9.1. Разграбление двух архивов

9.1. Разграбление двух архивов

Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее ж недр.

А. П. Чехов

Не теряйте отчаяния.

Н. Пунин

Судьба Н. Н. Пунина была страшной. В 1949 г. его арестовали «всерьез». С. Михайловский пишет, что последним, кто его видел, оказалась А.А657. А прощанием с ушедшим звучат ее стихи:

И сердце то уже не отзовется

На голос мой, ликуя и скорбя.

Все кончено. И песнь моя несется

В пустую ночь, где нет тебя.

Забыла ли все А.А., простила ли? Странно, но во всей статье Михайловского нет и упоминания о том, что он был... мужем А.А. О ней биограф Пунина вспоминает, лишь говоря о событиях 1941 г., связанных с эвакуацией в Ташкент. Туда же, позднее, приехали Пунины с тяжело больным Н. Н. Ахматова встречала их на вокзале. Они не виделись полгода, но свидание оказалось недолгим.

Уйдя из жизни, Н. Пунин не оставил в покое Л.Н. Пунинские родственники напомнили ему о себе сразу после смерти А.А. Надо пояснить, кто они: Ирина Николаевна – дочь Н. Н. Пунина, и Анна Каминская – внучка. Об этой, по мрачной шутке М. Ардова, «пунической войне», можно судить, вспоминая очень эмоциональные рассказы самого Л.Н., или по очень обстоятельной статье профессора Ю. К. Толстого в журнале «Правоведение»658.

Л.Н. вспоминал, что они с матерью задолго до ссоры договорились, что весь ее архив перейдет в Пушкинский Дом. Это исходное положение для нас при оценке всего, что произошло дальше. Вместе с тем оно должно было быть основным для всех остальных (включая и юридические инстанции), но этого не произошло. С обидой Л.Н. говорил о мощных организациях – Союзе писателей СССР и Академии наук СССР, которые должны были бы его поддержать, но уклонились.

А атаковали его как раз те люди, которые должны были бы помочь и поддержать: Ардов-младший и еще более резко, если верить устным воспоминаниям самого Л.Н., Ардов-старший. Логика была малопонятной. М. Ардов (т. е. Ардов-младший) вспоминал об этом так: «Почти все друзья Анны Андреевны выступили на его стороне», но... «сам факт этого суда повлиял на меня очень сильно и в конце концов отбил охоту тесно общаться с Гумилевым»659.

Здесь нелогично все, особенно если прочитать следующую фразу воспоминаний М. Ардова: «В этом деле он (Л.Н.) действовал как-то странно, в течение продолжительного времени никаких шагов не предпринимал, в результате почти все бумаги Ахматовой были Луниными распроданы и оптом, и в розницу – и в государственные архивы, и частным лицам». Значит, Л.Н. был виноват лишь в том, что поздно спохватился? Но ведь легко понять, что при его сложных, очень сложных (мягко выражаясь) отношениях с матерью все последние годы ее жизни не так просто было ему решиться на подобный шаг. Хорошо зная Л.Н., я мог бы удивляться отнюдь не тому, что он сделал это с опозданием, а тому, что нашел в себе силы это сделать вообще. Но это было необходимо.

«Ардовская логика» почему-то оказалась заразительной. Ее разделила и большая приятельница А.А. – Ольга Берггольц, помогавшая ей в самые трудные годы, и Павел Лукницкий, знавший Л.Н. еще в 20-е гг., когда тот был мальчишкой. Лев Николаевич потом обижался, что П. Лукницкий говорил с ним о суде «тоном следователя». А ведь это был один из самых близких ему людей в 20-х гг.. Позицию Ардовых разделяла и знакомая Л.Н. по Эрмитажу – И. Немилова.

