ГЛАВА XXIII КУЛЬТУРА В КУШАНО-ГУПТСКУЮ ЭПОХУ

Данная глава не претендует на всестороннее и подробное освещение всех аспектов культурного развития древней Индии в рассматриваемый период, а ставит своей задачей выявление лишь наиболее важных и характерных сторон культурного процесса, показ вклада древних индийцев в мировую цивилизацию. Конечно, такое изложение хотя и создает более объемную картину, но затрудняет вычленение особенностей историко-культурного развития в хронологическом и территориальном «срезах». Вряд ли вызывает сомнение тот факт, что гуптская культура отличалась от кушанской, связанной не только с другим уровнем развития, но и с иными этнокультурными традициями и географическим ареалом. Значительным своеобразием характеризовалась культура отдельных историко-географических зон, например Северо-Запада и Востока Индии. Более того, каждый из рассматриваемых аспектов культурной жизни — тема самостоятельного изучения. Исследование всех этих вопросов породило огромную по объему научную литературу, вызвало немало различных, а часто и противоположных мнений; многое остается предметом острых дискуссий[2173].

I–VI века нашей эры — период расцвета древнеиндийской духовной культуры. Именно в эту эпоху древние индийцы добились наибольших достижений в разных областях науки, в литературе и искусствах, вклад Индии в общечеловеческую культуру оказался наиболее значительным. Большую роль сыграло упрочение экономических и культурных связей Индии с внешним миром. Индия в древнем мире приобрела славу «страны мудрецов», и не случайно многие деятели культуры других государств старались ее посетить, чтобы ознакомиться с достижениями индийского народа[2174].

Естественнонаучные знания. Выдающимся достижением индийской математики в первые века нашей эры было создание десятичной позиционной системы счисления, которой ныне пользуются во всем мире. Она включает в себя ряд компонентов: число 10 как основание системы счисления; нуль для обозначения отсутствующих разрядов; позиционный принцип записи чисел, согласно которому одна и та же цифра принимает разные значения в зависимости от места и умножается на соответствующую позиции степень основания.

Материалы археологии позволяют предполагать, что десятичный принцип счисления существовал уже в хараппскую эпоху[2175]. Позиционный принцип в Индии стал применяться первоначально в словесной системе записи чисел: числа обозначались не особыми знаками, а словами. Так, нуль передавался словами «пустое», «небо», «дыра»; единица — предметами, имеющимися только в единственном числе: луна, земля; двойка — словами «близнецы», «крылья», «глаза», «ноздри», «губы» и т. д. В текстах III–IV вв. н. э. число 1021 передавалось как «луна — дыра — крылья — луна». Для создания десятичной позиционной системы счисления был введен знак нуля (индийцы называли его «шунья» — «пустота»), который уже существовал в словесной системе нумерации. Иногда нуль изображался в виде точки и маленького кружочка, как это отражено, например, в «Бахшалийской рукописи», восходящей к оригиналу сочинения IV в. н. э.[2176]

Первые известные арифметические правила в новой системе счисления были сформулированы крупнейшим математиком и астрономом Арьябхатой. Поэтому можно считать, что она была создана не позднее V в. н. э. Уже в середине VII в. сведения о десятичной позиционной системе счисления проникают на Запад. Свидетельством этого являются слова сирийского епископа Севера Себохта: «Я не буду говорить об эрудиции индийцев… об их глубоких открытиях в астрономии, открытиях более важных, чем даже у греков и вавилонян, об их разумной системе в математике или их методе счета, для восхваления которого нет достаточно сильных слов: я имею в виду систему использования девяти знаков»[2177].

Эта система оказалась наиболее совершенной из всех существовавших в древности. Получившие всеобщее распространение «арабские» цифры на самом деле заимствованы арабами у индийцев; арабы и другие мусульманские народы называли их «индийскими». «Те цифры, которыми пользуемся мы, — писал Бируни, — взяты из самых красивых имеющихся у индийцев цифр»[2178].

В рассматриваемый период индийские ученые умели производить все основные действия с простыми дробями (в частности, они первыми стали записывать их именно так, как это делается сейчас: числитель вверху, знаменатель внизу), вычислять простые и сложные проценты, возводить числа в квадрат и куб, извлекать квадратные и кубические корни, использовать в вычислениях тройное правило, решать квадратные уравнения; они заложили основы тригонометрии и пользовались при астрономических вычислениях таблицей синусов.

Среди математиков классического периода необходимо назвать имя Арьябхаты[2179]. О значимости его труда «Арьябхатии» свидетельствует тот факт, что это сочинение являлось объектом изучения на протяжении многих столетий: последние комментарии к нему были созданы в середине прошлого века. Сочинение Арьябхаты анализировали и цитировали почти все крупные индийские ученые древности и средневековья. Математическая часть трактата, очень разнообразная по структуре, содержит много плодотворных идей, подхваченных и развитых последующими учеными как в самой Индии, так и за ее пределами. Это первое специальное научное математическое сочинение индийцев: многие математические правила дошли до нас именно в изложении Арьябхаты. Уже отмечалось, что он сформулировал первые правила в десятичной позиционной системе счисления — правила извлечения квадратного и кубического корней. Примечательно, что прием извлечения корней, которым пользуются сегодня в математике, по существу, не отличается от излагаемого Арьябхатой. В трактате имеется несколько задач, сводящихся к решению линейного уравнения с одним неизвестным. Среди них знаменитая «задача о курьерах», вошедшая в дальнейшем в мировую алгебраическую литературу. В ней требуется определить время встречи двух небесных светил, расстояния между которыми и скорости движения которых известны; решение, предложенное индийским ученым, практически не отличается от современного метода. Ряд задач в труде Арьябхаты говорит о знании квадратных уравнений, например задачи на нахождение числа членов арифметической прогрессии и на сложные проценты. Показательно, что задача на сложные проценты, как и «задача о курьерах», приводилась многими учеными не только в средние века, но и в новое время. С аналогичной задачи на сложные проценты начинал раздел о квадратных уравнениях в своем учебнике по алгебре известный французский математик и механик А.Клеро (1746).

Арьябхата внес огромный вклад в развитие теории чисел, и в частности в решение неопределенных уравнений. Первый толчок к постановке этой проблемы в Индии дали календарно-астрономические задачи, в которых нужно было определять периоды повторения одинаковых относительных положений небесных тел — Солнца, Луны, планет с различными периодами обращения. Задача сводилась к отысканию целых чисел, дающих при делении на данные числа данные остатки, т. е. удовлетворяющих неопределенным линейным уравнениям и их системам.

Неопределенными уравнениями занимался греческий математик Диофант (III в. н. э.), который искал лишь рациональные решения. Начиная с Арьябхаты индийцы давали решение этих уравнений в целых положительных числах. Вряд ли здесь можно говорить о прямом греческом воздействии на науку Индии — ученые двух культур пришли к теоретико-числовым проблемам, исходя из разных проблем, да и сами методы были различными.

Арьябхата первым в мировой математической литературе изложил приемы решения в целых положительных числах неопределенного уравнения первой степени вида ax + b = cy. Более подробно решение этим методом изложено в трудах другого крупнейшего индийского математика и астронома — Брахмагупты (VII в. н. э.).

Важное место в индийской математике занимали задачи на простое и сложное тройное правило. Хотя его знали уже египтяне и греки, индийские математики впервые выделили его в специальный арифметический прием и разработали схемы к задачам, содержащим несколько связанных пропорциями величин. Брахмагупта и позднейшие ученые добавили обратное тройное правило и правила 5, 7, 9 и 11 величин. Из Индии эти правила распространились в страны Ближнего Востока и оттуда в Западную Европу.

В алгебре крупнейшим достижением индийских математиков явилось создание развитой символики, гораздо более богатой, чем у греческих ученых. В Индии впервые появились особые знаки для нескольких неизвестных, свободного члена уравнения, степеней. Символами служили первый слог или буква соответствующего санскритского слова.

Начиная с Брахмагупты индийские математики стали широко оперировать отрицательными величинами, трактуя положительные числа как некое имущество, а отрицательные числа — как долг. Брахмагупта описывал все правила действий с отрицательными числами, хотя ему и не была известна двузначность при извлечении квадратного корня. Позднее индийские математики достигли огромных успехов в решении общего неопределенного уравнения второй степени с двумя неизвестными, решение которого давалось в целых положительных числах, а также в разработке отдельных задач дифференциального и интегрального исчисления. Значение ? Арьябхата принимал равным 3,1416, что свидетельствует о большой точности вычислительных методов. Достижения индийских математиков были восприняты учеными арабского мира, получили широкую известность на средневековом Востоке, оказали влияние и на европейскую математику[2180].

Наиболее значительным достижением индийской астрономии рассматриваемой эпохи явился труд Арьябхаты «Арьябхатия»[2181]. Среди высказанных им астрономических идей исключительную важность имеет идея движения Земли вокруг своей оси при неподвижности звездного неба. Эта новаторская позиция резко расходилась с ортодоксальными установлениями и нормами, и не случайно теория Арьябхаты о вращении Земли была резко осуждена жречеством и ортодоксальными учеными[2182].

Высоко оценивая это открытие индийского ученого, надо, однако, иметь в виду, что Арьябхата рассматривал движение Земли возможным лишь теоретически; в своих же практических расчетах он исходил из неподвижности Земли. Его рассуждения можно рассматривать как соображения об относительном характере движения.

Арьябхата разработал также теорию солнечных и лунных затмений, указывая, что при солнечном затмении Земля попадает в тень, отбрасываемую Луной, а при лунных затмениях Луна попадает в тень Земли. «Когда в конце истинного лунного месяца (т. е. в новолуние. — Авт.) Луна, находясь вблизи одной из точек пересечения орбит (Луны и Солнца), заслоняет Солнце или когда в конце половины месяца (т. е. в полнолуние. — Авт.) Луна входит в тень Земли, это есть середина затмения; они происходят иногда до, а иногда после конца истинного лунного месяца или половины месяца» (Арьябхатия IV.38). Эта теория сразу же вызвала резкие нападки на ученого со стороны жречества и даже многих крупных ученых, ибо Арьябхата посягнул на одно из космогонических учений брахманизма и индуизма. Так, Брахмагупта гневно писал о том, что мнение Арьябхаты чуждо ведам, смрити и самхитам[2183]. В целом труд Арьябхаты содержит многие рационалистические идеи, что позволяет соотнести некоторые взгляды ученого с позицией локаятиков — древнеиндийских материалистов.

Сведения по истории астрономии рассматриваемого периода мы черпаем также из пяти сиддхант («научных трактатов»), которые на протяжении многих последующих веков изучались, комментировались, перерабатывались. Эти сиддханты подробно описаны и разобраны в трактате Варахамихиры «Панча-сиддхантика»[2184]. Время их составления датируется III–IV вв. н. э. Варахамихира разбирает следующие пять сиддхант: «Пайтамаха-сиддханта», «Васиштха-сиддханта», «Паулиша-сиддханта», «Ромака-сиддханта», «Сурья-сиддханта». Бируни ссылается на слова Брахмагупты: «Сиддханты многочисленны; в их числе: „Сурья“, „Инду“, „Паулиша“, „Ромака“, „Васиштха“ и „Явана“, т. е. „греческая“; несмотря на многочисленность, сиддханты отличаются только словами, но не по смыслу. И тот, кто разберется в них как следует, поймет, что они совпадают друг с другом»[2185].

Никаких сведений об «Инду-сиддханте» до нас не дошло. Под «Явана-сиддхантой», видимо, подразумевается санскритский трактат «Явана-джатака», составленный в III в. н. э. Спхуджидхваджей[2186]. «Явана-джатака» составила основу всех позднейших индийских работ по этой тематике вплоть до XIII в., когда стали проникать в индийскую астрологию теории ученых мусульманского мира. По мнению издателя этого сочинения Д.Пингри, значительная часть «Явана-джатаки» была непосредственно заимствована из эллинистических источников (прослеживается и влияние вавилонской астрономии). Воздействие эллинистической науки ощущается и в «Ромака-сиддханте», и в «Паулиша-сиддханте».

