Вкусы бедноты

Вкусы бедноты

Холм изобиловал ресторанчиками, потому что вокруг жили писатели и художники, не привыкшие готовить дома, тем более в таких неблагоустроенных мастерских, где они обитали. Как бывало приятно после трудового дня у мольберта или над листом бумаги встретиться с друзьями в голубоватом «амбре», аппетитно струящемся с кухни!

Цены были вполне умеренные, хотя приготовление пищи еще не поставлено на поток: «бифштекс, жареная картошка, шарлотка и — очень быстро!» Меньше чем за франк можно позволить себе выбрать и насладиться фрикассе из кролика, рагу из белого мяса, тушеным мясом с луком, куском сочной говядины, барашком с фасолью, чечевицей со свининой, котлетами под соусом… Этими рецептами народной кухни теперь могли бы похвастаться многозвездочные рестораны. А цены для нас — несбыточная мечта:

Рыба мерлан 0,30 фр.

Жаркое из баранины с фасолью 0,50 фр.

Сыр 0,10 фр.

Кофе 0, 10 фр.

Во времена Пикассо рестораны на Монмартре делились приблизительно на две категории. Самые скромные: «Матушка Катерина», привлекавшая своих клиентов зеленым садиком, «Матушка Яичница», «Ресторан литературы и искусств», «Ребята с Холма». В любом можно было пообедать дешевле, чем за франк, а кроме того, там подавали и по полпорции (такая система существует в наши дни только в Италии), да еще отпускали готовые блюда на вынос, чем пользовались работавшие женщины. Клиентура отличалась постоянством, для посетителей на пансионе оставляли не только места, но и кольца с салфеткой. Жак Вийон (настоящее имя Гастон Дюшан) питался таким манером в «Матушке Яичнице». Хозяйке ежемесячно платил его отец, опасаясь, что сынок спустит «жалованье» за один день, а так он был уверен, что при любых неожиданностях богемной жизни сынок не будет скитаться по городу голодным.

Рестораны высшей категории держали цены от 1,5 до 2,5 франков, предлагая порой неслыханную роскошь — обед за 4 франка. Зато в какой разгул могли пускаться богачи! Кнели под соусом Нантуа, утка с апельсином, дорогие вина… К тому же в конце трапезы хозяин от себя подносил рюмочку кальвадоса или особой водки. О, какое было время!

Верней, владелец «Ресторана литературы и искусства», и Азон, хозяин «Ребят с Холма», — действующие лица саги Пикассо, посещавшего эти ресторанчики в свой «розовый период», на подступах к кубизму.

Сначала Верней открыл свое заведение в доме 8 по улице Кавалотти, довольно далеко от «Бато-Лавуар», но зато рядом с ломбардом, где нищие клиенты закладывали свои часы, чтобы пообедать. Поблизости находились «Вилла искусств» и вилла «Фюзен», у Вернена невольно встречались художники разных направлений. Помещение выглядело малопривлекательно: небольшой зал с низкими потолками в сизом облаке дыма от трубок и сигарет, там всегда пахло кухней и дешевым вином. По стенам вплотную друг к другу теснились столики. Сюда довольно часто приходили Пикассо, Аполлинер, Сальмон, Макс Жакоб, Дюлен, Марсель Олен и растворялись среди других клиентов: актеров «Театра бульваров», рабочих со стройки на бульваре Клиши, извозчиков… Все жаловались на однообразие меню. Верней не утруждал свое воображение какими-либо новшествами. Некоторое время к нему приходил обедать Макс Жакоб, и когда тому надоедали эти «фиксированные цены», Верней придумывал особую систему, и посетители слышали распоряжения хозяина: «Кусочек кролика вместо овощей — мсье Максу!», «Стаканчик бургундского вместо супа — мсье Максу! Живо!»

Понимание, которое Макс здесь встречал, не помешало ему, забыв всякую благодарность, сочинить злое четверостишие:

Я б к Вернену не ходил,

Но приходится.

Рюмки очень там малы,

Да и сыр расходится.

Чаще всего художники-кубисты ходили к Азону. Его «Ребята с Холма» располагались на углу улицы Труа Фрер у самого входа в «Бато-Лавуар». Как и Верней, Азон был родом из Оверна и хорошо относился к своим клиентам-неудачникам. Он не сомневался, что их ожидает слава и они еще принесут ему богатство. Посетителям, которых беспокоил шум Пикассо и его компании, он объяснял: «Это кубисты! О них вы еще услышите!» И он оказался недалек от истины, однако успел разориться раньше, чем к кубистам пришел успех. Его погубили злостные неплательщики, такие, как Хуан Грис. Некоторые бродяги отличались таким нахальством, что считали естественным питаться бесплатно. Привык к этому и Модильяни. Северини вспоминает, как он с ним обедал[38], правда, это произошло случайно, никто никого не приглашал. Придя к Джино Бальдо в итальянское бистро, а их было много на Монмартре, причем некоторые, вроде «Кукушки» на площади Кальвер, имели неплохую репутацию, Северини увидел, как по склону спускается Модильяни.

