Герасимов: путь в жандармские офицеры

Герасимов: путь в жандармские офицеры

Когда полковник Герасимов укрощал революцию в Петербурге, выглядел он не на 44 года, а значительно моложе. Крепкий, ладно сбитый и по-военному статный. Бородка клинышком, аккуратные усы и острый взгляд серо-стальных глаз. Суров и строг. Таким его запечатлели современники.

Кто бы подумал, что 25 лет назад он был настолько легок в обхождении с дамами, что полностью соответствовал гоголевскому наблюдению: на это мастера господа поручики и никак не далее капитана. Но вот до капитана ему действительно было трудно дорасти в том резервном пехотном батальоне, куда забросила его судьба после юнкерского училища.

Не граф, не князь, из простых казаков. Когда учился в реальном училище, все бегал в революционные кружки. Потом остыл. Об инженерном деле больше думал. Не вышло, судьба развернула на военную колею.

И вот пехотный батальон. Он вполне мог сказать устами Назанского, героя купринского «Поединка»:

«Поглядите-ка вы на наших офицеров. О, я не говорю про гвардейцев, которые танцуют на балах, говорят по-французски и живут на содержании у своих родителей и законных жен. Нет, подумайте вы о нас, несчастных армеутах, об армейской пехоте, об этом главном ядре славного и храброго российского войска. Ведь все это заваль, рвань, отбросы... В большинстве же — убоявшиеся премудрости гимназисты, реалисты, даже неокончившие семинаристы... Все, что есть талантливого, способного, — спивается. У нас семьдесят пять процентов офицерского состава больны сифилисом. Один счастливец — и это раз в пять лет — поступает в академию, его провожают с ненавистью. Более прилизанные и с проекцией неизменно уходят в жандармы или мечтают о месте полицейского пристава в большом городе».

Хотя и зол был Назанский на армейскую жизнь, а суть выразил. Эту суть и постиг весьма скоро поручик Герасимов. И выбор он сделал обдуманный. Корпус жандармов интереснее академии Генерального штаба. Не армейская рутина, хотя и облагороженная генштабовскими аксельбантами, а жандармская романтика сыска и волнующая близость к власти влекли больше.

Но жандармский корпус ждал достойных. К ним мог быть причислен тот, кто окончил военное училище по первому разряду и уже шесть лет отдал армии, не был католиком и успешно сдал вступительные экзамены. И, конечно, имел безупречную репутацию верноподданного и дворянское звание. Все преодолел Герасимов. И хотя с дворянством не вышло (из простых оказался), в корпус все же взяли в виде исключения.

Мужицкая хватка и способности скоро преобразовали армейского поручика в профессионального и уверенного жандармского ротмистра. И карьера пошла, да не по ухабам бездарности, а по столбовой дороге ответственности за государственную безопасность. Чины и звания не заставили ждать — путь от ротмистра до генерал-майора одолел за пять лет.

В Харькове он навел порядок. Революционерам там не жилось, когда службу правил он. А в 1905 его потребовал Петербург. Он-то и сделал его фигурой номер один в сыскном деле на ближайшие годы.

Живость, упорство и решительность — как хороши они в борьбе с революцией! Потом пришли степенность, мудрость. Но все так же оставались смелость до авантюризма и самоуверенность до дерзости. Но рядом же и тщеславие, тайные мысли: возьмет история или нет? После укрощения революции в Петербурге история брала, только изнурительно заставляла работать. Правда, при этом он и вальяжного комфорта себя не лишал. Были любимый ресторан «Медведь», любимая мебель красного александровского дерева, картины в тяжелых позолоченных рамах, страсть к фотографии.

Но это все отдушина от главного — розыска проклятых революционеров, установление партий, предотвращение терактов. Все, кто знал говорили: «Умен, имеет свое суждение». И Петр Аркадьевич Столыпин6, став министром внутренних дел, приблизил его к себе. Еще и потому, что хотел иметь преданного человека на посту начальника политической полиции в Петербурге. Это было важно для бывшего саратовского губернатора. Чутьем понял, на этого положиться можно. Герасимов, действительно, уж ежели служил, то всегда чему-то одному: одной идее, одному человеку. Его работа со Столыпиным — еще одна глава в технологии сыскного дела.