Индийцы были знакомы как с доптолемеевскими методами ортогонального проектирования, так и с теориями движения Солнца, Луны, планет, изложенными в «Алмагесте» Птолемея (II в.). Решение астрономических задач было основано на применении принципа гномоники. Гномон — вертикальный шест постоянной длины; согласно «Сурья-сиддханте», его длина составляла 12 ангула. Определялась длина отбрасываемой гномоном тени, которая изменяется в течение дня в зависимости от высоты Солнца. Гномон и его тень фигурируют и во многих задачах по тригонометрии. В связи с постановкой астрономических задач индийцы пришли к понятию функциональной зависимости между величинами. В астрономических сочинениях функция задавалась двумя способами: графическим, основанным на методах гномоники, и тригонометрическим. Оба способа имеют вид словесных расчетных правил, обычно составленных в стихах. В некоторых случаях словесные рекомендации дополнялись таблицами.

Для определения координат небесных тел индийцы употребляли горизонтальную, экваториальную и эклиптическую системы координат. В горизонтальной системе высота, или зенитное расстояние, определялась аналогично тому, как это делается в современной астрономии, но азимут отсчитывался от первого вертикала или от восточной или западной точки горизонта, чтобы он не превышал 90°. Арьябхата определял круг азимута, а также приводил значение наклона эклиптики к экватору, принимая его равным 24° (современное значение 23°27?). В экваториальной системе двумя координатами являются склонение (кранти) и восхождение, отсчитываемое по кругу экватора. В эклиптической системе положение тела определяется широтой и эклиптической долготой, измеряемой от некоторой фиксированной точки на эклиптике, например от точки весеннего равноденствия. Индийские астрономы вычисляли и часовой угол.

В основе движения небесных тел в индийской астрономии лежат эксцентрическая и эпициклическая модели. Впервые понятие эпицикла встречается у Гераклита Понтийского (IV в. до н. э.), а понятия эксцентра и эпицикла — у греческого математика Аполлония Пергского (III в. до н. э.). Во II в. до н. э. греческий астроном Гиппарх разработал теорию движения Солнца, основываясь на понятии эксцентра, и теорию движения Луны, исходя из простой эпициклической модели. Во II в. н. э. известный александрийский ученый Птолемей, исходя из эпициклической и эксцентрической гипотез, разработал теорию движения планет. Сочинения Гиппарха известны в отрывках, поэтому основным источником для изучения теории движения Солнца, Луны и планет в эллинистической науке является «Алмагест» Птолемея.

Эти модели использовались для объяснения движения Солнца и Луны, хотя уже для Луны они не вполне соответствовали данным наблюдений. Поэтому индийские астрономы, как раньше греческие, а впоследствии арабоязычные, для объяснения движения планет пользовались усложненными моделями. Обращаясь к движению планет, Арьябхата исходил именно из эксцентрической и эпициклической моделей, отмечая, что «все планеты двигаются при своем [среднем] движении по их орбитам и их эксцентрическим кругам от линии апсид к востоку и от точки узла к западу». Он указывал, что «эксцентрический круг каждой планеты равен орбите, по которой движется средняя планета». Согласно Арьябхате, «расстояние между центром Земли и центром эксцентрического круга равно радиусу эпицикла. Планеты движутся в их среднем движении по эпициклам».

Древнеиндийские астрономы полагали, что Солнце (Сурья), Луна (Чандра), Меркурий (Будха), Венера (Шукра), Марс (Ангарака), Юпитер (Брихаспати) и Сатурн (Шани) находятся на разных, и притом огромных, расстояниях от Земли. Индийцы рано начали группировать звезды по созвездиям (накшатра). Греческая система зодиака, хотя и проникала в индийскую астрономию в первые века нашей эры, так и не смогла вытеснить древнюю систему накшатр. Индийские астрономы считали, что Земля — шар, и определяли ее окружность в 3300 йоджан (ок. 48 тыс. км). Судя по Бируни, древнеиндийские астрономы догадывались также о существовании земного притяжения[2187].

Хотя влияние эллинистической астрономии и особенно доптолемеевских методов на сиддханты было значительным, несомненно и то, что индийские ученые греческие методы кинематико-геометрического моделирования подвергли совершенно независимому преобразованию (в отношении как числовых констант, так и общей теории). Такая модификация проводилась непрерывно. Вместе с тем содержание сиддхант свидетельствует о том, что их составители были знакомы и с приемами вавилонской астрономии.

Подверглась влиянию и индийская астрология. Об этом свидетельствует, например, «Явана-джатака». Д.Пингри прослеживает корни многих индийских астрологических концепций в астрологических построениях древних вавилонян и прежде всего греков. Интересное свидетельство о влиянии греческой астрологии содержится в труде Варахамихиры «Брихатсамхита» (II.14), где цитируются слова Гарги (I в. до н. э.): «Греки — поистине варвары; но у них эта наука (астрология — daivavid) основательно развита. Поэтому даже их следует чтить как риши»[2188].

Однако было бы ошибочным преувеличивать влияние науки других стран древнего Востока и античного мира на индийскую астрономию. Последняя развивалась в целом самостоятельно, и индийские астрономы в решении ряда важнейших вопросов пошли дальше своих зарубежных коллег, создали оригинальные теории, надолго пережившие их эпоху[2189]. Индийская астрономическая традиция оказала значительное влияние на другие культурные регионы. До нас дошли фрагменты астрономического сочинения сасанидского Ирана «Зидж-и-шах» (иногда его называют «Зидж-и-шахрияран»), первый вариант которого датируется 450 г. Столетие спустя, в 556 г., этот зидж (в арабоязычной научной литературе так называли астрономические таблицы, сопровождаемые необходимыми пояснениями) был значительно расширен за счет включения индийских и птолемеевских методов. Многие входящие в это сочинение параметры заимствованы из индийских сиддхант. Первые астрономические тексты на арабском языке, по-видимому, распространились в Синде и Афганистане. В Синде в VIII в. появился «Зидж ал-Арканд», составленный на основе «Кхандакхадьякараны» — сочинения Брахмагупты. «Зидж ал-Арканд» неоднократно цитируется Бируни в «Индии» и в «Каноне Мас’уда». На сочинениях Брахмагупты, видимо, основаны и другие два зиджа: «Зидж ал-Джами» и «Зидж ал-Хазур» — иранская модификация индийских и греческих кинематико-геометрических методов. Смешение индо-иранских методов характерно и для «Зидж ал-Харкана», составленного в VIII в. и неоднократно упоминаемого Бируни. Термин «харкан» представляет собой арабскую транслитерацию индийского термина «ахаргана».

К последней трети VIII в. относится появление на арабском языке фундаментального астрономического сочинения «Большой синдхинд» ал-Фазари. Основой его послужил арабский перевод сочинения Брахмагупты «Брахмаспхута-сиддханта». Анализ зиджа ал-Фазари показывает, что это не был простой перевод сочинения Брахмагупты: в состав зиджа вошел материал из «Сурья-сиддханты», «Зидж ал-Харкана», «Зидж-и-шаха», а также некоторые птолемеевские расчеты, зафиксированные в пехлевийской версии. Характерно, что ал-Фазари, например, вычисляет уравнение Солнца, пользуясь эпициклической моде-лью индийских источников, хотя сама модель в основе представляет собой модификацию эллинистической. Сочинение ал-Фазари положило начало традиции «синдхинда» в мусульманском мире, проникшей в Западную Европу в XII–XIII вв. Вообще же название «синдхинд» (от «сиддханта» и «Хинд» — название Индии) объединяло целую группу зиджей, написанных в русле индийской астрономической традиции; кроме сочинений ал-Фазари, Якуба-ибн-Тарика к ним относится «Зидж» ал-Хорезми и ряда других авторов. Показательно, что и позднее, когда в арабоязычную научную литературу стали внедряться птолемеевские методы и параметры, в ней продолжала существовать индийская традиция. Так, даже в «Зидже» Яхьи-ибн-Аби Мансура, в котором наиболее четко была представлена птолемеевская традиция, в теории затмений был использован метод, который применялся в Индии.

На связь «Зиджа» ал-Хорезми с индийской традицией указывал еще Бируни: «Что касается способов вычисления диаметров Солнца и Луны, как они приводятся в индийских зиджах, то они те же, как и способ, который мы находим в зидже ал-Хорезми»[2190]. Говоря о вычислении момента появления новой Луны, Бируни отмечал, что ал-Хорезми и другие багдадские астрономы «взяли это у индийцев»[2191].

Современные историки науки также отмечают связь «Зиджа» ал-Хорезми с индийскими источниками: сравнение этого астрономического сочинения с «Брахмаспхута-сиддхантой» Брахмагупты показало, что данные о периодах обращения Солнца, Луны, Юпитера и Марса у ал-Хорезми мало чем отличаются от сведений Брахмагупты.

Много общего с индийской традицией имеет и тригонометрическая часть «Зиджа» ал-Хорезми. Именно ему принадлежит огромная заслуга в систематическом изложений элементов тригонометрии на основе использования эллинистической и индийской традиций. Впервые в математике стран ислама ал-Хорезми ввел в употребление индийский синус, заменивший птолемеевские хорды. По свидетельству Бируни, первоначально таблица синусов была составлена для радиуса круга, равного 150 частям, как это было принято в индийской математике. В «Зидже» ал-Хорезми также вводится индийское понятие синуса-верзуса.

В самой же Индии некоторые научные идеи Арьябхаты и его последователей, во многих отношениях опередившие науку других стран, не получили дальнейшего развития, они даже осуждались как противоречащие религиозной традиции, а астрономия все больше вытеснялась астрологией.

На основании некоторых данных можно судить и о практических достижениях древних индийцев в химии. Замечательные успехи в металлургии свидетельствуют о знаниях состава руд, подготовки металлургического сырья и топлива, ведения сыродутного процесса и последующей обработки. Изготовление известной Делийской колонны — лучшее тому доказательство. Древние мастера знали множество сплавов цветных металлов, химических составов, используемых при пайке в ювелирном деле, при обработке кож. Они умели изготовлять прочный цемент, разнообразные стойкие минеральные и растительные красители, использовавшиеся в живописи и текстильном производстве. Известно также искусство индийцев в приготовлении лекарств (особенно ртутных препаратов), парфюмерии, ядов и противоядий. Многие успехи в химии и металлургии индийцы приписывали Нагарджуне, отождествляемому со знаменитым буддийским философом.

Религиозно-философские системы, стремясь объяснить основы мироздания, обнаруживали зачатки естественнонаучных знаний. Мыслители ряда школ представляли материальный мир состоящим из пяти основных элементов: земли, воздуха, огня, воды и эфира. Некоторые мыслители, особенно материалисты, существование эфира отрицали. Многие религиозно-философские школы придерживались учения об атомистическом строении этих элементов. Атомы (ану) различных элементов считались носителями разных качеств; джайны полагали, что все атомы одинаковы, а предметы материального мира отличаются друг от друга тем, что состоят из различных комбинаций ану. Все эти мнения были результатом догадок: ведь и индийцы считали атомы невидимыми. Поэтому создание атомистической теории является свидетельством не столько высокого уровня позитивных знаний, сколько способности к отвлеченному мышлению.

Медицина. Религиозные представления о ритуальной нечистоте мертвого тела, учение об ахимсе по отношению к существам животного мира, казалось бы, должны были сильно тормозить экспериментирование в области изучения живого организма и подведение под медицину научной базы; но это проявилось только к концу периода древности. Помимо жертвоприношений и анатомирования в научных целях с течением веков накапливался богатый народный опыт. Практика отшельников-аскетов также дала много наблюдений над жизнедеятельностью человеческого организма, особенно в области психологии. Немалую роль в развитии искусства врачевания сыграли монастыри. Все монахи получали некоторую медицинскую подготовку, и считалось добродетельным с их стороны оказывать лечебную помощь больным мирянам. Естественно, что со временем среди монахов оказалось много сведущих лекарей.

