Глава 3 ЛЕГЕНДЫ И БЫЛИ СТАРОЙ НОМЕНКЛАТУРЫ

Глава 3

ЛЕГЕНДЫ И БЫЛИ СТАРОЙ НОМЕНКЛАТУРЫ

Бабушкин паспорт

Вот какую удивительную историю поведал кандидат медицинских наук полковник Леонид Колосов.

В начале 90-х годов он был членом президиума Моссовета, как оказалось, последнего созыва.

— Мой дед был потомственным дворянином, его звали Леонидом Александровичем Лениным. У меня до сих пор сохранился его паспорт. Наш род внесен в «Родословную книгу Вологодской губернии». Родоначальником Лениных был енисейский казак Иван Постник. Он командовал отрядом казаков в Восточной Сибири, организовал несколько зимовий, в том числе на реке Лене. За это мой предок и был пожалован дворянством, поместьями в Вологодском крае и фамилией Ленин.

В начале XX столетия судьба нашего рода трагически пересеклась с судьбой Ульянова. Было это так. Брат моего прадеда Николай Ленин умер около девятисотого года, а незадолго до этого его дочь Ольга Николаевна, которая была знакома с Надеждой Крупской, передала паспорт умирающего отца Владимиру Ульянову. Он был ему нужен то ли для подпольной работы, то ли для выезда за границу. В паспорте была подделана дата рождения. С тех пор Владимир Ильич стал печататься под псевдонимом Н. Ленин. Но самое трагическое началось уже после октябрьского переворота. Свидетели всей этой истории фактически были убраны. Уходили они из жизни насильственным путем в одно и то же время: в 18–19-м годах. Мой дед был казнен в октябре 18-го, его двоюродные братья, дети Николая Егоровича, также разделили его судьбу. Род стал хиреть. Хотя все мои тетки и дядья были в культурном и интеллектуальном отношении людьми очень развитыми, они ничего не достигли в смысле какого-то общественного положения. Их дворянское происхождение было непреодолимым препятствием для карьеры. Словом, кто знает, как сложилась бы судьба нашей семьи, да и всей России, если бы моя бабка не передала в свое время чужой паспорт Владимиру Ульянову.

Не могу не привести и письмо, полученное в 1997 году из Киева от кандидата наук Сергея Михайловича Доброхотова. Письмо тоже имеет отношение к ленинской теме.

«Многоуважаемый Н. Зенькович!

С большим интересом прочел вашу книгу „Вожди на мушке“. Очень много документального материала.

Сообщаю вам интересный факт. В Киеве проживает полковник МВД в отставке, который в начале 40-х годов был в охране тюрьмы города Нальчика (Северный Кавказ). Он достоверно подтверждает следующий факт. Весной 1942 г. немецкие войска приближались к Нальчику. В тюрьме этого города находилась Фанни Каплан. Этот полковник (ранее у него был более низкий воинский чин) был командиром охраны, которая доставила группу заключенных и лично Фанни Каплан в Махачкалу, где эта группа была отправлена пароходом в Гурьев.

У меня нет времени заниматься восстановлением этого факта, однако вы можете приехать в Киев и встретиться с этим человеком. Я с ним работал в одной и той же организации, где он был ответственным за гражданскую оборону».

Еще одно свидетельство, что Фанни Каплан, стрелявшая в Ленина, не была казнена спустя три дня после покушения на его жизнь.

Каюсь, что сразу не поехал в Киев. Когда теперь выберусь?

Три отставки Сталина

В горбачевские времена много писали о том, что Сталин утаил от партии знаменитое ленинское «Письмо к съезду», известное как его завещание, в котором Владимир Ильич давал нелестную характеристику Иосифу Виссарионовичу и рекомендовал заменить его на посту Генерального секретаря другим товарищем. Мол, ленинское завещание было предано забвению и речь о нем никогда больше не заводилась.

Но вот стенографический отчет объединенного Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), который проходил 14–23 июля 1926 года. На Пленуме было вновь оглашено то самое письмо Ленина, с которым впервые ознакомились делегаты ХIII съезда в 1924 году.

22 июля по этому поводу выступил Сталин.

— Позвольте сделать несколько замечаний по поводу прочитанного письма, — сказал он. — Какие выводы проистекают из этого письма? Вывод первый — «обдумать» вопрос о перемещении Сталина с поста генсекретаря и заменить другим, с такими же качествами и прочее, но без грубости. Делегации ХIII съезда этот вопрос обсуждали, и я не считаю нескромностью, если сообщу, что все делегации без исключения высказались за обязательное оставление Сталина на посту генсекретаря. У меня имеются здесь эти резолюции, я могу их прочесть, если желаете.

— Не надо, — зашумели в зале.

Сталин продолжил:

— Несмотря на это, непосредственно после ХIII съезда, на первом же Пленуме нашего ЦК, я подал в отставку. Несмотря на мою просьбу об отставке, Пленум решил, и мне припоминается, единогласно, что я должен остаться на посту Генерального секретаря. Что же мне было делать после этого, товарищи? Я человек подневольный и я подчинился решению Пленума. Второй вывод: так как я остаюсь по воле партии на посту генсекретаря, то я обязан был принять все меры к тому, чтобы ликвидировать свою грубость, исправиться.

