ГЛАВА XIV РАБСТВО И ДРУГИЕ ФОРМЫ ЗАВИСИМОСТИ

При рассмотрении общественной структуры древнеиндийского общества уместно подчеркнуть, что однозначного ее определения для территории всей страны быть не может. Племена и народы находились в разных природных условиях, создавали разные типы хозяйства и государства, развивались неодинаковыми темпами. Поэтому характеристика, верная для одного района, может оказаться ошибочной для другого. Но даже в одном и том же регионе существовали натуральное и товарное производство, родоплеменные отношения и гражданское общество, хозяйства, основанные на подневольном и свободном труде. Все это осложнялось наличием варн и каст, а также социальных групп, подвергавшихся эксплуатации, формы которой неидентичны рабовладельческим (наемные работники, арендаторы, зависимые сородичи, низшие касты).

Материалы данной и ряда предыдущих глав относятся в основном к наиболее развитой области Индии — центральной части долины Ганга, ядру империи Маурьев. Поскольку в этих главах мы касаемся явлений общего порядка, типичных не только для рассматриваемого времени, иногда привлекаются источники и иных хронологических периодов. Это позволяет создавать более объемную картину, хотя и нарушает строгую соотносимость с конкретным историческим периодом. Однако проблема рабства и других форм зависимости выходит за рамки собственно магадхско-маурийской эпохи (именно в это время институт рабства получил широкое развитие) и непосредственно связана с изучением социальной структуры древней Индии в целом.

В течение долгого времени историческая наука почти не занималась изучением рабства в Индии. Лишь в послевоенные годы картина начинает несколько меняться[1218]. О многом из того, о чем раньше писалось только предположительно, теперь, опираясь на установленные факты, можно говорить уже с большей долей уверенности.

Хорошо известно следующее утверждение Мегасфена: «Достопримечательностью земли индийцев является то, что все индийцы свободны и ни один индиец не является рабом. В этом — сходство лакедемонян и индийцев. Но у лакедемонян рабами являются илоты, и они исполняют подобающее рабам, у индийцев же никто не является рабом, ни тем более кто-либо из индийцев»[1219]. Даже современники Мегасфена не соглашались с утверждением селевкидского посла: «По уверению Мегасфена, никто из индийцев не имеет рабов, но Онесикрит считает это только особенностью мусиканского населения (на территории совр. Синда. — Авт.)…» (Страбон XV.1.54). Из контекста ясно, что Страбон не принимает утверждение Мегасфена как бесспорное. Несмотря на то что за данным свидетельством стоит авторитет современника и очевидца, ему нельзя безоговорочно следовать[1220]. И все же на него обычно ссылаются те, кто считает рабство явлением, нехарактерным для древней Индии. Конечно, современная историческая наука далеко ушла от того времени, когда даже крупные ученые, чьи работы были важным событием в индологии, упоминали о рабстве только в случайной связи[1221]. Но и в наши дни этой проблеме в западной и индийской историографии уделяется незаслуженно мало внимания[1222]. И сейчас некоторые исследователи рассматривают рабство как случайное явление в древнеиндийском обществе, вольно или невольно преуменьшают его значение и ограничивают сферу его применения.

Между тем в древности рабство было закономерной формой общественных отношений. Оно в решающей мере способствовало ломке родоплеменных отношений, образованию гражданского общества, разделению труда, росту производительных сил и на этой базе развитию культуры: известно, что возникновение древнейших цивилизаций происходило в прямой связи с возникновением рабовладельческих отношений. Обладание рабами в те далекие эпохи вовсе не считалось неблаговидным[1223].

Положение раба. Под рабом следует понимать человека, лишенного правосубъектности, являвшегося собственностью[1224] другого лица, не собственника своей рабочей силы и результатов своего труда. Различные категории рабов были неодинаковы по своему положению, и мы здесь имеем в виду (если это специально не оговорено) раба в полном смысле слова, т. е. такого, в котором главные особенности его классового положения и юридического статуса воплощены в наиболее полной мере и ближе всего подходят к данному выше определению. В древней Индии таким был раб по рождению.

К рабам (d?sa) могли причисляться также различные категории лиц, находившихся во временной и условной зависимости (кабальные должники, лица, заключившие договор о рабской службе, и т. д.). Но их положение в немалой степени отличалось от положения собственно рабов, и они не всегда назывались термином «даса».

Наиболее заметная общая черта, отличающая раба, — отсутствие права на свою личность[1225]. Это и в древнеиндийских сочинениях формулируется достаточно определенно: «Раб — не хозяин самому себе» (na d?sa? prabhur?tmana?)[1226]. В буддийском сочинении «Маджхима-никая» (I.275) говорится: «Если человек — раб, он не хозяин самому себе (anatt?dh?no), он подчинен другим (par?dh?no) и не может идти, куда пожелает. Если же он освобождается от рабства, он становится хозяином самому себе, не подчиняется другим и может идти, куда пожелает»[1227]. «Корова, коза, человек (manuja), овца, лошадь, мул, осел — эти семь сведущими считаются домашними животными (gr?my?? pa?ava?)»[1228].

В древней Индии, так же как в античных странах, право хозяина распоряжаться жизнью и смертью раба не вызывало сомнений: «[Если] слуги куплены за деньги, [то] их жизнь — в руках хозяина; не преступление отнять у [такого] слуги жизнь»[1229]. И то были не пустые слова. Имеется немало примеров расправы господина с рабами[1230].

Юридически раб был неправоспособен; сделки, заключенные им, считались недействительными[1231], он не мог выступать свидетелем в суде (Ману VIII.66). Однако различные обстоятельства вынуждали в некоторых случаях отходить от этих положений. Так, при отсутствии надлежащих свидетелей мог быть допрошен и раб (Ману VIII.70). Если с разрешения хозяина он нанимался к третьему лицу[1232], то по отношению к последнему оказывался наемным и в какой-то мере неизбежно должен был стать юридическим лицом.

Источники разных периодов содержат много упоминаний об уплате дани рабами (Мбх. II.47.7; 48.10), о проигрыше рабов в кости[1233] и дарении их. В эпосе часто повествуется о дарениях царями при жертвоприношениях сотен тысяч (и даже миллионов) юношей и девушек (Мбх. II.30.51; 45.18; XII.29.29 и др.). В джатаках встречаются сообщения о дарениях 100 (№ 456, IV.99) и 700 (№ 544, VI.503) рабов и рабынь. Монахам запрещалось принимать рабов в дар (Дигха-никая I.5), и само запрещение указывает на то, что такие факты считались возможными; запрещение не распространялось на монастыри, которые имели большое число рабов. Встречающиеся в текстах цифры часто преувеличены[1234], а иногда и просто фантастичны, но они свидетельствуют о том, что дарение людей считалось древними индийцами вполне естественным. Раба можно было заложить. Если отдавалась в залог рабыня (как и в случае с домашними животными), за проценты по ссуде принималось ее потомство (Вишну VI.15).

Хозяин имел право продать раба, и такая продажа по форме мало отличалась от сделок подобного рода с движимым имуществом. В отличие от животных, «четвероногих» (чатушпада), рабы при перечислении часто именовались «двуногими» (двипада). Правила торговли ими (как и другими товарами), регламентацию ее и наказание за нарушение правил устанавливало государство. При продаже полагалось объявлять данные, которые необходимо было знать покупателю; умолчание о дефектах, касающихся здоровья раба или невозможности выполнения им тех или иных работ, каралось (Артх. III.15). Древние авторитеты определяли и срок, в течение которого покупатель мог вернуть раба, коль скоро последний не соответствовал объявленным качествам[1235]. Пошлина при продаже «двуногих» составляла двадцатую или двадцать пятую часть их цены, т. е. столько же, сколько при торговле одеждой, животными, хлопком, благовониями и пр. (Следует отметить, что если торговля вообще считалась делом недостойным высших каст, то торговля людьми всячески осуждалась[1236].)