Врачебное искусство (аюрведа — «наука о долгой жизни») высоко ценилось. Город Таксила, известный центр учености в древней Индии, славился и как центр медицинского образования. В буддийских преданиях остались воспоминания о выдающемся исцелителе Дживаке (VI–V вв. до н. э.), будто бы лечившем самого Будду[2192]. Прославлены также имена Чараки (I–II вв. н. э.) и Сушруты (IV в. н. э.), оставивших весьма совершенные для своего времени медицинские трактаты, а также Дханвантари, считавшегося одной из «девяти драгоценностей» двора царя Викрамы. Вместе с тем следовавшие этой профессии презирались брахманством, и лекари относились к низшим слоям общества[2193].

Индийские медики знали множество болезней и умели определять их симптомы на основании температуры тела, цвета кожи и т. д. Врачи понимали оздоровляющее значение свежего воздуха, солнечного света, физических упражнений, правильного питания. В особый раздел медицины было выделено лечение детских болезней. Индийским врачам было известно большое число животных, растительных и минеральных лекарств (многие из них с пользой применяются и в настоящее время). Искусство индийцев в лечении змеиных укусов было замечено древними греками[2194]. Индийских врачей в раннем средневековье приглашали ко дворам багдадских халифов.

Индийские хирурги прославились сложнейшими операциями, особенно при лечении ран и извлечении из ран стрел, при лечении опухолей, переломов костей и ампутировании конечностей. Достижения древних индийцев в пластических операциях лица (восстановление правильной формы искалеченных ушей, носа, губ) не были превзойдены европейской медициной до XVIII в. В древней Индии уже существовали общественные больницы[2195].

Еще в ведийский период индийцы пытались теоретически обосновать жизнедеятельность человеческого организма. Позднее все виды этой деятельности объяснялись в медицинских трактатах Сушруты и Чараки взаимодействием трех природных элементов — ветра, огня и воды. Носителями качеств этих элементов в человеческом организме считались: ветра — жизненное дыхание (прана), циркулирующее в органах дыхания и пищеварения и служащее основой жизнедеятельности организма; огня — желчь, распространяющая в организме жизненную теплоту; воды — слизь. Возникновение болезней объяснялось нарушением правильных соотношений между тремя основными элементами. Как видно, древнеиндийская медицина уже отошла от стремления объяснять все болезни вмешательством сверхъестественных сил[2196].

Согласно медицинским трактатам, действительно гармоническое сочетание элементов наблюдается лишь у немногих людей. У большинства преобладает один из них, но это, как правило, еще не влечет за собой заболевания. Если же вследствие неправильного режима, дурного питания, неблагоприятных жизненных обстоятельств, климата и т. п. один из них достигает чрезмерного развития, человек заболевает. Врач возвращает ему здоровье, приводя все элементы в необходимое равновесие.

Данная теория была не единственной и не рассматривалась в качестве неоспоримой истины. К тому же в этой теории почти не оставалось места для внешних возбудителей болезни; несмотря на то что ее приверженцы говорили об укусах змей и влиянии климата, они, по сути, отрицали роль заражения. Инфекция выступала совершенно незначительным фактором: возникновение болезней было строго детерминировано внутренними процессами в самом организме. Такая крайняя точка зрения, очевидно, противоречила непосредственным наблюдениям и делала общие построения этой медицинской школы малоубедительными. Тем не менее значение «теории трех элементов» не следует преуменьшать. Это была первая в истории индийской науки попытка не только собрать воедино опыт, накопленный за много веков существования народной медицины, но и представить его в виде более или менее стройной теоретической системы.

Содержание даже самых ранних индийских трактатов свидетельствует о весьма высоком уровне медицинских знаний. В «Чарака-самхите» перечисляется не менее 600 лекарственных средств (растительного, животного и минерального происхождения), в «Сушрута-самхите» — 650. Здесь же описывается более 300 различных операций и 120 хирургических инструментов.

Химическая лаборатория. Современная реконструкция.

Вопросы лечения конкретных заболеваний обычно решали, исходя из того положения, что только комплекс физических, психических и умственных состояний человека определяет его здоровье или нездоровье. Индийская медицина никогда не впадала в «узкий физиологизм», типичный для многих врачебных школ античности и возродившийся во всех позднейших формах западной медицинской науки (преодоление его началось только в новейшее время). Врач в Индии обязан был знать психологию, ботанику, биологию, фармакологию, химию и т. п. Лечение болезни не прекращалось с выздоровлением; лекарь должен был продолжать наблюдение над пациентом, чтобы обеспечить полное восстановление функций организма, гарантирующее долголетие.

Знаменательно, что в древней Индии уже существовало понятие врачебной тайны: сведения, получаемые от больного, не разглашались, если они могли произвести тяжелое впечатление на близких ему людей. Вместе с тем врач не должен был сообщать пациенту о тех своих наблюдениях, которые способны были отрицательно повлиять на его душевное состояние и таким образом усугублять недуг. Психологическое воздействие на больного всегда считалось важным фактором в лечении. Медику рекомендовалось постоянно совершенствовать свои знания, обсуждать методы лечения с коллегами, участвовать в научных дискуссиях.

«Наука политики». Ярким показателем высокого уровня развития культуры и науки в древней Индии являются политические теории, подробно изложенные в ряде сочинений. Политические школы стали складываться очень рано; уже в упанишадах встречаются указания на существующую в тот период политическую науку (кшатра-видья). Богатый материал о политических учениях содержится в эпосе, шастрах, но наибольший интерес представляет, конечно, «Артхашастра» — политический трактат, авторство которого традиция связывает с Каутильей — министром маурийского царя Чандрагупты. Это сочинение отразило длительную историю развития политической мысли: его автор полемизирует со своими предшественниками и как бы подводит определенный итог исканиям теоретиков школы «артхи». На основании некоторых свидетельств можно заключить, что традиция артхи складывалась вполне независимо от дхармической литературы, включение же ее в брахманские сочинения — дхармашастры — отражает более поздний период, связано с сознательным стремлением составителей шастр подчинить артху дхарме[2197].

Привлекая свидетельства разнообразных источников для характеристики политической доктрины древней Индии, следует иметь в виду их разную направленность, принадлежность не только к неоднозначным, но и к противоборствующим традициям. Автор «Артхашастры» хотя и описывал неконкретное государство, исходил из известной ему практики политической жизни. Главный принцип рекомендованных им установок и образа действий — практическая выгода. Исходя из практических соображений, Каутилья высказывал даже идеи, противоречившие традиционным установлениям и религиозным брахманским нормам[2198]. Реалист и рационалист, он превыше всего ставил интересы государства. «Артха» в его понимании была центральным принципом, «дхарма» же в конечном счете рассматривалась как зависимая от нее[2199].

По сравнению с «Артхашастрой» значительно более тенденциозны свидетельства дхармашастр, стремившихся защитить брахманские нормы и представить древнеиндийского царя как выразителя брахманской дхармы.

Находка в начале XX в. рукописи «Артхашастры» явилась одним из важнейших событий в мировой индологии, она окончательно подорвала широко распространенный в западноевропейской науке тезис о всеохватывавшем мистицизме и спиритуализме древнеиндийской культуры. Открылась возможность детально изучить политическую мысль древней Индии, ее место в общем процессе развития науки[2200], соотнести с типологически близкими политическими теориями античного мира. За последние десятилетия было опубликовано большое число серьезных научных трудов, посвященных рассмотрению политической доктрины «Артхашастры» и развитию политической мысли древней Индии в целом. Прежде всего следует назвать работы Дж. Д.М.Дерретта[2201], Л.Стернбаха[2202], Я.С.Хейстермана[2203], Х.Лоша[2204], Х.Шарфе[2205], Т.Р.Траутманна[2206], Р.Лэнга[2207], Ф.Вильгельма[2208], Дж. В.Спеллмана[2209], Р.С.Шармы[2210], Р.П.Кангле[2211], У.Н.Гхошала[2212], Б.Л.Салетора[2213], В.П.Вармы[2214], Б.П.Роя[2215], Ом Пракаша[2216]. Большое внимание указанной проблематике уделяют и советские индологи (А.А.Вигасин, В.Н.Романов, Г.М.Бонгард-Левин, В.И.Кальянов), а также правоведы — специалисты по истории права[2217]. Рассматриваемая тема весьма обширна и требует специального и подробного разбора; рамки небольшого раздела не позволяют коснуться всех, даже основных вопросов, связанных с политическими учениями древней Индии. Можно выделить лишь некоторые моменты, которые наиболее ярко отражают взгляды создателей «Науки политики».

В целом ряде древнеиндийских источников (и не только в политических трактатах) затрагивается вопрос о причинах возникновения власти царя и системы государственного управления. Ставится он по-разному, различаются детали при его решении, но смысл ответа сходен: власть царя возникла для наведения порядка, для пресечения несправедливостей в строгого соблюдения норм дхармы. Древние индийцы осознавали и тот факт, что государство не существовало вечно, что оно было создано (появилось) при определенных обстоятельствах. Содержащиеся в источниках описания причин «рождения» власти царя часто связаны с описанием «четырех юг» (мировых периодов истории). В «золотом век» (Крита) люди были настолько добродетельны, вели себя столь достойно, что не нуждались в управлении, во власти царя. Падение нравственности породило жадность, гордость, зависть, в человеческом обществе воцарился «обычай рыб» (m?tsyany?ya) — порядок, когда большие и сильные пожирают малых и слабых. Тогда (по соглашению между людьми или по божьему соизволению) и была установлена царская власть, призванная обеспечить защиту от опасностей и несправедливости. «Люди, одолеваемые обычаем рыб, сделали Ману Вайвасвата царем и определили шестую часть товаров и золота как его долю», — говорится в «Артхашастре» (I.13). Считалось, что царская власть спасает от анархии, ибо «наибольшее зло проистекает от безвластия»[2218]. Одной из важнейших задач государства — охрана дхармы четырех варн (Артх. I.4; Ману VII.35 и др.). Для высших вари это означало одно («Герои, благородные, почтенные мудрецы… разводящие коров и богатые должны защищаться в первую очередь»[2219]), для низших — совсем иное («Царь должен заставлять непослушных рабов и кабальных должников выполнять свои обязанности») (Артх. II.1). Царь должен был следить за строгим соблюдением варновых предписаний: «Следует побуждать вайшьев заниматься торговлей, ссужением денег в долг, земледелием, а также скотоводством, шудр — услужением дваждырожденным» (Ману VIII.410); «Низкорожденного, намеренно притесняющего брахманов, надо наказывать средствами, причиняющими телесные повреждения и вызывающими страх» (Ману. IX.248).

В текстах многократно указывается на необходимость применения карательных мер. Представление о том, что наказание (данда) лежит в основе государственной деятельности, буквально пронизывает политическую мысль древней Индии. Показательно, что искусство управления часто называется «данданити» («наука о наказании»)[2220]. «Наказание правит всеми людьми. Наказание же охраняет, Наказание бодрствует, когда все спят; мудрые объявили Наказание [воплощением] дхармы… Если бы царь не налагал неустанно наказание на заслуживающих его, более сильные изжарили бы слабых, как рыбу на вертеле, ворона стала бы есть поминальное приношение и собака лизать жертвенную пищу, никто не имел бы собственности (sv?mya) и произошло бы перемешивание высших и низших. Все варны испортились бы, все преграды были бы сокрушены, и произошло бы возмущение всего народа от нерешительности в применении наказания. Где идет черное, красноглазое Наказание, уничтожающее преступников, там подданные спокойны, если правитель хорошо наблюдает» (Ману VII.18–25); «Если бы Наказание не охраняло, тогда установилось бы всюду смятение, все преграды были бы сокрушены и люди не отличали бы свое от чужого» (Мбх. XII.15.33); «Нет ведь никакого другого средства удержать в своей власти живые существа, как [только] наказанием» (Артх. I.4). Приведенные свидетельства показывают, что государство воспринималось прежде всего как средство для поддержания социальных и имущественных различий, соблюдения варновых делений и применения наказаний при охране собственности и власти имущих. Но обосновывалось это необходимостью сохранить дхарму, ритуальные предписания, спокойствие в стране, даже интересами подданных.

