ГЛАВА XII ОСОБЕННОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

Изучение экономического развития Индии во второй половине I тысячелетия до н. э. связано с немалыми трудностями, возникающими при попытке соотнести свидетельства источников с определенной частью страны, равно как и распространить конкретные сообщения на всю ее территорию. Сочинение Панини содержит преимущественно материалы, относящиеся к Северо-Западной Индии, данные же Мегасфена касаются главным образом долины Ганга, и прежде всего Магадхи. Поэтому предлагаемое здесь описание экономики носит обобщенный характер.

Одним из важнейших явлений экономической жизни страны в рассматриваемый период было распространение железа, железных орудий в сельском хозяйстве и ремесле, что знаменовало качественно новый этап технического прогресса и способствовало быстрому подъему всех отраслей производства.

Индийцы узнали железо рано[1019]. В небольшом количестве оно попадается при раскопках слоев «культуры серой расписной керамики», относящихся к XII–XI вв. до н. э., однако широкое употребление железа относится к VI–III вв. до н. э.[1020] Многолетние раскопки Дж. Маршалла в Таксиле позволили более детально представить сферу его применения — здесь найдены железные наконечники стрел, топоры, тесла, резцы, мотыги, наковальни и т. п.[1021] В маурийскую эпоху оно стало основным металлом для производства оружия, сельскохозяйственных орудий, инструментов ремесла, различных домашних предметов, медь и бронза служили для изготовления украшений и легкой домашней утвари. Данные о распространении железа в середине I тысячелетия до н. э. сохранились и у античных авторов, например у Геродота (VII.65). По мнению Р.С.Шармы, есть достаточно оснований полагать, что в рассматриваемый период Индия уже экспортировала предметы из железа и стали[1022].

В сочинениях палийского канона, прежде всего в джатаках, встречаются многочисленные упоминания о применении железных лемехов в земледелии[1023]. О том же сообщает и Панини (IV.1.42). Благодаря употреблению железа стало возможным освоение новых областей, особенно некоторых гангских районов, густо покрытых лесами[1024]. Источники (джатаки и «Артхашастра») содержат немало данных об очистке лесных участков под пашни.

Развитие земледелия. В рассматриваемый период завершается переход к земледелию как ведущей отрасли хозяйственной деятельности населения. Говоря об Индии, античные авторы отмечали, что земледельцы составляют «самый многочисленный и наиболее видный разряд людей» (Страбон XV.1.40). Согласно индийской традиции (Артх. II.1.2), население страны было в основном земледельческим. Занятию сельским хозяйством придавалось столь важное значение, что оно сравнивалось даже с изучением священных текстов вед (ср.: Баудхаяна-дхармасутра 1.5.10.30). Плодородие земли и искусственное орошение позволяли индийцам собирать по два, а иногда и больше урожаев в год. Об этом свидетельствуют и античные и местные источники. У Страбона находим: «Мегасфен, отмечая плодородие Индии, сообщает, что земля там приносит в год двойной урожай. Подтверждает это и Эратосфен»[1025]. О весеннем и осеннем урожаях говорит в своем труде Панини (IV.3.45–46).

В древнеиндийских источниках довольно подробно описаны различные виды сельскохозяйственных работ. У Панини имеются специальные термины для пахоты, посева, жатвы, молотьбы и веяния зерна. В понятие «земледелие» (k??i) входила не только обработка земли, но и обеспечение зерном, орудиями труда, рабочей силой (Махабхашья III.1.26). Земли в зависимости от их использования делились на пахотные, пастбищные, пустоши, лесные участки и т. д. В разных источниках (в том числе в эпиграфике) обрабатываемая земля называлась k?etra, khetta, khettiya; при этом существовали ее различные категории — учитывались наличие источников воды для орошения, качество почвы, климатические условия и т. д.

Главными сельскохозяйственными культурами были рис разных сортов, ячмень, пшеница. На это указывают и археологические материалы[1026], и данные письменных источников (сутры, труд Панини, свидетельства буддийских и джайнских текстов)[1027]. Согласно Мегасфену, основной пищей индийцев являлась рисовая похлебка (Страбон XV.1.53). Ссылаясь на слова Аристобула, Страбон (XV.1.18) рассказывает о культивировании риса, очевидно, в Северо-Западной Индии: «Рис стоит прямо в воде, в огороженных местах и посеян в грядах. Растение достигает 4 локтей высоты, дает много колосьев и зерен. Жатва риса происходит около времени захода Плеяд, а его зерна толкут, как полбу». Феофраст в «Исследовании о растениях» (IV.4.10) пишет, что индийцы «больше всего сеют так называемый рис, который и варят». В труде Патанджали говорится, что в Ушинаре и Мадре (Западная Индия) сеют преимущественно ячмень, а в Магадхе — рис (??li)[1028]. О значительных посевах риса именно в Магадхе сообщается и в джатаках (№ 484, IV.277). В «Махавасту» (I.245) имеются сведения о 25 разновидностях риса, который произрастал на землях объединения Вадджи (с главным городом Вайшали). Судя по раскопкам, рис широко культивировался в долине Ганга и в Восточной Индии (особенно показательны раскопки в Чиранде).

В засушливых районах, где рис не мог расти (например, Деканское плато), основным злаком было просо. Кроме указанных культур индийцы выращивали кунжут, сахарный тростник, фрукты и овощи. Согласно «Периплу Эритрейского моря» (41), на плодородных землях Саураштры культивировали пшеницу, рис, сезам и хлопчатник. Страбон (XV.1.19), ссылаясь на Эратосфена, писал, что «во время дождей сеют лен и просо, кроме того, сезам, рис и босмор (род хлебного злака. — Авт.)[1029], в зимнее время — пшеницу, ячмень, бобовые и другие съедобные растения, которые у нас неизвестны». Довольно подробно освещает эти вопросы и Каутилья; по его мнению, «наиболее выгодным злаком считается рис и тому подобные» (II.24). Индийцы умели использовать климатические условия для нескольких посадок в год, знали они и о смешанных посадках различных злаков. Каутилья (II.24) различал ранние, средние и поздние посевы с использованием соответствующих злаков для каждого из них. Согласно Патанджали, сезам сеяли вместе с бобовыми, которые считались главным злаком и под которые обрабатывалась земля; сезам же подсевался позднее, в соответствующий сезон[1030].

Основным земледельческим орудием был плуг, который обычно тащили волы. У Панини встречается даже термин для поля, обработанного плугом, — halya (IV.4.97). Описание плуга приводится в «Васиштхе-дхармасутре» (II.34–35). Помимо плуга использовали серпы и мотыги. Данные нарративных источников подтверждаются и археологическими материалами: при раскопках многослойных поселений, датированных VI–I вв. до н. э., были обнаружены лемехи, мотыги, лопаты, серпы (основным материалом было железо).

Государство уделяло земледелию много внимания. Показательно, что знание о хозяйстве (v?rtt?), в том числе о земледелии, составляло, судя по трактату Каутилья, особый раздел в общей системе обучения царевичей. Специальные сельские чиновники (агораномы) должны были постоянно следить за сельскохозяйственными работами, производить обмер земли (Страбон XV.1.50), собирать налоги и наблюдать за всеми операциями, связанными с землей. Подробно разбирает вопрос о земледелии и «Артхашастра» (II.35). самахартри — главный сборщик налогов — «ведал делами сельской местности».

Власти оказывали помощь в обработке пустошей и невозделанных земель. «Артха-шастра» рекомендует царю предоставлять земледельцам (поселенцам) определенные льготы, а иногда и материальную помощь (II.1). Сохгаурская надпись эпохи Маурьев сообщает, что в случаях бедствий (в том числе засухи) надлежит выдавать зерно земледельцам[1031].

