Государственная безопасность по Бенкендорфу: реальность

Государственная безопасность по Бенкендорфу: реальность

Почти восемнадцать лет строил Бенкендорф систему самодержавной безопасности. В центре ее было Третье отделение со своими 72 сотрудниками. От него тянулись струны к жандармским частям. Александр Христофорович добился, что в апреле 1827 года царь подписал указ о создании корпуса жандармов. Части корпуса стали исполнительными органами Третьего отделения. Бенкендорф сам делил Россию на жандармские округа — восемь округов нарезал, в каждом восемь-одиннадцать губерний. На каждый округ назначил генерала и штаб при нем, мудрено названный окружным дежурством, а потом управлением. А в каждой губернии — отделения округа со своим штаб-офицером. В 1827 году в корпусе жандармов по всей России служили 4278 человек.

 — Корпус должен быть элитным соединением, — предложил Бенкендорф.

И Николай поддержал его. В корпус отбирали самых развитых, самых грамотных солдат из армейских частей. А для офицеров, коих было большинство, важна была отличная рекомендация или протекция. Как ни сторонилась армия жандармов, а желающих попасть в корпус было больше, чем вакансий: офицеры жаждали стать элитой. Надев голубой мундир, избавлялись от казарменной рутины, серых армейских буден, приобретали независимость, подчиняясь только начальнику округа. Да и платили элите значительно поболе.

Бенкендорф настоял на том, чтобы губернаторы не лезли в деятельность жандармских отделений и не пытались ими управлять. Мало того, он добился с ведома императора, что распоряжения Третьего отделения обязательны для всех государственных учреждений, что сотрудничество с Третьим отделением для министров и губернаторов — их служебный долг.

Безопасность власти, по Бенкендорфу, начинается со сведений о настроениях населения, и прежде всего дворянства, чиновников, образованных людей. Рапорты и донесения жандармских офицеров текли рекой в дом на углу набережной Мойки и Гороховой улицы в штаб-квартиру Третьего отделения. Жесткой рукой в море российской расхлябанности и необязательности добился Бенкендорф выполнения главного принципа: знание общественного мнения для власти — как выверенная карта для полководца.

А дальше понятие безопасности у Бенкендорфа сводилось к наблюдению за министерствами и ведомствами. Третье отделение вмешивалось в их дела, пыталось пресечь злоупотребления, остановить бюрократические нелепости. Тайная полиция помнила указание своего шефа: интересы любого ведомства не должны заслонять интересы государства. Бенкендорф ввел в практику ежегодные отчеты Третьего отделения для царя. По сути это были аналитические записки на основе донесений жандармских офицеров.

Уже в одном из первых отчетов в 1827 году Бенкендорф объявляет приговор бюрократии: «Хищения, подлость, превратное толкование законов вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, так как им известны все тонкости бюрократической системы». В Отчете за 1829 год констатировалось, что Адмиралтейство дезинформировало императора в отношении качества боевых кораблей: «Моряки считают, корабли построены плохо, без соблюдения правильных размеров, но никто не осмеливается сказать об этом государю». Подтекст — осмелилось сказать Третье отделение.

В этих ежегодных аналитических отчетах службы Бенкендорфа, которые подписывал он сам, нередко звучали весьма прогрессивные идеи как вывод из анализа собранной информации. В отчете 1838 года обосновывалась необходимость строительства железной дороги Москва — Петербург и обращалось внимание на всеобщий ропот по поводу рекрутских наборов. В отчете за 1841 год ставился вопрос о важности государственной заботы о народном здравии. В отчете 1842 года говорилось о массовом недовольстве высоким таможенным тарифом, обращалось внимание на вредное влияние откупов на хозяйство страны и народную нравственность.

Конечно, не все принималось Николаем, и тогда последствия для самодержавия были трагические. В 1828 году Бенкендорф положил на царский стол докладную записку о русской администрации в Царстве Польском. Какой язык, какая сила переживания! «Власть продолжает там оставаться в руках презренных субъектов, возвысившихся путем лихоимства и ценою несчастья населения. Все государственные чиновники, начиная со служащих канцелярии генерал-губернатора, продают правосудие с аукциона». И вывод: угнетение местного населения может закончится взрывом. И какое разочарование! Николай ни в чем не изменил свою политику в Польше. На брата Константина, вероятно, понадеялся, который там был наместником. Но правым оказалось Третье отделение — восстание вспыхнуло уже в 1830 году. Правда, Бенкендорф потом выговаривал своим офицерам. Те хоть и слали тревожные рапорты из Польши, но не предполагали, что все случится так скоро. Прогноз был недостаточно точен.