По древнеиндийской политической теории, монархическое государство (r?jya) состояло из семи основных элементов (пракрити) или членов (анга): государь (свамин), министр (аматья), армия (данда), сельская местность (раштра), укрепленные города (дурга), казна (коша) и союзник (митра)[2221]; степень важности каждого элемента определялась местом в этом списке. Первым всегда упоминался царь, олицетворявший единовластие, монархическую форму правления: «Царь — это царство: такова вкратце [суть всех] элементов государства (r?j? r?jyam iti prak?tisa?k?epa?)» (Артх. VIII.2). И это было не просто афоризмом. В древнеиндийской политической мысли очень долго сохранялось традиционное, восходящее к далекой древности представление о единстве царя и царства, о царстве, являвшемся как бы телом царя, и об элементах государства как о частях (членах) его тела[2222]. Благополучие страны зависит от царя: хорош царь (не только по умению управлять, но и по личным качествам — телесным, умственным и особенно моральным) — преуспевает страна, бедствует она, — значит, царь плох. В карму царя входила часть добродетели подданных, как и доля их пороков[2223]. Благополучие страны рассматривалось в прямой зависимости от «роста тела» царя, увеличения его царского «Я». Идея о структуре царства как «теле» царя могла сложиться в обществе, где «представить и соответственно описать царя переживающим царство… как собственную плоть мог только тот, кто сам воспринимал собственность как нечто неразрывно связанное со своей личностью»[2224], т. е. даже такие важнейшие институты, как государство и царская власть, рассматривались в прямой связи с понятием «собственность», прежде всего личная. Таким образом, вся структура власти от ее низших до верхних звеньев (в лице царя) воспринималась как основанная на едином принципе — принципе собственности.

Понятна и возлагаемая на царя главная задача — охрана страны и подданных. Если царь не мог обеспечить возвращение потерпевшему похищенного у него имущества, то должен был возместить убыток из своей казны[2225]. Представление о царе-защитнике восходило, очевидно, к очень древней традиции о главе общины, племени, рода как вожде, первом среди равных, функцией которого считалась охрана сообщинников, соплеменников, сородичей[2226]. Сходным образом толковались и ритуальные действия, совершаемые царем, и тогда, когда действительные условия уже заметно отличались от старых племенных отношений, когда главными были совершенно иные задачи — поддержание власти имущих и незыблемости социальных делений.

Царь считался главой администрации, он назначал своих советников, высших должностных лиц и осуществлял контроль за их деятельностью[2227]. Царь был и верховным судьей, и если он не разбирал дела лично, то поручал их назначенным им судьям (Ману VIII.10).

Древние авторитеты подробно разрабатывали вопрос о государственном аппарате, о центральной и местной администрации, об обязанностях чиновников разных рангов, о их оплате. Специальное внимание уделялось положению пурохиты. Судя по «Артхашастре» и дхармашастрам, он постепенно утрачивал свое первенствующее значение. В «Законах Ману» (VII.87) он уже обычный чиновник, назначаемый царем, хотя ему еще принадлежала немалая роль при дворе. Он был советником царя по делам культа, воспитателем его сыновей, верховным придворным жрецом, стоявшим над другими жрецами, которые совершали домашние обряды и жертвоприношения для царя. Он же, вероятно, исполнял магические обряды во время стихийных бедствий (Артх. IV.3) устраивал гадания по поводу начала и исхода особо важных государственных дел.

Вопрос о взаимоотношении царя и придворного жреца — тема, часто обсуждаемая в различных источниках. Она была непосредственно связана с более общей и острой проблемой о царской и жреческой власти — фактически об оценке роли кшатрийского и брахманского сословий в политической и общественной жизни. Политическая власть в лице кшатриев старалась не только фактически, но и идеологически обосновать свой приоритет, свое первостепенное значение в государстве; столь же ревностно стремились утвердить свои права на роль вершителей судеб страны, на божественную предопределенность своего статуса брахманы. История древней Индии наполнена сложными взаимоотношениями этих двух соперничавших социальных групп.

В политических доктринах детальнейшим образом была разработана система налогового обложения. Основным считался, вероятно, налог с сельского населения в виде шестой доли (шадбхага) урожая зерна[2228]. Основанием для налогового обложения считалась царская защита подданных[2229], а не верховная собственность царя на землю. Царь собирал налоги, осуществляя функции публичной власти. Древние индийцы различали земельную собственность частных лиц, общины и царя (царские земли); и это нашло отражение в политической доктрине, было зафиксировано, в частности, в «Артхашастре». Политические авторитеты старались обосновать и возможность увеличения налогов. В некоторых случаях разрешалось, например, взимание четвертой (Ману X.148) и даже третьей (Артх. V.2) доли зерна. «Всякое дело зависит от сокровищницы», — отмечается в «Артхашастре» (II.8). При изложении принципов налоговой политики царю рекомендуется быть умеренным: «Как мало-помалу поглощает пищу пиявка, теленок и пчела, так мало-помалу царь должен получать от страны ежегодный налог»[2230]. «Не следует подсекать корень свой и других чрезмерной жадностью, ибо подсекающий корень губит себя и других»[2231].

Большое внимание индийские мыслители уделяли разработке внешнеполитической концепции. Главный принцип заключался в захвате чужих территорий и добычи, в усилении своего политического влияния для получения дани и в защите собственной независимости.

В основе внешнеполитической концепции лежала теория «круга государств» (мандала), согласно которой отношения между странами определяются их географическим положением[2232]: всякий сосед — обычно враг, сосед соседа — друг, сосед друга — враг и т. д.

Древнеиндийские теоретики насчитывали шесть форм политики: мир (сандхи), война (виграха), поход (яна), выжидание (асана), двойственная политика (двайдха) и поиски помощи (самшрая)[2233]. И сами термины, и их толкования не вызывают сомнения в том, что основным состоянием была война. Мир рассматривался только как подготовка к ней. При благоприятных условиях царю всегда надлежало стремиться к войне: «Весь мир страшится всегда готового к войне, поэтому все живые существа следует подчинять именно силой»[2234]. Впрочем, имеется достаточно предписаний, предлагающих применять другие формы политики и к войне прибегать только в крайнем случае[2235]. В рекомендациях теоретиков постоянно перечисляются вероломство, тайные убийства и предательство. Особенно примечательна в этом отношении «Артхашастра»: выдвижение на первый план государственного интереса, откровенное признание правомерности любых средств для достижения политических целей вполне оправдывают эпитет, данный современными учеными ее предполагаемому автору Каутилье, — «древнеиндийский Макиавелли».

Существовали и моральные правила ведения войны. В дхармашастрах упоминается ряд из них, например запрещения использовать некоторые виды оружия (отравленное), убивать сдающихся, не участвующих в битве (лагерную прислугу) или неспособных сражаться (спящих, безоружных, тяжелораненых и пр.)[2236]. Однако на практике эти нормы, конечно, нарушались: древние индийцы хорошо знали смысл весьма циничного правила — сильный всегда прав (Мбх. XII.132.6–7).

При всей важности внешнеполитических задач, стоявших перед государством, главными считались внутриполитические. «По сравнению с внешней смутой внутренняя является более опасной», утверждается в «Артхашастре» (VIII.2). Царь никому не доверял — ни родственникам, ни знати, ни слугам, ни союзникам: «Главная мысль всех трактатов о политике — всеобщее недоверие» (Мбх. XII.136.187). Мудрец Нарада поучающе вопрошал царя Юдхиштхиру: «Охраняешь ли ты, о царь, прежде всего себя от дворцовых и прочих слуг, их от твоих родственников и друг от друга?» (Мбх. II.5.58).

Становится понятным, почему во всех сочинениях, посвященных государственному управлению, столь важное место отводится секретной службе: ни одно мероприятие по охране внутренней или внешней безопасности не проводилось без участия шпионов. В источниках подробно разбираются вопросы их вербовки, специальной подготовки и использования.

Заметное место в политической теории занимал вопрос о структуре государства; были разработаны «критерии» идеальной сельской местности (в ней должны были жить «трудолюбивые земледельцы»), правила распределения земельных дарений, учитывались многие детали взаимоотношений царской власти с общинами, частными собственниками, с ремесленными и торговыми объединениями. Сохранение древних традиций общинной структуры нашло отражение и в описании структуры государства: царь выступал даже перед своими советниками и чиновниками как «кормилец», как хозяин своих слуг, а сановники рассматривались как помощники и друзья, получавшие от главы государства содержание («пищу царя»).

Политические авторитеты большое внимание уделяли экономической политике: предусматривались разнообразные меры по борьбе с голодом, стихийными бедствиями и вместе с тем по увеличению казны за счет выгодных торговых сделок, покупки чужеземных товаров и т. д. Частью экономической политики считалась строгая регламентация полевых работ, распределения урожая, ремесленной продукции и т. д. Каутилья считал вартту — учение о хозяйстве — «одной из основ политики»: он резко полемизировал со своими предшественниками, которые недооценивали важность вартты как части «науки о политике».

Древние политические авторитеты знали о существовании наряду с монархиями и немонархических, республиканских объединений, понимали их значительную силу: подробно были разработаны методы ведения борьбы с ними, ибо, согласно Каутилье, они неодолимы из-за своей сплоченности. «Артхашастра» рекомендует царю не только открытые военные столкновения с «республиками», но и установление с ними мира, договорных отношений или применение против них тайных средств для подрыва внутреннего единства. «Привлечение на свою сторону объединения является более существенным, чем приобретение войск или союзников».

Существенно, что автор «Артхашастры» — защитник интересов центральной власти — включил в свой трактат и советы лидерам объединений: им следовало сопротивляться политике единовластия царя, быть готовыми к его обманам и интригам, вести в своих странах гибкую внутреннюю политику, согласовывать свои действия с намерением других членов объединения, т. е. не нарушать основных принципов структуры «немонархических объединений».

В политических учениях древней Индии специальное внимание уделялось разработке вопросов дипломатии. Каутилья при обосновании собственных взглядов остро полемизировал со своими оппонентами, излагал их концепции «дипломатической игры». В «Артхашастре» подчеркивается важность дипломатического урегулирования сложных политических и военных вопросов, тщательно разработаны инструкции для послов, очерчены условия их назначения. Главным критерием считались деловые качества и способности представителей страны. Показательно, что трактат отразил возникновение принципа дипломатической неприкосновенности. Величайшим грехом считалось убийство посла, даже если он происходил из «низкой касты» или совершил недостойный поступок.

Важная черта трактата Каутильи, что, впрочем, было свойственно и другим политическим школам, — рассмотрение политического знания в непосредственной связи с наукой в целом. Автор посвятил специальный раздел («Методика») установлению места политической науки среди других научных дисциплин. Согласно Каутилье, для эффективности изложенной в «Артхашастре» науки необходимо опираться на 32 метода; сюда включалось знание логических приемов и даже четких «правил языка», чтобы точно выразить свои взгляды. Весьма показательно, что главной среди «четырех наук» Каутилья считал философию: он критиковал школу Ману, которая включала философию в «науку о ведах», школу Брихаспати за определенную узость подхода (науками признавались только вартта и нити — политика) и школу Ушанаса (нити). Философия, по мнению Каутильи, позволяет при помощи логических доказательств выявлять в учении о государственном управлении верную и неверную политику, дает «умение рассуждать, говорить и действовать». Среди трех философских систем, упоминаемых Каутильей, первой названа локаята — школа индийских материалистов. Интерес к учению локаяты не был случаен; практицизм и рационализм этого теоретика сближали его взгляды с позицией материалистов.