Особые климатические условия, неравномерность выпадения осадков в разных районах страны, бурные разливы рек в период муссонов и таяния снегов, засухи — все это нередко вызывало необходимость создавать систему искусственного орошения. В Индии она существовала с глубокой древности. Еще большего развития ирригация достигла в эпоху укрепления первых крупных государственных образований. «Оросительная система, — писал Каутилья, — является основой урожая» (VII.14). Идеальный джанападой (страной), согласно «Артхашастре» (VI.1), является не зависящая от дождя, т. е. имеющая хорошее искусственное орошение. Такая позиция древних индийцев излагается и в ряде других источников (в том числе и в эпосе)[1032].

Из надписи Кхаравелы, правителя Калинги, нам известно о проведении канала царем Нандой. В источниках сохранились свидетельства об ирригационном строительстве и в эпоху Маурьев. Большой интерес представляет надпись Рудрадамана из Джунагадха (Саураштра), где рассказывается, что правитель по имени Пушьямитра в годы царствования Чандрагупты соорудил водохранилище, которое при Ашоке было вновь восстановлено и снабжено каналами[1033]. Наличие оросительной системы подтверждается и археологическими материалами: в 1914 г. в Беснагаре были раскопаны остатки канала маурийского или, возможно, даже домаурийского периода[1034]. При раскопках дворца эпохи Маурьев в Кумрахаре (совр. Патна) археологи обнаружили канал, который был, очевидно, связан с р. Сон, притоком Ганга, и служил для орошения полей этой части Магадхи[1035]. О существовании ирригационной системы в эпоху Шунгов говорит комментарий Патанджали к Панини. Там сообщается о каналах для орошения рисовых полей, что должно было спасти деревню от засухи (I.1.23)[1036].

Впечатляющие результаты были получены индийскими археологами при раскопках в Шрингаверапуре (недалеко от Аллахабада, экспедиция под руководством Б.Б.Лала): был открыт крупнейший из известных искусственных водоемов со сложной системой каналов (судя по находкам на дне водоема терракотовой фигурки богини Харити и остатков керамики, сооружение функционировало в начале нашей эры). Вода из Ганга по каналу поступала в глубокий резервуар, из которого затем направлялась по небольшому, сделанному из обожженных кирпичей соединительному каналу в первый из водоемов (дно канала также было выложено кирпичами). Размеры первого водоема: 4 м глубина, 34 м длина и 13 м ширина; второй водоем, связанный с первым небольшим каналом (5 м в длину), был еще крупнее: 7 м глубина, 43 м длина и 26 м ширина. Вопрос о назначении водоема пока неясен, но результаты раскопок, безусловно, указывают на высокий уровень строительства искусственных сооружений для хранения воды. Строительству больших водоемов придавалось в древней Индии особое значение, они рассматривались как значительно более удобные, чем колодцы. Недаром Нарада (I.212) считал, что один водоем лучше, чем сто колодцев. Та же идея изложена в «Махабхарате» (I.69.21).

В сочинениях палийского канона упоминаются строители каналов, описываются мероприятия по регулированию поступления воды на поля после посевов[1037]. Немало сведений о рытье каналов и колодцев, возведении дамб содержат джатаки. Об искусственном орошении на землях Магадхи повествует «Махавагга» (Виная-питака I.287). В своем комментарии (Самантапасадика I.1127) Буддхагхоша сообщал, что поля в Магадхе разделены на участки строгой формы и орошаются.

Кроме того, созданием искусственного орошения занимались и общинники. Джатаки повествуют о рытье жителями деревни водоемов (I.199), о людях, которые в предчувствии долгожданного дождя выходят с лопатами и корзинами для устройства запруд; (I.336). Принимать участие в строительстве оросительных систем должны были владельцы и крупных земледельческих хозяйств и небольших участков. На определенных условиях они получали у государства право пользования ими. В «Артхашастре» (III.9) говорится о приобретении в аренду, внаем, за часть урожая оросительных сооружений. При этом государство продолжало следить, чтобы эти сооружения содержались в исправности. В противном случае взыскивалась в двойном размере сумма, равная причиненному ущербу. За поломку сооружений для орошения полагалось тяжелое наказание. Согласно Вишну (Вишну-смрити V.15), смертная казнь грозила тем, кто разрушал плотину. При вести о поломке оросительного сооружения необходимо было немедленно идти на помощь и восстанавливать плотину, говорят «Законы Ману» (IX.274); уклоняющиеся же должны были быть изгнаны из деревни.

Некоторые данные об организации системы искусственного орошения сообщают античные авторы. Согласно Мегасфену, в период его пребывания в Индии существовали особые государственные чиновники, которые «регулировали русла рек, наблюдали за закрытыми каналами, откуда вода распределяется по водопроводным трубам, для того, чтобы все могли пользоваться водой поровну»[1038]. Интересная картина долины Ганга и системы орошения содержится в «Жизнеописании Аполлония Тианского», которое было написано в начале III в. н. э. Филостратом. По традиции…Аполлоний совершил путешествие в Индию в I в. н. э. По его словам, которые передает Филострат (III.5), долина Ганга прорезана прямыми и изогнутыми рвами, полными воды (каналами), и влага питает долину, когда высыхает почва. «И говорят, что эта земля — лучшая в Индии… Ибо там можно увидеть колосья рослые, как тростник, можно видеть и бобы, в три раза больше египетских, а также кунжут и просо, все огромного роста»[1039]. Можно сослаться и на свидетельство Диона Хризостома (Oratio 35.18):

«А реки текут один месяц царю, и это налог ему, а остальное время — народу… И есть много каналов, которые текут из источников, одни больше, другие меньше, смешиваясь друг с другом, как люди сделали по своему усмотрению. Они переводят воду по каналам легко, как мы — воду в садах. Есть близ них (каналов) и купальни с водой, то теплой, белее серебра, то иссиня-черной от глубины и прохлады». Эти свидетельства, хотя и относятся к более позднему времени, могут отражать ситуацию, характерную и для рассматриваемого периода.

Проблемы земельной собственности. Вопрос о собственности на землю в древней Индии заслуживает особого внимания, ибо от его решения зависит оценка и более общих проблем, в том числе характера общественных отношений и классовой структуры древне-индийского общества. Материалы, которыми мы располагаем, говорят о существовании царских, частных и общинных земель. Соотношение между этими компонентами, очевидно, менялось в различные исторические эпохи, как, впрочем, и взгляд на землю как на объект собственности. Этот вопрос по-разному трактовался не только в различные исторические периоды истории Индии, но и в различных частях страны[1040]. Интересно, что в ранних древнеиндийских источниках он не получил сколько-нибудь подробного освещения. Можно полагать, что в течение длительного времени вопрос о земле не казался индийцам особенно важным, требующим специального разбора: земельные отношения, видимо, регулировались нормами обычного права. Лишь в «Законах Ману» (IX.44) делается одна из первых попыток постановки этого вопроса, но и здесь зафиксирован принцип, восходящий к далекому прошлому: «Поле — вырубившего лес, животное — стрелка, который его убил». Сходная идея отражена в буддийском сочинении «Милинда-панха» (IV.5.15): «Если человек, очистив землю от леса, получает ее, люди говорят: „Это его земля“. Поскольку он сделал землю пригодной, он обладатель ее (bh?mis?miko)» (s?miko может означать и «собственник»).

Такое положение могло сохраняться, конечно, лишь в период, когда было много свободной земли и люди относились к ней «с наивной непосредственностью» (К.Маркс), когда вопрос о законном оформлении собственности на землю еще не стал актуальным. В магадхско-маурийскую эпоху положение уже меняется. Источники позволяют утверждать, что во второй половине I тысячелетия до н. э. происходило дальнейшее развитие концепции собственности на землю, в том числе и собственности частного лица[1041].

Противоречивость сообщений источников о земельной собственности определила неоднозначность решений этой проблемы в работах современных исследователей. Многие из них придерживались и продолжают придерживаться точки зрения, согласно которой земля в древней Индии принадлежала государству в лице царя, а частная собственность отсутствовала[1042]. Они ссылаются на право государства распоряжаться незанятыми землями, лесами (о чем говорится, в частности, в «Артхашастре» II.1.2) и полезными ископаемыми (Ману VIII.39). Привлекались и данные Мегасфена о том, что «земледельцы уплачивали поземельный налог царю, т. к. вся Индия — собственность царя, и никакому частному лицу не разрешается владеть землей» (Диодор II.40.5)[1043].

