Глава 5 ДЖИХАД

Глава 5

ДЖИХАД

В марте 1187 года, когда истек священный месяц рамадан, Саладин призвал мусульман к джихаду. Как сказано в Коране: «Как только минут священные месяцы, начинайте сражаться с неверными и уничтожайте их повсюду, где встретите, захватывайте их в плен, осаждайте их укрепления, выслеживайте их и заманивайте в ловушку с помощью всевозможных военных хитростей». На этот призыв отовсюду устремились войска верных мусульман: из Алеппо, из разных мест Месопотамии и, по водному пути, из Египта. Они собирались под Дамаском и направлялись оттуда на юг. Чтобы поразить воображение Черного рыцаря в его «Вороньем замке», Саладин послал в Керак отряд, который должен был продемонстрировать свою мощь перед грозной крепостью. Снова караван сирийских паломников, возвращавшийся домой после хаджа в Мекку, приблизился к Кераку, и опять в его составе были родичи Саладина. Но на сей раз процессию сопровождала усиленная военная охрана, и Шатийон мог лишь наблюдать за всем этим из своей башни.

Хотя султан жаждал захватить негодяя, его ближайшей целью не могла стать неприступная крепость Керак. В Тивериаде, на западном берегу Галилейского моря, правил гораздо более достойный и миролюбивый христианский владетель, граф Раймунд Триполитанский. Он был одним из представителей старой гвардии Латинского королевства. Рожденный на Востоке, этот человек через свою царственную левантийскую родню мог проследить свой род до Раймонда Жиля Старшего, одного из тех, кто возглавлял Первый Крестовый поход, и даже дальше: род графа Раймунда восходил к французской королевской династии Капетингов.

Раймунд производил внушительное впечатление. Это был крепкий жилистый человек среднего роста, черноволосый и смуглый, с большим орлиным носом. Мудрый, великодушный, испытанный в боях, он был верным другом и покровителем госпитальеров, с которыми в прошлом его связывало долголетнее боевое товарищество. Как сирийцы, так и христиане считали графа Раймунда самым талантливым человеком в королевстве, и в начале 1180-х гг. общее мнение склонялось к тому, что именно он скорее, нежели Ги Лузиньян, станет следующим иерусалимским королем. Он, как и Шатийон, несколько лет был в плену у арабов, но в отличие от озлобленного Режинальда Раймунд проникся восхищением к верованиям и обычаям мусульман. Граф хорошо владел арабским и с удовольствием читал арабские книги, но главное — верил в возможность добрососедских отношений с арабами и подтвердил это на деле, приглашая их к тивериадскому двору.

Женившись на вдове графа Тивериадского, Раймунд получил наиболее беспокойную и уязвимую часть наследия крестоносцев. Его владение являлось воротами в Латинское королевство. Тивериада находилась всего в 60 милях от Дамаска (их разделяли Голанские высоты), и это расстояние войско могло пройти за три дня. При любом вторжении в пределы королевства это графство стало бы первой добычей врага. Управляемая Раймундом область была холмистой и включала в себя священную гору Табор, где Господь обратился к ученикам из облака, повергнув их в страх и смятение, и даже самый Назарет, откуда был родом Иисус. Не раз за эти годы Раймунд воевал и заключал мир с Саладином, хотя сам он предпочитал мир.

Всего три года назад, в 1184 г., будучи регентом королевства. Раймунд заключил добрый мир с соседом. В тот год весь Левант поразила ужасная засуха, и это бедствие способствовало замирению. Раймунд хорошо понимал, что в таких тяжелых обстоятельствах не сможет защитить свое крохотное графство от мусульманского войска. Хотя это противоречило его высшим интересам, Саладин ответил согласием на просьбу графа о перемирии, и они заключили мир на четыре года. Более того, Саладин, полный великодушия по отношению к противнику, сам доставил воду и продовольствие в окруженную его войсками Тивериаду.