— И нелояльность, — подсказали из зала.

— И нелояльность, — повторил Сталин.

В его личном фонде хранится письмо от 19 августа 1924 года, адресованное Пленуму ЦК РКП(б). Вот этот текст.

«В Пленум ЦК РКП.

Полуторогодовая совместная работа в Политбюро с тт. Зиновьевым и Каменевым после ухода, а потом и смерти Ленина, сделала для меня совершенно ясной невозможность честной и искренной совместной политической работы с этими товарищами в рамках одной узкой коллегии. Ввиду этого прошу считать меня выбывшим из состава Пол. Бюро ЦК.

Ввиду того, что ген. секретарем не может быть не член Пол. Бюро, прошу считать меня выбывшим из состава Секретариата (и Оргбюро) ЦК.

Прошу дать отпуск для лечения месяца на два.

По истечении срока прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-нибудь за границу на какую-либо невидную работу.

Все эти вопросы просил бы Пленум разрешить в моем отсутствии и без объяснений с моей стороны, ибо считаю вредным для дела дать объяснения, кроме тех замечаний, которые уже даны в первом абзаце этого письма.

Т-ща Куйбышева просил бы раздать членам ЦК копию этого письма.

С ком. прив. И. Сталин.

19. VIII.24 г.

* т. Куйбышев! Я обращаюсь к Вам с этим письмом, а не к секретарям ЦК, потому, что, во-первых, в этом, так сказать, конфликтном деле я не мог обойти ЦКК, во-вторых, секретари не знакомы с обстоятельствами дела, и не хотел я их зря тревожить».

Из выступления Сталина на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК 22 июля 1926 года мы знаем, что его просьба об отставке, поданная 19 августа 1924 года на первом же Пленуме после ХIII съезда, принята не была.

Не удовлетворил Пленум ЦК и вторую просьбу Сталина об отставке. С ней он обратился 27 декабря 1926 года: «В Пленум ЦК (т. Рыкову). Прошу освободить меня от поста генсека ЦК. Заявляю, что не могу больше работать на этом посту, не в силах больше работать на этом посту. И. Сталин. 27. ХII. 26 г.».

Была и третья, совсем уж неизвестная, попытка. Она была предпринята на Пленуме 19 декабря 1927 года. Он состоялся после 18-дневной работы ХV съезда ВКП(б), вошедшего в историю партии как «съезд коллективизации». В день его закрытия предстояло выбрать руководящие органы партии — Политбюро, Секретариат и Генерального секретаря.

Председательствовал глава Совнаркома А. И. Рыков. Он предоставил слово С. В. Косиору, который огласил предполагаемый состав высших органов ВКП(б). На пост Генерального секретаря предлагался Сталин. Но он взял слово и неожиданно для всех попросил освободить его от обязанностей генсека.

— Товарищи! — сказал он. — Уже три года прошу ЦК освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК. Пленум каждый раз мне отказывает. Я допускаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту, как человека более или менее крутого, представляющего известное противоядие против опасностей со стороны оппозиции. Я допускаю, что была необходимость, несмотря на известное письмо товарища Ленина, держать меня на посту генсека. Но теперь эти условия отпали. Отпали, так как оппозиция теперь разбита. Никогда, кажется, оппозиция не терпела такого поражения, ибо она не только разбита, но и исключена из партии. Стало быть, теперь нет налицо тех оснований, которые можно было бы считать правильными, когда пленум отказывался уважить мою просьбу и освободить меня от обязанностей генсека. А между тем у нас имеется указание товарища Ленина, с которым мы не можем не считаться и которое нужно, по-моему, провести в жизнь. Я допускаю, что партия была вынуждена обходить это указание до последнего времени, была вынуждена к этому благодаря известным условиям внутрипартийного развития. Но я повторяю, что эти особые условия отпали теперь и пора, по-моему, принять к руководству указания товарища Ленина. Поэтому прошу Пленум освободить меня от поста Генерального секретаря ЦК. Уверяю вас, товарищи, что партия только выиграет от этого.

Первым откликнулся А. И. Догадов — секретарь ВЦСПС.

— Голосовать без прений! — предложил он.

Наркомвоенмор Клим Ворошилов:

— Предлагаю заслушанное заявление отвергнуть.

Председательствующий Рыков:

— Голосуется без прений. В основу кладется предложение товарища Косиора. Кто за это предложение? Кто против? Кто воздержался? Один. Всеми при одном воздержавшимся отвергнуто предложение товарища Сталина.

Сталин снова попросил слова.

— Тогда я вношу другое предложение, — сказал он. — Может быть, ЦК сочтет целесообразным институт генсека уничтожить. В истории нашей партии были времена, когда у нас такого поста не было.

— Тогда у нас был Ленин, — возразил Ворошилов.

— До Х съезда у нас института генсека не было, — упрямился Сталин.

— До ХI съезда, — уточнил кто-то.