«Артхашастра», конечно, исключительное явление в истории не только индийской, но и мировой политической мысли древности; по богатству и глубине идей ее можно сравнить с известным трудом Аристотеля — «Политика». Но и другие сочинения, содержащие изложение «науки политики», свидетельствуют о значительных достижениях древних индийцев в развитии политических учений.

Письменность возникла в Индии в III тысячелетии до н. э., в эпоху Хараппской цивилизации. К сожалению, она еще окончательно не дешифрована. До эпохи Ашоки (III в. до н. э.) никаких датированных памятников письменности не известно. Из-за отсутствия промежуточных звеньев нельзя определить ход развития письменности примерно за полторы тысячи лет. Нельзя быть уверенным, что связь между письменностью Хараппы и надписями Ашоки существует; вполне вероятно, что письменность в долине Ганга возникла самостоятельно.

Письменность брахми развивалась и совершенствовалась в течение всей древности; в конце ее она состояла из 49 основных знаков[2237] (не считая нескольких сотен лигатур) и с тех пор существенным изменениям не подвергалась. Только письменность дравидийских языков отклонилась от своего прототипа очень заметно.

Долгое время письменность на камне, металлических пластинах, ткани, бересте, пальмовых листьях применялась только при составлении различной документации — административной и правовой. Произведения художественной и научной литературы (по примеру религиозной) передавались и заучивались изустно.

Расцвет санскритской литературы. Санскрит, по-видимому, никогда не был разговорным языком какого-либо народа. В древности и в средние века он оставался языком науки и литературы, средством общения между образованными людьми разной этнической принадлежности, подобно латыни в средневековой Европе[2238]. Потребность в таком языке стала ощущаться с возникновением крупных государств, и лучше всего для этой цели подходил санскрит, хотя он был языком брахманистского культа и в период успехов буддизма и джайнизма не мог получить всеобщего признания. С начавшимся в первые века нашей эры становлением индуизма и упадком буддизма и джайнизма санскрит как официальный и литературный язык приобретал все большее распространение не только на Севере, где он зародился, но и на Юге.

Первый крупный эпиграфический документ на санскрите — Джунагадхская надпись Рудрадамана (ок. 150 г. н. э.). Постепенно официальные надписи, дарственные и посвятительные грамоты стали составлять в основном на санскрите. По-видимому, санскрит проник и в государственное делопроизводство. К V–VI вв. он значительно потеснил другие письменные языки; даже буддийская и джайнская литература воспринимают санскрит. Большое значение имела письменная фиксация на санскрите «Махабхараты» и «Рамаяны» — двух великих индийских эпопей.

«Махабхарату» обычно называют эпической поэмой, но это только дань привычному словоупотреблению. Сказание о битве на Курукшетре ввиду его исключительной популярности в народе было использовано как своего рода каркас для создания обширной литературной композиции, имевшей целью утвердить основы индуистской дхармы, прежде всего ее морально-этических аспектов. Редакторы-составители претендовали на создание священного писания индуизма, нечто вроде «дхармаведы»[2239].

В самой «Махабхарате» (I.1.49.69 и др.) говорится, что ей предшествовал сборник, вчетверо меньший по объему, что раньше существовали и еще более краткие. Следовательно, дошедшая до нас редакция (объемом около 100 тыс. двустиший — шлок) по крайней мере на три четверти — более поздняя интерполяция. В текст включались различные предания, сказания, мифы, обширные религиозно-философские и правовые трактаты[2240]. Не всегда подобное включение было органичным, вследствие чего «Махабхарата» внешне выглядит как сборник разнородных сочинении. Редакторская работа была, по мнению специалистов, проведена в IV–V вв. н. э. Основное сказание, очевидно, тоже подверглось основательной переработке: были вкраплены новые эпизоды, «подправлялись» характеристики героев, менялась трактовка известных фактов и т. д. «Рамаяна» носит более целостный характер. Вставных эпизодов в ней гораздо меньше, и включены они в текст более органично. Авторство ее приписывается мудрецу-поэту Вальмики, и возможно, что она (или основная ее часть) действительно была написана одним лицом.

«Махабхарата» и «Рамаяна» до сих пор исключительно популярны в Индии и известны в других странах Азии вплоть до Индонезии и Филиппин[2241].

Слушание преданий о богах, мифических мудрецах и героях глубокой древности было любимейшим занятием индийцев самых различных общественных слоев. Эти предания о древности в первые века нашей эры были записаны и сведены в особые сборники — пураны. К настоящему времени насчитывается 18 пуран и столько же упапуран (младших пуран). Они весьма различны по характеру, размерам и направленности. Обычно каждая из них посвящена одному из главных богов индуизма — Брахме, Вишну или Шиве, но они не являлись сектантскими.

Составление всех пуран приписывают риши Вьясе и относят к мифической древности. Однако большинство сборников датируется эпохой средневековья. Даже самые ранние из них («Ваю», «Вишну» и древние части «Матсья-пураны») не могут быть отнесены ко времени раньше IV в. н. э. Общая схема предусматривала изложение мифов о начальном возникновении вселенной, о ее периодической гибели и возрождении, родословных богов и риши, истории царей Солнечной и Лунной династий. Но этой схеме вполне следуют только «Вишну-пурана» и, в меньшей мере, «Матсья-пурана»; остальные придерживаются такого порядка менее строго. Пураны содержат ценнейшие данные о раннем индуизме и мифологии, много сведений о повседневной жизни древних индийцев, развитии литературы и науки, истории династий[2242].

К поздней древности относится также возникновение литературного жанра шастр — трактатов по различным отраслям знания. Шастры являются дальнейшим развитием возникших ранее сутр, которые были созданы в сжатой форме и без разъяснения наставника часто были непонятны. Шастры же были самостоятельными трактатами, подробно излагающими различные вопросы, содержащими аргументацию и ссылки на авторитеты. Появление литературы шастр свидетельствовало о развитии науки. Как отмечалось выше, особый интерес представляет шастра по вопросам государственного управления — «Артхашастра», приписываемая Каутилье, но в дошедшем до нас виде составленная, вероятно, в первые века нашей эры. Тогда же появляются и дхармашастры: «Законы Ману» (около начала нашей эры), «Законы Яджнавалкьи» (II в. н. э.), «Законы Нарады» (IV–V вв. н. э.). Известны также шастры по медицине, астрономии, сценическому искусству и др.

Художественные возможности стихотворной речи были оценены индийцами в глубокой древности. Гимны, молитвы, заклинания, составившие самхиты вед, в своем большинстве имеют ритмически организованный характер. Эпос также стихотворный. Само по себе это не было исключительной особенностью древнеиндийской литературы; подобное явление знакомо и другим странам. Но устная передача «текстов» имела в Индии особое значение: ведийские «тексты» полагалось заучивать непосредственно от учителя: считалось, что записанные мантры теряют свою магическую силу. Поэтому литературные художественные произведения не записывались, а передавались изустно и после того, как письменность уже была широко распространена. Даже если текст произведения был прозаическим, автор стремился хотя бы некоторые места, которые он считал наиболее важными (особенно обобщения назидательного свойства), писать стихами. Нередко целиком стихотворными были религиозно-философские трактаты (например, «Бхагавадгита» в VI или «Мокшадхарма» в XII книге «Махабхараты»), сборники нравственных предписаний и правовых норм («Законы Ману», «Законы Яджнавалкьи» и «Законы Нарады»), трактаты по сценическому искусству, медицине и даже словари.

Санскрит с его огромным словарным запасом, системой сложных слов, дающей возможность безгранично увеличивать и разнообразить запас слов и выражений, с его богатством грамматических форм предоставлял поэту широкие возможности свободно варьировать различными стихотворными размерами в зависимости от художественной задачи, которую он перед собой ставил.

Наряду с санскритом как межэтническим, литературным и административным языком в древней Индии существовали пали и другие языки, объединяемые общим наименованием «пракриты». Они имели вполне самостоятельное значение, и на них существовала богатая письменная литература: пали был языком буддийского канона хинаяны, ардхама-гадхи — джайнского канона, махараштри — лирической поэзии и т. д.

Древнеиндийское стихосложение преимущественно метрико-силлабическое, т. е. основанное на чередовании долгих и кратких гласных и соблюдении одинакового количества слогов в стихотворных строках: стихи всегда произносились нараспев, а эпические — пелись. Стихотворных размеров было множество, но наиболее распространенным был ануштубх. Преимущественно ануштубхом написаны эпические поэмы, дхармашастры и др. Он состоит из двух шестнадцатисложных полустиший, каждое с цезурой посередине. Порядок долгот в нем допускает значительные вариации. В Индии поэтика рано стала предметом изучения. По-видимому, самым ранним из дошедших до нас трактатов по поэтике является «Кавьяланкара» Бхамахи (IV–V вв. н. э.)[2243].

Много лирических стихотворений, восходящих к глубокой древности, сохранилось в антологиях на пали, санскрите, махараштри и других языках. Из таких антологий уместно упомянуть о «Тхерагатхе» и «Тхеригатхе», «Гахасаттасаи» поэта Халы на махараштри, содержащую лирические строфы разных поэтов. Многочисленные поэтические антологии на санскрите включают строфы, приписываемые создателю санскритской грамматики Панини, грамматисту Вараручи, философу Дхармакирти и многим другим. Однако немало в них строф и анонимных.

Несмотря на то что от древности до нас дошло большое число поэтических произведений, мы мало знаем об их авторах. Первое художественное произведение, авторство которого можно считать установленным, относится только к I–II вв. н. э.; это жизнеописание Будды — «Буддхачарита» Ашвагхоши. «Буддхачарита» принадлежит к жанру крупных поэтических произведений, писавшихся по образцу эпических поэм — махакавья, обычно называемому современными литературоведами «искусственным эпосом»[2244]. Крупнейшим древнеиндийским поэтом являлся Калидаса (IV–V вв. н. э.), который был также и великим драматургом (см. ниже).

Театр и драматургия. Индийский театр уже в начале нашей эры существовал во вполне сформировавшемся виде. Поэтому он должен был пройти длительное развитие, история которого известна, к сожалению, плохо. Индийский театр вырос на индийской почве и вполне самобытен[2245]. Отрывочные данные исторических преданий и этнографии позволяют предполагать, что важным источником его генезиса были массовые зрелищные представления во время религиозных праздников в честь некоторых богов (особенно Индры и Шивы); темой представлений были мифы о подвигах этих богов[2246]. Сами праздники восходили к архаичным обрядам охотников и земледельцев, сопровождались песнями и плясками. Другим источником можно считать шуточные сценки бытового характера, разыгрывавшиеся в перерывах основного праздника и имевшие целью позабавить зрителей.

Со временем подобные представления, видоизменившиеся и в значительной мере утратившие религиозный характер, начинают разыгрываться не только во время праздников, но и вне связи с ними — на рыночных площадях, во дворцах царей и знати. Придворный театр, предназначенный для узкого круга зрителей, а не для массовой аудитории, выработал особые формы театрального искусства, специфический репертуар и значительно удалился от своей основы — народного искусства. Именно об этом театре мы располагаем более подробными сведениями.

Специальные театральные здания (натьяшала) не сохранились, хотя они существовали. Декорации отсутствовали, реквизит был минимальный. Об обстановке, в которой происходило действие, зритель получал представление из реплик и мимики актеров. древнеиндийскому сценическому искусству был присущ сложный и тщательно разработанный язык жестов, который постигался актерами в течение многих лет обучения и был рассчитан на искушенного зрителя.