Конечно, подобное миролюбие по отношению к противнику поставило графа в трудное положение в Иерусалимском королевстве. «Ястребы» королевства во главе с Шатийоном и магистром рыцарей Храма Жераром де Ридфором увидели в его действиях измену и даже обвинили в том, что он-де принял ислам и предался врагу. Пошли безумные разговоры о военном походе на Тивериаду и о том, чтобы привести Раймунда к повиновению. Но представители старой гвардии советовали этого не делать. Один из них, великий воин Балиан Ибелинский, сказал королю: «В Тивериаде находится огромное войско, состоящее как из христиан, так и из арабов, а у вас слишком мало людей, чтобы организовать осаду. Вам следует помнить к тому же, что в случае такого похода никто из воинов не спасется, потому что, как только вы начнете осаду, Саладин придет им на помощь с большой армией». Он добавил к сказанному, что ненависть — вообще плохой советчик, и сам предложил себя в посланники, чтобы уладить эти противоречия.

Однако набег Шатийона на караван изменил ситуацию. Мир был уже нарушен, и теперь Саладин вынужден был объявить джихад. Но Раймунд для него все еще оставался другом, исключением из правил, и притом другом, попавшим в странное и очень трудное положение. Если бы христианские собратья графа действительно напали на Тивериаду, Саладин пришел бы ему на помощь. Латинское королевство уже оказалось на грани гражданской войны, а султану только этого было и надо. Пусть захватчики ссорятся и дерутся между собой, он при этом всегда только выиграет.

Саладин решил замутить воду. С видом невинной овечки он обратился к Раймунду с ужасным предложением. Он попросил у графа разрешения пропустить через его территорию большое мусульманское войско, чтобы совершить карательный рейд в глубь христианских земель, в отместку за нападение Шатийона на караван. Эта просьба поставила Раймунда в невыносимое положение. Отказаться — значило навлечь ярость Саладина на Тивериаду, а согласиться — означало предать братьев-христиан. И потому, будучи умелым политиком и дипломатом, он сумел все же найти хоть какое-то компромиссное решение. Он заявил Саладину, что его войско может пройти через графство беспрепятственно, если вступит туда на закате дня, а покинет графство на рассвете. В то же время Раймунд предупредил союзников, сообщив о готовящемся походе султана магистрам храмовников и госпитальеров, а также архиепископу Тирскому. Жители, по его словам, должны были бы, как если бы их испугало вторжение, запереться в своих домах и позволить неприятельскому войску беспрепятственно пройти через их край.

Как и следовало ожидать, ответ фанатиков в Иерусалимском королевстве был отрицательным. Магистр храмовников Жерар де Ридфор объявил тревогу, поскольку вероломные предложения Раймунда противоречили духу рыцарства и самому Уставу ордена рыцарей Храма. Рыцари не могли допустить подобного вторжения в Святую землю. Храмовники давали священную клятву атаковать первыми и отступать последними. Отсиживаться в домах, когда неверные будут проходить маршем по Священной земле? Ну нет! Они могут действовать осторожно, но не должны опасаться встретить превосходящие силы противника. Храмовников вдохновляла книга «Левит» (26:7–8): «И обратите вы в бегство врагов ваших, и они падут от меча. И пятеро из вас обратят в бегство сотню, а сотня обратит в бегство десять тысяч. И враги ваши будут сражены вашим мечом».

Ранним утром первого мая, в День святых Филиппа и Иакова по христианскому календарю, мусульманское войско пересекло Иордан в узком глубоком ущелье у брода Иакова и направилось в Нижнюю Галилею. Воины ислама были готовы к бою, поскольку это была разведывательная вылазка с явной целью спровоцировать противника и вовлечь его в сражение. Другая цель похода состояла в том, чтобы испытать и поставить перед тяжелейшим выбором их временного союзника, графа Раймунда. У мусульман не было иллюзий относительно того, что, попав в такое положение, граф-де заключит союз даже с дьяволом. Об обещаниях дьявола в Коране говорилось: «Он обещает лишь для того, чтобы обмануть».

«Он хочет использовать нас, чтобы уладить собственные дела и устрашить своих собратьев франков», — писал по этому поводу Саладин.

