Философия пятого управления
Философия пятого управления
Однажды поздним вечером майского дня 1967 года полковника Бобкова вызвал председатель КГБ Андропов. Говорили о жизни, о службе, о ситуации в органах, все еще приходивших в себя после хрущевской неразберихи.
И неожиданно:
— Пойдешь работать заместителем начальника нового управления по борьбе с идеологическими диверсиями?
Для Бобкова неожиданно, для Андропова — обдуманно:
— Такое управление — не повтор секретно-политических отделов, работавших по троцкистам, меньшевикам, эсерам. Это управление по защите власти и строя от внутренних противников и их внешних управляющих, прежде всего из ЦРУ и некоторых тебе известных центров и фондов. Знать, как работают, их планы. Но и знать настроения у нас в стране, видеть процессы, что идут в обществе, и видеть, как эти процессы используются против нас. Это принципиально. Наши источники — научные институты, социологические центры, пресса. Ну и, конечно, данные наших служб. Главное — политический анализ, прогноз, предотвращение. Надо остановить идеологическую экспансию с Запада. И не обойтись здесь без чекистских методов.
— Политическая контрразведка?
— И контрразведка, и разведка, и аналитическая работа — все для защиты строя.
Воспоминания (Филипп Бобков, эксклюзив):
«Когда пришел к руководству КГБ Шелепин, то, выполняя волю Хрущева, он провел кардинальную перестройку, реорганизацию КГБ. Все внутренние оперативные управления (экономическое, транспортное и другие) были слиты в одно — второй главк, контрразведывательный, на правах отделов и отделений. Но самое главное — была упразднена внутренняя агентура. Та агентура, что создавалась в разных слоях общества годами, а то и десятилетиями. Все это делалось под флагом разоблачений преступлений Сталина, в русле решений съездов партии и пленумов ЦК. Вместо КГБ партия сама взяла на себя работу по защите существующего строя. Но, конечно, действовала присущими ей методами. — ввела, например, институт политинформаторов. Но все это не решало главную задачу — знать, что происходит в стране, какие идут глубинные процессы, каковы настроения. Потом ведь шло воздействие из-за рубежа, работали зарубежные центры, НТС развивал активность, проникала агентура. Целью ее было создание неких организаций, оппозиционных власти. В тот же хрущевский период ежегодно происходили массовые беспорядки — стоит только вспомнить: Тбилиси, Темиртау, Чимкент, Алма-Ата, Муром, Бронницы, Нальчик, Степанакерт, Тирасполь, Краснодар. Везде начиналось с конфликта граждан и милиции, часто конфликта с ГАИ, а заканчивалось разгромом зданий райкомов, горкомов партии. Но удивительно, здания КГБ, как правило, были рядом — и их не трогали. Что касается событий в Новочеркасске, то их трагическая развязка целиком на совести местных партийных органов.
Так вот, при Хрущеве, повторяю, массовые беспорядки случались каждый год. А за 20 лет, с 1965 по 1985 год, было всего пять случаев массовых беспорядков (в Грозном, Рубцовске, Ингушетии, Северной Осетии ингушско-осетинский конфликт, и Вильнюсе (1972 год) — самосожжение студента, потом демонстрация. Поэтому, когда Андропов возглавил КГБ, он пришел к мысли, что надо создавать управление по защите существующего строя. Идея родилась у него, а не в партии. И назвали новое управление «Управлением по борьбе с идеологическими диверсиями». Не совсем, конечно, удачное название, но так было. Разработали его структуру, начали энергично создавать агентурный аппарат».
С организации пятого управления начал Андропов свою работу в государственной безопасности.
Разве мог он забыть октябрьское промозглое утро 1956 года в Будапеште, когда увидел из окна посольства, как суетились небритые люди в традиционных венгерских шляпах, как они остервенело кололи ножами беззащитных людей, запихивали им в распоротые животы партийные книжки, а потом крепили им на грудь картонки с криво намалеванным словом «коммунист»?
Такое не забывается. Такое заставляло думать о защите власти от внутренних оппозиционеров, начинающих тихо. Чем больше он узнавал Бобкова, тем лучше понимал, что этот человек создан для такой работы, для срыва идеологических операций: фронтовик и контрразведчик, аналитик, психолог и оперативник божьей милостью.