Структурно древнеиндийская драма была произведением сложным[2247]. Прозаический текст перемежался стихами, особенно лирические монологи героев и моральные сентенции. Частыми были песенные номера и танцевальные сцены. Никаких представлений о единстве времени, места и действия не существовало. Могли изображаться события и происходившие в один и тот же день, и отдаленные друг от друга многими годами. Действие происходило то в помещении, то на улице или городской площади, то в лесу или на небесах. Наряду с основной сюжетной линией существовали и побочные. Число действующих лиц могло быть различным. Они принадлежали к самым разным слоям; на сцене могли быть показаны небожители, шуты, цари, рабы, риши, гетеры, монахи, воины, профессиональные воры, купцы и т. д. Все это давало большие возможности драматургу для выбора сюжета и его разработки.

Но существовали и ограничения для творческой фантазии драматурга, соответствовавшие выбранному им типу драмы. Этих типов было несколько, но основными были натака и пракарана. Первая отличалась изысканностью и предназначалась в основном для придворного театра. Сюжетами ее были известные героические или любовные истории, заимствованные в основном из эпоса. Героем в натаке должен был быть обязательно царь или божество в человеческом воплощении. Не следовало изображать на сцене убийства, сражения, а тем более такие нежелательные для избранной аудитории события, как мятежи и дворцовые перевороты. Пракарана давала автору большую свободу при выборе героев и событий, близких к реальной жизни. Были и другие типы пьес. Прастхана требовала, чтобы героем или героиней были раб и рабыня. Существовали сатирические пьесы, фарсы. Все это указывает на то, что в древности индийская драматургия отличалась разнообразием жанров, была связана с народным творчеством и носила более демократический характер, чем в средние века, когда индийский театр постигло творческое оскудение, а к XII в. — почти полное исчезновение.

Пьесам полагалось иметь счастливый конец. Действующие лица должны были говорить на разных языках и диалектах — соответственно их положению и образованию. На санскрите объяснялись цари, брахманы, кшатрии. Все женщины и простолюдины пользовались так называемыми драматическими пракритами. Их насчитывалось семь, и существовал определенный порядок, каким пракритом какой персонаж должен был пользоваться: шаурасени был языком женщин высокого общественного положения и мужчин — среднего; магадхи — языком общественных низов; на махараштри объяснялись стихами те, кто в прозе говорил на шаурасени, и т. д.

Показатель высокого уровня развития театрального искусства в древней Индии — специальные теоретические трактаты. До нас дошел один из них — «Натьяшастра» («трактат о театральном искусстве»), составленный, вероятно, во II–III вв. н. э. и приписываемый Бхарате, о котором, кроме его имени, ничего не известно. В этом трактате определяются задачи театрального искусства, принципы выбора и построения сюжета, виды и жанры драматических произведений, основные типы персонажей, рассматриваются вопросы стиля и языка. Трактат обобщил большой опыт, накопленный в области сценического искусства и драматургии. К концу периода древности это сочинение считалось высокоавторитетным.

Основной целью театра было доставить зрителям эстетическое наслаждение (раса). Для древней индийской драмы в целом нехарактерна открытая постановка острых общественных вопросов. Редки столкновения характеров, взрывы чувств, бичующая сатира или гневное обличение. Общий тон в сохранившихся пьесах мягкий, приглушенный. Но и при этом в лучших драматургических произведениях авторы умели показать правду жизни, сложность ее проявлений и драматическую напряженность ситуаций. Имелись произведения чисто политического и патриотического плана (например, пьесы Вишакхадатты «Печать министра Ракшаса» и «Царица и Чандрагупта»).

Самый ранний из известных нам драматургов — уже упоминавшийся поэт и философ Ашвагхоша. К сожалению, сохранились только фрагменты некоторых его драм. Особо следует сказать о Бхасе (III–IV вв.)[2248]. Ему приписывается 13 пьес, по, по-видимому, только две из них написаны действительно им. В пьесах Бхасы используются различные сюжеты, заимствованные из эпоса и мифологии, искусно разработанные применительно к особенностям театра того времени. В них отразились основные особенности древнеиндийской драматургии, хотя нередки и отступления от установленных правил.

Одной из самых интересных в древнеиндийской драматургии является пьеса Шудраки (IV–V вв.) «Глиняная повозка» («Мриччхакатика»), обеспечившая автору почетное место в истории древнеиндийского театра и литературы[2249]. В драме рассказывается о любви обедневшего брахмана Чарудатты и гетеры Васантасены, любви, преодолевшей все общественные препятствия, воздвигавшиеся трудными жизненными обстоятельствами. Сюжет взят не из мифологии, а из самой жизни, главные герои не боги и цари, а простые люди. Автор проводит мысль, что истинное благородство, честность, преданность и возвышенная любовь присущи не только высшим слоям общества, но и в не меньшей мере простым людям. Гуманистическая и демократическая направленность пьесы, относящейся к типу пракарана, явно противостоит благодушному стилю придворной драмы натака. К тому же в «Глиняной повозке» описываются и такие события, которые другие древнеиндийские драматурги старались избегать: здесь есть и попытка убийства, и свержение царя, и народное волнение. Ком был автор этого замечательного произведения — неизвестно, но сама драма дает достаточные основания считать его подлинно народным писателем.

Калидаса. Из всех древнеиндийских писателей Калидаса больше всего известен за пределами Индии. Он заслуженно получил всеобщее признание как один из корифеев мировой литературы[2250]. Издание в 1789 г. У.Джонсом перевода на английский язык его драмы «Шакунтала» и особенно перевод ее на немецкий язык, выполненный Г.Форстером в 1790 г., открыли народам Европы культурные ценности, о существовании которых дотоле они не знали. Это положило начало научному изучению древнеиндийской литературы. В России с «Шакунталой» познакомились уже в 1791–1792 гг. благодаря переводу первых ее четырех актов И.М.Карамзиным.

Творчеству Калидасы посвящено множество исследований, но о самом писателе известно крайне мало. Большинство современных ученых склонны полагать, что он жил в IV–V вв. Калидасе приписывается множество произведений, но в настоящее время достоверно принадлежащими ему считаются семь: лирические поэмы «Мегхадута» («Облако-вестник») и «Ритусанхара» («Времена года»), три драмы — «Абхиджиянашакунтала» («Узнанная по кольцу Шакунтала»), «Викраморваши» («Мужество Урваши») и «Малявикагнимитра» («Малявика и Агнимитра») и две эпические поэмы — «Рагхуванша» («Род Рагху») и «Кумарасамбхава» («Рождение Кумары»). Особенность творчества Калидасы — глубокое проникновение во внутренний мир человека, понимание красоты душевных переживаний. Лирические описания природы также используются Калидасой для того, чтобы еще больше оттенить душевное состояние героя. Для Калидасы характерны богатство изобразительных средств, изысканность языка, плавность стиха.

Лучшие стороны творчества писателя проявились в его драматических произведениях. Драмы были написаны для придворного театра и вполне соответствовали его требованиям. Сюжеты их далеки от современности: в основе лежат сказания о далеком прошлом. Главный герой — царь, речь всегда идет о его любовных приключениях, дело происходит главным образом во дворце, грубая и трудная жизнь только изредка врывается в этот мир добродетельных поступков. Но гений Калидасы и в этих стесненных пределах сумел вдохнуть в своих героев живую душу.

Две эпические поэмы Калидасы принадлежат к жанру махакавья. В соответствии с существовавшими тогда поэтическими нормами они написаны торжественным, приподнятым стилем, ясно обнаруживают разносторонность и глубину творческого дарования поэта.

К концу периода древности относится расцвет религиозной поэзии. В стихах восхвалялись идеал аскетической жизни, отрешенность от всего мирского, иллюзорность бытия. Калидаса же, воспевая жизнь со всеми ее радостями и горестями, противостоял аскетическим религиозным представлениям своего времени. Целое направление индийской литературы, следовавшее гуманистическим идеям о гармонии человеческой личности и оптимистическому взгляду на жизнь, связано с Калидасой.

Художественная проза. Художественная проза также зародилась в глубокой древности[2251]. Уже в самхитах вед некоторые заклинания и жертвенные формулы были прозаическими. Брахманы также были написаны прозой. В основном прозаическими были ранние упанишады, произведения буддийской и джайнской литературы.

Наиболее известным произведением древнеиндийской санскритской художественной прозы является «Панчатантра» («Пять книг»)[2252]. Во вводной ее части рассказывается, что она была задумана как учебное пособие по науке политики (нити) и разумному поведению для сыновей одного из царей, отличавшихся глупостью. Все поучения имеют практический характер и сопровождаются рассказами, иллюстрирующими эти поучения примерами из жизни. Содержание рассказов весьма разнообразно: в них действуют цари, их советники, слуги, отшельники, купцы, ремесленники, воины. Во многих случаях действующими лицами выступают животные, иногда им придается общественное положение: львы — цари, тигры — сановники, шакалы — слуги и т. д. Их высокопарные рассуждения об основах государственной политики выглядят комично, и многое в «Панчатантре» — это, скорее, пародия на трактаты о политике.

На страницах «Панчатантры» разворачиваются события повседневной жизни древней Индии. В рассказах тесно переплетены реалистические и фантастические элементы. Даются они обычно в виде беседы двух персонажей (людей или животных). Часто используется распространенный в древнеиндийской литературе прием передачи слова какому-нибудь персонажу, который, в свою очередь, рассказывает подходящую историю; в его рассказе какой-нибудь персонаж также может сообщить поучительную историю и т. д., так что образуется целая гирлянда вполне самостоятельных рассказов: один внутри другого. Литературоведы выделяют такие произведения в особый жанр — «обрамленная повесть». Прозаический текст перемежается стихотворными изречениями, обычно назидательного характера. Язык «Панчатантры» — прост и непритязателен, портретные и психологические характеристики отсутствуют, массовых сцен или пространных описаний природы практически нет; столь характерная для поздней санскритской прозы усложненная образность встречается редко.

«Панчатантра», составление которой большинством исследователей относится к III–IV вв., имела в Индии огромный успех. По ее образцу было создано много других книг; все они имеют «рамку», которая обрамляет содержащиеся в тексте самостоятельные рассказы.

Простота и жизненность сюжетов «Панчатантры», практицизм ее наставлений, отсутствие религиозной ограниченности — все это способствовало широкому ее распространению и за пределами Индии. Она проникла (в пересказах на местные языки) в страны Юго-Восточной Азии и в Монголию. Успешным было также ее продвижение на Запад. В VI в. она была переведена с версии, отличавшейся от дошедшей до нас, на среднеперсидский (пехлевийский) язык; затем был сделан перевод на сирийский, в VIII в. — на арабский, и под названием «Калила и Димна» она широко распространилась в странах Ближнего Востока. В XI в. в Византии она была переведена на греческий. В Греции уже существовал свой басенный жанр, однако вышедшие в XIV в. «Басни Эзопа» носят следы влияния древнеиндийского сборника. С греческого были сделаны переводы на славянские языки. Затем появились переводы на латинский язык, и «Панчатантра» стала широко известна Западной Европе. Исследователи обнаружили очевидное влияние «Панчатантры» и других произведений подобного рода на сборник арабских сказок «Тысяча и одна ночь» (особенно на раздел о приключениях Синдбада-морехода), на итальянские фаблио, на немецкий цикл рассказов о Рейнике Лисе, на басни Ж.Лафонтена. Вряд ли в древней художественной литературе можно найти произведение, равное «Панчатантре» по ареалу распространения и влиянию на литературы других народов.