— Да, кажется, до ХI съезда у нас не было этого института, — принял поправку Сталин. — Это было еще до отхода Ленина от работы. Если Ленин пришел к необходимости выдвинуть вопрос об учреждении института генсека, то я полагаю, что он руководствовался теми особыми условиями, которые у нас появились после Х съезда, когда внутри партии создалась более или менее сильная и хорошо организованная оппозиция. Но теперь этих условий нет уже в партии, ибо оппозиция разбита наголову. Поэтому можно было бы пойти на отмену этого института. Многие связывают с институтом генсека представление о каких-то особых правах генсека. Я должен сказать по опыту своей работы, а товарищи это подтвердят, что никаких особых прав, чем-либо отличающихся от прав других членов Секретариата, у генсека нет и не должно быть.

— А обязанности? — раздался голос.

— И обязанностей больше чем у других членов Секретариата нет, — продолжал Сталин. — Я так полагаю: есть Политбюро — высший орган ЦК; есть Секретариат — исполнительный орган, состоящий из пяти человек, и все они, эти пять членов Секретариата, равны. Практически так и велась работа, и никаких особых прав или особых обязанностей у генсека не было. Не бывало случая, чтобы генсек делал какие-нибудь распоряжения единолично, без санкции Секретариата. Выходит, таким образом, что института генсека, в смысле особых прав, у нас не было на деле, была лишь коллегия, называемая Секретариатом ЦК. Я не знаю, для чего еще нужно сохранять этот мертвый институт. Я уже не говорю о том, что этот институт, название генсека, вызывает на местах ряд извращений. В то время как наверху никаких особых прав и никаких особых обязанностей на деле не связано с институтом генсека, на местах получились некоторые извращения, и во всех областях идет теперь драчка из-за этого института между товарищами, называемыми секретарями, например, в национальных ЦК. Генсеков теперь развелось довольно много и с этим теперь связываются на местах особые права. Зачем это нужно?

— На местах можно упразднить, — подал голос нарком труда В. В. Шмидт.

— Я думаю, — закончил Сталин, — что партия выиграла бы, упразднив пост генсека, а мне бы дало это возможность освободиться от этого поста. Это тем легче сделать, что в уставе партии не предусмотрен пост генсека.

Председательствующий Рыков возразил:

— Я предлагаю не давать возможности товарищу Сталину освободиться от этого поста. Что касается генсеков в областях и местных органах, то это нужно изменить, не меняя положения в ЦК. Институт Генерального секретаря был создан по предложению Владимира Ильича. За все истекшее время, как при жизни Владимира Ильича, так и после него оправдал себя политически и целиком и в организационном и в политическом отношении. В создании этого органа и в назначении генсеком товарища Сталина принимала участие и вся оппозиция, все те, кого мы сейчас исключили из партии; настолько это было совершенно несомненно для всех в партии. Этим самым исчерпан, по-моему, целиком и полностью и вопрос о завещании… Это же вся партия знает. Что теперь изменилось после ХV съезда и почему это нужно отменить институт генсека?

— Разбита оппозиция, — снова повторил Сталин.

— Я предлагаю отвергнуть предложение товарища Сталина, — настаивал Рыков.

Его дружно поддержали:

— Правильно, голосуй!

— Голосуется, — провозгласил Рыков. — Кто за предложение товарища Сталина: уничтожить институт генерального секретаря? Кто против этого? Кто воздержался? Нет.

— Товарищи, — сказал Сталин, — я при первом голосовании насчет освобождения меня от обязанностей секретаря не голосовал, забыл голосовать. Прошу считать мой голос против.

— Это не много значит! — зашумели в зале.

Институт генсека остался.

Выговор вождю

Наше мифологизированное сознание с трудом верит, что были времена, когда «вождь всех времен и народов» отнюдь не был вне критики. Оказывается, были случаи, когда ему возражали не только участники оппозиционных групп. Апологетика, искусственное возвеличивание Сталина стимулировали создание легенд и о тех, кто входил в его ближайшее окружение. Долгое время они составляли тот монолитный постамент, на котором возвышалась как бы вырастающая из него фигура вождя.

В действительности это было далеко не так.

В архивах ЦК КПСС обнаружена стенограмма, свидетельствующая о грандиозном скандале, разыгравшемся на одном из заседаний Политбюро в конце 1934 года, который, возможно, ускорил ход дальнейших событий. После этого заседания Сталин, наверное, решил, что не стоит подвергать себя подобной опасности в будущем.

История скандала такова. Политбюро приняло решение о крупной модернизации армии. Оно держалось в строжайшей тайне. И вдруг вскоре после этого поступили сведения, что иностранные разведки, и особенно германская, уже знают о принятом решении и усиленно добывают информацию о том, как оно осуществляется.

Тухачевский, который руководил модернизацией, дал задание выяснить, где произошла утечка сведений о наших секретных мерах. Оказалось, от самого… Сталина, который в полуофициальной беседе с чешскими представителями похвастался, что проводимая под его руководством реорганизация Красной Армии не только поставит советские вооруженные силы на один уровень с европейскими, но и превзойдет последние. Он хотел приписать себе и заслуги модернизации.

