Революция и ее последствия

Придворная любовь зарождается между 1100 и 1400 годами как образец эротического чувства. Поток баллад, песен, стихов, духовных сочинений и философских трактатов способствует бесконечному торжеству любви. Она оказывает влияние даже на своих противников, критиков, насмешников — их немало, и они ясно дают понять, сколь угрожающими считают новые идеи, их популярность и притягательность. Так, в XIV веке рыцарь Жоффруа де ля Тур Ландри пишет в Анжере примечательную книгу, и цель он себе ставит недвусмысленную: «научить дочерей традициям любви». В действительности работа содержит ряд предостережений, чтобы дочери не уклонялись от тропы добродетели. Рыцарь описывает все опасности (например, искушение любовного шепота, поцелуев и тому подобного) так дотошно, что становится совершенно ясно, какой мощью обладает придворная любовь и насколько сильно переживает из-за этого консервативный отец.

Однако в опасности оказывается не только целомудрие юных дев — идеал придворной любви таит в себе крамолу. Порой даже кажется, что он высмеивает религию и систему брака, во всяком случае ослабляет власть, которую они имеют над обществом. Дамы, участвовавшие в любовном суде при дворе Пуатье, решительно отвергали брак и прославляли прелюбодеяние. Трубадуры, называвшие своих дам мадоннами, оказались слишком близки к богохульству. А у Кретьена де Труа мы находим довольно дерзкую сцену, в которой Ланселот приходит в комнату к Гвиневре, проводит с нею в постели несколько часов «приятной и сладкой игры», а на прощание кланяется и опускается на колени, словно перед алтарем или святыми мощами. Сам по себе кодекс придворной любви далек от богохульства, но он отождествляет любовь с женщиной — а этого отцы церкви боятся, как черт ладана. Фома Аквинский заходит дальше других, категорически заявляя, что целовать женщину или прикасаться к ней с вожделением, даже если соития при этом не происходит, — смертный грех.

Придворная любовь начинается как игра, а заканчивается как образ жизни. И все же о «конце» куртуазной любви говорить неправильно: начиная с XI века, она определяет понятие любви в западном мире. Придворная любовь не теряет своего влияния — временами она становится слабее, но затем снова набирает силу. Дени де Ружмон[15] в своей книге «Любовь и Западный мир» (1939) утверждает, что придворная любовь с самого начала была ошибкой и, развиваясь, становилась только опасней. Она оказывала пагубное воздействие на общество, поскольку убеждала мужчину в том, что он беззаветно влюблен, что им владеют роковые чувства. Из-за этого он становится немощным, несчастным и меланхоличным. Для де Ружмона такая любовь есть не что иное, как «угнетенная тоска по смерти». Закрепившись благодаря Элоизе и Абеляру, Тристану и Изольде, она стала вечным проклятием, возбуждая жажду испытать страсть и погибнуть. Ведь все любовные истории заканчиваются роковым финалом.

Впрочем, мы не должны идти на поводу у подобных оценок. Вначале в такой любви присутствуют нежность и мягкость, порой преувеличенные и абсурдные в своем выражении, но все же исполненные значения. Да, подобная любовь может привести к прелюбодеянию — но она как ничто иное подчеркивает верность в отношениях между женщиной и мужчиной. В них особую роль играют взаимное внимание и восхищение. Придворная любовь связывает эротические ощущения с нравственным прогрессом.

Дени де Ружмон усматривает в романтическом идеале неизбежный ущерб, наносимый институту семьи, но упускает из виду, что средневековый брак — не союз преданных друг другу влюбленных, не результат взаимного вожделения, а всего лишь отношения между господином и служанкой, между владельцем и его собственностью. Такое понимание брака не будет соответствовать нашим чувствам до тех пор, пока статус женщины в обществе коренным образом не изменится. И как раз придворная любовь — при всех ее недостатках, со всеми присущими ей эротическими и невротическими составляющими — приблизила это изменение.

На исходе Средневековья, к концу XIV века, женщина вторглась в сознание мужчины феодальной эпохи и стала завоевывать новый статус — статус принципиального равноправия с ним. Теперь она необходима не только для продолжения рода, не только как объект вожделения и утоления мужских прихотей. Флирт и греховное очарование повысил статус средневековой женщины, что в конечном счете привело к преображению брака. Однако этот процесс идет медленно, шаг за шагом, ибо церковь постоянно нашептывает мужчине: а кто такая женщина на самом деле — небесная Мадонна или ведьма на службе у сатаны? А может быть что-то третье?