За ночь храмовники собрали восемьдесят рыцарей из своих замков в Како и Ла-Фев. К ним присоединились десять госпитальеров во главе с самим магистром Рожером де Муленом, который был направлен в Тивериаду как парламентер иерусалимского короля. Перед рассветом к этому отряду присоединились еще сорок рыцарей из гарнизона в Назарете, и они направились к холмам, окружавшим гору Табор, на поиски неверных. Вскоре после полудня это воинство повстречалось с войском из семи тысяч мусульман в болотистой низине у ручья под названием Крессон, всего в двух милях от Назарета. Мусульмане завершили свою разведку мирно, не причинив вреда ни городам, ни замкам, и теперь направились домой.

Встреча с этой мусульманской ордой вызвала разногласия между рыцарями. Де Мулен и брат Иаков Мэлийский, маршал храмовников, были решительно против немедленной атаки при таком огромном численном превосходстве противника, однако магистр храмовников де Ридфор обвинил их в трусости. Де Мулен с негодованием отверг это обвинение, заявив, что не боится «этих бешеных собак, которые сегодня преуспевают, но завтра их поглотит огненное море», однако продолжал возражать против атаки. Игнорируя соперника, Жерар де Ридфор напомнил храмовникам их клятву и устав. Он презрительно высмеял довод о численном превосходстве врагов. Разве не сказано в книге Иисуса Навина (23:10): «Один из вас обратит в бегство тысячу, ибо Господь ваш воюет за вас, как Он обещал вам».

«Вспомните, — кричал он, — ваших праотцев-маккавеев! Их долг призывал их воинствовать за церковь, закон и наследие Распятого. Вы уже давно несете подобное бремя».

С этими словами он повернул коня и поскакал навстречу противнику во главе рвавшихся в бой храмовников. Сомневавшимся теперь оставалось только присоединиться к атакующим. Хотя храмовники и госпитальеры внушали мусульманам страх и ненависть, эта глупая «атака» кучки воинов, должно быть, выглядела смешно. Используя свои боевые навыки, мусульманские воины разделились, пропустив рыцарей в гущу своего войска, а затем начали их уничтожать. Это была страшная бойня. Шестьдесят храмовников, и в их числе де Мулен, были убиты и затем обезглавлены. Каким-то чудом де Ридфор, зачинщик этого безумия, избежал гибели вместе с четырьмя своими собратьями. Тяжело раненный, он галопом домчался до Назарета и рухнул наземь. На закате торжественная боевая процессия мусульман, как было обещано, миновала Тивериаду и пересекла Иордан в обратном направлении. Они сами были довольны тем, что сдержали обещание не наносить вреда ни городам, ни замкам, и только головы убитых храмовников были надеты на их пики.

Последствия трагедии на реке Крессон были тяжелыми. Граф Раймунд был потрясен мрачным зрелищем, которое можно было видеть со стен его крепости. Когда он узнал подробности, его первой реакцией была ярость на де Ридфора за его высокомерное безрассудство. В свою очередь, магистр и его храмовники разъярились на Раймунда за его вероломство. Если бы не его изменническая сделка с неверными, этого несчастья бы не случилось! Но для Латинского королевства в целом все случившееся было катастрофой. Небольшое королевство не могло позволить себе потерять и шестьдесят воинов: в распоряжении Святой земли имелось всего около тысячи двухсот хорошо вооруженных, боеспособных рыцарей.

В Назарете Балиан Ибелинский, посланник короля Ги, избежал участия в злосчастном походе храмовников только потому, что вспомнил: в тот день был праздник в честь святых Филиппа и Иакова Младшего. Участие Балиана в утренней молитве задержало его отъезд в замок храмовников Ла-Фев. Узнав ужасные подробности случившегося, он сообщил об этом архиепископу Тирскому Иосии, который, получив эту весть, поспешил приехать на место сам.

На другой день, вместе с эскортом, который заблаговременно выслал Раймунд, делегация прибыла в Тивериаду. Граф тепло приветствовал негодующих гостей. По свидетельству арабского источника, его собственные солдаты разгневались на своего повелителя.