Анализ нарративных и эпиграфических источников, относящихся к различным эпохам древнеиндийской истории (преимущественно шастры, палийский канон, сатаваханская и гуптская эпиграфика), привел другую группу ученых к противоположному выводу — о господстве в древней Индии частной собственности на землю[1044]. Однако и эта точка зрения вызвала серьезные возражения. Ее противники отмечали, что государство ограничивало права частных лиц свободно распоряжаться землей и что кроме частных земель существовали царские поместья, общинные и государственные земли.

Была выдвинута и третья точка зрения, отличающаяся от первых двух и подтвержденная рядом материалов, в частности «Миманса-сутрами» Джаймини, — об общинной собственности на землю[1045].

Дискуссии по проблеме земельной собственности в древней Индии не прекращаются, и ее окончательное решение в значительной мере зависит от поступления новых материалов. Представляется справедливым говорить, что в изучаемый период в стране наряду с царскими землями имелись земли частные и общинные; последние считались собственностью всего коллектива[1046]. Множественный характер земельной собственности предполагает также, что одна и та же земля могла принадлежать сразу нескольким совладельцам, хотя права каждого из них были ограничены. Если, например, на участке какого-нибудь лица находились рудники, они считались собственностью государства (царя); если же это лицо было еще и членом общины, последняя тоже получала определенные права на его землю. Было бы, конечно, упрощением искать однозначный ответ на вопрос о характере земельной собственности на огромной территории даже в пределах Северной Индии. В долине Ганга и в центре маурийской империи — Магадхе, где была особенно сильна власть царя, царские поместья и крупная частная собственность имели больший вес, чем общинная собственность; на северо-западе страны были сильны традиции общинного землевладения[1047].

Такой характер земельной собственности был вполне естествен и закономерен в условиях относительной неразвитости общественных отношений в рассматриваемый нами период. При сохранении большой роли общины, архаичных племенных институтов и традиций наряду с сильной государственной властью, при многоукладности социальной структуры в древней Индии второй половины I тысячелетия до н. э. существование только чистых форм земельной собственности вряд ли было возможно. Этот вывод согласуется с материалами источников и находит более логичное объяснение с общетеоретических позиций.

Государственные земли и царский фонд. Часть земельного фонда страны составляли государственные и личные царские земли. К первым относились необработанные земли, леса, пустоши[1048]. Следует иметь в виду, что государство осуществляло свои публичные функции не только на принадлежавших ему землях. Оно старалось держать под своим контролем хозяйственную жизнь частных собственников и общины[1049].

За пределами принадлежавших ему земель царь не являлся их собственником, но в качестве суверена всей территории мог осуществлять государственные функции[1050]. Таким образом, царь выступал как бы в двух ипостасях — как суверен всего государства и как собственник царских земель. Полным собственником он был лишь на землях царского фонда (svabh?mi). В «Артхашастре» такого рода поместья обозначаются словом s?t?[1051] (под s?t? могли пониматься и доходы, получаемые с этих хозяйств). На землях царя право его было полным: он мог их дарить, жаловать на определенный срок и т. д. На них работали рабы, кармакары и особая категория зависимых людей, называемых в «Артхашастре» (II.24) «отрабатывающие штраф». От имени царя через «надзирателя за землями» (s?t?dhyak?a) рабам и наемным работникам выдавали продовольствие в соответствии с их числом и объемом выполняемой работы, а также месячную плату в размере 1? паны (сумма мизерная, если учесть, что царские ремесленники, например, получали 120 пан)[1052]. Среди земледельцев, работавших в поместьях (s?t?), были такие, которые получали половину (ardha-s?t?ka), четвертую или пятую долю урожая, иные же должны были отдавать неопределенную часть по желанию государя. Все эти категории лиц существенно отличались от свободных земледельцев, плативших налог обычно одной шестой урожая.

В царских хозяйствах имелись также кузнецы, плотники, землекопы, плетельщики канатов, обязанные обеспечивать работавших на земле исправным инвентарем (земледельческими орудиями). В случае какой-либо задержки на виновных накладывался штраф, соответствовавший нанесенному ущербу. Поместья царя, очевидно, не составляли единого массива[1053] и могли соседствовать с землями частных собственников и общины. Эпиграфика первых веков нашей эры свидетельствует о том, что иногда государь выступал владельцем небольших участков внутри деревень; царские участки (r?jaka? khetta) могли располагаться среди полей общин[1054]. Царю могли принадлежать и садовые участки (таковы, например, сведения джатак)[1055]. На пустошах и невозделанных землях он как глава государства мог создавать новые деревни, наделяя поселенцев участками без права их продажи и заклада. Царь, как сообщает «Артхашастра» (II.1), давал землю «плательщикам налогов» (karada) лишь в личное пользование и мог отобрать ее у тех, кто не обрабатывал ее.

По источникам хорошо прослеживаются различия между собственно царскими землями и остальными категориями земель, с которых собирался налог bh?ga в отличие от s?t? — поступлений с царских поместий. В «Артхашастре» в главе об установлении дохода главным сборщиком налога (II.6) среди доходов с раштры (сельской местности) упоминаются доходы s?t? — с царских земель и bh?ga — налог, «доля царя». В брахманских сочинениях наряду с правом собственности (sv?mitva, svatra, sv?mya) царя на принадлежавшую ему землю говорится и о праве пользования (bhoga) остальными землями, выраженном во взимании налогов им в качестве суверена страны[1056]. Однако это право нельзя рассматривать как свидетельство того, что государь являлся собственником всей обрабатываемой земли или всей земли государства[1057]. Собственники уплачивали определенную часть урожая (обычно одну шестую) ему как их охранителю, защитнику их прав на владение землей. «Взиманием налогов поддерживаемые цари, — сказано в „Артхашастре“, — доставляют подданным безопасность обладания имуществом… Поэтому даже лесные отшельники отдают шестую долю собранных ими колосьев, говоря: это доля того, кто нас охраняет» (I.13). Та же идея получила отражение и в шастрах, источниках более поздних. В «Нарада-смрити» (XVIII.48), например, указывается, что царский налог является вознаграждением за защиту государем его подданных. В «Баудхаяна-дхармасутре» (I.10.18.1) говорится: «Пусть царь защищает своих подданных, получая шестую часть в качестве вознаграждения (?a?bh?ga)». Комментаторы текстов школы миманса специально подчеркивали, что царь получает налоги не потому, что он собственник всей земли, а потому, что в качестве верховного правителя обязан защищать своих подданных[1058].

Царь не мог свободно распоряжаться землей деревни, если она находилась не на его землях (царских поместьях), но он как суверен мог переуступить свое право сбора налогов. О праве царя — «защитника земли и населения государства» наслаждаться дарами земли (сюда включалось прежде всего получение налогов) говорят многие древнеиндийские источники, но они не отождествляли это с правом царя распоряжаться землей государства в качестве собственника, поскольку он таковым не являлся. Царь не мог отнять участок земли у его собственника за неуплату им долгов, не мог лишить его прав на землю[1059] (ср.: Брихаспати XIX.16–18). Если же, используя политическую власть, царь так поступал, его действия считались незаконными. «Если побуждаемый скупостью царь, — говорится, например, у Брихаспати (XIX.22), — прибегает к обману, отнимает у кого-либо землю и передает ее другому лицу в знак своей милости, такого рода дар не признается законным». Но монополией царя считались рудники, и эта идея ясно отражена в «Артхашастре» (II.1), в буддийских текстах (например, в «Милинда-панхе»), в эпиграфике[1060].