Если коснуться формальной стороны дела, то дело обстояло так: когда Л.Н. был арестован второй раз, а имя самой А.А. фактически находилось под запретом, а средства к существованию добывались с огромным трудом и нерегулярно, А.А., боясь, что после ее смерти рукописи попадут в чужие руки, составила завещание в пользу Пуниной и ее дочери Каминской. После 1953 г. возникла другая ситуация: Л.Н. был реабилитирован (1956 г.), возвратился в Ленинград. Ахматова аннулирует сделанное ранее завещание, считая, что сын – ее единственный наследник. Отношения ее со Львом в последние годы жизни в этом ничего не меняют, поскольку и отношения с Пуниной и Каминской были отнюдь не безоблачны. «Ухаживать за А.А. было некому. Пунина и Каминская, – пишет очень осторожный Ю. К. Толстой, – тяготятся уходом за ней... Ахматова мотается по друзьям и знакомым»660. Да и у самой А.А. искренне прорывалось: «Ирочка и Аничка никогда не помнят ничего, что меня касается. Они хотят жить так, будто меня не существует на свете. И это им удается вир-ту-о-зно!»661 Это было сказано в 1965 г.

Еще резче оценивала ситуацию Лидия Чуковская, боготворившая А.А.: «Хотя в Ленинграде Союз писателей в писательском доме предоставил квартиру Ахматовой (не Луниным), они, живя с нею, не считают себя обязанными создавать в этой квартире быт по ее образу и подобию, быт, соответствующий ее работе, ее болезни, ее праву, ее привычкам. Сколько бы они ни усердствовали, выдавая себя всюду за «семью Ахматовой» – это ложь. Никакая они не семья»662. Яснее не скажешь.

Хорошо знавшая обстановку в семье Н. Н. Пунина при его жизни (30-е гг.) Э. Герштейн отмечала, что у его бывшей жены и дочери-подростка пренебрежение к литературному имени Анны Ахматовой было вполне искренним. Герштейн рассказывает об одном характерном эпизоде: «Когда в Ленинград приехала из Америки «Синяя звезда» Н. Гумилева663, она позвонила Ахматовой, но не застала ее дома. Она просила передать Анне Андреевне, что просит встречи с ней. Никто из Луниных не сказал об этом Ахматовой ни слова. Так она и не встретилась с женщиной, внушившей Гумилеву его великую любовь. Анна Андреевна рассказывала об этом несостоявшемся свидании почти со слезами на глазах664.

Трагедия состояла в том, что после смерти А.А. весь архив оказался в руках Пуниной и Каминской, проживавших в одной квартире с Ахматовой. Более того, как пишет Ю. К. Толстой, в последние годы жизни Ахматова, будучи человеком щедрым по натуре и получая крупные литературные гонорары, фактически содержала Каминскую, а частично и Лунину665. Последние никак не хотели терять источник дохода: только теперь им была не сама А.А., а ее архив, в который они вцепились мертвой хваткой. Люди, хорошо их знавшие, рассказывали, что транспортировка всех бумаг А.А. в Москву (куда неизвестно) была ими проведена в первую ночь после ее смерти.

Л.Н. действовал строго по завещанию: ясное дело, надо отдать все в Пушкинский дом, как велела матушка. Уже в июне 1966 г. (т.е. через 3,5 месяца после смерти А.А.) он оформил договор с Пушкинским Домом, по которому продаст все рукописи, переписку и иконографический материал, принадлежавшие А.А. ко дню ее смерти, за... 100 рублей, т.е., как показал потом член Комиссии по литературному наследству А.А.666 – академик В. М. Жирмунский, фактически безвозмездно! Сумма в 100 рублей была проставлена, как пояснял Ю. К. Толстой, для того, чтобы придать договору видимость сделки.

Комиссия признала необходимым в кратчайший срок осуществить выявление материалов архива А. Ахматовой и подготовить передачу всех этих материалов в Пушкинский Дом. Это решение было принято Комиссией единогласно, за него (парадокс!) голосовала и И. Пунина. В какой-то момент могло показаться, что все в порядке, тем более что Л. Гумилев в сентябре 1966 г. получил в нотариальной конторе, как и положено, свидетельство о праве на наследство.

