ПОПЫТКА ПОРТРЕТА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПОПЫТКА ПОРТРЕТА

Подобное величие его замыслов, такая искусность в их выполнении должны заглушить обычную злопамятность и воздать его памяти похвалы, которых она, безусловно, заслуживает.

Ларошфуко

Все его пороки были пороками, с легкостью заслоненными его великой судьбой, поскольку они являлись пороками, которые могут лишь служить орудием великих добродетелей.

Кардинал де Рец

С расстояния в 360 лет, после стольких поисков, трудов, уточнений, хвалы и критики, можем ли мы наконец понять и описать Ришелье? Судить о человеке за рамками произведения? Хотелось бы попытаться; но понадобится большая смелость, чтобы решить, подобно кардиналу де Рецу, что он «возможно, самый умный человек своего времени» (Клебер Гаэданс). Написанный де Рецем портрет министра-кардинала не имеет ни единой морщины. Это «шедевр глубокой и жестокой психологии». Можно было бы даже добавить: жестокой, но достоверной, а также: жестокой и, однако, восхищенной.

Уже в своих «Мемуарах» будущий автор «Максим», Франсуа де Ларошфуко, хотя и будучи ярым врагом Ришелье, мечется между его осуждением и восхвалением, вспоминая, с одной стороны, «обилие крови», ослабление знати, фискальные налоги, обрушившиеся на народ, а с другой стороны, «взятие Ла-Рошели, укрощение партии гугенотов, ослабление Австрийского дома». В конце концов он предпочел хвалы ругательствам, подтверждая будущую максиму Вовенарга: «Где есть величие, там мы чувствуем его вопреки самим себе».

Рисуя портрет кардинала, де Рец имеет намерение вспомнить в первую очередь происхождение этого великого персонажа: он «имел благородное происхождение». Не таков случай Мазарини или Кольбера. Знатное происхождение Ришелье сокращает дистанцию, отделяющую его от короля, первого дворянина королевства. Сын обладателя голубой ленты[155], он никогда не считался выскочкой. В социальном плане он принадлежал к той знати, которую собирался взнуздать. Будучи дворянином, он знал, что значили в его время честь, влечение к битве, верность, война, дуэль. Связанный через мать с парижской буржуазией, он знал, что такое адвокаты и судьи. В его лице соединились три или четыре активных сословия. Он держал в руках двор и столицу. Он не собирался унижать знать. Он только хотел видеть ее деятельной, верной, дисциплинированной, готовой служить государству.

Вслед за этим де Рец воздает должное живому и рано созревшему уму будущего кардинала: «Искры его заслуг вспыхнули еще в юности», — и рассказывает о его учебе в Сорбонне, впрочем, очень кратко. Он забывает упомянуть о его епископстве в Люсоне, знаменитой речи на собрании Генеральных штатов, эфемерном управленческом опыте во времена Кончини, преданности — с выгодой для себя — королеве-матери. Де Рец полагает, что знает особенности его ума: «В уме он имел силу и живость». Это, очевидно, очень одаренный человек, который все быстро схватывает — слишком быстро, по мнению Людовика XIII, — а затем «принимает окончательное решение».

Ум раздражает дураков. Следует превратить его в инструмент завоевания и прельщения, а не высокомерия и провокации, о чем Его Высокопреосвященство забывает время от времени. Ум государственного человека в первую очередь совпадает со способностью к обобщению (чего не хватало Людовику XV, имевшему ум аналитический, но бюрократический). Но гений Ришелье более полон и тонок: ему приходится без конца, например при руководстве морским и торговым флотом, переходить от анализа к синтезу, а затем от синтеза к анализу. Он занимается этой умственной гимнастикой практически без перерыва и очень часто; это талант, который будет упрочен Кольбером. «Великие люди таковы до мельчайших вещей» (Вовенарг). Ришелье постоянно повторяет известную латинскую пословицу: De minimis non curat praetor[156].

Этот ум вертикального действия отточен опытом, поскольку «великие должности, — уверяет нас Вовенарг, — быстро обучают великие умы». Это подразумевает отсутствие предубеждений; это подразумевает постоянный прагматизм. Никто не был более одаренным и более опытным в этой области, чем министр-кардинал.

Однако ум — это еще не все, к тому же Ришелье в своем «Политическом завещании» предостерегает короля против блистательных и излишне умных офицеров. Государственный человек отличается и благодаря поступкам. Кардинал де Рец говорит о Ришелье: «Он принимал окончательное решение… У него не было ни ума, ни сердца, когда опасность миновала; он не имел ни того, ни другого до нее; можно сказать, он предвидел опасности заранее благодаря своей прозорливости, чтобы преодолеть их благодаря своей твердости». Ришелье ведет себя осторожно, то есть следит за собой и контролирует себя, обуздывая свои реакции торопливого человека, французского дворянина, человека активного. Эта осторожность становится повседневной в его отношениях — также повседневных — с королем. Поскольку все кардинальские планы (подчинение знати, непокорных, усмирение протестантских районов, снижение числа дуэлей, усиление суверенитета, победа над Габсбургами) могут не получиться, быть выполнены не полностью, оказаться неэффективными, без счастливого исхода. Всякий раз сперва приходится убеждать Его Величество в необходимости и срочности каждой инициативы. «Иногда гораздо труднее управлять одним человеком, чем большим народом». Тем более трудно управлять абсолютным монархом, единственное одобрение которого разрешает дела, вершимые от его собственного имени.

Тем не менее де Рец не ограничивается одними восхвалениями. Его портрет Ришелье усеян колкостями: «Он любил славу гораздо больше, чем ему позволяла мораль». Можно констатировать «избыток его амбиций». Он мечтал о народной любви, но не добился ее. «Он слишком легко выходил из себя по пустякам». Творя зло, он творил его по политическим соображениям, полностью отдавая себе в этом отчет. Он был способен на предательство, если этого требовал «великий интерес»: де Рец, разумеется, имеет в виду знаменитый политический переворот, отдаливший Ришелье от королевы-матери.

Однако по двум пунктам портрет министра-кардинала кажется уравновешенным: его жизненный путь и его религия. «Он был подавлен своей властью и королевской пышностью личного величия короля; но он с таким достоинством исполнял свои обязанности, что требовалось быть незаурядным человеком, чтобы, исполняя их, не смешивать добро и зло». Что касается глубины его веры, его морали, его отношений с Церковью, де Рец ничего об этом не пишет или, вернее, довольствуется парфянской стрелой: «Он был достаточно религиозен для этого мира».