Имеются данные о внешней торговле рабами: в «Перилле Эритрейского моря» назван индийский порт Баригазы (совр. Бхаруч) в качестве места, куда ввозились рабы из других стран[1237]. В джайнской литературе упоминаются рабыни из Средней Азии, Ирана, Шри-Ланки[1238]. Имеются свидетельства и о вывозе рабов из Индии (Перипл 31).

Цены на них всюду зависели от факторов не только более ила менее устойчивых (выгодность использования рабского труда), но и таких изменчивых, как наличие рабов на рынке, потребности или даже капризы рабовладельцев и т. д. Древняя Индия, по-видимому, не составляла исключения. У нас почти нет сведений о стоимости рабов. Если же таковые и встречаются[1239], то им вряд ли можно доверять, ибо обычно неизвестна покупательная способность упоминаемых денежных единиц[1240]; кроме того, приводимые цифры, как правило, неправдоподобно округлены. Имеются и косвенные данные, позволяющие судить об общей ценности рабов независимо от конъюнктуры. При рассмотрении вопроса о восстановлении хозяином своих прав на утерянную или похищенную собственность говорится, что выкуп за раба должен быть на четверть больше, чем за лошадь, в два с половиной раза больше, чем за буйвола или корову, и в двадцать раз больше, чем за овцу или козу[1241]. Эти цифры можно считать показателями относительной стоимости выкупаемого.

Раба, как и всякую другую вещь, можно было украсть[1242]. За кражу его полагалось «среднее наказание» в 250–500 пан или штраф в 600 пан, что соответствовало отрубанию обеих ног (Артх. III.17; IV.10). Серьезность наказания — также свидетельство большой ценности рабов.

Будде приписываются слова о запрещении принимать в буддийскую общину рабов[1243]; не принимались они и в джайнскую общину[1244]: прием рабов в монашескую общину был бы равноценен укрывательству, нарушению прав собственности, а в строгом соблюдении этих прав монастыри были заинтересованы не меньше других: ведь они сами являлись крупными собственниками.

В случае дележа наследства рабы делились, как и всякое другое имущество. Если наследников было больше, чем рабов, последние оставались общесемейной собственностью и работали на своих хозяев по очереди[1245].

Господин имел безусловное право на потомство рабыни независимо от того, кто был настоящим отцом[1246]. Как отмечалось ранее, рабы давались и в залог.

Непременная особенность рабского состояния — отсутствие права собственности на свою рабочую силу и на результаты своего труда. В странах античного мира признавалось естественным, что человек, потерявший право на самого себя, не мог и приобретать что-нибудь в собственность[1247]. Так было и в древней Индии, что подтверждается самыми различными источниками. В «Законах Ману» (VIII.416) говорится: «Жена, сын и раб (d?sa) — трое считаются не имеющими собственности: чьи они, того и имущество, которое они приобретают». Это положение присутствует и в других источниках[1248].

Сошлемся на эпизод из «Махабхараты», где рассказывается, что Юдхиштхира проиграл Драупади — общую жену Пандавов. Как известно, это случилось уже после того, как он проиграл самого себя (т. е. стал рабом). В связи с этим дядя Пандавов Видура утверждал, что Драупади — не рабыня, ибо раб не имеет ничего, что бы он мог сделать ставкой в игре. На этом же основании и Драупади отказывалась признать себя рабыней (Мбх. II.59 и сл.).

Обратим внимание на то, что в цитированном выше стихе из «Законов Ману» имеется в виду не всякое имущество, а только то, которое заработано во время пребывания в рабской зависимости. Полная имущественная неправоспособность не являлась непременной особенностью рабского положения. Так, рабовладелец, становясь хозяином свободнорожденного раба (военнопленного, продавшего себя и т. д.), не становился автоматически собственником имущества, принадлежавшего рабу до его порабощения. Кроме того, такой раб пожизненно сохранял семейные и родственные связи, а следовательно, и право на долю семейного имущества. Наконец, хозяин мог поощрять раба подарками, разрешать трудиться и на других за особую плату или даже вести особое хозяйство — все это для того, чтобы дать возможность рабу накопить сумму для выкупа.

Жизненные обстоятельства всегда были бесконечно разнообразны и заставляли отступать от общих правил. Известно, что во многих странах древности (Вавилония, Греция, Рим) рабы нередко обладали имуществом на основе пекулия (или на какой-либо другой) и в определенной мере могли им распоряжаться. Сходным было положение и в древней Индии. Особенно много материала дает нам «Артхашастра» (III.13). За рабом признается право на имущество: «Наследниками имущества раба являются родственники, [и только] при отсутствии их — господин».

В IX главе «Законов Ману», где речь идет о наследовании имущества, содержится любопытный стих (IX.179), позволяющий думать, что рабы сами иногда имели рабов[1249]. «Если у шудры есть сын от рабыни (d?s?) или от рабыни раба (d?sad?s?), он, признанный [отцом], может получить часть [наследства]: такова установленная дхарма».

Хозяева были властны над жизнью и смертью раба и могли наказывать его по своему произволу. Имеется достаточно свидетельств, что они этим правом широко пользовались. В «Махабхарате» говорится: «Если люди используют людей как рабов, [то], подчинив их битьем и заковыванием, заставляют работать день и ночь. [Раб] знает, какова боль при битье и содержании в оковах» (Мбх. XII.254.38–39). В джатаке (I.451) рассказывается о рабе по рождению, которого воспитывали вместе с сыном хозяина. Он научился грамоте и вообще по своему положению отличался от других рабов. Однако и ему приходилось думать о том, что при любой провинности его могут избить, заковать, заклеймить, перевести на пищу рабов. О жестоком обращении с ними говорится во многих джатаках (№ 4, 97, 542, 547), в «Маджхима-никае» (I.344), «Махавасту» (I.18) и др.

По приказанию хозяина раб должен был выполнять любую порученную ему работу[1250]. Но жизнь и в это общее правило вносила некоторые поправки: следовало различать подлинных рабов (постоянных) и лиц, попавших в рабскую зависимость на время. Хозяину приходилось учитывать, что рабы потеряли свою свободу при различных обстоятельствах, что они происходили из разных общественных слоев и т. д. Поэтому не всякого раба можно было заставить выполнять работы, влекущие за собой ритуальное осквернение (уборка нечистот и пр.). В «Артхашастре» (III.13) содержится немало ограничений произвола хозяина по отношению к свободнорожденным рабам.

От раба требовалась преданность господину и готовность следовать его приказаниям. Выражения «рабская покорность», «подчиненное положение, подобное рабскому» и другие постоянно встречаются в древнеиндийской литературе.

При такой крайней форме господства и подчинения ни о каком уважении женской чести потомственной рабыни не могло быть и речи. Хозяин не только сам сожительствовал с ней (фактов подобного рода множество), но и принуждал ее сожительствовать, с кем ему было угодно[1251].

Сведения о бытовом положении раба (его питании, одежде, условиях работы и отдыха и т. д.) скудны, но все же дают основания думать, что оно было весьма незавидным. Существование специальных определений «пища раба» (дасапарибхога) и других для обозначения пищи как самой плохой показывает, что питание его было скверным[1252].