Наличие разных форм земельной собственности осталось непонятным Мегасфену, считавшему, что если земледельцы платят налоги царю, то вся Индия является царской собственностью я никакому частному лицу не разрешается владеть землей (Диодор II.40.5). У Страбона, тоже опиравшегося на Мегасфена, записано: «Земля там принадлежит царю. Земледельцы обрабатывают землю за плату… в размере четвертой части урожая» (XV.1.40). Данные Страбона можно сравнить с сообщениями «Артхашастры» о том, что некоторые земледельцы в царских поместьях получали четвертую или пятую часть продукции[1061]. Следует, однако, подчеркнуть, что, хотя царь не был собственником всей земли и точка зрения о монопольной собственности государства в древней Индии неприемлема[1062], он как суверен, верховный правитель постоянно стремился к строгому контролю над земельным фондом. Особенно это проявилось в период Маурьев, когда возросла роль центральной власти. Эта тенденция получила отражение в ряде древнеиндийских и раннесредневековых источников. Авторы некоторых сочинений и поздние комментаторы (например, комментатор «Артхашастры» Бхаттасвамин) ставили знак равенства между царем как защитником, охранителем земли (pati, p?th?v?pati, bh?mipati) и собственником (sv?min).

Частные хозяйства. Материалы индийских источников свидетельствуют об ошибочности слов Диодора, утверждавшего, что «никакому частному лицу не разрешается владеть землей»[1063]. В палийском каноне и в более поздних по времени шастрах, но восходящих к древней традиции, земля наряду с другим недвижимым и движимым имуществом рассматривается как собственность домохозяина. В «Сутта-нипате» (X.11) бхикшу, не имеющий детей, скота, обрабатываемой земли (khetta), дома, противопоставляется домохозяину, владеющему всем этим. «Махавагга» (III.11.4) перечисляет обрабатываемую землю (khetta) вместе с другим имуществом (золотом, скотом, местом для жилья, рабами и рабынями), которое может быть предложено монаху мирянином и от которого он должен отказаться.

У Ману (VIII.264) обрабатываемое поле, дом, пруд и сад называются среди основных категорий собственности частного лица; за незаконное присвоение их полагается большой штраф. Многочисленные данные о частном землевладении мы находим в «Артхашастре». Каутилья, говоря о продаже земли и о нарушении прав собственности, употребляет термин sv?min, что означает «собственник». Среди собственников были и богатые землевладельцы, имевшие крупные поместья, и владельцы средних по размерам участков, составлявшие наряду с общинниками основную группу частных земельных собственников.

Частные лица могли продавать, дарить, сдавать в аренду, закладывать принадлежавшую им землю[1064] или часть ее. В джатаке № 484 рассказывается о дарении брахманом части своего поместья (IV.281), в «Чуллавагге» (IV.4.9) — о покупке сада купцом у царевича. На возможность продажи и покупки земли указывает также и «Артхашастра» (III.9). Сведения нарративных источников подтверждаются эпиграфическими материалами, правда несколько более позднего времени (например, известная надпись из Насика II в.н. э. о дарении ранее купленной земли[1065]). В шастрах довольно подробно излагаются положения, направленные на защиту прав собственника различного имущества, в том числе и земли. В ранних дхармасутрах, которые исследователи условно относят к V–III вв. до н. э., сохранилось немало сведений о сдаче земли в аренду частным собственником. В «Артхашастре» (III.16) в специальном разделе перечисляются его главные права. Весьма важным было положение, по которому, если даже родственники или брахманы присваивают недвижимость (имущество, землю) в отсутствие собственников[1066], они не могут присвоить ее себе «на том основании, что они ею пользовались». Дар или продажа, подчеркивают «Законы Ману», произведенные несобственником, должны быть признаны «недействительными согласно правилу судопроизводства» (VIII.199).

Таким образом, только собственник решал вопрос о продаже или передаче принадлежавшего ему недвижимого имущества[1067], и эти права охранялись государством. «Если земля, — говорит Каутилья, — составляющая неотчужденную собственность лица, которое само не возделывало, обрабатывается другим в течение 5 лет, то [возделывающий] возвращает ее [владельцу], причем получает от последнего вознаграждение в соответствии с затраченным трудом» (III.10; рус. пер. с. 186). За захват земель взимался большой штраф от 200 до 500 пан (III.17), поскольку это считалось грабежом. За такой проступок, как похищение поля, полагалось очищаться покаянием (Ману XI.164), к которому прибегали лишь при совершении тяжелого греха. Никто не должен был вмешиваться в дела собственника земли. Вором объявлялся всякий, кто продавал собственность другого без его согласия (Ману VIII.197). Штраф взимался за строительство на чужой земле оросительных сооружений и даже за возведение святилищ и храмов (Артх. III.10). Еще более подробно аналогичные положения разработаны в поздних шастрах Парады и Яджнавалкьи.

За потраву посевов на полях их собственнику должен был возмещаться причиненный ущерб (Артх. III.9). Лишь собственник земли мог пользоваться ее дарами. «Кто, не являясь владельцем поля, но имея семена, засевают чужое поле, те никогда не получают плода выращенного урожая» (Ману IX.49). «Если на поле кого-нибудь произрастает семя, принесенное водным потоком или ветром, это семя — владельца поля; владелец семени не получает плод» (IX.54). Государство несло даже особые обязательства перед частным собственником. «Похищенное врагами или лесными племенами царь, отобрав, должен отдать владельцу» (Артх. III.16). Более того, Каутилья отразил обычай, по которому «похищенное грабителями и ненайденное государь должен возместить из своего имущества». «Ангуттара-никая» (II.122) сохранила следующее сообщение: за кражу чужой собственности царь применяет страшные пытки, чтобы люди боялись совершать подобные действия.

В древнеиндийских источниках (прежде всего в шастрах) большое внимание уделяется вопросу о законности и незаконности обладания имуществом, в том числе землей; разрабатывалась стройная система, закреплявшая (или обеспечивавшая) право собственности, определялось «лицо» законной сделки по приобретению собственности. В более поздних шастрах требуется документальное подтверждение «сделки», а не только устные свидетельские показания. Однако эти представления существовали до того, как они были зафиксированы в «Артхашастре» и дхармашастрах[1068]. Разработанность правовых категорий в отношении частной собственности, в том числе и земельной, безусловно, свидетельствует о широком бытовании частного землевладения в древней Индии.

Частные поместья были иногда весьма значительны. В джайнской литературе сообщается об огромных хозяйствах, где использовалось до 500 плугов[1069], а в «Махавасту» (III.50) — о землях, которые обрабатывались 999 плугами и 1000 работниками. Иногда земельная площадь достигала нескольких сот карисов[1070]. Такие поместья принадлежали богатым брахманам, сеттхи, в аристократических республиках — кшатриям-раджам. Эти цифры, скорее всего, имеют легендарный характер, но они передают традиционное представление о значительной величине частных поместий.

В одной из джатак (III.293) повествуется о хозяйстве брахмана в 1000 карисов земли (около 250 га). На его полях трудились зависимые люди — очевидно, рабы и наемные работники. О подобном же частном хозяйстве рассказывает и другая джатака (№ 484, IV.276). Владелец его, брахман, половину земельной площади сдавал в аренду, а остальное обрабатывал с помощью рабов и слуг. Буддийские предания сохранили историю богатого сеттхи, давшего в приданое за своей дочерью множество плугов, лемехов, сотни тысяч голов скота и полторы тысячи рабынь[1071]. Ведение хозяйства в частных поместьях, очевидно, поручалось управляющим. Цифры, встречающиеся в источниках, сильно преувеличены, но они свидетельствуют о существовании крупных поместий как в монархиях, так и в аристократических республиках, где земля принадлежала главным образом кшатрийским родам и где также использовался труд рабов и кармакар, работавших за определенное вознаграждение.

Большинство владельцев земли составляли средние и мелкие частные собственники. Последние обрабатывали свои участки сами или с помощью семьи (джатаки III.162; V.276). В одной из джатак (II.165) упоминается обедневший брахман, у которого был лишь один вол для пахоты. В средних хозяйствах трудились рабы (джатака № 354, III.162), но число их было невелико.

И все же права частного владельца не всегда были безусловными и нередко ограничивались государством и общиной, сохранявшей в изучаемый период сильное влияние. Ее стремление помешать развитию частного землевладения можно заметить даже в «Артхашастре» — трактате, направленном прежде всего на укрепление царской власти и тем самым на ослабление общины.