«В общем-то, он меня увидел первым, когда же я в свою очередь посмотрел на него, то перехватил взгляд человека, наблюдающего за теми, кто ест… Взгляд человека, который хотел бы пообедать, но не может…

Я бы и без того пригласил Модильяни — в другой раз, но тут я был с друзьями — приятелем и его женой.

Итак, нас в этот вечер оказалось четверо, кто покусился на благородство хозяина, моего земляка. Благородство, конечно, относительное. Хозяин был человек злой, без чувства юмора, сговориться с ним было нелегко. Он разрешал питаться в кредит, но только мне одному. Поэтому предвидеть его реакцию в момент предъявления счета я, конечно, не мог…

Помнится, Модильяни заказал закуску, кролика и что-то на десерт. Я попросил графин красного вина. Перед десертом Модильяни, верно, оценивший ситуацию, подсунул мне под столом шарик гашиша, желая меня взбодрить. Он проглотил такой же.

Чтобы гашиш скорее подействовал, я заказал кофе, который итальянцы искусно готовят даже в простых забегаловках.

Гашиш подействовал сильнее, чем мы ожидали. Заливаясь смехом, я предложил хозяину записать все на мой счет, и без того уже весьма солидный.

Его ярость была неописуема.

„Вон отсюда, банда мошенников! Стоило бы вызвать полицию!

Не знаю, что меня удерживает! Из-за таких, как вы, господин Северини, здесь не любят иностранцев. Таких, как вы, надо высылать!“

Театральным жестом хозяин распахнул дверь: „Чтобы ноги вашей здесь больше не было!“

И все-таки обед был отличным».

К Азону ходили все знаменитости кубизма. За его столиками Пикассо, Дерен, Брак, Хуан Грис, Аполлинер, Пренсе, Вламинк, а то и Матисс, изредка поднимавшийся на Монмартр, излагали свои теории или вступали в спор. Эдмон Эзе, присутствовавший при таких беседах, передает одну историю, услышанную у Азона.

«Знаете, кто придумал кубизм? Андре Юттер, посмотрев на картину Пренсе.

Однажды Пренсе решил сделать портрет Сюзанны Валадон, используя геометрические фигуры: два треугольника вместо волос (тогда волосы носили на прямой пробор), ромб на месте рта, и тому подобное.

Юттер взял портрет, посмотрел и с чутьем охотничьей собаки произнес: „Это неплохо, но это чертеж. Чтобы это стало картиной, надо добавить тени“.

Он обмакнул палец в кофе и наложил темные пятна, исправив работу Пренсе. Тот спросил его: „Откуда у тебя падает свет?“ „Вот отсюда“, — ответил Юттер, поставив точку между двумя кофейными мазками».

Конечно, это байки художников, но и они представляют интерес, потому что демонстрируют, какое любопытство возбуждал кубизм при рождении. В 1908–1909 годах о нем горячо спорили не только у Азона.

С 1907 года, благодаря ценителям искусства из России и Америки, в «Бато-Лавуар» потекли денежки. Пикассо с Фернандой начали ходить в рестораны получше и подороже, чем у Вернена и Азона. Кухня там не отличалась изысканностью, но все-таки была более разнообразна. Например, в «Старом шале» у Адель, по субботам предлагавшей праздничный обед за 2,5 франка, включая вино и ликер, или в «Доброй Франкетте», где долго помнили Ван Гога, или в «Девэ», куда ходили Мак-Орлан и Жан Риктюс. Большой любитель поесть, хотя не слишком избалованный, Аполлинер приводил сюда своих друзей, любезно позволяя им платить по счету; Фернанде очень нравилось посещать эти «шикарные» рестораны, здесь можно было всласть демонстрировать свои шляпки. Пикассо, довольно равнодушный к еде, предпочитая всем поварским изыскам испанские сильно перченные сосиски с помидорами, ходил туда из-за Фернанды и ради того, чтобы иметь возможность поболтать с друзьями о живописи.

В Аполлинера еды влезало, как в бездонную бочку. Шагал с ужасом вспоминал, как обедал с ним на Монпарнасе у Бати. «В бокале плескалось вино, челюсти перемалывали мясо»[39], — писал он в своих воспоминаниях. Для подтверждения вспомним рассказ Вламинка о соревнованиях в еде — ужас Шагала, видимо, неподделен, ведь он, как и Пикассо, оставался нетребовательным к пище, с той, пожалуй, разницей, что сосискам предпочитал селедку и черный хлеб.