Хеттские молитвы — настоящая поэзия

Хеттские молитвы — настоящая поэзия

Ни одного из своих богов хетты — в отличие, например, от христиан — не считали всеведущим; о мудрости некоторых из них они были даже весьма невысокого мнения (эта божественная простоватость была чревата еще более роковыми последствиями, поскольку и такой бог в рамках своей компетенции оставался почти всемогущим). Если хетт хотел чего-нибудь от своего бога, он должен был ему сказать об этом, причем по возможности красиво и убедительно, что не мешало, впрочем, иному молящемуся выложить все напрямик, торговаться и даже осыпать бога упреками, которые у христиан относятся к числу смертных грехов. Это критическое отношение хеттов к богам породило молитвы, часто изумляющие нас содержанием и почти всегда формой, — подлинные образцы ораторского искусства и высокой поэзии. Особенно это относится к молитвам царей, которые одновременно — или даже в первую очередь — были и первосвященниками Хеттской империи.

Хеттский бог Грозы, господин мой, и вы, боги, господа мои,

это так: совершаются грехи!

И отец мой грешил и преступал повеления хеттского бога Грозы,

господина моего.

Я же ни в чем не грешен.

Это так: грех переходит с отца на сына.

И на меня перешел грех отца.

И теперь хеттскому богу Грозы, господину моему,

и богам, господам моим, я признаюсь:

это так, совершались грехи.

А поелику я признал грех отца своего,

да смилостивятся вновь хеттский бог Грозы,

господин мой, и боги, господа мои!

Будьте благосклонны ко мне и прогоните чуму из страны Хатти!

Вы, боги, желающие отметить за смерть Тудхалияса:

те, что убили Тудхалияса,

уже понесли наказание за свое кровавое преступление.

Страну же Хатти это кровавое преступление повергло в бедствие,

так что и страна Хатти была наказана.

Поскольку месть теперь обращена против меня,

хочу и я со всей своей семьей принести покаянное жертвоприношение.

И тем хочу вновь умилостивить богов, господ моих.

Будьте ко мне снова милостивы, о боги, господа мои!

Хочу вновь быть допущенным пред лицо ваше!

И поелику к вам обращаю свою молитву, выслушайте меня.

Потому что не учинил Я зла никакого,

а из тех, кто провинился тогда и содеял зло,

ужо никого не осталось, все мертвы,

и поелику дело отца моего перешло на меня,

взгляните, о боги, господа мои,

хочу принести вам дары за страну Хатти в знак примирения.

Прогоните печаль из сердца, избавьте душу мою от страха!

Разве уступает эта «Молитва во время чумы», написанная царем Мурсилисом, не только силой выражения человеческих страданий, но и формой стихам из «Книги Иова»?

Птица находит убежище в своем гнезде, и гнездо спасает ее. Когда слугу тревожат заботы, он обращается к своему господину. И господин выслушает его с дружеской благосклонностью. И наведет порядок в том, что мучило его. Или, если даже слуга в чем-то провинился, но признался в своей вине господину: «Делай со мной, что хочешь», господин слугу не накажет. Ведь покаявшись господину, он умилостивил его.

Так говорит тот же царь Мурсилис хеттскому богу Грозы, господину своему, в той же самой молитве. А зачем? Чтобы показать ему, сколь милосердными умеют быть люди, в то время как:

Если кто разгневает бога, разве не убьет его бог, и не только его одного? Разве не погубит и его жену, его детей, его потомков, его родственников, его слуг и служанок, его скот, его овец, его урожай, разве не навлечет на него грозную кару?

Можно ли не Повторить здесь вопроса, которым заключила М. Римшнайдер свой разбор Завещания Хаттусилиса: «Если так писали цари, то как же писали поэты?»