Прошло всего несколько дней и выяснилось, что И. Пунина уже продала часть архива А. Ахматовой, но отнюдь не в Пушкинский Дом, а в Публичную библиотеку им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Мотив был смехотворен: устное согласие Л.Н. на такую передачу. На это «устное согласие» ссылались в дальнейшем и И. Н. Пунина, и А. Каминская, а также Мыльников – зав. отделом рукописей Публички. Никак не хотели наследники Пунина расставаться с доходом667. Возмущенный Л.Н. пишет письмо А.А. Суркову, в котором называет И. Лунину «соседка моей матери», кипятится, предвидит, что начнется «спекуляция автографами», пишет, что личные отношения с И. Н. Пуниной прервал», но все это было безрезультатно668.

О том, как все это смотрелось со стороны, свидетельствует запись впечатлений о грабеже, сделанная В. Н. Абросовым. «Время действия – 20 декабря 1966. Место действия – Московский проспект. В 13 ч. 30 минут в моем присутствии на квартиру к Л. Н. Гумилеву пришла И. Н. Пунина. За полчаса перед этим для встречи с ней сюда же явился ее зять Леня. Содержание двухчасовой беседы вкратце излагаю здесь. Л. Н. Гумилев спросил: чем я обязан визиту? Ирина Николаевна ответила: я намерена узнать, что ты хочешь предпринять в отношении архива Анны Андреевны Ахматовой? Лев Николаевич ответил: решительно ничего! Я право собственности за мизерную сумму передал Пушкинскому Дому. Законным владельцем архива теперь является Пушкинский Дом. От меня теперь ничего не зависит. И ничего предпринимать я не буду. Я считаю, что архив мамы должен храниться в одном месте и не может быть предметом торга – кто больше даст? Поскольку я не являюсь владельцем больше, то теперь дело Пушкинского Дома, – согласно переданному мною праву, – собрать архив в одно место. Ирина Николаевна отвечала: Лёва, от тебя многое зависит! Лев Николаевич возражал, указывая, что передача прав означает, что весь архив должен находиться там, куда он его передал. Ирина Николаевна возражала, указывая, что есть закон, запрещающий передачу материалов из одного архива в другой. Лев Николаевич отметил, что И. Н. не имела права распоряжаться судьбой архива, ей не принадлежащего. Ирина Николаевна заявила, что она заботилась единственно о том, чтобы архив Анны Андреевны попал в надежное место. Пушкинский Дом она таковым не считает. Лев Николаевич задал вопрос: как ты объяснишь то, что за архив А.А. взяли деньги? Ирина Николаевна ответила, что она взяла деньги не за архив, а за работу по приведению его в порядок. Л.Н. заметил: «но тебе платили по фонду для приобретений, а не из фонда зарплаты». Ирина Николаевна несколько смутилась. Затем разговор перешел к воспоминаниям о совместной жизни на Фонтанке и на ул. Кр. Конницы. И. Н. обратила внимание, что Анна Андреевна очень любила Аничку Каминскую и неоднократно говорила, что думает на нее оставить часть своего достояния. Лев Николаевич ответил: «Но не оставила». Ирина Николаевна заметила, что Л.Н. вырос в семье ее отца, должен не забывать это и должен помочь и помогать Аничке. Лев Николаевич отвечал, что он ни Н. Н. Лунину, ни И. Н. Пуниной, ни Аничке Каминской ни в чем себя обязанным не считает. Единственно к кому он сохранил глубокое уважение и благодарность, это к первой жене профессора Н. Пунина – Анне Евгеньевне Арене.