Как высшую заслугу мог отнести на свой счет Бенкендорф то резюме, к которому пришел после некоторых размышлений: сведения, оценки, аналитические записки Третьего отделения значительно расходились с картиной, рисуемой государственными ведомствами. Правда Третьего отделения укрепляла безопасность власти.

Однако так же, как ложь, глупость, бюрократизм и организация социальной и хозяйственной жизни в России подтачивали самодержавие, еще более увесисто сокрушали его революционеры, либералы, демократы. С ними бороться нужно не столько констатирующими аналитическими записками, сколько приемами политического сыска, считал Бенкендорф.

Революционные идеи и критика власти рождались в среде образованного люда. Но что такое идеи, критика и умствующая публика без общения, без трибуны, без споров, без искрящейся иронии, повергающей оппонента, без тщеславия и амбиций, без «трепа» в конце концов? Ничто! Пространство общения и взялась осваивать служба Бенкедорфа.

Сначала салоны в богатых домах. Они были разные. В одних больше сплетничали и дулись в карты, в других спорили о политике, и по-серьезному. Людей Бенкендорфа интересовали и те и другие. Последние больше, ибо стали прибежищем интеллектуалов. Именно там, в оглушительных спорах, впервые осознали себя «западники» и «славянофилы». Оттуда появился властитель дум Петр Чаадаев.

А университеты, эти как бы официальные духовные пространства в николаевской России? Студенческие компании рождали воздух свободы и будоражили умы. Здесь появился первый опыт свободолюбивых «движений». Университеты — самое страшное — плодили кружки, где собирались по интересам, изучали Гегеля, Шеллинга, французских социалистов, дискутировали и «наезжали» на порядки в стране. Это уже более серьезно, чем салоны. Служба Бенкендорфа не дремала. Многие дела по ее части брали начало в этих кружках. Дело Герцена, дело Белинского — самые громкие.

Ну и последний рубеж интеллектуального пространства, самый мощный, самый тревожный, — толстые журналы. Это уже идеи, отлитые в форму и выплеснутые на бумагу. Поэтому вдвойне опасные. В николаевской России толстых журналов было больше десятка. Самые авторитетные — «Телескоп», «Современник», «Отечественные записки». Они разносили идеи и знания по городам империи, тянули духовные нити по всей России. Несмотря на свирепство цензуры, несмотря на эзопов язык. Служба Бенкендорфа осваивала территорию «толстой журналистики», опираясь на своих добровольных помощников из мира редакторов, издателей, публицистов и читателей. На стороне этой службы была цензура. Захирев при Александре I, она очнулась и окрепла при Николае I. Побуждаемый Бенкендорфом, государь в 1826 году утвердил цензурный кодекс. И если кто-то хотел распространять какое-либо издание, ему нужно было добыть разрешение одного из цензурных комитетов. А там сидели люди Бенкендорфа. Любую рукопись они смотрели на предмет «зловредных идей» и на предмет «укрепления» общественной нравственности. И надо сказать, что Бенкендорф сажал на цензурное дело не самых «дубовых» чиновников. Иначе никогда бы не пробиться Пушкину и Лермонтову на журнальные страницы в эпоху Николая. Да царь и сам порой охотно исполнял обязанности цензора, хотя бы в отношении Пушкина.

Где-то в середине 30-х годов XIX века в Третьем отделении поняли, что пресекать идеи революционеров и либералов мало. Надо с ними вести полемику, выступать в печати по тем же вопросам, развенчивать их взгляды и мотивы их революционности, предлагать иное видение социальной действительности. И делать это и в России и за границей. Но для сего нужны способные публицисты, политики, мыслители. Их надо искать в среде интеллигенции, привлекать к сотрудничеству, поощрять. Так нашли Фаддея Булгарина, Якова Толстого, а потом и других. Таков был новый поворот в национальной безопасности, исходивший от Бенкендорфа. Поворот, который через столетие не только не умер, а получил новое звучание в облике психологической войны. Видные теоретики этой войны в двадцатом веке Л. Фараго, П. Лайнбарджер, М. Чукас, наверное, и не предполагали о своем предтече в лице графа Бенкендорфа и его службы.