Джатаки. Особый жанр представляют собой джатаки — рассказы о перерождениях Будды[2253]. В настоящее время известно около 550 джатак, каждая из которых представляет собой обрамленный рассказ, являющийся самодовлеющим целым — не имея общей рамки, они связаны в единое целое лишь личностью главного героя. В каждом из них сначала излагается случай, происшедший с кем-нибудь из монахов в окружении Будды. Это дает основание Будде рассказать подходящую притчу о подобном же событии, якобы происшедшем с ним в одном из его «предыдущих рождений». И здесь прозаический текст перемежается стихами. Большинство джатак было явно заимствовано из фольклора. Монахи хорошо его знали и охотно использовали в своих нравоучительных беседах, придавая им окраску, соответствующую морально-этическому учению буддизма. Ряд сюжетов джатак родствен сюжетам из «Панчатантры». Сами рассказы принадлежат к различным повествовательным жанрам — от анекдотов до такой своеобразной и масштабной повести, как «Джатака о Вессантаре».

На одном из пракритов (пайшачи) также существовал в древности сказочный эпос — «Брихаткатха» («Великий сказ»), приписываемый Гунадхье (II–III вв.). В подлиннике он до нас не дошел, и о нем известно в основном по его средневековым вольным переработкам[2254].

Литература народов Южной Индии. Специфические условия развития народов Южной Индии породили ряд ярких литературных явлений, хотя со временем на них стала оказывать сильное влияние литература на североиндийских языках, что объясняется усилением культурных контактов Южной и Северной Индии, а также распространением в Южной Индии буддизма, джайнизма и индуизма.

Особый интерес представляет возникновение «сен-тамила» как своего рода межэтнической языковой общности, в рамках которой развилась богатая литература. Местная традиция связывает ее возникновение с исключительной древностью. Она рассказывает о существований трех санг — постоянных собраний высших литературных авторитетов; возникновение первой из санг традиция относит к X тысячелетию до н. э. Столь же фантастичны хронологические данные о второй санге, существовавшей якобы между V и III тысячелетиями до н. э. Существование третьей санги представляется более достоверным и относится к первым векам нашей эры, хотя сама древняя литература сведений о ней не содержит.

Самый ранний памятник тамильской литературы — грамматика «Толькапиям», относимая легендой ко второй санге, но на самом деле завершенная вряд ли ранее III в. н. э. Появление такой грамматики возможно было только при существовании развитой литературной традиции, сформировавшейся еще до нашей эры, но сохранившейся лишь в произведениях I–III вв. н. э. Это — сборники героической и любовной поэзии «Восемь антологий» и «Десять песен». Несмотря на черты аристократизма, присущие этой поэзии, в ней ощущается фольклорная основа.

«Эттуттохей» («Восемь антологий») — поэмы разных авторов; их главные темы — любовь, разлука, прославление добродетельных древних царей. «Паттупатту» («Десять песен») — это также в основном панегирики и любовные сюжеты[2255]. Примерно в VI–VIII вв. формируются сборники так называемого комплекса «Восемнадцати произведений низкого счета», в котором содержится самое прославленное произведение древнетамильской литературы — «Тирукурал», автором которого традиция считает поэта Тируваллувара.

«Тирукурал» — не сюжетное произведение. Это сборник 1330 стихотворных изречений (куралов), касающихся самых разных сторон жизни древнего индийца. Разделены они на три части, соответствующие трем основным целям, которые, по представлениям древних индийцев, каждый человек должен был стараться достигнуть: дхарма — добродетель, артха — материальный достаток, кама — удовлетворение жизненных потребностей, достижение радостей любви и семейной жизни. В стихах «Тирукурала» воплощена народная мудрость, выраженная в поэтической форме. Ясность мысли, точность языка, образность и яркость сравнений сделали его любимейшим произведением тамилов. Изречения из «Тирукурала» приобрели необыкновенную популярность.

Имя Тируваллувара окружено многочисленными легендами. Рассказывается, что он был парией и принадлежал к низшей касте валлуваров, отсюда его имя — «Святой валлувар». Еще в юности он был столь известен своей мудростью, что богач из землевладельческой касты веллала почел за честь для себя породниться с ним, выдав за него свою дочь, — случай в условиях Индии исключительный. Образ его жизни вполне соответствовал тем возвышенным идеалам, которые он проповедовал в «Тирукурале».

«Тирукурал» не является произведением религиозной поэзии. Правда, в нем содержатся ссылки на богов и их могущество, но автора прежде всего интересует рядовой человек. «Тирукурал» чужд сектантской ограниченности. В обстановке борьбы враждующих религий тамильский пария сумел подняться над беспокойным миром, осудить лицемерие, ложь, ханжество, несправедливость, заявить о праве простого человека на счастье и земные радости.

Зодчество. Археологические раскопки позволили проследить развитие зодчества на северо-западе Индии в течение нескольких веков.

Жилые дома в Таксиле отличались простотой; строители заботились больше об удобствах и меньше о красоте зданий. Такие архитектурные детали, как арки, купольные своды, портики и т. д., отсутствовали, как, впрочем, и декоративные украшения — лепка, мозаика, роспись. Здания были в большинстве двухэтажные. В ранний период существования города (на холме Бхир Маунд, VI–II вв. до н. э.) они строились часто неправильной в плане формы и примыкали друг к другу, образуя целые комплексы построек. Крыши были плоскими и покрывались слоем земли. Полом нижнего этажа служила утрамбованная земля. Окна нижнего этажа, выходившие на улицу, представляли узкие щели (15–20 см шириной). Изнутри и снаружи стены покрывались слоем глины, смешанной с рубленой соломой; иногда обмазку белили. При зданиях имелись один или два внутренних двора.

К указанному времени относится появление первых культовых сооружений[2256]. К западу от Бхир Маунда расположена самая большая и древняя в Таксиле ступа — Дхарма-раджика, относящаяся, возможно, еще ко времени Ашоки.

Древнейшая форма ступы — полусфера на круглой или квадратной платформе. В ступе (или в земле под ней) сооружалась камера (реликварий), в которую помещали урну с чтимыми реликвиями. Вокруг ступы прокладывали специальную дорожку (прадакшина-патха) для торжественного обхождения ее по часовой стрелке. С течением времени конструкция ступ усложнилась: платформа сооружалась в виде нескольких террас, украшалась пилястрами, карнизами, лепкой, фигурными рельефами. Ступа увенчивалась зонтиком — символом вселенской мощи буддизма — с окружавшей зонтик небольшой оградой. Ступа в Дхармараджике была величественным сооружением, ее диаметр достигал 35 м. Она неоднократно перестраивалась: купол и его цоколь — в I в. н. э., платформа — во II в., а орнаментальный пояс у основания купола ступы в Дхармараджике относится уже к IV–V вв.

Жилые здания Таксилы II в. до н. э. — I в. н. э. (на холме Сиркап) в основном были такими же, как и прежде, только лучше спланированы. Встречались дома в три-четыре этажа. Появились строения, которые, вероятно, можно считать дворцами из-за их величины (до 7 тыс. кв. м) и особенностей планировки; архитектурно же они от прочих зданий существенно не отличались. Наблюдался прогресс и в каменной кладке. Если нижние этажи более ранних домов сложены из бута, то постепенно кладка становится совершенней — с использованием отесанных камней. Верхние этажи возводились из дерева.

Важное отличие этого периода — появление храмов. Примерно в 0,6 км от северных ворот Сиркапа на невысоком холме Джандиал находятся развалины небольшого (30 ? 25,5 м) храма II–I вв. до н. э. Но этот самый древний из известных нам наземных храмов был, видимо, неиндийским. По плану он схож с Парфеноном, с трех сторон окружен перистилем, но колоннаду заменяет стена с широкими проемами; перед входом — две пары колонн ионического ордера. Судя по фундаменту, внутри храма должна была находиться башня высотой 12 м — единственное существенное отличие от классических греческих храмов. Какому именно божеству был посвящен храм — неизвестно, но возводился он, очевидно, греками и по греческим образцам.

К I в. н. э. относится появление первых наземных индийских буддийских храмов. Возникновение их в Таксиле, возможно, объясняется греческим влиянием, но сами храмы мало похожи на греческие; в плане они повторяли пещерные храмы, которые уже сотни лет сооружались в других частях Индии. Один из таких храмов (середина I в. н. э.) был построен в самом городе. Его размер — 40 ? 15,5 м. Он расположен посреди двора (70 ? 41 м), окруженного каменной стеной и находившегося на платформе высотой 1,4 м над уровнем улицы; храм имел прямоугольный неф; со стороны лестницы имелся портик. Сзади нефа находилась апсида, в середине которой стояла, по-видимому, ступа.

К началу нашей эры относится сооружение капитальных наземных жилых помещений для монахов. Расположены они были беспорядочно, т. к. отдельные их части строились в разное время и не по строгому плану. Начиная со II в. н. э. возводятся громадные здания, рассчитанные на одновременное проживание сотен монахов. Основа самых простых по планировке монастырей — внутренний прямоугольный двор, со всех сторон окруженный стеной. К внутренней стороне каждой из стен примыкал ряд монашеских келий площадью 8–10 кв. м с выходом во двор. Второй этаж строился из дерева. Деревянными были и веранды вдоль келий. Большую часть двора, его центр, занимало место для собраний монахов. Оно устраивалось несколько ниже уровня келий, к нему вел ступенчатый спуск. В одном из углов этой пониженной части двора иногда находился бассейн для омовений. К жилому зданию примыкали служебные помещения: кладовые, кухни. Сооружались монастыри, как правило, около высокочтимой ступы: главные ступы почти всегда оказываются самыми древними частями монастырей.

Крупнейший из известных древних монастырей на северо-западе Индии — Большой монастырь в Дхармараджике (137 ? 113 м). Возведение его как единого целого началось во II в. н. э. Затем он неоднократно перестраивался и к V в. стал сложным комплексом жилых помещений с несколькими внутренними дворами. С северной стороны возвышалась мощная сторожевая башня. Судя по размерам монастыря и по числу келий, в нем могло проживать одновременно до тысячи монахов. Другие монастыри в окрестностях Таксилы гораздо меньше, некоторые были рассчитаны даже на 15–20 человек. С внешней стороны они, скорее, похожи на крепости, чем на обители.

Об архитектуре в долине Ганга судить сложнее, т. к. основным строительным материалом очень долго оставалось дерево и остатков строений сохранилось мало. Только к концу древности каменные здания стали возводить чаще. Это были в первую очередь культовые сооружения. Жилые же здания и после этого продолжали строить из дерева, поэтому мы знаем о них в основном по изображениям на рельефах и по описаниям в художественной литературе. Многие городские дома имели два этажа, иногда и более. Крыши были плоскими или сводчатыми, полуцилиндрическими. Фасады домов нижнего этажа представляли собой глухую стену, верхние этажи имели окна и веранды. Сооружение таких зданий требовало большого искусства зодчего и строителей. Царским дворцом в Паталипутре восхищались греки. Каменный дворец, построенный Ашокой, не сохранился, кроме фрагментов колонн и отдельных помещений, но Фа Сянь, посетивший столицу в V в., писал о нем как о творении небожителей.

Из культовых сооружений в долине Ганга также приобрела повсеместное распространение буддийская ступа. Общий характер ее был такой же, как и описанных выше таксильских, но имелись и некоторые отличия: ступы оставались здесь более строгими, с меньшим количеством скульптурных украшений и декоративных деталей, но они окружались оградами с воротами. Самой известной является ступа в Санчи (Центральная Индия). Она была возведена в III в. до н. э., но после этого неоднократно перестраивалась; во II в. до н. э. ее значительно увеличили и облицевали камнем (до этого облицовка была кирпичной), деревянную ограду заменили каменной, имитирующей деревянную. Позднее у ограды поставили резные каменные ворота, ориентированные по четырем странам света. Из других ступ следует отметить находившиеся в Бхархуте (Центральная Индия, II в. до н. э.) и Амаравати (Южная Индия, устье Кришны, II в. н. э.), известные своей скульптурой и резьбой по камню.