Почему Андропов видел на этом месте талантливого контрразведчика, а не идеологического работника? Потому что прочно связывал внутреннюю оппозицию с устремлениями западных спецслужб, исследовательских и пропагандистских центров.
Как бы там потом ни трактовали историки речь Черчилля в марте 1946 года в Фултоне, но старый антикоммунист оставался верен себе: этой речью он положил начало мобилизации Запада как сообщества англоязычных народов на борьбу с мировым коммунизмом. Понятия, которыми оперировал Черчилль «железный занавес», «пятые колонны», «тень, опустившаяся на континент»,скоро породили массу директив и разработок спецслужб. От года к году множились они, заряжая энергией разведцентры. Некоторые из них, добытые советской разведкой, ложились на стол Андропова. А потом заглавный лист украшала резолюция: «Бобкову».
Суть этих документов соответствовала тому, о чем впоследствии писал руководящий сотрудник ЦРУ Г. Розицки: «Бороться с коммунистическим режимом на его собственной территории, оказывать помощь движению сопротивления, ослабляя лояльность граждан передачами по радио, листовками и литературой». Самым первым таким документом, ставшим известным советской разведке, оказалась директива президента Трумэна для ЦРУ, которому предписывалось ведение «пропаганды, в том числе с использованием анонимных, фальсифицированных или негласно субсидируемых публикаций; политические действия с привлечением... изменников...» Другая президентская директива ориентировала на тайные операции: «пропаганду; экономическую войну; превентивные прямые действия, в том числе саботаж, подрывную работу... включая помощь подпольному движению сопротивления... и эмигрантским группам освобождения».
Впечатляло и другое. Стоило здесь, в Советском Союзе, художнику или писателю создать нечто, звучащее как вызов устоявшейся системе ценностей, или бросить жесткий упрек власти, как западные службисты брали этих людей в разработку в духе вышеупомянутых директив для ЦРУ. И Андропову, и Бобкову было ясно: Запад под знаменем свободы пытается создать в Советском Союзе пятую колонну. И для этого ищет людей разного толка: ученых и художников, интеллектуалов и фрондеров, профессионалов в чем-то и суетящихся дилетантов. Но обязательно недовольных, амбициозных, агрессивных, тщеславных, авантюрных, интригующих, одержимых, закомплексованных, и даже искренне жаждущих помочь власти улучшить систему.
То был не массовый поиск, а штучный. Поштучно найденных Запад нежил, холил, лелеял, поддерживал любые их намерения, оформляя как борьбу за свободу или за права человека. Но сколько было при этом пены и грязи! И на фоне этого вертепа, где каждый искал свои интересы, начала оформляться структура с ясными очертаниями — Пятое управление.
Бобков выстраивал основную конструкцию, уникальную в истории спецслужб. Что ни отдел, то направление идеологической или политической безопасности.
1. Отдел по борьбе о идеологическими диверсиями среди творческой интеллигенции, в сфере культуры, в средствах массовой информации.
2. Отдел по борьбе с национализмом и национальным экстремизмом (один из многочисленных отделов — его штат доходил до 30 человек).
3. Отдел противодействия идеологическим диверсиям в учебных заведениях, научных учреждениях, в институтах Академии наук, среди учащейся, студенческой и научной молодежи.
4. Отдел по борьбе с идеологическими диверсиями в сфере религии.
5. Отдел по руководству подразделениями «пятой службы» в республиках и областях страны.
6. Информационно-аналитический отдел (анализ проблем безопасности по линии Пятого управления; анализ настроений среди интеллигенции, молодежи, служителей культа; подготовка проблемных записок для руководства КГБ, в ЦК КПСС, в правительство).
7. Отдел по борьбе с террором и экстремистскими проявлениями (оперативный розыск по «центральному» террору и помощь органам безопасности в борьбе с «местным» террором в областях и республиках). Это был самый многочисленный отдел, в его штате было около 60 человек: опытные розыскники, специалисты по взрывным устройствам, лингвисты, почерковеды.
8. Отдел по борьбе с сионизмом (еврейским национализмом).
9. Отдел разработок (разработка антисоветских и русско-националистических групп, активных антисоветчиков и националистов. (Этот отдел занимался академиком Сахаровым, националистической организацией Васильева «Память», организаторами антисоветского подпольного бюллетеня «Хроника текущих событий».)
