3. Пара арабских скакунов

3. Пара арабских скакунов

В течение трех дней после возвращения Яффы король Ричард со своими людьми стояли лагерем на том самом холме, на котором прежде находился штаб Саладина. Действительно. Ричард чувствовал себя крайне утомленным после битвы и лежал у себя в шатре на диване, надеясь отдохнуть и отоспаться.

В эти дни он и Саладин несколько раз обменялись посольствами. Посланцы короля и султана так часто приезжали и уезжали, сменяя один другого, что переговоры между двумя великими полководцами велись уже почти лично.

При встрече с первым посланцем Саладина король Ричард решил позабавиться над своим великим противником. Он заявил: «Ваш Саладин — могучий воин, самый великий в землях ислама. Я-то думал, что ему и за два месяца не взять Яффу, а он овладел ею за пять дней! Но тогда почему он оставил ее при моем появлении? Клянусь, я даже не был готов к бою! Отчего вы отступили?»

На этот унизительный вопрос ответа, конечно, не последовало. Король с улыбкой продолжал: «Передай султану мой привет и скажи ему, что я, во имя Господа, прошу его даровать мне мир. Со всем этим пора кончать. Моя родина за морем находится в опасности. Ни он, ни я не заинтересованы в сохранении нынешнего порядка вещей».

Постепенно обмен сообщениями между двумя монархами приобрел полушутливый характер.

«Однажды ты уже просил мира, — писал Ричарду Саладин, — и тогда все дело было в Яффе и Аскалоне. Сейчас Яффа разрушена. Ты можешь получить все земли от Тира до Кесарии».

Ричард отвечал на это: «У франков есть обычай: если кому-то пожаловали город, то тот, кто его получил, становится другом и слугой дарителя. Так что, если ты пожалуешь мне Яффу и Аскалон, мои войска в этих городах будут в твоем распоряжении. Если же я сам тебе понадоблюсь, то поспешу на твой зов. Ты ведь знаешь, что я могу оказывать тебе услуги».

В ответном письме султана говорилось: «Если же ты мне так доверяешься, то не лучше ли нам поделить эти города: Яффа и все, что к северу от нее, пусть будет твоим, а Аскалон и все, что к югу от него, пусть будет моим».

Ричард поблагодарил султана за право владеть Яффой, но настаивал и на передаче Аскалона. В случае заключения мира в ближайшие шесть дней он обещал сразу уехать в Европу.

Теперь уже Саладин решил поддразнить своего противника. Он ответил: «Мы ни в коем случае не можем отдать Аскалон. Но, как бы то ни было, королю придется провести здесь всю зиму. Он ведь знает: стоит ему уехать, и вся эта страна легко попадет к нам в руки. Да это скорее всего случится, даже если он останется здесь. Если же король сможет провести всю зиму здесь, вдали от своей родины, до которой надо добираться два месяца, и притом будучи в расцвете молодости, когда человек склонен к удовольствиям, — то пусть он поймет, насколько легче находиться здесь мне, не только зимой, но и в любое время года. Я — у себя на родине, здесь — моя семья и дети, и я могу получить здесь все, что мне понадобится. К тому же я уже старик, и меня больше не привлекают мирские наслаждения. Некогда я изведал их и теперь от них отказался.

Воинов, которые служат мне зимой, летом сменят новые. А главное — я верю, что веду правый бой во имя Аллаха, и не прекращу борьбы, пока Господь не дарует победу тому из нас, кого сочтет достойным».

Ведя переговоры, Саладин не переставал и действовать. Прежде чем отправиться в Рамлу, он велел своему войску разрушить еще одно укрепление крестоносцев, Бейт-Дежан в окрестностях Яффы.

От разведчиков он узнал, что из Акры на помощь Ричарду идет новое подкрепление, и решил не допустить соединения двух войск противника.

«Лучше атаковать противника сейчас, — сказал султан на совете, — нежели ждать соединения двух армий, когда нам придется отступить в горы».

Теперь идея о том, чтобы внезапно захватить короля в плен, обрела некоторый смысл. Оставив всю кладь в Рамле, Саладин ночью отправился в поход налегке. Перед рассветом он и его люди набрели на лагерь всего из двенадцати палаток, включая королевский шатер. Крестоносцы в это время мирно спали.