«Ты, должно быть, сам перешел в ислам, — будто бы кричал один из них, — иначе ты бы никогда не допустил того, что случилось. Ты бы не позволил неверным без всякого сопротивления пройти через твою землю, чтобы убивать и захватывать в плен храмовников и госпитальеров». Согласно тому же источнику, архиепископ Иосия грозился отлучить Раймунда от церкви за измену, пока Балиан, неизменно остававшийся благородным джентльменом, наделенным трезвым умом, не успокоил все эти страсти.

Граф был полон раскаяния. Что он может сделать, чтобы поправить случившееся? Разве они не знают: Рожер де Мулен был одним из его ближайших, самых верных друзей! Возможно, ему следовало предвидеть то, что произошло, но у него и в мыслях не было причинить какой-либо вред кому-то из верных христиан. Он умолял о прощении. Больше всего он хотел загладить свою вину и снова воссоединиться с братьями-христианами. Чего они хотят от него?

Требования были скромными: Раймунд должен отправиться с ними в Иерусалим, попросить прощения у короля и снова дать клятву верности. Он должен удалить агентов Саладина из города и предоставить в распоряжение королевства свои военные силы. Святой земле угрожает страшная опасность, под вопросом само существование христианского государства. Чтобы его спасти, требуется предельное напряжение сил и великая самоотверженность. Граф Раймунд охотно согласился на все это, и делегация отбыла в Иерусалим.

Черный день на речке Крессон вошел в историю. Еще не остыло поле битвы, как стали легендой мужество и доблесть Иакова Мэлийского, который так горячо противился атаке и в чьем мужестве посмел усомниться де Ридфор. Рассказывали, что в самом конце боя, окруженный тысячами врагов, он дрался с ними в одиночку, а арабы так были восхищены его мужеством, что упрашивали его сдаться живым.

«Но он, — гласит легенда, — не пожелал слушать их увещеваний, ибо не страшился погибнуть во имя Христа. Но, хотя на него со всех сторон обрушились дротики, камни, копья, его не так легко было погубить, и это стоило им больших трудов. Душа его с торжеством отлетела в небеса, отмеченная печатью мученичества. Он погиб со славой, потому что один, с мечом в руке, уложил вокруг себя множество врагов. Для мужчины честь — погибнуть таким, будучи окруженным неверными, сраженными рукой одного храбреца».

История эта вскоре украсилась новыми деталями: о том, что во время битвы Иаков Мэлийский был в белых доспехах и сидел на белом коне. Вскоре его готовы были отождествить с самим святым Георгием.

И все же сохранился дух подозрительности и взаимных обвинений. Раймунд жил в обстановке недоверия и недовольства. В свой черед весть о битве при Крессоне достигла Рима, поскольку магистр храма подчинялся не временным властям в Иерусалиме, а самому Святому Отцу. Получив известие, папа Урбан III призвал английское духовенство помочь храмовникам защитить Святую землю:

«Магистр Храма сообщает о том, что в этой битве он понес серьезные потери лошадьми и вооружением, не говоря уже о потере людей, а также о том, что это злонравное племя язычников готово нападать вновь и вновь, с рвением больше обычного, соответственно своим злодейским целям.

Поэтому мы, кому особенно надлежит быть защитниками спокойствия этой земли, желая помочь им лучше оборонять ее, призываем вас как братьев и повелеваем вам увещевать принцев, баронов и иных верных нам людей, наставляя и убеждая их вновь и вновь, что, ради прощения их грехов, ради Господа и их собственного спасения, они могут своей мощной дланью помочь там делу христианства, и, сочувствуя ему, не должны медлить, но должны помочь братьям-храмовникам лошадьми и оружием, дабы те могли лучше защитить эту землю».

И, как это особенно часто бывало во время войн, призыв к Крестовому походу начался с просьбы о помощи оружием и снаряжением. На этом этапе потеря сотни с лишним боевых лошадей была серьезным ударом по Латинскому королевству. Как же можно было при этом не поставить лошадей на особое место?

Вскоре до Рима дошли и худшие новости.