10. Отдел по борьбе с зарубежными антисоветскими организациями и идеологическими центрами (радио «Свобода», Народно-трудовой союз, организация «Международная амнистия»), агентурное проникновение в эти структуры, мониторинг их состояния, планов и действий.
11. Отдел, работающий против идеологических диверсий в медицинской и спортивной сферах.
12. Отдел, обеспечивающий проведение массовых мероприятий, в которых участвовали зарубежные граждане (фестивали, форумы, олимпиады).
13. Отдел по работе с радикальными и «экзотическими» организациями и явлениями (молодежные профашистские объединения; «мистические», оккультные компании, карточные притоны; организации панков, рокеров и другие им подобные).
Бобков как начальник управления лично курировал седьмой и девятый отделы — по борьбе с террором и по борьбе с диссидентами, что в определенной мере говорило о приоритетах в деятельности Пятого управления.
Конечно, ни Андропов, ни Бобков тогда не оперировали понятием «социальный контроль масс», вышедшим из-под пера французского социолога Г. Тарда, и подхваченным американцами Э. Россом, P. Парком и Р. Лапьером, а потом Р. Мертоном, П. Селфом, Хорли, Рицлером. Могуч был Тард, когда сформулировал: социальный контроль — это контроль за поведением индивидов в границах определенных общественных институтов, подчинение индивида социальной группе1. Американцы, как всегда, пошли дальше: они ввели понятие санкций, то есть воздействия на индивида в случае нарушения им групповых и общественных норм. Ну а санкции признавались физические и идеологические. Ученые со вкусом писали об идеологических: манипуляции потребностями, настроениями, сознанием, поведением людей. Не углубляясь в мировую мысль (а наша тогда здесь и не дышала), Андропов и Бобков интуитивно, руководствуясь здравым смыслом, формировали принципы и формы социального контроля, соответствующие социализму. И тоже больше думали об идеологических, нежели физических санкциях.
Пройдут годы, и на Пятое управление навесят груду ярлыков и стереотипов: «жандармское», «сыскное», «грязное», «провокационное» и прочее, и прочее. Особенно постарался Бэррон со своей книжкой «КГБ». Но дельно звучало бы другое: управление социального контроля. Управление, где занимались мониторингом настроений, выявляли лидеров-организаторов антисоветских акций, влияли на них, на настроение, ими создаваемое, на ползущее за ним вослед сознание, разрушали антигосударственную оппозицию и долгими днями занимались лечением ранимых, а то и свихнувшихся душ беседы, убеждение, увещевание. Посмотрите на отделы управления, и ясно проступает попытка превратить спецслужбу в этакий социальный инструмент влияния на пассионарных людей, одержимых идеей раскачать страну; социальный инструмент, предупреждающий о грядущих опасностях для государства и нейтрализующий их.
Воспоминания (Филипп Бобков, эксклюзив) :
«И хотя даже среди наших сотрудников отношение к Пятому управлению было неоднозначным (некоторые называли сферу деятельности «пятерки» «грязной работой»), тем не менее важность этого подразделения с каждым годом росла. Андропов уже через три месяца потребовал результатов. Самая сложная ситуация — это пресечение противоправной деятельности, арест. Во времена правления Хрущева, с 1953 по 1964 год, по статье 58-10 (антисоветская деятельность) были арестованы 12 тыс. граждан. А за период с 1965 по 1985 год — всего 1300 человек (по статьям 70 и 190 УК), т. е. за период существования Пятого управления КГБ».
Однажды журнал «Посев» произвел некий подсчет выступлений против советского режима в 1957-1985 годах, назвав их «Хроникой российского сопротивления».
1956-1957: «Союз патриотов России» в МГУ (группа Краскопевцева), группы Револьта Пименова, Михаила Молостова, Н. Трофимова и других распространение оппозиционных листовок, самиздатовских рукописей.
1956-1959: деятельность группы «Всероссийского НТС» З. Дивнича, Б. Оксюза и И. Ковальчука, начатая на Явасе и в Инте в 1950-1951 годах, затем в Иванове и Калинине (Твери); окончилась закрытым процессом в Москве.