По моему мнению, все действия Ирины Николаевны направлены на то, чтобы получить деньги. Продажа части архива и передача И. Н. Пуниной его по частям в Публичную библиотеку и в ЦГАЛИ свидетельствуют не о заботе о собрании архива, а о его использовании в личных интересах. С 1945 г. я часто бывал у Л. Н. Гумилева и А. А. Ахматовой, и мне известно, что они жили своей семьей отдельно от семьи профессора Н. Н. Пунина. Претензия И. Н. Пуниной на право распоряжаться литературным архивом Анны Андреевны не имеет никаких оснований. Не являясь наследницей А. А. Ахматовой, Ирина Николаевна не имела права ни на продажу архива, ни на определение его по своему усмотрению в какой-либо архив. Отношения между семьей Н. Н. Пунина и А. А. Ахматовой были холодными и основывались на денежном расчете. Составлено 20 декабря в 23 часа по памяти. В. Абросов. Абросов Василий Никифорович, г. Великие Луки, ул. Сиповского, д. 54, кв. 1»,

Дело тянулось вплоть до 1969 г. На суде Л.Н. заверял: «Я не давал согласия ни устно, ни письменно на передачу архива Ахматовой в Публичную библиотеку». Это подтверждали такие свидетели, как академик В. М. Жирмунский, хорошо знавшие А.А., – Н. И. Харджиев, Эмма Герштейн, и, наконец, М.Ардов, который все-таки выступил «за правду».

В начале 1967 г. состоялось соглашение между ЦГАЛИ (куда предприимчивые «наследницы» сплавили другую часть архива А.А.) и Пуниной о продаже архива за 4500 рублей – заметную тогда сумму. Соглашение между ЦГАЛИ и И. Пуниной еще можно как-то понять, ведь упомянутый архив находится в Москве, там могли чего-то не знать. Но тогда же, в январе 1967 г., Народный суд в Ленинграде отказал Пушкинскому Дому в приеме искового заявления. Логика была весьма сомнительной: раз И. Пунина передала часть архива в государственное,учреждение, значит... дело суду неподсудно. Не дожидаясь судебного решения, Публичка перевела сутяжницам еще 2071 рубль сверх ранее выплаченных 1247 рублей. Тем временем судебная волокита продолжалась: Ленгорсуд снова направил дело туда, где оно уже разбиралось; но через некоторое время оно опять вернулось в Ленинград.

В 1968 г. председатель Комиссии Алексей Сурков (и здесь понятна обида Л.Н. на СП СССР!) вяло комментировал происходящее: да, Комиссия решила все передать в Пушкинский Дом, но «случилось так, что И. Н. Лунина... начала распоряжаться материалами поэтессы по своему усмотрению»669.

В 1969 году Л.Н., понимая, что основная несправедливость уже свершилась, просил признать за ним право на собственность хотя бы на мемориальные вещи А.А., находящиеся у Пуниной, и обязать ее вернуть эти вещи. Подчеркиваю, речь шла не о каких-то материальных ценностях, а об альбоме «Князь Долгорукий» со стихами А.А.670, но без успеха.

Все свидетели подчеркивали: нельзя расчленять архив А.А., но это уже было сделано. Все они указывали: если А.А. дарила кому-то что-либо из своего литературного наследства, то только с дарственной надписью. Между тем ни на одной из тетрадей, переданных Пуниной в ЦГАЛИ, дарственных надписей не было. Но и это проигнорировали. Наконец в том же 1969 г. вдруг последовало положительное для Л.Н. решение Ленгорсуда, но снова пошли кассационные жалобы Пуниной, Каминской, Публички и ЦГАЛИ.