Узнав об этом, Тухачевский пошел к Куйбышеву. Тот позвонил Орджоникидзе. Услышав о поступке Сталина, Орджоникидзе коротко сказал: «Ишак». Он согласился с мнением Куйбышева, что вопрос о нетактичном поведении Сталина надо поставить на закрытом заседании Политбюро. Валериан Владимирович взял на себя подбор всех фактов, которые должны были быть поставлены в упрек Сталину.

Разговор Тухачевского с Куйбышевым и Орджоникидзе произошел в середине сентября 1934 года. В конце того же месяца на закрытом заседании Политбюро Сталину пришлось не только выслушать много неприятных вещей, но и вдруг почувствовать шаткость своего положения. Если бы Молотов не воздержался при голосовании и не выступил бы с примирительной речью незлобивый Калинин, Сталин мог бы получить большее взыскание, чем выговор.

Исключение из партии

Передо мной протокол заседания комиссии по проверке и очистке партии Замоскворецкого района Москвы: «Слушали:…7. О Аллилуевой Н. С. Постановили: Исключить как балласт, совершенно не интересующийся партийной жизнью. Как советский работник, может исполнять всякую работу».

Архивный документ датирован 10 декабря 1921 года. Жена Сталина, Аллилуева Надежда Сергеевна (1901–1932, член партии с 1918 года), в то время работала в аппарате Совнаркома, председателем которого был Ленин. Чистку проходила на основании решения Х съезда РКП(б), в котором была признана необходимость «очищения партии от некоммунистических элементов путем точного учета каждого отдельного члена РКП(б) по выполняемой им работе по должности, а также и как члена Российской коммунистической партии».

Уже спустя два дня — 12 декабря 1921 года — жена Сталина подала в Московскую губернскую комиссию по проверке и очистке партии следующее заявление:

«Проверочной комиссией Замоскворецкого района постановлено считать меня исключенной как балласт и как не интересующуюся партийной работой.

Считая постановление комиссии слишком резким, прошу губернскую комиссию пересмотреть это решение и перевести меня в кандидаты, ввиду моего серьезного желания подготовить себя для партийной работы, которой я не вела до сих пор исключительно только потому, что считала себя неподготовленной. Прошу комиссию принять во внимание то, что мне 20 лет, и я не имела еще возможности получить партийную подготовку и опыт.

В настоящее время я прохожу партийную школу и надеюсь, что в дальнейшем буду более пригодным членом партии, чем была до сих пор, а поэтому прошу перевести меня в кандидаты для опыта».

В заявлении Аллилуевой ни слова о том, что у нее грудной ребенок.

Сохранился партийный билет, выданный жене Сталина в январе 1921 года Московским комитетом партии, в котором отмечались не только выполняемая работа по постоянной и временной должностям, но и исполнение партийных обязанностей. В мае 1921 года Аллилуева возвратилась из отпуска по беременности и родам и посетила одно из собраний партячейки Совнаркома. В июне и июле не была на собраниях «по уважительным причинам», в августе приняла участие в районном собрании, а в сентябре — в собрании ячейки, в октябре работала на воскреснике.

14 декабря 1921 года губернская комиссия по проверке и очистке партии, рассмотрев заявление Н. С. Аллилуевой, постановила перевести ее на один год в кандидаты на испытание.

И тут на помощь супруге Сталина поспешил Ленин. В то время он находился на отдыхе в Горках. 20 декабря 1921 года Владимир Ильич продиктовал по телефону секретарю Совнаркома Л. А. Фотиевой текст письма, о котором мало кто знает и поныне. Оно было адресовано члену Центральной комиссии РКП(б) по пересмотру, проверке и очистке партии П. А. Залуцкому и члену Президиума ЦКК РКП(б) А. А. Сольцу. В нем содержится напоминание о заслугах семьи Аллилуевых (и Надежды Сергеевны в том числе) перед партией.

«Лично я, — сообщал Ленин, — наблюдал ее работу как секретарши в Управлении делами СНК, т. е. мне очень близко. Считаю, однако, необходимым указать, что всю семью Аллилуевых, т. е. отца, мать и двух дочерей, я знал с периода до Октябрьской революции. В частности, во время июльских дней, когда мне и Зиновьеву приходилось прятаться и опасность была очень велика, меня прятала именно эта семья, и все четверо, пользуясь полным доверием тогдашних большевиков- партийцев, не только прятали нас обоих, но и оказывали целый ряд конспиративных услуг, без которых нам бы не удалось уйти от ищеек Керенского».

Прием жены Сталина на работу в аппарат Совнаркома сопровождался некоторыми малоизвестными обстоятельствами. Первая попытка не увенчалась успехом: управляющий делами Совнаркома Бонч-Бруевич отказал зачислить ее в штат, ссылаясь на декрет «О недопустимости совместной службы родственников в советских учреждениях». Дело в том, что к тому времени в Совнаркоме уже работала старшая сестра Надежды, и Бонч-Бруевич формально был прав.