Сентябрь 1959: волнения рабочих и комсомольцев в Темиртау.
1959: начало вольного чтения стихов в Москве у памятника Маяковскому. Появление рукописного журнала «Синтаксис».
7 сентября 1961: резко оппозиционное выступление генерала Григоренко, начальника кафедры Военной академии, на партийной конференции Ленинского района Москвы.
1961: забастовки в Ленинграде на Кировском заводе и на «Электросиле».
2 июня 1962: рабочая демонстрация в Новочеркасске против повышения цен и снижения расценок. Последовавший расстрел демонстрации.
Лето 1963: волнения, забастовки и уличные демонстрации в Кривом Роге, Грозном, Краснодаре, Донецке, Муроме, Ярославле и в Москве на автозаводе имени Лихачева.
Со 2 февраля 1964 по февраль 1967: конспиративная деятельность Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа (ВСХСОН). К судебной ответственности в 1967 году были привлечены Б. Аверичкин, Е. Вагин, И. Огурцов, М. Садо и еще 17 членов организации, в которой состояло около 70 человек.
5 декабря 1965: открытая демонстрация 200 человек в Москве под лозунгом «Уважайте собственную Конституцию!». Начало открытого правозащитного движения.
Весна 1966: протесты ученых и деятелей культуры против осуждения писателей Синявского и Даниэля. Составление сборника материалов процесса над ними, опубликованного за рубежом.
22 января 1968: демонстрация протеста против ареста Галанскова и Гинзбурга. Арест ее участников и передача материалов западным информационным агентствам для распространения радиостанциями, вещающими на СССР.
30 апреля 1968: выход в свет в самиздате первого номера правозащитного бюллетеня «Хроника текущих событий».
Июнь 1968: появление в самиздате «Размышлений о прогрессе, сосуществовании и интеллектуальной свободе» А. Д. Сахарова.
25 августа 1968: демонстрация на Красной площади семи диссидентов в знак протеста против советской оккупации Чехословакии.
Май 1969: создание Инициативной группы по защите гражданских прав в СССР: С. Ковалев, Н. Горбаневская, М. Джемилев, П. Якир, В. Красин, А. Краснов-Левитин, В. Борисов, Ю. Мальцев и другие.
6 июня 1969: демонстрация крымских татар в Москве.
1969: подпольная организация на Балтийском флоте; рабочие волнения в Киеве, Свердловске, Владимирской области.
Июнь 1970: начало движения за эмиграцию в Израиль.
8 октября 1970: Нобелевская премия А. И. Солженицыну и общественное движение в его поддержку.
4 ноября 1970: создание Комитета прав человека А. Д. Сахаровым, А. Н. Твердохлебовым и В. Н. Челидзе.
14 мая 1972: самосожжение 20-летнего рабочего Ромаса Каланты в Вильнюсе в знак протеста против преследований католической церкви. Кровавое подавление демонстрации во время его похорон.
1972: рабочие волнения в Днепропетровске и Днепродзержинске.
1973: публикация в Париже труда Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Автор выслан за границу 12 апреля 1974.
1973: рабочие волнения в Витебске.
Октябрь 1974: выставка неофициального искусства на Профсоюзной улице в Москве, разогнанная бульдозерами и водоструйными машинами.
9 октября 1975: Нобелевская премия мира академику Сахарову.
Осень 1975: восстание на большом противолодочном корабле «Сторожевой» (организатор восстания — капитан III ранга В. М. Саблин был позже расстрелян).
С апреля по сентябрь 1976: в Ленинграде действует группа из 20 человек, возглавляемая Ю. Рыбаковым, Ю. Вознесенской, Н. Лесниченко, О. Волковым, распространяющая листовки и пишущая в городе лозунги: «КПСС враг народа», «Свобода политзаключенным», один — длиной 47 метров на Петропавловской крепости.
13-15 мая 1976: в Москве, на Украине, в Литве, Грузии и Армении создаются группы по наблюдению за выполнением Хельсинкских соглашений.
30 декабря 1976: создание Христианского комитета защиты прав верующих в Москве (о. Глеб Якунин и другие).
Сентябрь 1977: массовая голодовка заключенных в пермских лагерях в знак протеста против произвола администрации.
5 января 1977: создание рабочей комиссии по вопросу об использовании психиатрии в политических целях.