Мы уже называли имена свидетелей, выступавших за Л.Н. Это – авторитетные люди; каждый из них знал А.А., знал и ее волю. А кто же выступал на стороне Пуниной и К?? Может быть, еще более авторитетные свидетели или инстанции? Ю. К. Толстой, основательно проштудировавший все перипетии дела от начала и до конца, называет лишь две фамилии, абсолютно никому не известные – Шейн и Люш671. Кассационные жалобы этих неизвестных людей сработали; здравый смысл, правда и порядочность – все это не играло никакой роли. Верховный суд РСФСР согласился с ответчиками и отказался от взыскания с Пуниной полученных ею сумм – более 7800 рублей. Дело, конечно, не в деньгах. Почему Верховный суд принял такое решение? На этот вопрос нет ответа ни в законе страны, ни в комментариях опытного юриста. Судья Ленгорсуда по завершении дела сказала Л.Н.: «Все это – обычное невезение Н. Гумилева, А. Ахматовой и Ваше». Осталось добавить: «И проклятие Н. Н.». Да, дело не в деньгах и даже не в попранной справедливости, а в последствиях.

Конец 90-х, с позорного процесса прошло 30 лет, но проклятие Н. Пунина приходит издалека, опять же, видимо, через него самого. «Новая газета» сообщила: «В городе Турине увидели свет 23 записные книжки Анны Ахматовой. Все ее сохранившиеся черновые записи 1958-го по 1966 год. Это совместная работа Российского государственного архива литературы и искусства и итальянского издательства. Из всего тиража на родину поэта прибыла одна тысяча экземпляров книги»672. Почему в Турине, а не в Петербурге или Москве, и почему нам на всю страну «выдают» всего тысячу?

Незадолго перед этим вышел третий том воспоминаний Л. Чуковской. Там есть любопытная фотография «Анна Ахматова и Аня Каминская в Оксфорде, 1965 г.»673. Царственная, божественная А.А. больна, это очевидно, и все-таки она действительно «великая княгиня поэзии», как написал потом Ганс Вернер Рихтер. Тут же видим «придворную даму» – Анну Каминскую. С фотографии на нас смотрит ее хитроватое личико; она держит Анну Ахматову под руку, крепко держит674.

Ясного ответа насчет туринского издания в мемуарах Лидии Чуковской искать бесполезно. В 1964 г., когда А.А. ездила в Рим и Таормину, все записки Л. Чуковской уже переполнены другим героем – идет «дело Бродского». Не будем поэтому гадать и приписывать внучке Н. Пунина какие-либо «операции» в Англии или тем более Италии (была ли она там вообще?): при живой А.А. «загнать» ее записные книжки на Запад было явно невозможно. А после смерти?

Судья из Ленгорсуда была права, когда сказала о невезении Гумилевых. Не повезло и архиву Н. С. Гумилева, это открылось совсем недавно. Редактор журнала «Знамя», жалуясь на нищенский уровень подписки на 1998 г. (десяток тысяч!), рассказал о публикациях и портфеле редакции, задавая вопрос: «Неужели все это никому не нужно?» А среди «всего этого» – книга 92-летней Эммы Герштейн «Надежда Яковлевна», где с шокирующей прямотой и бесстрашием рассказывается о сложном клубке, в который сплелись личные и творческие отношения Осипа и Надежды Мандельштам, Анны Ахматовой, Марии Петровых, других культовых фигур предвоенного десятилетия»675. Оказывается, десяток лет назад известная нам Эмма Герштейн опубликовала часть этой книги за рубежом, в Париже676. В ней и содержится страшная правда об архиве Н. Гумилева.

В 1936 г. А.А. встретила в Воронеже у Мандельштамов Сергея Рудакова, работавшего над автокомментарием Мандельштама к его уже вышедшим книгам. Встретила и открыла в нем страстного почитателя Гумилева к тому же текстолога, стиховеда и поэта. Она предоставила ему для работы часть своего гумилевского архива. В Ленинграде до самой войны А.А. нередко виделась с Рудаковым. 28 мая 1940 г. она подарила ему «Из шести книг» с надписью: «Сергею Борисовичу Рудакову на память. А. Ахматова». Герштейн пишет, что ей неизвестно, когда именно Ахматова передала ему архив Гумилева677. Упрекать А.А. в этом было бы нечестно, особенно если это сделано в «смутные годы» после 1938 г. – ареста Л.Н.