За младшую Аллилуеву перед Лениным ходатайствовала его секретарь Фотиева. Ленин, не решаясь нарушать декрет, посоветовал Фотиевой обратиться к законодателю, во ВЦИК. Ходатайство коллектива управделами возымело действие, и вскоре вопрос был решен положительно. Так в секретариате Большого Совнаркома появилась новая восемнадцатилетняя сотрудница.

Работа в аппарате Совнаркома была трудной, она отнимала много сил и времени. Надежда Аллилуева значилась в должности помощника секретаря и выполняла обязанности дежурного секретаря при предсовнаркома. Часто приходилось засиживаться до позднего вечера, иногда захватывала и ночные часы.

Аллилуева нередко болела. Сохранились приказы о предоставлении ей отпусков в связи с необходимостью лечения: с 1 декабря 1920 года, с 8 апреля 1922 года.

В приказе руководства управления делами от 10 мая 1922 года указывалось: «Пом. Секретаря Б[ольшого] СНК тов. Аллилуева переводится в группу утерявших трудоспособность сроком на 2 месяца с 8.V.22 г. ввиду ее болезни».

4 января 1922 года подкомиссия по рассмотрению обжалований при Центральной комиссии РКП(б) по пересмотру, проверке и очистке партии рассмотрела дело Н. С. Аллилуевой и решила «ввиду ее молодости и партнеподготовленности подтвердить постановление Губпровкомиссии о переводе в кандидаты на 1 год».

Документы о переводе Н. С. Аллилуевой из кандидатов в члены партии не обнаружены. Однако, как видно из сохранившейся в архиве учетной карточки образца 1926 года, партийный стаж Н. С. Аллилуевой исчислялся в дальнейшем без перерыва с 1918 года.

Пар изо рта

Кадры, снятые кинохроникой о военном параде на Красной площади 7 ноября 1941 года, до сих пор трогают простотой и неповторимостью момента. Можно представить, как согревали они сердца людей в те дни, какие надежды вселяли. Кремль, Мавзолей, пушистые елочки — все до боли русское, родное.

Ровные шпалеры красноармейцев. После парада они отправятся туда, откуда приехали, — на передовую. Многие из них простужены, и это видно по дыханию, по клубам пара, вырывающимся изо рта. Здоровые дышат носом, и на крепком морозе отчетливо проступают двойные струйки пара.

Кульминация торжества — короткая речь Сталина. Вот он приближается к микрофону, произносит первые слова обращения к Красной Армии, к советскому народу. Странное дело, почему нет пара? У всех есть, а у Сталина нет?!

На эту тонкую деталь мало кто обращал внимание. Замечали накладку только специалисты-киношники, да и те помалкивали, подозревая что-то неладное. И лишь совсем недавно стала известна совершенно потрясающая история, приключившаяся во время съемок.

О том, что парад состоится, руководителей кинокомитета предупредили буквально впритык. До начала мероприятия оставались считанные часы, и специально подобранная бригада едва успела на Красную площадь.

Несмотря на спешку и нервотрепку, съемку провели успешно. Сразу же после парада помчались проявлять пленку. Все замечательно: яркость, контрастность. Но радовались рано: настроение испортили звукооператоры, сообщившие, что речь товарища Сталина не записалась. Режиссер Киселев, руководивший съемками, похолодел: он прекрасно понимал, чем это грозит ему лично и всей киногруппе. Скрыть от советского народа сказанное вождем?!

Убитый несчастьем, режиссер ночью отправился к председателю кинокомитета Большакову. Служивший в свое время шофером у Молотова, Большаков хорошо знал нравы наверху. В отчаянии он схватился за голову.

— Мы погибли, — еле слышно прошептал он.

Стали думать, что предпринять. Выход один — чистосердечно признаться, рассказать так, как было, ибо Сталин никогда и никому не прощал вранья. Пересилив себя, Большаков встал, набрал по «кремлевке» номер Сталина и доложил, что кинохроника сделала очень хороший фильм о параде, но произошла досадная оплошность, не записалась его речь из-за отсоединения проводов, поскольку очень торопились, а на проверку аппаратуры времени не оставалось, едва успели к началу.

Сталин, как рассказывал впоследствии Киселев, не перебивая, выслушал объяснение расстроенного председателя кинокомитета, а затем спокойно спросил:

— И что вы предлагаете?

Обрадованный таким поворотом дела, Большаков произнес в трубку:

— Записать ваше выступление еще раз, товарищ Сталин. И затем вмонтировать в хронику.

— Согласен, — ответил Сталин и опустил трубку на рычаг.

Большаков вытер вспотевшее лицо и как-то сразу обмяк в кресле. Киселев, наоборот, ощутил прилив такой энергии, что начал тут же выкладывать моментально созревший план действий.

Записывали Сталина в Грановитой палате. Ночью за считанные часы соорудили выгородку — угол Мавзолея, чтобы не оставить сомнений: дело действительно происходит на Красной площади. Сталин в простой солдатской шинели, что и давеча, подошел к микрофону с листом бумаги. Прозвучали первые фразы.