Так же надо относиться и к сообщениям о том, что раб получал плату за работу и деньгами[1253]. Принципиально это не снимало различия между ним и наемным работником. Последний заключал договор с хозяином; ничего подобного с рабом не случалось. Хозяин, разумеется, мог время от времени поощрять его даже деньгами (в некоторых случаях небольшие денежные подарки[1254] выдавались систематически), но то было только поощрительное вознаграждение, и оно полностью зависело от воли хозяина.

Частые утверждения о специфически мягких формах рабства в древней Индии опираются главным образом на содержащиеся в источниках призывы хорошо обращаться с рабами. Если бы отношения между рабами и рабовладельцами строились на основе взаимного доверия и доброжелательства, вряд ли нужно было так настойчиво взывать к мягкосердечию последних. Конечно, острота внешних проявлений классового антагонизма могла несколько смягчаться определенной патриархальностью отношений между рабом и господином, особенно в семьях мелких рабовладельцев, где рабы по своему положению практически мало отличались от прочей домашней челяди, а иногда и от младших членов семьи[1255].

Имеется немало данных о том, что в древней Индии семейные рабы были обычным явлением. Так, в «Махабхарате» (II.48.28) рассказывается о дарении десяти тысяч рабов «вместе с их женами» (sad?r???m). В «Артхашастре» (IV.9) говорится о замужней рабыне (parig?h?t? d?s?) и там же (III.13) — о матери, брате и сестре рабыни, тоже рабах. Семьи рабов упоминаются в джатаках (например, № 454). Видимо, их браки заключались без исполнения всех обрядов, полагающихся для свободных[1256], и не были столь прочными, как семьи свободных, поскольку и они зависели от волн хозяина.

Всякий свободный, ставший рабом, в течение длительного времени сохранял родовые и семейные связи, которые отличались большой устойчивостью; они не могли так быстро распасться, и рабовладелец вынужден был в какой-то мере с ними считаться. В «Артхашастре» устанавливается: «Потомство продавшего себя пусть остается свободным» (III.13). Потомство же рабыни, появившееся после ее порабощения, принадлежало, как уже упоминалось, хозяину[1257].

Рабовладелец не мог игнорировать статус попавшего в рабство — становился ли он пожизненным рабом или находился во временном рабстве. Составители шастр выделяли ряд категорий временно зависимых рабов (неоплатных должников и т. д.).

Источники рабства. В Индии с самой глубокой древности для обозначения раба существовал один главный термин — d?sa. Однако в источниках встречаются и другие термины. И тому были серьезные основания, ибо в положении отдельных категорий рабов имелись различия. Это обусловливало необходимость классификации и определения некоторых особенностей в положении каждой категории. Наиболее важными при классификации были обстоятельства порабощения или приобретения и условия освобождения.

В «Законах Ману» (VIII.415) говорится: «Захваченный под знаменем, раб за пищу, рожденный в доме, купленный, подаренный, доставшийся по наследству, раб в силу наказания — таковы семь разрядов рабов». Не исключено, что этот стих является более древним, чем основная часть текста, содержащегося в сборнике: здесь не говорится о продавших себя или своих родственников, тогда как в XI.60 и XI.62 упоминаются и те и другие. В джатаке № 545 (VI.285) упоминаются четыре вида рабов: урожденные, купленные, сами поработившиеся и ставшие рабами из страха. Первые два упоминаются и у Ману, другие — явно свободнорожденные, но какова между ними разница — неясно. Различные категории рабов упоминаются и в других буддийских сочинениях. «Виная-питака» (IV.224) говорит о рабах, родившихся в доме (antoj?ta), купленных (dhanakk?to), военнопленных (karamar?n?to)[1258]. Шесть видов рабов знают джайнские канонические тексты. В более поздней дхармашастре Нарады (V.26–28) приводится список, включающий пятнадцать терминов для обозначения рабов.

Эти перечисления и другие материалы позволяют прийти к выводу, что основными источниками рабства, как полного, так и временного, были: естественное воспроизводство рабов, т. е. рождение рабов рабынями, обращение в рабство военнопленных, продажа и дарение самого себя или продажа и дарение детей и иных свободных родственников, долговая кабала, обращение в рабство как наказание за преступление.

Рабы по рождению (потомки рабынь) известны под разными наименованиями, но все термины имеют значение «рожденный в доме»[1259]. Этот источник рабства был, вероятно, наиболее постоянным и обильным. Рабы по рождению, совершенно оторванные от своего рода и племени, были самыми надежными и послушными, но и самыми обездоленными. Их меньше всего касались те послабления, которые вынуждены были иногда допускать рабовладельцы. Впрочем, надо отметить, что в «Артхашастре» (III.13) провозглашается, например, право рабыни и ее ребенка на свободу, если последний — сын хозяина. При определенных обстоятельствах могли освободиться также мать, брат или сестра.

Еще одним из основных и, очевидно, древнейших (на это указывает происхождение термина d?sa — враг) источников рабства было порабощение военнопленных. По представлениям всех древних народов, военнопленного рабом делало то обстоятельство, что победитель, сохраняя побежденному жизнь, тем самым оставлял за собой право распоряжаться ею по своему усмотрению. Множество подобных примеров содержится в «Махабхарате». Царь Магадхи Джарасандха держал в заточении 86 побежденных царей, намереваясь принести их в жертву Рудре. «Таков древний обычай кшатриев», — объяснял он Кришне (II.20.26). Бхима, пленивший царя Джаядрадху, который пытался похитить Драупади, потребовал от него: «В собраниях и общественных местах ты должен говорить: „Я — раб!“. При таком условии я пощажу тебя. Таков обычный образ действия победителя»[1260]. Эти «эпические примеры» интересны не как свидетельства конкретных исторических событий, а как отражения общих социальных установок, передающих традиционный взгляд древних индийцев на судьбу военнопленных.

При перечислении различных категорий рабов, как правило, также упоминаются рабы из военнопленных — «захваченный под знаменем» (Ману VIII.415) и «захваченный в битве» (Артх. III.13; Нарада V.27 и 34). А вот что писал Мегасфен: «…если среди индийцев начинается междоусобная война, то воинам не разрешается касаться земли или опустошать ее; но в то время, как они воюют между собой и убивают друг друга всякими способами, земледельцы рядом спокойно пашут, выжимают виноград, снимают плоды или жнут»[1261]. Материалы индийских источников, однако, дают достаточные основания считать, что и тут Мегасфен погрешил против истины. Так, в «Махабхарате» (XII.138.61) предписывается: «Резней населения, порчей дорог, уничтожением запасов пусть царь губит враждебное войско». И в «Артхашастре» (VIII.4) говорится: «Вражеское войско причиняет бедствия всей стране грабежом, убийствами, поджогами, разрушениями и уводом [населения]»[1262]. В XIII большом наскальном эдикте Ашока рассказывает о войне с Калингой, сильно опустошившей страну: «Сто пятьдесят тысяч человек было угнано (apavudhe), сто тысяч убито, и во много раз большее числе погибло»[1263]. Какова была дальнейшая судьба пленных, сказать, конечно, трудно.

Рабов как добычу захватывали и в лагере противника. Известно, что в Индии в древности и в средние века многие воины (особенно из командного состава) брали в поход семью, прислугу и т. д. В случае поражения все они доставались победителю. Так, Пандавы захватили в лагере Кауравов «бесчисленное количество рабов — мужчин и женщин»[1264]. У Ману и Гаутамы изложены даже правила раздела такого рода добычи[1265]. Рядовые воины, возможно, продавали их купцам, согласно Каутилье, постоянно сопровождавшим войско (Артх. Х.1).