В мае 1944 г. С.Рудаков погиб на фронте. Осталась Лина Самойловна Финкельштейн, его вдова. Она вернулась в Ленинград в 1944 г., тогда же, когда и А.А. Тут начинается гнусная история лжи, умолчаний и предательства. Рассмотрим эпизоды этой истории по порядку.

Эпизод № 1: Вскоре после возвращения Лина Самойловна встретила А.А. на концерте в Филармонии, подошла к ней в антракте и прошептала: «Все цело»678. Эпизод, видимо, достоверен, т. к. о нем Герштейн рассказала сама А.А.

Эпизод № 2: В конце 1945 г. они встретились вновь (это установлено точно по подаренному вдове журналу «Ленинград» № 1–2 за 1946 г.). Э. Герштейн пишет, что говорилось об архиве Гумилева – ей неизвестно, но с обоюдного согласия он остался у вдовы Рудакова679. Странный эпизод, ибо в конце 1945 г. А.А. находилась в зените славы, ее печатали, она была спокойнее обычного; Лев вернулся после армии; она могла бы не бояться хранить письма и стихи Н. Гумилева дома. Через год положение изменилось; Лина Самойловна, «психотехник» по специальности, сторонилась уже опальной А.А. и боялась посещений Льва.

Эпизод №3: Как-то Лев, провожая Э. Герштейн на вокзал, заходил вместе с ней за чемоданом на Колокольную, в квартиру, где жила Лина Самойловна. Та в сильном испуге спросила: «Почему он пришел сюда?» Проницательная Эмма писала: «Я предположила, что рукописи Гумилева уже продавались ею (не отсюда ли новая шуба?), а так как совесть ее была нечиста, ей померещилось, что Лёва уже знает об этом»680.

Эпизод № 4: Герштейн вспоминает, что, встретившись с ней весной 1949 г., Лина Самойловна оглушила ее неожиданным известием. Оказывается, произошла досадная ошибка: архива Гумилева у нее нет и не было681. Объяснение было детским: сундук с рукописями стоял в коридоре общей квартиры, она не знала, что там бумаги, а ребятишки... и т. д. Эмма передала этот вздор А.А., которая не могла удержаться от подозрения, что Лина Самойловна торгует письмами и рукописями Гумилева. «Поймите – это золото», – вразумляла А.А. Э. Герштейн682.

Эпизод № 5: «Во всем виновато КГБ!». В 1954 г. Эмма посещает Лину Самойловну в Москве, и та сообщает нечто совсем новое: ее забрали в марте 1945 г. по «еврейскому делу»; просидела она недолго, но зато у нее изъяли все рукописи Мандельштама. И что совсем гадко (если бы арест и конфискация были правдой), она не удосужилась сообщить об этом вдове Мандельштама; не торговала ли и теми рукописями?

Эпизод № 6: 1973 г. «КГБ не виновато». Эмму зовут к тяжело больной Лине Самойловне, которая передает ей бювар с девятью письмами Н. Гумилева, а она отдает их Льву Николаевичу – «законному владельцу»683. Сама больная признается, что обманула ее в 1954 г., на самом деле, она сожгла рукописи Мандельштама, а так «ей все вернули». Об архиве Гумилева Лина Самойловна снова сказала, что больше у нее ничего нет и не было. Неприятно все это читать и цитировать. Трудно сказать, кто из «героев» гнуснее – ответчики в «пунической войне» или вдова Рудакова. Пожалуй, все же вторая; те работали втихую, а эта грабила, распродавала и лгала, лгала...

«Притеснители выходят из ее же недр» – из интеллигенции. Прав был Антон Павлович!.. Впрочем, какая уж это интеллигенция...