Другим примером культовых сооружений являются пещерные храмы (чайтьи) и монастыри (вихары). Древнейшие, относящиеся ко времени Ашоки, были естественными пещерами; внутренние стены их тщательно выравнивались, входу придавалась правильная прямоугольная форма. Они были невелики и лишены декоративных деталей; более поздние стали больше по размеру, их украшали резными колоннами, скульптурами, фасады дополняли арками. Большой научный интерес представило открытие при раскопках в Каушамби (недалеко от совр. Аллахабада) древнего буддийского монастыря — Гхошитарамского, часто упоминаемого в буддийских текстах[2257]. Согласно традиции, эту обитель посещал Будда, но особый расцвет монастырь переживал в эпоху Кушан.

Замечательный образец пещерной архитектуры — храм в Карле (недалеко от Бомбея, около начала нашей эры). Апсидальный зал чайтьи имеет в длину почти 38 м, в ширину и высоту — 14 м. Двумя продольными рядами колонн он делится на три нефа — более широкий средний и два более узких боковых. В глубине его, в апсиде, находится каменная ступа. Полукруглый свод чайтьи ребристый; по-видимому, это имитация крыш, которые возводились над чайтьями, когда те строились из дерева. Восьмигранные колонны имеют сложные базы и капители. Истинное значение этого удивительного примера строительного искусства станет в полной мере ясным, если помнить, что все это (даже ступа, колонны, скульптуры) высечено в твердой скале из монолита.

Пещерные монастыри были проще и не так богато украшены архитектурными деталями и скульптурами, за исключением фасадов. В некоторых сохранилась настенная художественная роспись. Пещеры обычно имели прямоугольную форму; вдоль стен располагались высеченные в них кельи. В глубине пещеры иногда находились небольшие ступы. Когда община разрасталась, рядом со старой вихарой высекалась новая пещера. Иногда возникали целые пещерные поселения. Такой была, например, группа пещерных монастырей в горах Аджанты, всемирно известных своими росписями. Всего здесь было в древности 27 жилых пещер (от I в. до н. э. до VII в. н. э.). Сооружение пещерных храмов и монастырей прекратилось в Индии к VIII в. в связи с развитием наземного домостроительства.

Наземные индуистские храмы существовали и в догуптский период, но они были деревянными и поэтому до нас не дошли. Каменные же храмы появились только при Гуптах. Если ранняя деревянная архитектура оказала воздействие на пещерные культовые сооружения, то последние повлияли на наземную каменную храмовую архитектуру. До сих пор основным в индуистском храме является башня (шикхара), построенная над маленьким святилищем, где помещаются фигуры или символы богов.

Такая архитектурная особенность возникла не сразу. Во времена Гупт многие храмы были невелики и невысоки, они имели плоские крыши, массивные стены. Только к концу периода Гупт они устремляются в высоту и приобретают величественный вид. Таким был, например, сохранившийся до наших дней (правда, неоднократно восстанавливавшийся) буддийский храм Махабодхи в Бодх-Гае, первоначальное сооружение которого относится к IV в. н. э., основная его часть из сохранившихся до нашего времени — к VI в. Он построен рядом с местом, где, по преданиям, Будда достиг «просветления». Главная часть храма — огромная усеченная пирамидальная башня, покоящаяся на высокой квадратной платформе. Стороны башни украшены орнаментом и скульптурами. Башня увенчивается конусообразной башенкой. Высота всего сооружения — около 55 м. По углам платформы возведены (очевидно, значительно позже) четыре башни, являющиеся уменьшенной копией главной башни.

Изобразительное искусство. Свидетельством высокого уровня искусства ваяния в самой глубокой древности служат образцы скульптуры, обнаруженные при раскопках городов хараппской цивилизации. Следующие по времени данные о художественной скульптуре мы имеем уже от периода Маурьев.

К первым векам нашей эры относится возникновение и расцвет матхурской и гандхарской школ. Первая, названная так по г. Матхуре — крупнейшему центру древнеиндийского художественного ремесла, возникла на чисто индийской основе и является развитием традиций маурийского периода; иноземное влияние в ней заметно мало. Особенность матхурской школы — портретная скульптура (например, статуи кушанских царей) и индивидуализация персонажей. Впервые появляются изображения Будды[2258], тогда как до этого он изображался различными символами: дерево бодхи, колесо, зонтик, трон и др. Вероятно, это было связано с усилением идей махаяны или влиянием эллинистического искусства; не исключено и воздействие традиций джайнской скульптуры — изображения тиртханкар известны с IV в. до н. э. Появление в многофигурных композициях изображений будд, бодхисаттв и тиртханкар больше связывало художника в размещении действующих лиц и в их художественном воплощении, но трактовка была еще далека от стандарта (канона).

Значительным своеобразием отличается гандхарская скульптура; называется она по имени Гандхары — исторической области на крайнем Северо-Западе Индии. Расцвет гандхарской школы относится к II–III вв. н. э. Гандхара экономически и культурно была теснее, чем другие области Индии, связана со Средней Азией, странами Ближнего Востока, античным Средиземноморьем. Это отразилось на многих сторонах ее истории и культуры. Некоторые историки и искусствоведы считают, что гандхарская школа обязана своим возникновением бактрийским грекам[2259]. Другие справедливо возражают против такой упрощенной трактовки[2260]. Ведь гандхарская школа сложилась более чем через сто лет после уничтожения греко-бактрийского господства в Гандхаре. На возникновение гандхарского искусства бактрийские греки действительно оказали огромное воздействие, но в своем оформившемся виде оно явилось сложным сплавом не только эллинистических, но прежде всего индийских и среднеазиатских традиций[2261]. Неразрывная связь гандхарского искусства с буддизмом во многом определяла его тематику, идеологическую и эстетическую направленность.

Начиная с IV в. н. э. в Гандхаре стала преобладать лепная скульптура. Такие изделия были менее долговечны, но несравненно легче в изготовлении и дешевле, хорошо окрашивались. Кроме того, небольшие статуи, а также головы крупных скульптур можно было изготавливать в формах. Каждая ступа украшалась в это время целыми вереницами будд и бодхисаттв. Во многих случаях головы были приставными и изготовлялись отдельно. Крупные статуи делались на грубой каменной основе, на которую накладывался толстый слой известкового раствора; из него лепились лица, детали одежды и т. д. Тематика произведений этого времени в основном буддийская. Чаще всего это изображения будд и бодхисаттв; многие горельефы представляют образцы высокого мастерства.

Весьма существенной частью индийской скульптуры являются рельефы, покрывающие каменные ворота и ограды ступ, преддверия и стены храмов и монастырей. Во многих случаях рельефы носят не только декоративный, но и сюжетный характер — эпизоды из джатак, мифологические сцены. Полное представление о специфике древних североиндийских рельефов дают резные ворота Большой ступы в Санчи (I в. до н. э.), ограда ступы в Бхархуте (II в. до н. э.), рельефы из Матхуры и Каушамби[2262].

Важное свидетельство развития изобразительных искусств в Южной Индии — резная ограда ступы в Амаравати (II в. н. э.). Южноиндийская скульптура имеет свою самостоятельную линию развития, но все же она формировалась под влиянием Севера. Для рельефов Амаравати характерны б?льшая экспрессия и динамичность, массовые сцены эмоционально насыщены, композиция строго продумана.

Древнеиндийская скульптура в период Гупт, развивая традиции матхурской школы, достигает своего расцвета[2263]. По тематике она осталась в основном религиозной, но мастера старались передать и внутреннее состояние персонажей, даже второстепенных. В работе над статуями Будды их заботило изображение не столько силы, красоты и здоровья, сколько высокой одухотворенности. Даже по внешности он уже не просто человек, а высшее существо, отрешившееся от всего мирского. Примером решения такой творческой задачи служит статуя Будды из Сарнатха. Будда изображен проповедующим дхарму. Его лицо с полузакрытыми глазами обращено не к миру-страданию, а к будущему «освобождению», к нирване. Формы тела сглажены, мускулатуры совершенно не чувствуется, черты лица правильны, поза свободна и ненапряженна, от всей фигуры веет безмятежностью и отрешенностью.

Искусство живописи в Индии также очень древнее. В литературе содержится множество упоминаний о художественных росписях на стенах дворцов богачей и знати. Умение рисовать считалось одним из признаков образованности. Даже то, что сохранилось из образцов древнего живописного искусства, дает достаточные основания считать его находившимся на таком высоком уровне, которого достигли немногие древние цивилизации.

О живописи древней Индии мы знаем главным образом на основании настенных росписей (декоративных и сюжетных), сохранившихся в пещерах Аджанты; древнейшие из них по времени близки началу нашей эры (пещеры IX и X). Стенопись производилась темперой по сухой штукатурке. Росписи, хотя и религиозного содержания (в основном сцены из жизни Будды и из джатак), по своему характеру вполне светские.

Живопись Аджанты дает неповторимую панораму реальной жизни древней Индии. Здесь — небожители, Будда, бодхисаттвы, цари, придворные, простые поселяне, монахи, женщины, дети, животные; действие происходит на небе, во дворцах, в селе, в лесу. Картины полны непосредственности, проникновения в душевный мир героев, благородной простоты. Фигуры Будды и бодхисаттв находятся обычно в центре композиции: по своим размерам они значительно превосходят другие фигуры. Происходившее в глубине давалось несколько выше переднего плана. Границ у картин не было, сюжеты как бы переходили один в другой. Из-за плохой освещенности помещений художники избегали полутонов, силуэты резко очерчены. Несмотря на то что пещеры Аджанты расписывались в течение шести-семи веков, стиль или техника исполнения оставались сходными.

В период Гупт наблюдался расцвет не только скульптуры и живописи, но и художественных ремесел: резьбы по кости и дереву, художественной терракоты, ювелирного искусства. Даже в монетном деле, всегда отстававшем от технического и художественного уровня стран античного мира, заметен прогресс: гуптские монеты — лучшие из изготовлявшихся в древней Индии по своим художественным достоинствам[2264].

Музыка и танцы. Современное сложное и утонченное музыкальное и танцевальное искусство Индии своими корнями уходит в глубокую древность. Уже тогда оно стало профессиональным. Драматические представления почти всегда сопровождались музыкой и танцами, и их теоретические основы излагаются в древнем трактате о сценическом искусстве «Натьяшастра».

Звуковой состав древнеиндийской музыки определяла семиступенчатая гамма (грама), весьма сходная с европейской натуральной мажорной. Использовались различные лады, ритмические фигуры. Основным струнным инструментом была вина, похожая на лютню. Из духовых инструментов была распространена флейта. Для подачи сигналов использовались трубы и некоторые виды морских раковин. Огромную, подчас самостоятельную роль в музыке играли барабаны. Все эти особенности характерны и для современной индийской музыки.

Столь же стойкими оказались традиции и в индийском танце. Он и поныне остается наследником древнеиндийской пантомимы. В «Натьяшастре» насчитывалось 10 особых положений головы, 36 — глаз, 37 — рук и 10 — тела. Каждое из них имело точно установленное значение, выражающее поступки, чувства человека и даже окружающую обстановку.

Несмотря на большую любовь индийцев к театральным представлениям, музыке, танцам и на то, что обучаться этим искусствам считали необходимым самые зажиточные слои общества, профессия актера, музыканта и танцора не пользовалась в древней Индии высокой репутацией.

* * *

Мы остановились лишь на некоторых общих чертах культурного развития древней Индии в первые века нашей эры, но и приведенные материалы свидетельствуют об огромных достижениях древних индийцев в науке, словесности, искусстве. Значительным было воздействие древнеиндийской культуры на другие страны древнего Востока и античного мира. Этому в немалой степени способствовали тесные историко-культурные связи Индии с близкими и далекими соседями, контакты, которые не прерывались в течение всей эпохи древности.