В главе «О продаже недвижимостей» (III.9) Каутилья закреплял порядок, при котором преимущественное право покупки различных видов недвижимого имущества (полей, садов, оросительных сооружений) предоставлялось родственникам, затем соседям и кредиторам и лишь после них другим лицам. Вместе с тем существование общины ограждало земельных собственников от посягательств на их права. Она, «с одной стороны, есть взаимное отношение между этими свободными и равными частными собственниками, их объединение против внешнего мира; в то же время она их гарантия»[1072].

Общинная собственность. Весьма сложным и малодокументированным является вопрос о коллективном владении землею, в том числе общинном. К сожалению, мы располагаем немногими данными о монастырском землевладении этого периода, которое, безусловно, может служить примером коллективной собственности.

Свидетельства джатак и «Артхашастры» указывают на существование в рассматриваемую эпоху права общины на землю, но каковы были размеры общинных земель и их система управления, определить трудно. В джатаках (II.109) упоминаются земли, принадлежавшие всей общине (g?makhetta) и обрабатывавшиеся коллективно (I.194). В одной из джатак (№ 31, I.199) говорится о том, что члены общины совместно создавали оросительные сооружения, возводили специальные строения, прокладывали дороги, находившиеся на ее территории. Пастбищами и общинной ирригацией общинники пользовались сообща. Община как социальный организм в целом обладала непосредственной собственностью на храмы в пределах общины, на дороги, на общинные постройки и на те земли, которые не были в руках частных собственников[1073].

Значительная роль общины в решении земельных вопросов подтверждается и данными «Артхашастры»; представители общины присутствуют при продаже участков (III.9)[1074]. Община могла ограничивать права отдельных общинников — частных собственников земельных участков в тех случаях, когда нарушались интересы общины.

В главе (II.35), посвященной обязанностям главного сборщика налогов, Каутилья перечисляет виды земель, которые имеются в деревнях и которые подлежат обложению налогом. Устанавливая границы селения, сборщик должен был определять общую площадь, учитывать земли пахотные и непахотные, сады, оросительные сооружения, пастбища и т. д., регистрировать границы между земельными участками, принадлежавшими отдельным лицам, и общеобщинными землями, куда включались, очевидно, лесные участки, дороги, пастбища. В главе «Надзиратель за кладовыми» (II.15) Каутилья перечисляет основные доходы, и среди них наряду с шестой долей (?a?bh?ga) — налогом, уплачиваемым царю всеми земледельцами, pi??akara, который, согласно комментарию Бхаттасвамина, являлся общим налогом с деревень[1075], а не с отдельных лиц. По данным «Артхашастры» (III.10), если человек, нанятый всем миром, не выполнял работу, то сумму, взысканную с него, получала община в целом. Очевидно, такие работники (kar?aka; комментарий поясняет это слово как karmakara) приглашались для обработки общинного поля; иначе они должны были бы отчитываться перед частным собственником земли.

Наряду с сельскими общинами в рассматриваемую эпоху, безусловно, существовали и более примитивные родовые общины. Возможно, именно этот тип социальной организации отражен в сообщении Неарха, переданном Страбоном (XV.1.66): «У других же племен заведено возделывать поля сообща всей родней, а после уборки урожая каждый получает достаточное количество продуктов для пропитания на год; остаток сжигают, чтобы у них было побуждение работать в другой раз и не проводить время в праздности».

Приведенными данными, конечно, не исчерпываются материалы индийских и античных источников о землевладении в древней Индии. Ряд вопросов остается еще неясным и требует дальнейшей разработки. Предложенное здесь решение общей проблемы во многом дискуссионно. Необходимо четко различать теоретические построения, правовые концепции, которые были зафиксированы в шастрах, и реальные факты, хотя правовая мысль во многом отражала и реальную действительность. Перспективную работу в этом плане провел А.М.Самозванцев в книге «Теория собственности в древней Индии».

Скотоводство. Земледелие было основным занятием оседлого населения, но немалое значение сохраняли скотоводство и охота, особенно в районах, где имелись подходящие для этого природные условия, где существовал более низкий, чем в Гангской долине, уровень социально-экономического развития (пригималайские районы, горные области Виндхья).

Внимание, уделявшееся скотоводству, объяснялось в немалой степени потребностями земледелия. Многие полевые работы выполнялись при помощи скота. Он был транспортной силой и сырьем для различных ремесел и потому ценился в древности, как и позднее, очень высоко. Показательно, что в буддийской литературе о нем говорится как о приносящем зерно (пищу), силу, красоту и счастье.

Наряду с земледельческими хозяйствами, содержавшими небольшое количество скота, имелись и крупные скотоводческие поместья. В комментарии Буддхагхоши к «Сутта-нипате» рассказывается, например, о владельце 30 тыс. голов скота, в том числе 27 тыс. дойных коров. В этом скотоводческом хозяйстве трудились рабы и наемные работники[1076]. Указанные цифры, хотя, очевидно, не соответствуют действительности, могут свидетельствовать о сосредоточении в частных руках значительного поголовья скота. «Махавагга» (34.19) сообщает об одном богатом хозяине скотоводческой фермы, в подчинении у которого находилось множество пастухов.

Владельцы скота должны были платить центральной власти определенный налог. Арриан («Индика» XI.11), используя материалы Мегасфена, писал, что индийцы вносят подати с принадлежащих им стад.

Мегасфен выделял пастухов и охотников в особый «разряд» индийского населения (Страбон XV.1.41). Интересно, что и Патанджали указывал на «касту» (j?ti) пастухов (gopa), статус которых, однако, недостаточно ясен. Вероятно, скотоводы вместе с земледельцами причислялись к вайшьям или шудрам, только им разрешалось разводить скот, продавать или отдавать внаем вьючных животных (Страбон XV.1.41).

Каутилья специальную главу (II.29) своего трактата посвящает «надзирателю за скотом» и приводит некоторые любопытные сведения: надзиратели должны были точно знать о полном числе стад, о потерянном и падшем скоте, о количестве молока и масла. Он упоминает, в частности, о пастухах и охотниках, охраняющих стада (видимо царских хозяйств) за денежное вознаграждение. Каждого убивающего и похищающего скот или даже подстрекающего к убийству ждала смертная казнь. Хозяйственные и прежде всего военные нужды обусловливали развитие коневодства и разведение слонов. Согласно «Артхашастре», специальные надзиратели наблюдали за лошадьми и слонами.

Деревня. Рост городов. Деревня, сельское поселение обычно обозначались термином «грама» (gr?ma, пал. g?ma), хотя содержание этого термина весьма широко. В источниках различается несколько типов грам: по размерам, составу населения, местоположению, специализации и т. д. В раннебуддийских сочинениях сообщается о грамах (гамах), состоящих из нескольких хозяйств (ku?i — постройка, дом), которые принадлежали отдельным семьям, и о махаграмах (махагамах), размеры и число жителей которых были значительны; тексты говорят о деревнях, связанных с земледелием, деревнях, населенных скотоводами[1077]. Специализация деревень — одна из характерных черт рассматриваемого периода. В источниках встречается немало сообщений о деревнях кузнецов, ткачей, плотников и т. д. Интересно, что буддийские тексты упоминают о деревнях по сословно-кастовому признаку: о деревнях брахманов, кшатриев, вайшьев, чандалов и т. д. Очевидно, речь идет о поселениях, где основную часть жителей составляли представители определенной сословной или кастовой группы.