Рабство, как и в других странах в древности, считалось вполне естественным общественным институтом, и рабом мог стать любой свободный. Поэтому не случайно брахманские шастры стремились оградить брахманов от рабского состояния. Каутилья предусматривает меры защиты свободных представителей четырех варн (ариев) от рабства[1266].

В пьесе Шудраки «Глиняная повозка», относящейся к V–VI вв. н. э., во втором действии содержится примечательный эпизод. Игрок в кости проиграл в игорном доме десять золотых монет. Не будучи в состоянии уплатить их, он убегает. Выигравший сумму и хозяин игорного дома догоняют его и требуют уплаты долга. Неудачливый игрок, после того как выяснилось, что у него нет ни денег, на родственников, которых можно продать, вынужден предложить самого себя. И вот он начинает выкрикивать прямо тут же, на улице, обращаясь к прохожим: «Почтенные! Купите меня у этого хозяина игорного дома за десять золотых!»[1267]. Эта жанровая сценка, хотя и написана автором гуптской эпохи, вводит нас в самую гущу повседневной жизни древней Индии и показывает действительный характер отношений между людьми.

В источниках отмечены случаи, когда свободные, проигравшие пари, становились рабами. К глубокой древности относит «Махабхарата» спор между женами мифического риши Кашьяпы — Кадру и Винатой. Выиграла Кадру, и Вината стала ее рабыней[1268]. О продавших себя, проданных, подаренных главой семьи, как уже отмечалось, имеются самые различные по характеру и времени свидетельства. В голодные годы, в периоды массового разорения (в результате войны, стихийных бедствий и т. д.) число «рабов за пищу», «продавших себя», «передавших себя» должно было резко увеличиваться[1269]. Правда, продажа себя и родственников считалась проступком, влекущим за собой изгнание из касты[1270]. В «Артхашастре» кроме морального осуждения предусматривается и наказание виновных[1271]. Впрочем, тут же добавлялось, что при крайних обстоятельствах разрешается отдавать своего родственника в рабство, но только на определенный срок[1272]. Для млеччхов никаких ограничений не предусматривалось[1273].

Долговое право в Индии, как и в других странах древности, было суровым. Несостоятельный должник попадал в полную зависимость от кредитора. Тот имел право не только взыскивать с него долг по суду, но и применять разного рода методы принуждения, получая при этом поддержку государства[1274]. Должник же не мог даже жаловаться на притеснения[1275]. Если он не имел возможности уплатить долг, то обязан был его отработать[1276]. Логическим следствием для бедняка, запутавшегося в сетях ростовщика, было порабощение его самого или членов его семьи[1277]. И несомненно, долговое рабство в древней Индии приобрело широкое распространение[1278], было общепризнанным институтом.

В рабство могли обращать лиц, совершивших преступление: «Царю следует наказать нарушителя в соответствии с его преступлением; богатых — конфискациями, бедных — телесными наказаниями и лишением свободы» (Мбх. XII.86. 19).

Самым целесообразным, с точки зрения государства, было заставить осужденных работать. Упоминания об этом в источниках встречаются неоднократно: «Кшатрий, вайший и шудра, не могущие уплатить штраф, освобождаются от долга работой; брахман может отдавать постепенно» (Ману IX.229); «Приговоренный к денежному штрафу может его отработать» (Артх. III.13). Такие работники становились своего рода государственными рабами, и неудивительно, что их называли при перечислении различных категорий рабов («раб в силу наказания» — da??ad?sa и др.).

Ссылке в рудник подлежал и брахман, если он совершил преступление, за которое члену любой другой варны грозила смертная казнь[1279]. Работа в рудниках упоминается в «Артхашастре» и как карательная мера для борьбы с мятежниками (I.10 и 13). У Апастамбы (II.5.10.16; II.5.11.1) царю рекомендуется брахмана, нарушающего свои обязанности, наказывать всеми способами, кроме телесного наказания и рабства; к представителям прочих варн царь применял и последние средства воздействия. В поздних источниках для брахманов исключения не делалось[1280].

В древнеиндийских сочинениях перечисляются и другие преступления, за которые полагалось наказание, аналогичное поражению. В джатаке № 31 повествуется о том, как в селении деревенский старшина оклеветал жителя деревни и его товарищей, сообщив царю, что те занимаются разбоем. Убедившись в лживости обвинения, царь отдал пострадавшим всю собственность доносчика и сделал последнего их рабом.

Данные о порабощенных в наказание за преступление немногочисленны. Вероятно, осужденные могли попадать в рабскую зависимость и от частных лиц, если суд определял в их пользу возмещение убытков и т. д. (Артх. III.1).

И в Индии существовала также характерная для других стран практика похищения людей с целью обращения в рабство[1281]. Государство, конечно, боролось с этим суровыми мерами, вплоть до предания виновных смертной казни[1282].

У многих древних народов был обычай, по которому спасший чью-либо жизнь получал право на спасенного. Как отмечалось выше, на этом базировалось и порабощение военнопленного. При различных бедствиях и несчастных случаях (наводнения, пожары, грабежи и т. д.) пострадавший иногда вынужден был обещать спасителю имущество, себя, жену и детей. В «Артхашастре» (III.16) сделки на такой основе осуждаются; действительную стоимость вознаграждения рекомендуется определять посредством третейского разбирательства. Но уже само признание необходимости препятствовать совершению кабальных сделок служит подтверждением того, что в действительности они имели место[1283].

Численность рабов и использование их в древней Индии. Определить характер общественного строя можно только при учете совокупности данных об экономике, политическом строе, социальных связях, нормах права и идеологии. Переоценка или недооценка одного из них может привести к ложным выводам. Весьма распространенным является мнение, будто только то общество можно считать рабовладельческим, в котором большинство самодеятельного населения составляют рабы. Такая постановка вопроса некорректна даже по форме, т. к. лишает возможности вообще решить его; поскольку статистики в древности не существовало, то любые примерные расчеты могут быть оппонентами отвергнуты как недостаточные и неубедительные. Она неверна и по существу. Даже если в каждом хозяйстве имелся лишь один раб, общество, где господствуют такие хозяйства, было бы идеально рабовладельческим, т. к. состояло бы лишь из рабовладельцев и рабов. Но такие идеальные общества могут существовать только теоретически, обычно же они сложнее по составу, и рабовладельческий сектор является лишь ведущим укладом.

Поскольку точных данных о числе рабов в распоряжении историков не имеется, следует более осторожно оперировать такими понятиями, как «мало рабов» или «много рабов». Кроме того, нерабовладельческий сектор вовсе не противостоял рабовладельческому как нечто единое. Он включал различные социальные слои и группы, и только часть их можно считать не связанной с рабовладением и рабством.

И вместе с тем более пристальное изучение проблемы рабства в древней Индии показывает, что распространенное мнение о малой численности рабов в древнеиндийском обществе и незначительном удельном весе их труда в различных отраслях производства[1284] несправедливо. (Впрочем, в научной литературе высказывались и прямо противоположные взгляды[1285].)