1977: создание Свободного профсоюза трудящихся (Владимир Клебанов). После ареста его участников в 1978 году возникает Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся (СМОТ), которое не оглашает имен своих участников. СМОТ при участии членов НТС издает информационные бюллетени о положении рабочих в России, Польше и других соцстранах. Они распространяются в России в рабочей среде и публикуются «Посевом», хотя контакты с Западом в это время блокируются КГБ.
1973-1985: «Высылка за борьбу завершает борьбу за высылку»: интенсивный выезд за границу как высланных, так и добровольных эмигрантов (главным образом по израильским и немецким визам) и невозвращенцев: артистов, спортсменов, работников разведывательных ведомств.
1981: рабочие волнения в Киеве, Тольятти, Орджоникидзе.
Чем измерить профессионализм «пятой службы» в деле предотвращения покушений на существующий строй? Под покушениями подразумевались и террористические выходки, и антигосударственная пропаганда, и, как изложено в уголовном кодексе того времени, распространение сведений, порочащих государственный строй и власть.
Теоретики политической безопасности говорили тогда о количестве выступлений, стихийных и организованных, об их соотношении, о количестве антисоветских групп и акций, устроенных ими, о количестве «высохших» и распавшихся организаций, об арестованных и не дошедших до ареста благодаря стараниям чекистов. Говорили об умении обеспечить прозрачность диссидентствующих групп и одновременно о способности спецслужбистов заблокировать их, чтобы акции подполья остались неизвестны и не будоражили общественное мнение. Ну и, конечно, не забывали и само общественное мнение — каков резонанс от деяний «революционеров» и в каких кругах.
Если на «посевовскую» хронику сопротивления глянуть сквозь критерии теоретиков, то преобладает один пейзаж: постепенное убывание стихийных выступлений и равномерное топтание организованных сопротивленцев. По данным Бобкова, за 20 лет, с 1965 по 1985 год, было арестовано 1300 человек. А по данным «Посева», за 28 лет их набралось около 400 человек. В обоих случаях это на страну с 280-миллионным населением. А многие из этих людей еще и кочевали из одной сопротивленческой группы в другую или состояли сразу в нескольких.
Но было «боевое» ядро из 35 человек, большей частью арестованных в 60-70-е годы. Бэррон, автор нашумевшей на Западе книги «КГБ», называет их поименно: Сусленский, Макаренко, Здебский, Горбаневская, Алтунян, Иоффе, Якимович, Левитан, Мороз, Убожко, Кудирка, Богач, Гершуни, Никитенко, Маркман, Новодворская, Величковский, Статкявичус, Михеев, Кекилова, Бартощук, Сейтмуратова, Буднис, Одабашев, Дремлюга. К ним же добавим Амальрика, Гинзбурга, Литвинова, Якира, Григоренко, Алексееву, Богораз, Великанову, Марченко, Ковалева. Пик их борьбы — выпуск антисоветского бюллетеня и протестные действия: распространение нелегальных сочинений, передача их иностранным журналистам, заявления разного рода.
Воспоминания (Людмила Алексеева, активист диссидентских выступлений) :
«Каркасом правозащитного движения стала сеть распространения самиздата. Самиздатские каналы послужили связующими звеньями для организационной работы. Они ветвятся невидимо и неслышно, как грибница, и так же, как грибница, прорываются то тут, то там на поверхность открытыми выступлениями. Существует искаженное представление сторонних людей, что этими открытыми выступлениями и исчерпывается все движение. Однако не выступления, а самиздатская и организационная поденщина поглощают основную массу энергии участников правозащитного движения. Размножение самиздата чудовищно трудоемко из-за несовершенства технических средств и из-за необходимости таиться. Правозащитникам удалось резко увеличить распространение самиздата, принципиально изменив этот процесс. Единичные случаи передачи рукописей на Запад они превратили в систему, отладили механизм «самиздат-тамиздат-самиздат» (тамиздатом стали называть книги и брошюры, отпечатанные за рубежом и доставленные в СССР). Произошли изменения в перепечатке самиздата на пишущих машинках. Наряду с прежними «кустарями» к этому были подключены машинистки, труд которых оплачивался; была налажена продажа самиздатских произведений, на которые имелся спрос. Нашлись люди, посвятившие себя размножению и распространению самиздата... Обычно машинистки, которым самиздатчик дает печатать самиздат за деньги,его хорошие знакомые, но иной раз стремление расширить круг платных машинисток приводил к провалам: ознакомившись с содержанием заказанной работы, они относили рукопись в КГБ».