Государство внимательно следило за положением дел в селениях, строго контролируя их повседневную жизнь, поскольку деревни выступали не только административной, но и основной фискальной единицей. Главному сборщику налогов предписывалось проводить регистрацию жителей и фиксировать уплату податей. Более того, центральная власть под видом домохозяев посылала в селения специальных агентов, наводивших справки «о землях, домах и семействах» (Артх. II.35). Деревня, особенно в начале рассматриваемого периода, как правило, жила изолированно от города. Согласно Мегасфену, земледельцы «никогда е приходят в город ни по общественным, ни по иным каким-нибудь делам» (Страбон XV.1.40). Конечно, это высказывание вряд ли полностью соответствовало действительности, но в ряде древнеиндийских источников (прежде всего в брахманских дхарма-сутрах) сохранилось явное пренебрежение к городской жизни как несовместимой с «брахманской чистотой». Так, «Апастамба» (I.11.32) запрещала снатаке (sn?taka) — праведному домохозяину, завершившему свой обет брахмачарина, вступать в город. Чтение священных ведийских текстов в городе считалось предосудительным (Гаутама XVI.43). Эта позиция отразила, очевидно, брахманское отношение к городам, население которых оказывало поддержку буддизму. Показательно, что в буддийских сочинениях к городу и к городской жизни проявляется иное отношение. Прагматик Каутилья (II.1) советовал царю не допускать в деревни (грамы) актеров, танцоров, музыкантов, чтобы не отвлекать поселян от работы в поле.

Брахманы, как известно, искали опору в деревнях, традиционное брахманское образование основывалось на системе деревенского гуру, представители же неортодоксальных течений тяготели к городам[1078], которые становились крупными центрами образования (например, Таксила, Матхура).

Интересно, что Панини не проводил четких различий между городом и поселением и применительно к Западной и Северо-Западной Индии (области Вахика и Удичья) употреблял один и тот же термин — gr?ma[1079]. Видимо, для этого у него были весьма веские основания. Постепенно ситуация менялась, и в этом районе появились довольно крупные городские поселения.

Важнейшим фактором роста городов являлось развитие ремесла и торговли, технический прогресс. Интенсивнее всего этот процесс проходил в долине Ганга, где складывались первые крупные государства[1080]. Археологические раскопки свидетельствуют об оживлении городской жизни именно в период VI–III вв. до н. э. Сначала наибольшую роль играли города Шравасти, Чампа, Раджагриха, Каушамби, Кушинара и Варанаси, затем на первый план выдвигается Паталипутра. Согласно Буддхагхоше, Раджагриха[1081] и Шравасти[1082] насчитывали большое число жителей. В раннебуддийских текстах упоминается более 60 городов от Чампы на востоке до Бхарукаччхи на Западе. Буддийские сочинения непосредственно связывают жизнь Будды с городами Северной Индии, что отражает исторический процесс быстрого роста городов в VI–IV вв. до н. э.[1083]

Судя по археологическим материалам, города строились в соответствии с определенным планом, что подтверждается и письменными источниками. В «Артхашастре» подробно разбираются вопросы возведения городских сооружений (I.34). Одна из сутр Панини показывает, что планирование предшествовало строительству. Но далеко не все городские поселения создавались по заранее разработанной схеме. Даже в таком центре, как Таксила, в период раннего Бхир Маунда (V–IV вв. до н. э.) улицы были кривыми, узкими, расположенными несимметрично[1084]. Письменные источники свидетельствуют, что для города было характерно наличие рва, вала с башнями и воротами (обычно на все стороны света, но их число бывало и значительно больше). Панини (IV.3.85–86) говорит о названии ворот и улиц — их имена были связаны с местом, к которому они вели. (Показательно, что многие раннебуддийские тексты рассматривают город прежде всего как специальный центр для торговли и ремесла и с этих позиции описывают его облик[1085].)

Интересные материалы дали археологам раскопки Каушамби — столицы государства Ватса (Северная Индия). Наиболее интенсивного развития городская жизнь достигает здесь в VI — середине V в. до н. э. В это время в Каушамби строятся новый вал, бастион, расширяется система укреплений. В последующий период (V–IV вв. до н. э.) его обносят новыми стенами, воздвигают сторожевые башни. В IV — середине III в. до н. э. в нем меняется система городских укреплений: появляются специальные сторожевые помещения, увеличивается число башен, возводятся боковые стены, соединяющие сторожевые помещения с вершиной городского вала. Многолетние раскопки в Паталипутре также дали интересный материал о развитии этого древнего города — столицы Маурийской империи[1086].

Из описаний индийских и иноземных источников явствует, что обычно город строили в форме прямоугольника с воротами с каждой стороны, окружали стенами, рвом и валом. По свидетельству Мегасфена, Паталипутра имела форму параллелограмма и была обнесена тыном, перед которым тянулся ров (Страбон XV.1.36); стену дополняли 570 башен и свыше 60 ворот (Арриан X.7). При Чандрагупте размеры города достигали 80 стадий в длину и 15 стадий в ширину (Арриан. Индика X.6), т. е. его площадь составляла более 20 кв. км — довольно солидная для того времени. В буддийских сочинениях сохранились сообщения, что в древней столице Магадхи, Раджагрихе, было около 30 главных ворот и 64 более мелких входов[1087]. На ночь все ворота закрывали. Жилые дома, видимо, имели несколько этажей. В джатаках не раз говорится даже о семиэтажных зданиях, но это описание не соответствовало реальности. Кроме жилых построек в городах находились здания общественного и производственного назначения — амбары, мастерские, рынки, культовые сооружения, залы заседаний.

В источниках городские поселения обычно обозначаются терминами «пура», «нигама», «дурга». Интересно, что древние индийцы подразделяли города на административные центры и торговые. В отдельную категорию выделялись главные города-столицы — r?jadh?n?ya nagara. Термином sth?n?ya, судя по «Артхашастре» (II.1–3), называли центр джанапады, этого типа город как бы господствовал над 800 деревнями (gr?ma). Каутилья (II.1) считает kharva?a административным центром 200 деревень.

Но было бы наивным думать, что все эти городские поселения представляли собой крупные города наподобие тех, которые включались в разряд главных центров Северной Индии. В значительной своей части они были разросшимися деревнями и небольшими укрепленными поселками. Часто город вырастал из населенных пунктов, расположенных на торговых путях, в областях, богатых полезными ископаемыми, но вокруг него по-прежнему располагались многочисленные деревни[1088]. Показательно, что в ряде сочинений различий между пура, гама и нигама не делается. У Панини встречаются два разных термина — для города (nagara) и деревни (gr?ma), причем специально указывается, что речь идет о Восточной Индии (VII.3.14). Что же касается Северо-Западной Индии, то применительно к ней, как уже говорилось, Панини употреблял только один термин — «грама». По всей вероятности, в первом случае различие между пунктами городского и сельского типа проявлялось четче. Любопытно, что античные писатели сообщают о большом количестве городов-полисов в Западной и Северо-Западной Индии. Согласно Плутарху, например, Александр даровал царю Пору покоренную область, в которой было 5 тыс. городов (полисов). Арриан (Индика X.1), следовавший в данном сообщении за Мегасфеном, утверждал, что «число индийских городов вследствие их многочисленности точно назвать нельзя». По-видимому, греки к городам-полисам относили как собственно города, так и крупные деревни, не слишком отличавшиеся в тот период по своему внешнему виду от городских поселений.

Ремесло. Во второй половине I тысячелетия до н. э. весьма интенсивно развивалось ремесло. Этому в немалой степени содействовали подъем сельского хозяйства, доставлявшего необходимое сырье, распространение железа, обусловившее рост производительности труда и возможность применения прочных орудий, расширение торговли, открывшее новые рынки сбыта для ремесленной продукции. Важное значение имело, конечно, и возникновение Маурийской империи.

Ремесленное производство достигло значительной специализации. Письменные источники сообщают о самых различных разрядах ремесленников. Из 75 занятий, которые перечислены в «Милинда-панхе»[1089], около 60 связаны с ремесленным производством. Обращает на себя внимание частое упоминание в источниках (в буддийской и джайнской литературе) ремесленников по металлу, в том числе обрабатывавших железо и изготовлявших из него разнообразные изделия. Широкое распространение железа и разработка технологии его изготовления составляли, как отмечалось, отличительную черту экономического развития древней Индии во второй половине I тысячелетия до н. э.