При скудости данных в источниках об индийских тружениках и их производственной деятельности, особенно об их социальном положении, следует с осторожностью высказывать любые оценки роли рабского труда в древнеиндийской экономике, но все же с определенностью можно утверждать, что она была значительной. Для этого имеются достаточные основания: когда встречаются упоминания о социальном положении тружеников, занятых непосредственно в производстве, почти всегда указываются или только рабы, или рабы в числе прочих (арендаторы, батраки и пр.), и притом обычно на первом месте. Если экономически независимым, вполне свободным и не использующим чужого труда хозяевам противопоставлять не только рабов, но и тех, кто по своему положению примыкал к ним (кабальные должники и арендаторы, безземельные поденщики и пр.), то соотношение должно оказаться совершенно иным, чем это обычно полагают. Важно и то обстоятельство, что рабы в большом числе использовались, преимущественно в крупных хозяйствах[1286], которых в древней Индии было немало.

О труде рабов на царских землях сообщает «Артхашастра»[1287]; вряд ли отличались в этом отношении и хозяйства знати. В «Махавагге» (VI.34.2) рассказывается об одном из таких хозяйств, в котором было занято множество рабов и наемных работников. Об использовании большого числа даса в государствах шакьев и колиев сообщает джатака № 536 (V.413)[1288]. В джатаке № 484 говорится, что владелец поместья в 1000 кариса половину земли сдавал в аренду, а остальную ему обрабатывали его работники (IV.276–277).

У Ману (IX.150) говорится, что при разделе наследства особой долей сына жены-брахманки (при наличии сыновей от жен из других варн) должен был быть наряду с некоторыми прочими видами имущества также и «обрабатывающий почву» (k?n??a)[1289]. Гаутама (XXVIII.11–13) сообщает, что при дележе наследства по видам имущества старший сын, выбравший рабов, все же мог взять менее десяти. Значит, иногда в одном хозяйстве их насчитывалось немало. Во время переписи жителей деревень от учетчика требовалось называть (помимо земледельцев, пастухов и др.) число рабов (Артх. II.35). Это показывает, что наличие их в собственности у отдельных хозяев или у общины было обычным явлением[1290].

Хотя крупные хозяйства, применявшие рабский труд, в общем объеме сельскохозяйственного производства могли и не преобладать, именно они определяли объем и формы товарообмена, денежного обращения и т. д. От их функционирования в немалой мере зависели отношения внутри господствующего класса — между царем, мелкой кшатрийской знатью, жречеством. В земледелии объем работ меняется с сезоном. Поэтому рабовладельческие хозяйства не могли базироваться исключительно на рабском труде. В напряженные периоды (сев, жатва) привлекались и наемные работники. Выше уже отмечалось, что в источниках имеются данные о крупных скотоводческих хозяйствах[1291]. Можно указать да рассказ Буддхагхоши (в комментарии к «Сутта-нипате» II.14) о хозяйстве, насчитывавшем 30 тыс. голов скота и обслуживавшемся рабами (d?sa) и наемными работниками[1292].

В «Артхашастре» подробно описываются царские мастерские. В главе II.23 перечисляются те, кто привлекался для работы в прядильной, — вдовы, женщины-калеки, девочки, отшельницы, женщины, отрабатывающие штраф, матери гетер, старые рабыни и отпущенные храмовые прислужницы. Все они явно принадлежали к разным общественным категориям: первые три — обнищавшие свободные, из-за превратностей судьбы лишившиеся поддержки родственников и вынужденные зарабатывать себе на пропитание. Царю приходилось заботиться о таких людях, и он делал это с немалой личной выгодой. Остальные пять находились в подневольной зависимости от царя. Под «отшельницами», возможно, подразумеваются отказавшиеся от исполнения обета; как уже отмечалось, они становились царскими рабынями. Аналогичным было положение и «храмовых прислужниц». Гетеры считались царскими рабынями; разумеется, престарелые гетеры («матери гетер») оставались в этом положении и труд их использовался в хозяйстве (Артх. II.27). То же относится к старым рабыням царя, вероятно выполнявшим в молодости другие работы. Если некоторые работницы из первых трех разрядов работали на дому, то рабыни разносили волокно и собирали готовую пряжу.

При описании других царских мастерских упоминаются главным образом квалифицированные работники — литейщики, оружейники, ювелиры и т. д. Они, по крайней мере большинство из них, работали на договорных началах. Штрафы вычитались у них из заработка. Кто исполнял подсобные и черновые работы, неизвестно, но можно предположить наличие и рабского труда.

Последний применялся и на частных предприятиях. В одном из сочинений джайнского канона (Увасагадасао VII.182–184) рассказывается о богаче предпринимателе Саддалапутте, занимавшемся ростовщическими операциями и владевшем большим имением, стадом в 10 тыс. голов и 500 гончарными мастерскими. В них работало «множество людей, получающих каждое утро пищу вместо жалованья». Кроме них было большое число людей, также получавших каждое утро пищу вместо жалованья и торговавших сделанной гончарами посудой. Если они допускали какой-нибудь проступок (кражу гончарных изделий, поломку их и т. д.), хозяин мог их не только штрафовать (возможно, лишением пищи), но и бить и даже убить. Не вызывает сомнения, что работники и продавцы Саддалапутты были его рабами.

В индологических трудах нередко утверждается, что рабы использовались преимущественно в домашнем хозяйстве, т. е. что труд их носил непроизводственный характер и потому якобы не мог играть существенную роль в создании материальных ценностей[1293]. Действительно, в источниках более всего сведений содержится о труде рабов в домашнем хозяйстве. Но это в первую очередь объясняется характером источников: памятники религиозной литературы, эпос и художественные произведения описывают обычно жизнь царей, знати и богатых горожан. Если бы на основании подобных источников изучался античный мир, то он предстал бы перед нами не совсем таким, каким мы привыкли его воспринимать. Следует скорее удивляться тому, как много в столь специфических источниках сохранилось данных о рабах[1294].

Теперь под работой в домашнем хозяйстве понимается в основном уход за детьми, приготовление пищи и уборка помещений — иными словами, деятельность, отделенная от производства. В древности же особого «домашнего хозяйства» вообще не существовало; при низком уровне разделения труда домашнее хозяйство, например, сельских жителей включало почти все производственные процессы, кроме непосредственно полевых работ, — молотьбу, помол зерна, очистку риса, выжимку масла, уход за скотом в усадьбе, изготовление молочных продуктов, транспортировку грузов, доставку воды, что в Индии играло особо важную роль, заготовку топлива и т. д. К перечисленным работам следует добавить прядение и ткачество, которыми занимались почти в каждой деревенской семье. Мелкое хозяйство было в своей основе натуральным, и в нем производилось почти все нужное для его нормального функционирования. Даже в настоящее время эти процессы в целом по своей трудоемкости значительно превосходят полевые работы (остающиеся, конечно, самыми ответственными). Еще в большей степени это относится к рассматриваемому периоду.

В древней Индии мелкий сельский хозяин, когда дело шло об использовании имеющейся в его распоряжении рабочей силы, руководствовался только соображениями хозяйственной целесообразности. Они диктовали ему необходимость выполнять самому работы, требующие сознательного и ответственного отношения, либо поручать их членам семьи, которых нет нужды контролировать[1295], а подневольных тружеников допускать к менее ответственным работам.

Вместе с тем неправомерно полагать, что работы по дому, даже не приводящие непосредственно к созданию материальных ценностей, никак не связаны с производством; ведь при их выполнении одними высвобождаются силы и время для деятельности других (особенно это заметно в мелких хозяйствах).