И вдруг Киселев, к своему ужасу, увидел, что оператор знаками показывает — запись не идет. Паркет поехал под ногами режиссера, своды Грановитой палаты обрушились на него…

Когда он пришел в себя, Сталин в сопровождении Большакова уходил от микрофона по направлению к двери. Киселев бросился наперерез:

— Товарищ Сталин, одну минутку!

В горле пересохло, снова помутнело в глазах. Сталин остановился, с изумлением глядя на киношника.

— Товарищ Сталин, — не узнавая своего голоса, сказал Киселев, — в кино есть закон: обязательно делать дубль. Вам придется зачитать еще раз…

Сталин повернулся и послушно зашагал к микрофону. На этот раз запись была хорошей.

Рассказывают, Сталин узнал, что в документальных лентах дублей не бывает. И сказал при случае Большакову:

— А этот ваш режиссер, что снимал в Грановитой, смелый человек…

Однако вопреки ожиданиям Киселева не тронули.

Почему ужасно

В 1989 году известный писатель Юлиан Семенов задумал выпускать ежемесячную газету с непривычным для советского уха названием «Совершенно секретно».

— О чем вы будете писать в своей газете? — настороженно спросил я, когда ко мне на Старую площадь пришел популярный детективист.

И Семенов рассказал одну из невероятных историй. Вот она.

Много лет подряд союзное Министерство финансов возглавлял Зверев. Работал он и при Сталине.

Как-то после войны министр, обеспокоенный высокими гонорарами ряда крупных писателей, подготовил на эту тему докладную записку и представил ее лично Сталину. Ознакомившись с материалами, Сталин сказал, чтобы к нему пригласили Зверева.

Министр вошел в кабинет, поздоровался. Сталин, оторвавшись от бумаг, рассеянно кивнул. Однако сесть не предложил. Видно, аккуратные столбцы цифр вызывали у него раздражение. Зверев обрадовался: неужели потрафил?

— Стало быть, получается, что у нас есть писатели-миллионеры? Ужасно звучит, а, Зверев? Миллионеры-писатели…

— Ужасно, товарищ Сталин, ужасно, — подтвердил министр.

Хозяин протянул блюдущему государственный интерес финансисту его папку с материалами:

— Ужасно, товарищ Зверев, что у нас так мало писателей-миллионеров… Писатели — это память нации. А что они напишут, если будут жить впроголодь?

Зверев растерянно смотрел на Сталина. А тот сравнивал своего министра с завистливым крестьянином, считающим заработки усердного соседа, который не самогон пьет, а работает от зари до зари, вместо того чтобы на собраниях глотку драть.

А нынешние российские власти приравняли и без того нищих писателей к лоточным торговкам. Те даже в более выгодном положении: кто, кроме них самих, знает их подлинные доходы? А писательские — как на ладони в любой бухгалтерии. И должны они томиться в одной очереди к налоговому инспектору с декларацией о своих доходах.

Случай на даче Хрущева

Перед самым смещением Хрущева к нему на дачу привезли зарубежный фильм. Существовала такая практика: прежде чем купить иностранную ленту, ее смотрели наверху, и, если нравилась, Госкино получало указание приобрести для массового показа.

На тот раз фильм был французский. И назывался «Кто вы, доктор Зорге?». Хрущев не обратил внимания на фамилию режиссера — Ив Чампи, он с увлечением следил за развитием острого сюжета.

— Вот это фильм! — восхищенно произнес Никита Сергеевич, когда в зале погас свет. — Не то что наши, смотреть тошно. Только называются шпионскими, а на самом деле — сплошная тягомотина.

Тут кто-то возьми и ляпни:

— А ведь это не вымысел, Никита Сергеевич. Рихард Зорге — реально существовавший разведчик.

Хрущев не поверил:

— И что, нашим военным о нем ничего неизвестно? Из заграничных фильмов о своих героях узнаем?

Рассерженный Никита Сергеевич позвонил куда следует. Там попросили время, необходимое на подготовку подробной справки об интересующем человеке. Вспыхнув от нетерпения, он дал сроку ровно один день.

А уже через неделю, изучив объективку, самолично продиктовал указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Рихарду Зорге звания Героя Советского Союза. Есть сведения, правда, до конца не подтвержденные, что кое-кто в хрущевском окружении возражал против этого акта: мол, в таком темпе подобные дела не делаются, надо хорошенько изучить вопрос.

Однако «волюнтарист» отмахнулся от надоедливых и осторожных советчиков. Впрочем, указ был подписан уже после того, как Хрущева сместили — запущенный государственный маховик работал безостановочно.

А если бы не привезли фильм Ива Чампи на хрущевскую дачу?

Эта история имела неожиданное продолжение: в 1997 году было объявлено, что Зорге не являлся шпионом!

Спустя более полувека после казни Рихарда Зорге отношение к нему в Японии, стране, в которой он работал и был казнен, изменилось. В течение более десяти последних лет группа адвокатов из Иокогамы занималась повторным рассмотрением дела Зорге. При этом они опирались лишь на документы, которые смогли получить. Большинство оригиналов, относившихся к этому делу, в 1945 году сгорело.