Мегасфен выделял ремесленников и торговцев в отдельный «разряд» населения. Диодор (II.35–37), ссылаясь на селевкидского посла, писал, что земля Индии богата всеми видами металлов. Значительные запасы минеральных ископаемых способствовали развитию металлургии. С глубокой древности индийцам были знакомы бронза, медь, серебро, золото и т. д. Одна из глав трактата Каутильи (II.12) рассказывает об управлении копями и мастерскими и излагает основные принципы, составляющие «науку о металле». Автор «Артхашастры» так объясняет внимание государства к вопросам добычи и обработки металлов: «Рудники суть опора казны, благодаря казне снаряжается войско, благодаря казне и войску добывается земля, украшением которой является казна».

Опираясь на Неарха, Страбон (XV.1.67) писал об искусстве индийских ремесленников, в том числе кузнецов, золотых дел мастеров, оружейников. Многие из них трудились в царских мастерских (Артх. II.12), другие работали самостоятельно. Большим почетом пользовались кузнецы, производившие земледельческий и ремесленный инвентарь, а также некоторые виды оружия. Джатаки (например, III.281) сообщают о поселениях плотников и кузнецов, куда приходят за изделиями жители соседних деревень.

Определенная «географическая специализация» зафиксирована во многих текстах (в «Артхашастре», джатаках, сутрах буддийского палийского канона). Эта специализация зависела от наличия материала, полезных ископаемых и т. д. Конкретным производством занимались целые деревни, и не случайно в источниках встречаются упоминания о деревнях кузнецов, горшечников и т. д. Конечно, такого рода поселения были связаны и с земледелием.

Поскольку от кузнецов во многом зависело поступление земледельческих орудий, «надзиратель за земледелием» должен был, согласно «Артхашастре», наблюдать за своевременным изготовлением ими инвентаря (II.24). Городские кузнецы обладали довольно высоким статусом и наряду с брахманами жили в северных кварталах, где находились изображения божеств — покровителей города и царя (Артх. II.4). В богатых кварталах обитали также золотых дел мастера (Артх. II.13–14), занимавшиеся изготовлением монет, которые получили в тот период широкое распространение. Специальные мастера работали по серебру, меди, свинцу и т. д. Деятельность царских ювелирных мастерских строжайшим образом контролировалась — посторонние не имели права входить туда; нарушавшего запрет ждало суровое наказание. Все работники обыскивались; выносить инструменты запрещалось.

Далеко за пределами Индии славились местные ткани. Текстильное производство относилось к числу самых древних: его упоминают «Ригведа» и другие ведийские сочинения. О хлопчатобумажной одежде и хлопчатобумажных тканях, изготовленных индийскими ремесленниками, говорится в грамматике Панини (IV.3-143), труде Патанджали (IV.195), неоднократно в буддийской литературе, в «Артхашастре» (II.11) и даже в сочинениях античных авторов[1090]. Пользовались спросом льняные, шелковые в шерстяные ткани[1091].

Главными центрами хлопчатобумажного производства считались Каши (со столицей Варанаси), Матхура, Ванга (Восточная Бенгалия), Апаранта, Калинга и Махиша (Западная Индия), Ватса (столица Каушамби), центрами изготовления полотна — Каши и Пундра (Бенгалия), шерсти — Гандхара. В «Артхашастре» описаны текстильные мастерские.

Непременной фигурой древнеиндийской деревни и города были горшечники, плотники, кожевники, что подтверждается и многочисленными данными археологии. Посуда изготовлялась на гончарном круге, глина подвергалась специальной обработке, сосуды полировались и раскрашивались. Плотник участвовал в производстве различных земледельческих орудий (Артх. II.24), возводил всевозможные постройки. Панини был известен gr?matak?а — деревенский плотник (V.4.95), поденно работавший в домах заказчиков, и kau?atak?a — плотник, имевший собственную мастерскую[1092].

Особое положение среди ремесленников занимали резчики слоновой кости, которым, по сообщениям некоторых джатак, принадлежали в городах целые улицы. Большого развития в указанный период достигли резьба по дереву и камню, крашение, парфюмерия и т. д.[1093]

Положение различных групп ремесленников было неодинаково, и оно во многом определялось их кастовой принадлежностью, престижностью изготовляемого товара, местом в общей системе социальной организации. Некоторые ремесленные занятия считались достойными и уважаемыми, другие рассматривались как «низкие». К последним относились, например, изготовление корзин и даже такое, казалось бы, жизненно важное ремесло, как гончарное дело.

Ремесленники даже разного социального и имущественного статуса, но занимавшиеся определенным производством, объединялись в профессиональные корпорации — шрени. Созданию таких корпораций способствовали локализации ремесла и существование наследственных профессий, передававшихся из поколения в поколение. Термины, связанные со шрени, появляются значительно раньше середины I тысячелетия до н. э., но только в рассматриваемую эпоху последние получают соответствующее оформление[1094]. Слово ?re?i, встречающееся и в грамматике Панини (II. 1.59), поздние комментаторы объясняли как собрание людей, живущих одним и тем же ремеслом или торговлей[1095]. Особого развития эта форма ремесленной и торговой организации достигает в послемаурийскую эпоху, в первые века нашей эры. Подробные сведения о шрени содержатся в шастрах.

Шрени строились по строго установленному принципу, возглавлялись наследственными главами je??haka (джатаки II.295; III.405), имели внутренний устав, за нарушение которого ремесленник сурово наказывался или даже изгонялся из корпорации. Шастры говорят о существовании специальных «законов» (дхарма) шрени. Объединения отвечали за каждого из своих членов и помогали им в случае какого-нибудь несчастья (Артх. IV.1). Между отдельными организациями нередко возникали споры (джатаки II.12; VI.332), вызывавшиеся, по-видимому, конкуренцией. Столкновения грозили помешать развитию ремесла, и потому центральная власть, заинтересованная в его росте, старалась улаживать эти разногласия. В одной из джатак (№ 445, IV.43) рассказывается о назначении царем специального чиновника, наблюдавшего за шрени.

Государство защищало права ремесленников[1096], но оно же постоянно контролировало их работу; согласно Мегасфену (Страбон XV.1.51), чиновники следили, чтобы изделия ремесленников продавались клеймеными и новые отдельно от подержанных. О том же свидетельствует трактат Каутильи (II.21).

Строгий надзор над ремесленными организациями при значительной помощи им соответствовал общей направленности внутренней политики Маурьев[1097]. Все объединения подлежали регистрации в городах и без официального разрешения не могли изменить установленное место обитания[1098]. Тем самым государство не только контролировало деятельность ремесленных корпораций, по и не допускало их распыленности и распада. Подобно остальным разрядам населения, ремесленники должны были уплачивать центральной власти налоги и определенное время работать на царя[1099].

Весьма колоритной фигурой в экономической жизни древней Индии изучаемого периода являлся сеттхи (se??hi). По мнению ряда исследователей, сеттхи (санскр. шрештхин) был главой шрени, который осуществлял надзор над ремесленным производством. Источники, однако, говорят о сеттхи как в связи с ремеслом, так и в связи с торговыми и финансовыми операциями, а также с земледелием.

Многоплановость деятельности сеттхи объяснялась изменением его функций в разные исторические эпохи[1100]. Первоначально он имел отношение к земледелию. В джатаках его иногда называют gahap?ti (домохозяин). Он уплачивал определенную часть урожая со своей земли и мог владеть значительными стадами. Постепенно, с развитием городов, ремесла, торговых и коммерческих операций, сеттхи начали участвовать в торговле, вкладывали в нее, возможно, средства, вырученные от продажи продукции земледелия и скотоводства. Богатство их увеличивалось, они становились владельцами рабов и слуг, ссужали деньги под проценты, повысилась их роль в государственном управлении. Судя по данным джатак, цари нередко жаловали им право сбора налогов с деревень и приглашали их для обсуждения важных государственных вопросов. Иногда сеттхи были связаны и с ремеслом, но главами корпораций обычно не выступали.

Торговля. В сочинениях палийского канона, у Панина и его ранних комментаторов встречается немало упоминаний о сухопутной и морской торговле, о многочисленных товарах, предназначенных для реализации, о проведении торговых операций, наконец, об организациях торговцев[1101].