Ряды мусульманских воинов тихо, крадучись, продвигались вперед, пока не оказались почти рядом с шатром Ричарда. Но тут между двумя военачальниками произошла шутовская ссора из-за того, кому именно следует захватить короля. Один высокомерно заявил: «Ты и твои люди пусть отправятся в пешем строю, чтобы пленить короля и его приближенных, а мы останемся на конях, чтобы не допустить их бегства в замок».

«Нет уж, — возразил другой, — это тебе надлежит спешиться, потому что я выше по положению. А наша обязанность — нести службу верхом».

Ни один из них, конечно, не хотел входить в шатер, чтобы пробудить от мирного сна величайшего врага арабов. Их спор стал слишком громким, так что его услышали крестоносцы и подняли тревогу.

Ричард выскочил из шатра и начал быстро отдавать приказы. Его солдаты, обладавшие удивительной выучкой и чувством дисциплины, тут же построились, чтобы начать отражать атаку. Их окружили несколько тысяч мусульманских конников, внезапно возникших из предрассветных сумерек.

Первый ряд защитников лагеря состоял из пехотинцев Ричарда, стоявших на коленях, плечом к плечу, прикрывшись щитами и выставив вперед пики. За ними сидели на корточках пары арбалетчиков, один из которых пускал стрелы, а другой подавал своему товарищу новые, чтобы можно было стрелять без задержки. Позади них находились около восьмидесяти рыцарей.

Сам король проскакал вдоль рядов своих воинов, чтобы их подбодрить. Слова, которые ему приписали историки, звучали слишком гладко, так что, возможно, он говорил вещи попроще. Но смысл его призывов был передан так: «Сражайтесь вопреки ударам судьбы! В сражениях род людской обретает славу! Храбрые воины достойно побеждают или гибнут со славой! Достойная гибель в бою кладет конец трудам, страданиям и битвам! Примем наше мученичество с открытым сердцем!..»

Хотя людей Ричарда было в четыре раза меньше, они нанесли нападавшим серьезный урон, перебив много людей и коней. Мусульманам так и не удалось окружить крестоносцев. Когда была отбита первая атака, Ричард сам бросился в гущу боя, сопровождаемый десятью рыцарями. Как писал хронист, «король был подобен исполину. Он появлялся то здесь, то там, в местах, где усиливали свой натиск неверные». Так продолжалось до тех пор, пока король Ричард не был спешен.

«Государь, смотри, он же пеший!» — закричал, обращаясь к Саладину, его вестовой. Но Саладин и сам видел это со своего командного пункта.

«Это не дело, — сказал султан, — чтобы король сражался пешим среди своих солдат. Так нельзя! — Обращаясь к брату, Мелик-аль-Аделю, Саладин велел ему: — Возьми двух арабских скакунов и поезжай к королю. Скажи, что это я их послал и что великий полководец, подобный ему, не должен сражаться пешим, как простой воин».

Таково было самое прославленное проявление рыцарского благородства в истории Третьего Крестового похода. Аль-Аделю удалось, несмотря на продолжавшийся бой, добраться до короля и вручить ему этот дар «в награду за все его доблестные деяния», как сказал гонец. Эмир лишь попросил Ричарда не забыть об этом даре позднее, если ему посчастливится уцелеть во время битвы.

Между тем бой продолжался, теперь уже и в самом городе. К этому времени в доспехах Ричарда застряло уже столько стрел, что он стал похож на ежа. Однажды его чуть не захватил в плен небольшой отряд противника, и все же королю удалось, сразив нескольких врагов, вырваться из окружения. Его сравнивали с образом воина из Книги Второзакония: «Мои стрелы и мой меч упьются кровью и плотью врагов, пока не исполнится отмщение». В другом случае один из эмиров осмелился бросить вызов этому воителю, наделенному, как многим казалось, почти сверхъестественным даром бойца. Он атаковал Ричарда, но тот отсек ему голову вместе с правым плечом. Это зрелище устрашило вражеских воинов, и сразиться с Ричардом никто больше не решался. К вечеру сражение завершилось ничем. Мусульмане потеряли в нем около семисот человек, а у крестоносцев было только двое убитых, но много раненых.

«В тот день, — писал хронист и друг султана Бега аль-Дин, — английский король с копьем в руке объезжал поле боя, и ни один из наших людей не решился бросить ему вызов».

Это была последняя битва Третьего Крестового похода.

Она запомнилась современникам и потомкам в равной мере как благодаря удали и доблести Ричарда Львиное Сердце во время боя, так и благодаря благородству Саладина, проявившего высокое уважение к своему достойному противнику.