Разные они были, создатели самиздата. У одних — случайные заработки, ободранные стены, вечная грязь на кухне, а самая дорогая вещь — пишущая машинка. У других — достаток, ухоженная квартира, вкусная еда, подарки с Запада. Среди последних — писатель, ныне весьма известный. Когда к нему однажды пожаловал дальний родственник, шепнул жене: «Дай ему десять рублей, пусть сходит пообедает. Не смотреть же ему наш холодильник, ведь мы диссиденты и гонимые».
Алексеева признает, что первым постоянным «связным» с Западом стал Андрей Амальрик. Сын профессора, исключенный из университета, он с восторгом окунулся в диссидентские игры. Он жил ими, они возбуждали его писательскую и политическую энергию. Он действительно первым смело вышел на западных журналистов в Москве и начал их снабжать самиздатовским бюллетенем «Хроника текущих событий», подпольными сочинениями. Конечно, Пятое управление, отслеживая каналы перемещения информации, скоро вышло на него. Тут уж арест был неизбежен. После этого чекисты жестко контролировали информационные коммуникации, завязанные на Запад. Они для них стали объектом интенсивной разработки: схемы, маршруты, люди.
Это количественно-технологическая сторона дела. А качественная? Известный критик Вадим Кожинов оценил явление, копаясь в своей судьбе.
Воспоминания (Вадим Кожинов) :
«Могу вам признаться, что в конце 50-х — начале 60-х годов я был, по сути, очень тесно и дружески связан со многими людьми, которые стали впоследствии диссидентами, эмигрировали из СССР — например, с Андреем Синявским, или Александром Зиновьевым, или с таким ныне почти забытым, а в то время достаточно нашумевшим Борисом Шрагиным, или с Александром Гинзбургом, который потом работал в Париже в газете «Русская мысль», но оказался ненужным, или с Павликом Литвиновым, внуком наркома Литвинова, которого, каюсь, я привел в диссидентское движение. В частности, в моем доме, вернее, между моим домом и домом Гинзбурга делался такой известный журнал «Синтаксис». Конечно, я давно через это перешел и в середине 60-х активно начал сторониться прежней компании. Прежде всего потому, что понял: все так называемое диссидентство — это «борьба против», в которой обычно нет никакого «за». А бороться нужно только «за». Это не значит, будто ничему не следует противостоять, но делать это нужно только ради какой-то положительной программы. А когда я начал разбираться, начал спрашивать у людей этого круга, чего они, собственно, хотят, если придут к власти,всякий раз слышал в ответ или что-то совершенно неопределенное, или откровенную ерунду».
Успех диссидентствующих был вялый и тленный. Массы не знали героев-»сопротивленцев», за исключением больших имен Сахарова и Солженицына. Да и сами герои не тянули на Чаадаевых, Герценых, Огаревых, Мартовых или Ульяновых эпохи позднего советского социализма. Скорее это был материал для западных менеджеров идеологических войн. А тогдашняя духовная жизнь в СССР шумела вне их круга. И к ее ярчайшим адептам пытались пробиться наши герои. Но на пути почему-то всегда оказывалось Пятое управление.
В той неподпольной духовной жизни были свои авторитеты: Ильенков, Лосев, Мамардашвили, Бахтин, Лихачев, Аверинцев, Гулыга, Лотман, Леонов. У них тоже были непростые отношения с властью и в прошлом и в том настоящем, некоторые в 30-е годы и лагерям отдали часть жизни. А у кого из думающих и талантливых отношения эти были легкие? Но то, что творчество этих интеллектуалов стало вершиной общественной мысли, понимали и в Пятом управлении, и среди диссидентствующей публики. Поэтому и задача стояла отделить эту публику от этих вершин, не дать примазаться, не дать опошлить вершины.
В начале 80-х диссидентское подполье было фактически разгромлено КГБ. В какой-то мере это признают сами диссиденты. Но интересны объяснения.