Отметим еще, что представления о степени важности того или иного труда весьма относительны. Индийцы с их строгими правилами, касающимися, например, соблюдения ритуальной чистоты, нередко предпочитали сами работать в поле или мастерской[1296], лишь бы иметь в хозяйстве человека, на которого можно было возложить уборку нечистот, дома и двора, прислуживание при совершении различных действий и обрядов, влекущих за собой ритуальную нечистоту, и т. д. Естественно, что человек иной культуры сочтет эти работы более легкими, чем обработка земли или изготовление гончарной посуды, но древние индийцы почти наверняка придерживались на этот счет противоположного мнения.

Судя по данным источников, при дворах знати насчитывались десятки и сотни слуг. Так, в «Артхашастре» (II.12) упоминаются повара, банщики, массажисты, водоносы, актеры, танцоры, певцы, сказители, гаремная прислуга, носильщики паланкинов и т. д. В большинстве своем они, по-видимому, были рабами[1297]. В «Артхашастре» (I.21) рекомендуется обязанности по обслуживанию возлагать на рабынь. Там же говорится о «слугах, перешедших к нему (царю) по наследству»; безопасней считалось садиться в повозки или на верховых животных, находящихся на попечении таких слуг[1298]. Рабов брали с собой в поездки, на войну и даже в лесную обитель, когда становились отшельниками и монахами[1299]. Богатых и знатных всюду сопровождала свита из рабов, и размеры ее должны были демонстрировать общественное положение хозяина.

Гетеры. В первобытной общине были женщины (главным образом бездетные), не вступавшие в брак. Они принадлежали всей общине, но с узурпацией раджами права распоряжаться от имени племени всем, что ему принадлежало, попадали в зависимость от него. С этого времени их положение начинает походить на положение профессиональных проституток, обязанных часть своего дохода отдавать в царскую казну. Таково, вероятно, происхождение гетер в древней Индии[1300]. В царской администрации существовало особое ведомство во главе с «надзирателем над гетерами»[1301]. Несомненно, последние были рабынями царя.

Гетеры могли пользоваться почетом и иногда были очень богаты[1302], сами владели рабами, даже отпускали их на волю. В то же время они оставались рабынями, подвергались позорящим наказаниям в случае непослушания и для своего освобождения обязаны были уплачивать царю выкуп, достигавший огромной суммы — 24 тыс. пан. В старости они использовались на работах в царском хозяйстве. Дочери их тоже становились гетерами, сыновья — скоморохами и слугами в царском дворце.

Взгляды на положение рабов. Уже отмечалось, что в древней Индии при необходимости подчеркнуть крайнюю степень приниженности человека его обычно сравнивали с рабом. По некоторым данным, рабы имели отличительные знаки (джатака № 125). Возможно, что ношение их не было обязательным и зависело от воли хозяина.

О положении рабов и отношении к ним ясно говорит история гибели шакьев, часто приводимая в буддийской литературе[1303]. Царь Косалы Пасепади, желавший породниться с Буддой, потребовал в жены девушку из рода Шакьев. У шакьев еще господствовала эндогамия, но отказать они не решились и пошли на обман: в Косалу послали дочь рабыни и одного из шакьев, Маханамы. От этого брака родился сын Видудабха. Когда юноша вздумал посетить своих родственников — шакьев, те на время визита удалили из города его сверстников, дабы тем не пришлось приветствовать внука рабыни как равного. Со стороны старших Видудабха не мог рассчитывать на особые знаки внимания, поэтому до поры до времени все шло гладко. Но вот он узнал, что служанка-рабыня обмывала молоком и водой то место, где он сидел, и отпускала весьма нелестные замечания на его счет. Обман раскрылся, и Видудабха поклялся отомстить шакьям за вероломство. После смерти отца он пошел на них войной и почти всех их истребил.

Если верить этому преданию, происхождение от рабыни оставляло на человеке неизгладимое пятно. Маханама, например, даже не мог принимать пищу вместе со своей дочерью и ее сыном. Отец, узнавший об истинном происхождении Видудабхи, лишил его права на престол и изгнал из дворца.

Но в более ранний период положение, наверное, было иным. Так, согласно эпическим преданиям (Мбх. I.70–80), царь Пуру был сыном царя Яяти и рабыни Шармиштхи. Несмотря на то что Яяти имел еще сыновей, в том числе от законной жены Дэваяни, он своим наследником все же назначил Пуру, и его происхождение не помешало этому. На его потомках — Пандавах и Кауравах, героях «Махабхараты», — оно тоже ни в какой мере не отразилось.

* * *

Обзор материалов о рабовладельческих отношениях в древней Индии показывает, что в стране существовали разные формы рабства и положение различных категорий рабов было неодинаковым. Это не являлось особенностью только Индии или только класса рабов. Основные общественные классы всегда и всюду состоят из различных фракций, слоев, прослоек, групп и т. д., часто весьма несходных, но всем им должно быть присуще наличие главных признаков; это и делает их одним классом. Наименование свое класс обычно получает по фракции, в которой эти признаки воплощены в наиболее полной мере.

Рабы могли быть потомственными и свободнорожденными, постоянными или временными, в условном владении или в собственности. Все это было очень важным разделительным признаком. При этом свободнорожденные подразделялись в зависимости от условий порабощения (пленение, долговая кабала, самопродажа, рабская коммендация и т. д.), от общественного положения и варны порабощенного. Положение их всех весьма разнилось в зависимости от того, кто хозяин — частное лицо, община, монастырь, государство, от того, где и как использовались — в земледелии (в крупном или мелком хозяйстве), ремесле, горном деле, в домашнем услужении (у хозяина, имевшего небольшой достаток, или в царском дворце) и пр. Кроме того, в различных частях Индии неизбежно существовали местные особенности (как в Греции — в Афинах и Спарте).

Поэтому одни рабы имели личное хозяйство и имущество, другие — нет, одни имели семью, другие — нет, одни были материально обеспечены лучше иного свободного, другие гибли от голода, непосильного труда, одних нельзя было «пальцем тронуть», других можно было избивать, пытать, убивать. Но все они были рабами, ибо не являлись собственниками своей рабочей силы и результатов своего труда. Это и было экономической сущностью рабовладельческой эксплуатации. Осуществляться такая крайняя ее форма могла только при экспроприации личности труженика, лишении его прав и личных связей как члена гражданского общества и превращении его в одушевленное орудие труда[1304]. Если они чем-либо владели или приобретали для себя (деньги, участок земли, мастерскую, рабов), то делали все это только с ведома хозяина. Если они обладали некоторыми элементами правосубъектности, то только по доверенности хозяина или с его допуска. Это и было показателем происшедшей экспроприации личности; если экспроприация и была временной, то раб, пусть даже на обусловленное время, все же оставался рабом.

Всех, чьи личности были экспроприированы на время или навсегда, безусловно или с обусловленными экономическими или правовыми ограничениями (иногда весьма существенными), древние индийцы, исходя из основного признака, справедливо считали рабами, а авторы шастр в своих классификациях часто определяли их как d?sa, т. е. относили к той общественной категории, эталоном которой служил потомственный раб, полностью лишенный правосубъектности.

Древний индиец жил в обществе, в котором человека можно было продать и купить, как любое другое имущество, и он сам мог продать себя и подчиненных ему родственников, в котором справедливость обращения в рабство военнопленного, неоплатного должника или членов его семьи, голодающего бедняка ни у кого не вызывала сомнений; это считалось нормальным и естественным явлением. Рабство в древней Индии пронизывало все поры общества, поэтому в период его наибольшего развития такое общество правомерно считать рабовладельческим.