Эксперты пришли к однозначному выводу: вынесенный разведчику смертный приговор, приведенный в исполнение 7 ноября 1944 года, основывался на неправильной оценке фактов. Адвокаты убеждены, что Зорге никоим образом не занимался шпионажем: он лишь получал информацию от других и анализировал ее. Эти сведения, которые частично поступали от Оцуми Оцаки, одного из консультантов тогдашнего японского премьера Коное, были неоднозначны. Зорге самостоятельно интерпретировал их, как это мог сделать любой другой. То же обстоятельство, что он оказывался прав, следует считать случайностью.

С этим мнением в корне не согласна бывшая разведчица Рут Кернер, лично знавшая Рихарда Зорге и в течение трех лет — с 1930-го по 1933-й год — предоставлявшая ему в Китае свою квартиру для конспиративных целей. Она отреагировала на сообщение о «снятии обвинения в шпионаже» словами: «Это полная чепуха. Конечно, это был шпионаж. Другое дело, что это не было преступлением, поскольку Зорге работал во имя мира. Я рада, что на его работу в Японии сегодня, судя по всему, начали смотреть по-иному».

У нас в СССР, а также в ГДР Рихард Зорге всегда был в большом почете. Ему ставили памятники, его именем называли улицы и воинские части. Его опыт, наконец, активно использовался при подготовке работников спецслужб. Б. Кауфман, последний руководитель школы Главного управления разведки МГБ ГДР, считает Зорге образцом разведчика. И бывший шеф внешней разведки ГДР Маркус Вольф назвал его в одной из своих книг конца девяностых годов примером для подражания.

Чьи облигации?

В начале 50-х годов в Москве случилось невероятное происшествие: обворовали квартиру Николая Александровича Булганина. Того самого — члена Политбюро, Маршала Советского Союза и прочая и прочая…

Злоумышленники проникли в квартиру странным способом, не оставив никаких следов. Входная дверь была в целости и сохранности, ригель замка не отжимали ломиком, версия о проникновении через балкон или форточку была сразу же отвергнута криминалистами. Лучшие сыщики ломали головы, как удалось ворам попасть в квартиру, если в подъезде дома круглосуточно бодрствовала охрана?

Недоумение вызывал список вещей, унесенных грабителями. Исчезли лишь деньги, лежавшие на виду, облигации трехпроцентного займа да золотые часики хозяйки квартиры. Воры почему-то не польстились на ее норковую и каракулевую шубки и другие дорогостоящие вещи. Зато прихватили несколько папок с письмами, квитанциями и фотографиями, а также общие тетради с записями — вещи, прямо скажем, не представляющие материальной ценности для квартирных воров.

Поиск грабителей был тщетным, несмотря на то, что московские сыщики должны были докладывать о результатах в МВД ежедневно. Муровцы делали все, что в их силах, но зацепиться было не за что: воры были профессионалами, нигде не оставили отпечатков следов, даже на полированной мебели. Теплилась надежда на сберкассы, куда передали номера украденных облигаций: а вдруг кто-нибудь придет за выигрышем? Если, разумеется, он выпадет.

Между тем ситуация в стране менялась. Умер Сталин, спустя четыре месяца арестовали Берию. Хлынула волна новых дел, и уголовный розыск начал закрывать старые. Прекратили дело и об ограблении квартиры Булганина за нерозыском преступников.

И вдруг на Петровке, 38, раздается звонок. Из сберкассы на Арбате. Сообщают: моложавая, хорошо одетая женщина предъявила две облигации, числящиеся в розыске. Самое любопытное в том, что одна из облигаций выиграла крупную сумму — 100 тысяч рублей. На Арбат тут же выехала милицейская машина, и через несколько минут женщина была уже в МУРе.

Когда у задержанной спросили о месте ее работы, допрашивавшие чуть не обомлели: в аппарате Совета Министров СССР. Выяснилось, что облигации ей дал ее начальник, руководивший секретариатом самого Георгия Максимилиановича Маленкова, тогдашнего Председателя Совета Министров. В порядке оказания материальной помощи за добросовестное исполнение служебных обязанностей.

Самозванка-аферистка? Начальник МУРа тут же позвонил по телефону правительственной связи руководителю секретариата Маленкова. Извинившись, объяснил причину своего звонка. Теперь уже обомлел он сам: в Кремле подтвердили — да, эта женщина работает в канцелярии Совета Министров! Да, облигации действительно дал он. А в чем, собственно, вопрос? Начальник МУРа все раскрывать по телефону не стал, а попросил разрешения приехать к нему в Кремль.

— Пожалуйста, — сухо прозвучало на том конце провода.

Начальник МУРа доложил о происшедшем в МВД: уж слишком высокопоставленные фигуры становились действующими лицами. В МВД, надо полагать, советовались еще с кем-то, и в итоге на Петровке получили указание выносить постановление о возобновлении ранее закрытого дела в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

Начальник МУРа поехал в Кремль. Руководитель канцелярии Маленкова тоже обомлел, когда узнал от визитера, что облигации были украдены в квартире Булганина, что Николай Александрович лично расписывался в их получении. Как облигации Булганина оказались у помощника Маленкова?

