Первые ценители

Первые ценители

В этот период, с 1904 по 1907 год, пока Пикассо всецело зависел от маршанов с Монмартра, он лишь изредка напрямую общался с настоящими ценителями живописи. Их приводили к нему Аполлинер или Макс Жакоб, либо направляли коллеги, например всегда охотно помогавший Матисс. С первых дней к Пикассо приходило гораздо больше ценителей живописи, чем принято считать. Если перечислить только тех, кто имел дело с художниками Холма, надо в первую очередь назвать Марселя Самба, депутата-социалиста от XVIII, то есть Монмартрского округа. Женившись на Жоржетте Агют, в прошлом ученице Постава Моро, работавшей в манере фовистов, под влиянием жены он развил в себе вкус к живописи авангарда. Как новый и горячий приверженец этой живописи, он безуспешно пытался заинтересовать творчеством независимых художников своих коллег-парламентариев. Увы! Жорес любил только примитивистов, а Марсель Кашен, друживший с Синьяком, проявлял интерес исключительно к неоимпрессионистам.

Чету Самба-Агют хорошо знали в среде художников. Своеобразные Филемон и Бавкида «Прекрасной эпохи», они никогда не расставались. Чтобы поддерживать общие духовные интересы, Жоржетта Агют читала те же книги и журналы, что и муж. Она ходила с ним на собрания и митинги, сопровождала его и тогда, когда он стал министром труда в 1916 году; она ждала его в приемной, пока заседал кабинет министров, или в машине у дверей министерства.

Финал этой супружеской идиллии трагичен. Марсель Самба внезапно скончался от сердечного приступа в сентябре 1922 года. Не проливая слез, Жоржетта Агют привела в порядок дела, оформила завещание, попрощалась с матерью и покончила с собой выстрелом из револьвера. Сия античная развязка буквально потрясла общественность послевоенной поры.

Коллекцию картин, которую они собирали вместе с мужем, Жоржетта Агют завещала государству. От этих картин отказался Люксембургский дворец, в нем тогда еще только зарождался Музей современного искусства, и они могли рассеяться по белу свету, если бы их не согласился принять музей в Гренобле. Благодаря коллекции Самба этот заштатный музей сделался одним из самых богатых музеев нового искусства Франции межвоенного периода.

Еще один ценитель, чье имя удержалось в рассказах, папаша Анжел и, был слепым! В прошлом стряпчий, этот тщедушный старичок с семенящей походкой обходил мастерские Холма. Он жил по соседству от Макса Жакоба в небольшой, захламленной, как лавка старьевщика, мастерской на улице Габриэль. Большая часть его пенсии шла на покупку картин; не видя их, он выбирал фантастически точно. Положив руку на плечо служившей ему поводырем девочки, он обходил художников, и девочка описывала ему, что изображено на предлагаемой картине. Опираясь на собственный опыт, когда он был еще зрячим, по объяснениям девочки папаша Анжели делал выбор. Самое поразительное, что продавцы предлагали ему картины только высокого качества; они считали делом чести не подсовывать ему мазню.

Страсть папаши Леона не была бескорыстной. Он не ошибался, когда говорил, что среди художников Холма многие выйдут в люди и станут знаменитыми. В результате в один прекрасный день он оказался обладателем бесценной коллекции. Точность его рас-счета — увы! — нарушила война 1914–1918 годов. Видя, что инфляция пожирает его сбережения, папаша Анжели был вынужден продать Модильяни и Утрилло. Умер он в 1921 году почти нищим. Еще несколько лет, и он стал бы миллионером.

А для Пикассо и других художников-авангардистов голодные времена кончились с появлением на Холме богатых коллекционеров с современными вкусами: Ивана Морозова и Сергея Щукина из России[43] и американцев — Гертруды и Лео Стайнов.

Иван Морозов, богач, владевший ткацкими фабриками, король текстильной промышленности — 15 тысяч рабочих — в первую очередь интересовался импрессионистами, Сезанном, Гогеном. Покупал он и набидов, в частности Боннара и Мориса Дени, заказывая им большие полотна. После 1908 года Морозов купил у Воллара несколько работ Пикассо, в том числе «Арлекин и его подруга» и знаменитый «Портрет Амбруаза Воллара», который тот ему охотно продал. В семье Морозовых оригиналов хватало. Воллар в своих мемуарах рассказывает, как во время застольной беседы младший брат коллекционера, случайно увидев револьвер, беззаботно произнес: «А что, если мне покончить с собой?» Поднеся дуло к виску, он разможжил себе череп. Было ли так на самом деле?