Создание объединенного государства способствовало налаживанию торговых связей между провинциями страны и центром империи — Магадхой[1102]. Согласно палийским буддийским сочинениям, двумя главными торговыми трактами были северный — Уттарапатха, соединявший Восточную Индию с Северо-Западом, Таксилой, и южный — Дакшинапатха, соединявший Раджагриху, старую столицу Магадхи, с Пратиштханой на реке Годавари[1103]. Кроме того, торговые пути вели из Гандхары в Видеху, из Магадхи в Саувиру, из Варанаси в Уджаяни, Видеху, Шравасти, к Гималаям, из Шравасти в Раджагриху и пограничные районы и т. д. Интересные материалы содержат джатаки, рассказывающие о торговцах, идущих из Варанаси к Уджаяни (IV.244), из Косалы к Таксиле (III.76), из Панчалы к Таксиле и Гималаям (III.52), из Магадхи в Варанаси и Ангу (II.211), из Варанаси к южному городу Каверипаттинам (IV.238). Широко использовалась «царская дорога», идущая из Северо-Западной Индии к Паталипутре. По ней, очевидно, прибыл ко двору Чандрагупты посол Мегасфен.

Государство внимательно следило за состоянием дорог, и за их повреждения были установлены большие штрафы (Артх. III.10). Так, за порчу дорог, ведущих к окружным центрам, взималось 1000 пан. О строительстве дорог и содержании их в должном порядке сообщается в эдиктах царя Ашоки. Подробное описание дороги от Пушкаравати до устьев Ганга приводит в своем труде Плиний (VI.21).

Немалую роль играла речная торговля, особенно по Гангу и Джамне. По этим рекам добирались из Чампы в Варанаси и Каушамби[1104].

Природные условия, а часто и традиции определяли торговую специализацию различных областей. Синдху, например, славилась своими лошадьми, Каши — тканями, Капиша — вином. Вообще же список продаваемых и покупаемых товаров был довольно обширен: в торговый оборот включались изделия ремесла, сельского хозяйства, предметы широкого потребления и роскоши. Богатые купцы, ведущие крупные операции и предпринимавшие заморские поездки, имели целый штат посредников в городах и деревнях.

Как и ремесленники, торговцы объединялись в корпорации, тоже именуемые шрени. Они, очевидно, имели свои уставы, регулировавшие повседневную деятельность. Во главе их стоял «старший». Впрочем, в целом торговая корпорация в качестве определенной организации окончательно оформилась в более позднюю эпоху.

Сравнительно широкое развитие получила морская торговля, а в связи с ней и судостроение. В сочинениях палийского канона неоднократно говорится о торговых экспедициях (часто длительных) в далекие страны[1105]. Страбон (II.3.4) рассказывает, что в период правления Птолемея Эвергета (146–117 гг. до н. э.) береговая охрана в Египте обнаружила индийца, который, но его словам, сбился с курса, потерял своих спутников, но все же добрался до Египта. Он стал затем проводником экспедиции, отправившейся в Индию в поисках благовоний и драгоценных камней. За первой экспедицией последовала вторая. Плавание на судах иногда продолжалось полгода[1106]. Торговцы добирались до Ланки, Суварнабхуми (полагают, что это Бирма), далекой страны Баверу (возможно, Вавилон). О морских путешествиях свидетельствуют и скульптурные изображения ступы в Санчи.

В рассматриваемый период возвысились портовые города — Бхарукаччха и Суппара на западном побережье, Патала в дельте Инда и Тамралипти (совр. Тамлук) на восточном побережье. Через Тамралипти велась вся южная и юго-восточная морская торговля. Порт был соединен дорогой с Паталипутрой.

Рост судоходства и мореплавания привел к необходимости создания специального совета во главе с навархом (Страбон XV.1.46), ведавшего, очевидно, всеми вопросами, связанными с морской торговлей и судостроением. Интересные данные содержатся в разделе «Артхашастры», посвященном «надзирателю за судоходством». Последний должен был контролировать морские пути, перевозки по большим озерам, взимать пошлины с кораблей, заходящих в гавань (II.26). Судя но тексту, имелись особые царские суда, а также суда частных лиц.

Способствуя развитию внутренней и внешней торговли, оказывая помощь купцам, заботясь о торговых путях, их улучшении и охране, государство вместе с тем старалось поставить всю торговлю, являвшуюся одной из главных статей дохода, под строгий контроль, упорядочить систему торговых операций. Совет городских чиновников — астиномов — занимался вопросами товарообмена и мелочной торговли (Страбон XV.1.51). «Надзиратель за торговлей», судя по «Артхашастре» (II.16), обязан был получать точные сведения о различных товарах, поступавших по водным путям и грунтовым дорогам, знать цены и наиболее выгодное время продажи. Государство учитывало прибыль торговцев, особенно тех, кто торговал царскими товарами, облагало их немалыми налогами и зорко следило за своевременной уплатой. Существовал также специальный разряд чиновников — «надзирателей за гаванями». В городах, согласно Мегасфену, специальные чиновники «собирают десятину с продаваемых товаров». Купца, посмевшего совершить тайную сделку, ожидала смертная казнь (XV.1.51). Развитие связей маурийской Индии с зарубежными странами привело к созданию совета по приему иностранцев (Страбон XV.1.51), и он же призван был наблюдать и за иноземными купцами, приезжавшими в индийские города. Согласно Каутилье (II.28), иностранцев или иностранные караваны впускали в страну только после выдачи им разрешения.

Денежное обращение. Весьма характерным признаком экономического развития индийского общества во второй половине I тысячелетия до н. э. было появление монет и монетного обращения, что свидетельствовало о росте товарно-денежных отношений. Первоначально в качестве средства обмена употреблялись куски металлов, но постепенно им стали придавать определенную форму, подвергать обработке, а затем и наносить на них различные знаки, изображения, рисунки.

Как показывают литературные и археологические материалы, древнейшие индийские монеты следует относить к VI–V вв. до н. э. Самые ранние представляли собой изогнутые пластинки металла, чаще всего серебра. На более поздних литых монетах появляются первые изображения.

В V–III вв. до н. э. широкое распространение получили так называемые клейменые монеты, на которых были изображены различные символы и которые делали, как правило, из серебра, иногда из меди. Клады их были обнаружены в разных частях страны — на востоке и на западе. В Эране (Мадхья-Прадеш) найдено 3268 монет, в Амаравати (Андхра-Прадеш) — около 8 тыс.[1107]

Образование Маурийской империи оказало благоприятное воздействие на рост денежного обращения. В Северо-Западной Индии, области которой в течение длительного времени находились под властью Ахеменидов, а затем в подчинении у Александра Македонского, клейменые монеты ходили наряду с персидскими сиглами и греческими тетрадрахмами.

В настоящее время не могут быть приняты теории ряда ученых об иноземном происхождении монетного обращения в Индии: они противоречат материалам археологических и литературных памятников. По естественно, что в период, связанный с вторжением греко-македонцев, саков (шаков) и других народов, местные монеты часто принимали форму, вес и легенду иноземных.

Уже в грамматике Панини, раннебуддийских сочинениях встречаются названия монет, различавшихся по весу и металлу. Наибольшее распространение, судя по этим источникам, получили серебряные и медные каршапаны, кроме них имели хождение золотые — нишка и суварна, серебряные — шатамана, пурана, пана, медные — какани и маша. Анализ литературных свидетельств (в том числе буддийских текстов) позволяет говорить о том, что некоторые виды монет употреблялись лишь в определенной области страны. В основе весовой единицы большинства монет лежала рати, равная 0,118 г. Медная каршапана весила обычно 80 рати, а серебряная пурана — 32 рати.

Широкое развитие денежного обращения подтверждается данными «Артхашастры», согласно которой были установлены месячные жалованья государственных чиновников, размеры штрафов в денежном выражении и т. д. Среди государственных служащих существовали надзиратели за чеканкой монет.