Свидетельство (Людмила Алексеева, диссидент в СССР, после эмиграции — в США, историк) :
«Вследствие обрушившихся на него репрессий правозащитное движение перестало существовать в том виде, каким оно было в 1976-1979 годы. Тогда его опорными пунктами были открытые ассоциации, затем разрушенные репрессиями. Более того, к 1982 году перестал существовать в прежнем виде тот московский круг, который был зародышем правозащитного движения и стал его ядром в 1970-е годы — его тоже разрушили аресты и выталкивания в эмиграцию... Разрушение этого круга — болезненно чувствительная потеря не только для движения за права человека, но для всех течений инакомыслия в Советском Союзе, так как именно этот круг способствовал их консолидации, его влияние помогло им сплотиться под хельсинкским флагом и приобрести международную известность. К 1982 году этот круг перестал существовать как целое, сохранились лишь его осколки. Критики правозащитного движения часто указывали как на его основной недостаток на отсутствие организационных рамок и структуры подчинения. В годы активизации движения это действительно отрицательно сказывалось на его возможностях. Но при разгроме ядра именно это сделало движение неистребимым и при снижении активности работы все-таки обеспечило выполнение его функций».
Но трудно говорить о функциях, когда разгромлены «ядро», «центры», «структура», «московский круг», некие группы. Бобков как глава Пятого управления выбрал такую стратегию, которая привела не только к опустошению подполья, но и лишила его перспективы на ближайшие годы. И по времени это удивительным образом совпало с теми оперативными действиями, которые парализовали усилия посольской резидентуры ЦРУ в Москве, отличавшейся тогда настырностью в плетении подпольных комбинаций в сфере, подконтрольной Пятому управлению. Такого поведения от резидентуры требовал директор ЦРУ Уильям Кейси, который как истинный американский менеджер страстно добивался выполнения директивы президента Рейгана о сокрушении «империи зла».
Свидетельство (Василий Аксенов, в начале восьмидесятых годов выехал из СССР, живет в США) :
«Я читал книгу Бобкова (»КГБ и власть». — Э. М.)... Там много лжи, но нет ответа на интересующий меня вопрос: кому пришла идея отсылать диссидентов не на восток, в ГУЛАГ, а на Запад?.. Может, Андропов все придумал? Или Бобков? Идея, бесспорно, нетривиальная: чем в лагерях гнобить, пусть катятся на Запад и пропадают там. В КГБ были абсолютно уверены, что нам не выжить, не выстоять. Как показывает время, товарищи просчитались. Да, мы не стали властителями дум за рубежом, но и не растворились в безвестности».
На Западе не стали властителями дум. А в России? Когда пришла пора перестройки и Горбачев открыл дорогу в царство санкционированной гласности и демократии, выпустил «политических» из мест заключения, то не бойцы диссидентствующего подполья возглавили инициативные группы по реорганизации политической власти, по оттеснению коммунистической партии на политическую обочину. Энтузиастов из народа повели активисты из управленческой номенклатуры, из фрондирующих интеллигентских кругов, в свое время записавшиеся в коммунисты. Вспомним имена Гавриила Попова, Анатолия Собчака, Юрия Афанасьева, Сергея Станкевича, Геннадия Бурбулиса, Анатолия Чубайса, Юрия Рыжова, Михаила Полторанина, Виталия Коротича, Егора Яковлева, Сергея Шахрая. Все они до горбачевской перестройки — примерные функционеры системы, правда, с двойственной моралью.
Не так было в союзных республиках. Народные фронты и новые партии, что там возникли с легкой руки секретарей кремлевского ЦК Михаила Горбачева и Александра Яковлева, как правило, возглавляли хорошо знакомые Пятому управлению сопротивленцы-диссиденты. Яркие случаи: Звиад Гамсахурдия в Грузии, Вячеслав Чорновил на Украине, Абульфаз Эльчибей в Азербайджане. Почему они? Потому что были националистами, а народные фронты и партии, ведомые ими, оказались националистическими образованиями и вели дело на отделение от России, на выход из СССР. Местный народ с интересом наблюдал, как коммунистические лидеры и интеллигентствующая элита, служившие Москве, сникли под агрессивным напором националистов и потеряли шансы остаться у власти или прийти в нее.