Промежуточные слои. Наряду с рабами и свободными общинниками существовала значительная масса тружеников, частично или полностью лишенных средств производства и потому вынужденных работать на других, но не ставших рабами. Они представляли собой общественную среду, промежуточную между свободными и рабами. В древнем обществе экономическая самостоятельность (особенно обладание земельным наделом в общине) была условием действительной свободы и гражданского полноправия. Как только человек терял такую самостоятельность и вынужден был работать не на себя, а на других, он переставал быть свободным и полноправным. Между полной свободой и рабством существовало множество переходных состояний.

Предпосылки для существования наемного труда возникают параллельно с распадом коллективного хозяйства первобытной общины и появлением частных хозяйств. Даже небольшое по масштабам хозяйство временами могло испытывать потребность в дополнительной рабочей силе. Зажиточные общинники наряду с зависимыми от них сородичами начинают обзаводиться рабами и нанимать на длительные сроки посторонних работников. Что касается крупных хозяйств, то они без таких работников вообще не могли бы существовать; недаром в тех случаях, когда указывалось, кто именно в таких хозяйствах работает, наряду с рабами, как правило, упоминаются и наемные работники (кармакары).

Таким образом, условия производства в сельском хозяйстве требовали, чтобы кроме рабов, которых надо было кормить круглый год, существовали работники, которых можно было использовать на короткие сроки и лишь в эти сроки обеспечивать их содержание. Постоянным резервом не могли быть свободные общинники, ибо, пока они обладали землей и вели на ней хозяйство, излишек рабочей силы создавался здесь или эпизодически, или в межсезонье, когда в ней и в других хозяйствах не нуждались. В городе потребность в дополнительной рабочей силе возникала в еще б?льших размерах вследствие убыстренного развития товарного производства, более высокого уровня материального благосостояния, а также возникновения новых потребностей и новых представлений о социальном престиже в господствующем классе. Древнеиндийский город, когда он окончательно оформился, обычно изобиловал бедняцким людом, работающим на других: бродячими ремесленниками, грузчиками, носильщиками, поденщиками, домашней прислугой и т. д. Б?льшая часть их, очевидно, принадлежала к шудрам и низким кастам. Их обязанностью авторы шастр считали услужение (sev?). «Услужение» понималось очень широко и включало многие виды деятельности — помимо исполнения обязанностей домашнего слуги всякую работу на другого, даже ремесло. Выполнение таких работ было связано с зависимостью и потому презиралось высшими варнами[1305].

Процесс общественной дифференциации не прекращался и в высших варнах. Имеется немало данных о том, что даже среди брахманов появляются слуги, пастухи, профессиональные учителя, маслобои, торговцы, дрессировщики животных, посыльные, садовники, лекари и т. д.[1306] Это в большей степени должно было относиться к вайшьям, ибо их род занятий (земледелие, скотоводство, торговля) мог скорее привести к разорению. Если в семье дваждырожденного услужение становилось наследственным, то он и его потомство в конце концов превращались в шудр[1307].

Наемные работники. В названии глав «Артхашастры», специально посвященных наемным работникам (III.13; III. 14), употребляется термин «кармакара» (karmakara) — букв. «выполняющий работу». В них речь идет о лицах, занятых в земледелии, скотоводстве, торговле, а также о ремесленниках, художниках, Пекарях и пр. Это позволяет считать, что слово «кармакара» обозначало всех работающих по найму. Есть и другие обозначения; особенно часто употребляется термин «бхритака» (bh?taka) — букв. «получающий содержание»[1308], который иногда служил синонимом «кармакары» (Артх. III.14), иногда применялся наряду с «кармакарой» (Милинда-панха IV.2.9), а иногда в качестве одного из видов «кармакар» (Нарада V.З)[1309].

Фактическое положение различных групп кармакар не могло быть одинаковым. Ремесленники, работавшие на рынок, кармакарами, вероятно, не были. Во всех известных случаях к таковым причислялись ремесленники, работавшие на заказ, по найму. Кармакарами считались также грузчики, носильщики, землекопы и др. Среди земледельцев и пастухов к ним относились те, которые работали по найму в чужом хозяйстве и занимались батрачеством. Множественность терминов, обозначавших наемных работников (кроме упомянутых также «прешья», «паричарака», «севака» и др.), вероятно, отражала особенности статуса отдельных их групп.

Сферы применения наемного труда. Несомненно, что труд наемных работников постоянно и в значительных масштабах применялся в сельском хозяйстве[1310]. Так, кармакары наряду с рабами и отрабатывающими наказание (Артх. II.24) широко использовались в царских хозяйствах. Оплачивать их труд предлагалось деньгами, т. к. выдача вознаграждения молоком или маслом могла привести к злоупотреблениям. В случае гибели скота по вине пастухов они должны были возмещать ущерб (II.29). Кроме пастухов в этих хозяйствах трудилось немало дояров и работников в коровниках.

Многочисленный персонал требовался для обслуживания царских конюшен и слоновников. В «Артхашастре» (II.30 и 31) неоднократно упоминаются дрессировщики, конюхи, кучера, ветеринары, сторожа, работники, готовящие корм и т. д. Часть из них были рабами, по часть — наемными работниками; за упущения по работе им урезывалась дневная плата. Если в результате неправильного лечения погибала лошадь, брался штраф, равный ее стоимости. Вряд ли такому наказанию мог подвергаться раб: ведь стоимость лошади незначительно уступала стоимости его самого.

Достаточно определенные данные имеются и об использовании наемного труда в частных хозяйствах. Земледельцы (каршака) и пастухи (гопалака), получавшие плату (ветана) натурой, перечислены в «Артхашастре» (III.13), причем из контекста ясно, что речь идет не о царском хозяйстве. Среди категорий сельского населения, подлежавших учету сборщиками налогов, названы наемные работники и рабы, что свидетельствует о широком использовании их труда (II.35). И в «Милинда-панхе» (IV.2.9) говорится, что в каждой деревне есть рабы, рабыни, а также наемные работники (bhatakas, kammakaras). Упоминания о найме в сельском хозяйстве встречаются и в других источниках (например, Ману VIII.243). В «Артхашастре» (II.1) предписывается лицам, уклоняющимся от личного участия в строительстве ирригационных сооружений, посылать вместо себя работников (кармакар) и волов.

В хозяйствах, особенно крупных, было занято значительное число подсобных работников — складских рабочих, грузчиков, носильщиков, работников по ремонту инвентаря, по первичной переработке сельскохозяйственной продукции (маслоделие, очистка зерна, выделка и сортировка шкур и т. д.), сторожей и т. д. (Артх. II.15.24). Среди них наряду с рабами были и кармакары.

Применение наемного труда отмечено и в ремесле, прежде всего в царских мастерских. В «Артхашастре» (II.23) рассказывается о производстве холщовых, шелковых, шерстяных и хлопчатобумажных тканей, доспехов, веревок, ремней и т. д. Плата за выполнение названных работ определялась в зависимости от затраченного труда. Те, кто не мог по разным причинам работать в мастерской, работали на дому. По-видимому, наемный труд применялся и на других предприятиях, упоминаемых в «Артхашастре», — стального и цветного литья, монетных, ювелирных и др. (II.12, 13).

В царских мастерских были заняты также женщины и дети, в прядильном производстве, например, — только женщины (Артх. II.23). О труде женщин и детей говорится и в связи с изготовлением спиртных напитков (II.25). Впрочем, из текста неясно, кто были эти работники — кармакары или рабы.

В «Артхашастре» не описывается государственное управление империи Маурьев, а излагаются общие основы политики и организации царского хозяйства, типичные для древней Индии изучаемого периода. Поэтому допустимо предположить, что хозяйства, подобные описанному Каутильей, существовали и в других государствах страны.

