очень странно.

В одну из последующих встреч, в тот день, когда Буслаев привез Эйхгольцу изготовленные им фотографии его скульптур, в мастерскую вошел рослый, средних лет мужчина с приятным волевым лицом. Будто с семейной фотографии сошел.

— Мой свояк, мистер Оскар Кейлеб, любитель живописи, — представил его Эйхгольц с некоторым неудовольствием в голосе.

— Буслаев, — слегка наклонил голову Антон.

— Рад познакомиться. — Американец протянул ему руку. — Но знаю, как вы, господин Буслаев, а я отдыхаю душой среди этого царства мифических и реалистических существ! — Он чувствовал себя раскованно, обвел глазами стеллажи, и, казалось, стоявшие там гипсовые персонажи сказок и народных легенд весело приветствовали его.

— Представьте, мистер Кейлеб, вы не одиноки в этом! Я тоже ловлю себя на том, что меня влечет в этот дом, — признался Буслаев. — И этому есть объяснение. Еще русский философ Бердяев заметил, что настоящее искусство вызывает в человеке жажду преобразования мира, собственной жизни…

Кейлеб увидел фотографии, разложенные на столе, догадался, кому они принадлежат.

— О-го! Райнер, ты не находишь, что на снимках господина Буслаева твои работы выглядят еще лучше, интереснее, чем на самом деле? — обратился он к Эйхгольцу.

— Глядя на них, я только и оценил по-настоящему свой многолетний труд! — весело ответил свояк.

— Обыкновенные любительские снимки, — поскромничал Антон.

— Не говорите так, — сказал ему Кейлеб. — Я знаю толк в этом. Вы — большой мастер! Я вам не льщу. Это правда. И постановка объекта, и освещение, и объемность. Скульптуры будто живые! — И взглянул на него с любопытством: — Это что — совмещение профессий?

— Не будем смущать и донимать вопросами нашего друга, — взял Антона под свое покровительство Эйхгольц.

— Да, конечно, вопрос не по-существу, — согласился Кейлеб. И вдруг спросил Буслаева: — Вы давно в Германии?

— Нет, не очень…

— Ну и как вам дышится здесь, в свободном мире?

— Знаете, полной грудью, — ответил Антон дипломатично.

— А я скучаю по родным местам.

— Вы родились где-то в Европе? — в свою очередь спросил Антон, пытаясь незаметно его разговорить.

— Родился в Париже. Колесил с родителями по всему свету, пока не осели в Штатах… Ну и какие скульптуры вы берете, от чего отказываетесь? — ушел от разговора о себе американец.

— По правде говоря, глаза разбегаются. Мне нравятся все произведения господина Эйхгольца, — ответил Антон. — Однако последнее слово за Выставкомом. У нас так принято.

Впечатление Буслаева об Оскаре Кейлебе на этом этапе знакомства с ним было неопределенным: открытость характера и в то же время затаенность души. Антон понимал, чтобы разобраться в нем окончательно, подобрать «ключик» к нему, потребуется не одна встреча, изучение окружения.

И тем не менее в ходе этого разговора между Буслаевым и Кейлебом наметилась тонкая, незримая линия психологического взаимопонимания. Кто знает, быть может, она способна вывести на цель, которую каждый из них преследовал и, в конечном счете, стремился осуществить.

Однако в отличие от «чистого» дипломата, сидящему одновременно на двух стульях Буслаеву в ближайшие недели предстояли и другие важные дела и по прикрытию, и по основной службе. Планировалось его участие в работе Международного симпозиума искусствоведов в Мюнхене, в котором был заинтересован посол. Вынашивался план встречи и разговора с энтеэсовским вербовщиком Бруновым, для чего необходимо было выехать во Франкфурт-на-Майне. С этим торопил резидент, поскольку Брунов продолжал активно действовать. Да и явки с агентурой требовали тщательной подготовки во избежание провала. Среди всего этого нагромождения дел и событий необходимо найти время для встреч с Кейлебом. Но почему он так охотно идет на них? Это был вопрос, который все больше занимал Антона и даже настораживал его. Однако отказываться от этой кандидатуры он пока не собирался.

Аллан Бартлоу любил просматривать деловые бумаги не за письменным столом, а стоя у огромного окна своего кабинета, не выпуская изо рта сигары. Вот и сейчас, просмотрев досье, он в раздумье стоял возле окна, любовался городским пейзажем, куда-то плывшими замысловатыми облаками.

Выглядел он старше своих пятидесяти лет. В лице его было что-то южное: приятная смуглость, темные волосы, черные глаза, нос с горбинкой. Вид из окна порождал в нем ассоциации, возбуждал мысли. В «Отряд-P» он пришел, как только завершилась война во Вьетнаме, где он служил в войсках «зеленых беретов». С первых же дней занимал там руководящее положение.

— Разрешите? — услышал он знакомый голос и обернулся.

— А, Джерри! Входи.