После ареста Берии помощник Маленкова Суханов, кстати, обеспечивавший синхронность действий генералитета по нейтрализации Лаврентия Павловича, отправился с группой прокурорских работников производить обыск в его особняке на улице Качалова. Там они обнаружили кучу всевозможных вещей, якобы прихваченных во время негласных обысков. Склад немедленно конфисковали: упаковали ценности в чемоданы и мешки — конечно же без описи — и привезли в кабинет помощника Маленкова. Среди прочих вещей оказались и облигации, похищенные из квартиры Булганина. Теперь, наверное, понятно, почему исчезли вместе с облигациями и часиками некие папки и тетради?

Помощника осудили на десять лет. Ему не повезло: как раз в тот момент, когда все вскрылось, Маленкова не было в Москве, и согласие на возбуждение дела дал Хрущев. По-видимому, уже тогда перед Никитой Сергеевичем замаячил призрак «антипартийной группы». Когда Маленков приехал в первопрестольную, его помощник сидел в следственном изоляторе, и Хрущев первым сообщил своему «другу» эту приятную новость. Разминка перед решающим сражением…

А помощник-то, по сути, пожалел рядовую сотрудницу. Помог бедняжке. И, заметим, не из казны, не из чужого кармана.

Рассказывают, жена помощника Маленкова бросилась за помощью ко всем, с кем дружили семьями. Ведь не для своей корысти оставил он у себя злополучные облигации — отдал несчастной женщине. Но супругу попавшего в беду человека встречали холодные лица. Увы, он был не первым, кто обжигал крылья о кремлевский огонь.

ЧП на крейсере «Орджоникидзе»

В середине 50-х годов внешнюю разведку Великобритании МИ-6 возглавлял сэр Джон Синклер, известный в международном разведывательном сообществе как Синдбад. В мае 1956 года тогдашний премьер-министр Великобритании Антони Иден отправил его в отставку, заглаживая вину перед прибывшими советскими руководителями Хрущевым и Булганиным.

Московские гости причалили к берегам туманного Альбиона на военном корабле «Орджоникидзе». Крейсер пришвартовался в Портсмуте. И вот в один прекрасный день наблюдатели с советского крейсера заметили, как под днище стальной громадины нырнул аквалангист.

Скандал был жуткий. МИ-6 испортила премьеру Идену большую политику, омрачила встречи с советскими руководителями. И хотя Иден принес официальные извинения Хрущеву и Булганину, холодок в их отношениях чувствовался.

О происшествии в Портсмуте было много версий. Говорили, что британского агента — «человека-амфибию» — захватили под водой советские водолазы, охранявшие крейсер на глубине. Другие утверждали, что аквалангист, которого готовили английские спецслужбы, был завербован Москвой. Нырнув ниже ватерлинии, он благополучно перебрался на борт «Орджоникидзе». Правда, вторая версия была опровергнута через год после происшествия, когда труп аквалангиста был выловлен в Чичестерской бухте.

Обстоятельства, связанные с миссией аквалангиста, засекречены сроком на сто лет и будут открыты в 2057 году. Однако нашелся человек, который, обойдя цензурные препоны, решил рассказать уже сегодня об этой загадочной операции британских спецслужб. Человека зовут Николас Эллиот, он бывший руководитель лондонского управления разведслужбы МИ-6.

Привлекая внимание к своим будущим мемуарам, он понемногу рассказывает о событии в Портсмуте.

По сведениям ветерана тайной войны, имя аквалангиста — Лайонел Крэбб. Он был классным специалистом. В годы Второй мировой войны ему не было равных во всем британском флоте по мастерству снятия немецких магнитных мин в Гибралтаре. Поэтому выбор МИ-6 остановился именно на нем. Ему предстояло обследовать днище советского военного корабля.

Первая попытка аса-водолаза не увенчалась успехом. Он вынырнул на поверхность и попросил утяжелить свои доспехи, чтобы легче было погружаться. Второе погружение оказалось роковым, из него Крэбб не вернулся. Причина неизвестна: то ли здоровье подвело, то ли неполадки в снаряжении.

Британский экс-разведчик поведал, что идея нырнуть под советский корабль родилась в военно-морской разведке. Именно она обратилась с таким заказом к МИ-6. При этом морское ведомство сообщило, что вопрос согласован в правительственных кругах. О реакции премьера, узнавшего о досадном инциденте, мы уже рассказали.

Следы неудавшейся операции заметали в срочном порядке. Сотрудники спецслужбы побывали даже в отеле, где останавливался Крэбб, и изъяли из журнала регистрации страницу с его именем.

Самое загадочное в этой истории то, что подводные снимки днища советского крейсера были все же сделаны и попали в адмиралтейство! По официальной версии — моряком-аквалангистом, увлекавшимся фотографией. Любитель продал довольно четкие снимки за 30 шиллингов плюс двойная порция шотландского виски. Его имя не зафиксировано. Может, узнаем в 2057 году?