Сведений о применении наемного труда в частном хозяйстве мало. Но хорошо известно о существовании системы ученичества, которая, очевидно, может рассматриваться как форма наемного труда[1311]. По-видимому, общего срока ученичества не было, он устанавливался в каждом отдельном случае и, вероятно, растягивался надолго; во всяком случае, хозяин был заинтересован в его максимальной продолжительности. Если ученик овладевал мастерством раньше, он все равно в течение всего срока оставался неоплачиваемым работником (Яджн. II.183; Нарада V.18–19), получавшим лишь жилье, питание и одежду. Хозяин порой поощрял и вознаграждал его (как сообщается в джатаке № 531), это зависело только от доброй воли хозяина. После окончания срока обучения ученик приносил ему благодарственный дар — дакшину (Нарада V.20). Бывший ученик мог оставаться работать на хозяина, но уже за плату[1312].

Источники свидетельствуют об огромном числе домашних слуг, более всего их было при царском дворе. В «Артхашастре» (I.13, 21; V.3; VII.17 и др.) не раз упоминаются повара, кулинары, банщики, массажисты, брадобреи, изготовители гирлянд, водоносы, сторожа и прочие слуги. Царя и его приближенных развлекали придворные актеры, танцоры, певцы, сказители, акробаты, жонглеры. Судя по описаниям, члены царской семьи всегда находились в окружении многочисленной челяди, особенно во время торжественных выходов. Домашние слуги имелись, вероятно, каждой зажиточной семье. Часть их (может быть, даже б?льшую) составляли рабы (Артх. I.21; Страбон XV.1.55), но были и работающие по найму, вознаграждавшиеся деньгами, продуктами и вещами (Артх. V.3; Ману VII.125–126).

Условия найма. В отличие от раба кармакара работал на установленных заранее договорных условиях. Если предварительный договор по какой-либо причине не заключался, то для определения его могли привлекаться свидетели и опытные арбитры (Артх. III.13). Многовековая практика установила некоторые нормы, и наличие их подтверждается различными источниками. Так, кармакара, занятый в земледелии, получал десятую долю урожая, в скотоводстве — десятую долю масла из молока коров, находящихся на его попечении, в торговле — десятую долю выручки (Артх. III.13; Яджн. II.194; Нарада VI.2). согласно Ману (VIII.231), пастух оплачивался примерно так же — имел право доить для себя лучшую корову из десяти. У Брихаспати (XVI.12–13) приводятся другие нормы: земледельческий работник получал пятую долго продукции кроме пищи и одежды или третью, но тогда уже ничего больше.

Существовали и другие формы оплаты. В царском хозяйстве, например (Артх. II.24), наемным работникам (по-видимому, и рабам) выдавались продовольствие и месячная заработная плата, равная 1? паны — сумма ничтожная, если сравнить с окладами придворных, исчислявшимися сотнями и тысячами пан V.3).

Поскольку договор о найме (если он оформлялся) содержал обязательства обеих сторон, за их нарушения устанавливались наказания. Так, по Ману (VIII.215–217), наемный работник, отказавшийся выполнить работу, штрафовался на 8 кришнал[1313], не закончивший ее не получал ничего. Если работник был болен, но, выздоровев, работу выполнял, ее следовало оплатить.

За отказ выполнять уже оплаченную работу полагалось более суровое наказание: по Яджнавалкье (II.193) — возвращение денег в двойном размере, по Нараде (VI.5) — принудительная отработка с возвращением суммы в двойном размере.

В «Артхашастре» (III.14) случаи нарушения договорных условий разбираются подробнее; иногда ответственность нес также и наниматель: если договор был заключен, а нанятый отказывался выполнять работу, с него брали штраф 12 пан; но если он готов был приступить к работе, а хозяин не желал ее предоставить, последний штрафовался в том же размере. Если работник не закончил работу по вине хозяина, он мог требовать всю сумму. Если наниматель отказывался оплатить сделанную работу, с него взимали десятую часть условленной платы или же 6 пан (III.13). Если работник взял деньги вперед и отказался выполнить работу, его штрафовали на 12 пан; если он получил плату, то без согласия работодателя не имел права наниматься к другому; если работа выполнялась не так, как было условлено, работодатель мог ее не оплачивать. Многочисленные правила касались отношений артели и хозяина, а также внутри самой артели.

Кармакары и рабы. Следует иметь в виду, что сам термин «кармакара» многозначен: им обозначались все работающие, чаще всего работающие по найму, а порою люди, находившиеся в зависимости (но не рабы). Статус таких кармакар был столь низок, что в источниках они часто перечисляются вместе с рабами.

Формально договор о найме с работодателем должен был быть соглашением между двумя равноправными сторонами. На деле же часто все обстояло иначе, ибо экономическое и социальное положение их было различным. Работать на других за плату многих кармакар заставляла не только бедность, но и сословно-кастовое положение. В своем подавляющем большинстве они были шудрами и низкокастовыми.

Действительные отношения между кармакарами и работодателями определялись в конечном счете ведущей формой эксплуатации в древней Индии — рабовладельческой. Хозяева, естественно, стремились приравнять наемных работников к рабам. Хозяину они представлялись общей массой зависимых от него людей, хотя первых он покупал на определенный срок.

На работе и в обыденной жизни оба разряда зависимых зачастую не отличались друг от друга. В джатаке № 340 (III.129) собственностью богача — сеттхи — называются и рабы и кармакары: бог Индра, желая разорить богача, уничтожил не только его имущество, но и его кармакар. В «Артхашастре» (IV.13) предписывается предавать смертной казни женщин, вступивших в связь с рабом (d?sa), слугой (paric?raka) и человеком, отданным в залог (?hitaka). Пища работников в царском хозяйстве по количеству и качеству не отличалась существенно от пищи раба (Артх. II.15; II.24). Так же как рабы, кармакары могли быть подвергнуты телесным наказаниям. Уже у Апастамбы (II.11.28.2–3) сказано о допустимости избиения палками наемного пахаря и пастуха за нерадение.

В джайнском источнике «Суягадам» (II.20) говорится, что хозяин имел право жестоко наказывать рабов, кармакар и зависящую от него челядь — избить, заковать в кандалы, заточить в темницу, искалечить (отрезать руки, ноги, нос, уши, ослепить и т. д.), повесить, посадить на кол, сжечь, отдать на съедение хищникам, уморить голодом и жаждой и пр. Из контекста ясно, что краски здесь намеренно сгущены, однако в другом сочинении, буддийском (Махавасту I.18), содержатся сходные данные. Вместе с упомянутыми выше[1314] они свидетельствуют о том, что хозяин по своему усмотрению мог наказывать не только рабов, но и наемных работников (возможно, не всех и не в равной мере).

Нечеткость на практике переходной грани между различными категориями зависимых работников выражалась в существовании не только кармакар, по своему фактическому положению близких рабам, но и рабов, близких к кармакарам[1315]. Так, у Ману (VIII.415) среди семи разрядов рабов называется «раб за содержание» (bhaktad?sa). Такая же категория встречается и у Нарады (V.28); в тексте объясняется, что «раб за содержание» может получить свободу, отказавшись от получаемого им содержания (V.36).

Итак, приведенные материалы демонстрируют сложность социальной структуры древней Индии, причем четкость различий между основными группами зависимого населения скрадывается наличием многочисленных промежуточных категорий, а также традиционных форм отношений в семье и в общине.