— Извини, что заставил ждать, Аллан.

— У меня к тебе дело, отчего и вызвал. — Бартлоу протянул ему досье. — Ознакомься.

Просмотрев бумаги, Джерри Лодейзен как бы выдохнул из себя:

— Так значит, Огольцов это Буслаев, и он находится в Германии…

— Приятная новость или напротив? — Глаза Бартлоу лукаво светились. — Как-никак, он — твой «приятель» еще по Москве.

— Престиж русских в мире высок из-за таких, как он, — неопределенно ответил Лодейзен, по привычке провел расческой по бакенбардам, уселся на диван, что-то хотел сказать еще, но передумал.

— У меня другие соображения на этот счет, — холодно произнес Бартлоу.

— Жажда отмщения?

— Крови я насмотрелся во Вьетнаме, — отверг это Бартлоу. — Однако неплохо было бы, если бы Буслаев возместил ущерб, нанесенный им нашей Службе.

— Что-то из области фантастики. — Лодейзен рассмеялся. — Ты же всегда был реалистом!

— Почему? Жизнь — это неожиданные повороты судьбы. Разве не случалось вербовать советских разведчиков?

— А если к черту пошлет?

— Откажется, тогда скомпрометировать.

— Чтобы немцы выгнали его из Германии, а русские и вовсе разжаловали из дипломатов и разведчиков? Заманчивая перспектива. И у него, и у нас тоже, — согласился Лодейзен. — Однако, чтобы завербовать или расправиться с ним чужими руками, потребуются немалые усилия. Нужны подходы к нему, доказательства того, что он занимается шпионажем против Германии в пользу России, наколоть хотя бы одного из его агентов, взять с поличным. Иначе…

— Да, ты прав. Но мы на полпути к этому. Ознакомься. И Бартлоу протянул ему бумагу.

— Сводка наружного наблюдения… Ну и что из того, что Буслаев бывает у скульптора Эйхгольца? — просмотрев ее, спросил Лодейзен и сам же ответил: — Должность по прикрытию обязывает его поддерживать контакты с деятелями культуры и искусства страны пребывания. Иначе среди дипломатов он будет выглядеть белой вороной. По своей работе в Москве знаю.

— Эйхгольц — тесть Оскара Кейлеба, твоего подчиненного. Это говорит тебе о чем-нибудь? Если говорит, то какие мысли у тебя рождаются в связи с этим?

— А знаешь, Аллан, в этом что-то есть! — Только сейчас Лодейзен понял идею Бартлоу. — Сегодня же займусь этим делом.

От Бартлоу Лодейзен прошел в лабораторию Кейлеба. Застал его за мытьем рук после проявления фотопленки.

— Чем занимаемся, Оскар? — спросил он начальственно.

— Закончил вот изготовление документов для агента, которому предстоит выехать в Советский Союз. После обеда займусь ксерокопированием приказа Бартлоу по «Отряду-Р».

— А почему не докладываешь, что у тебя имеются связи в советском посольстве?

— Помилуй Бог! Тебя кто-то ввел в заблуждение. Я ни с кем не связан, Джерри. — Кейлеб догадался, о ком может идти речь, но надо было обдумать, как безобиднее это преподнести шефу.

— Терпеть не могу обмана!

— Не понимаю тебя. Возможно, ты имеешь в виду атташе по культуре Буслаева, так я к нему никакого отношения не имею. Буслаев — деловой контакт Эйхгольца. Пробивает персональную выставку его скульптур в России.

— Ты даже не встречал этого «атташе» у него дома? — Лодейзен произнес слово атташе иронично.

— Как же! Свояк меня познакомил с ним.

— И каково твое впечатление о нем?

— И я, и Эйхгольц убеждены, что это — дипломат чистой воды. Был бы подозрителен или интересен для нашей Службы, будь уверен, немедленно доложил бы. А так, что время зря отнимать. Дел у тебя мало, что ли?

— Так. Понятно. — Лодейзен посмотрел на стенные часы. Чувствовалось, что он спешит. — И все-таки присмотрись к нему. Попытайся расположить к себе, войти в доверие. Это очень важно и для тебя, и для Службы.

— Ты пугаешь меня, Джерри.

— Каждый русский — наш потенциальный противник, агент КГБ, если не разведчик.

— Я не подхожу для этой роли, — постарался увильнуть Кейлеб. — Поищи кого-нибудь другого.

— Пропадешь ты со своей щепетильностью, Оскар.

— Да и не желаю поддерживать с ним знакомство, коли он на подозрении у нас.

— Считай, что это мое и Бартлоу задание тебе.

Когда шеф ушел, Кейлеб задумался. «Предчувствие не подвело меня, — рассуждал он. — Но в мои отношения с Буслаевым неожиданно вторгся Лодейзен. Как поступить в этой ситуации? А может быть это к лучшему? По крайней мере, буду общаться с ним не по своей инициативе, а по заданию самого Бартлоу!»