«Орудие коммунистического перерождения общества»

Программа РКП(б), принятая VIII съездом партии в марте 1919 г., определяя задачи школьного образования в Советской России, назвала школу «орудием коммунистического перерождения общества»[1146]. Это определение чрезвычайно точно характеризует суть новой системы просвещения. Вся она снизу доверху, от детского сада до высшей школы, должна быть объединена главной общей целью – целью коммунистического воспитания детей, подростков и молодежи.

«Надо воспитать ребенка так, чтобы он мог быть счастливым, только будучи социалистом. Говоря образнее, надо настраивать струны человеческой души таким образом, чтобы эти струны создавали гармонию, исполняя только мелодию социалистического строя», – писал в 1918 г. один из провозвестников новой социалистической педагогики[1147]. Весь арсенал педагогических средств должен был способствовать складыванию нового психологического типа индивидуума на основе классового коллективизма, что являлось важнейшим элементом всей системы воспитания. «Человек должен мыслить как МЫ, стать живым, полезным соответствующим органом, частью этого МЫ», – подчеркивал народный комиссар просвещения А.В. Луначарский[1148]. Все основные проявления психической деятельности «нового человека» должны быть социально направлены, обусловлены потребностями строительства нового общества, что предполагает сознательное ограничение индивидуальных потребностей, желаний и чувств.

Содержательная сторона образования – обучение – также рассматривалась в качестве одной из главных задач, но ни в коем случае не должна была стать самодостаточным, изолированным, процессом. А.В. Луначарский говорил, что хороший специалист, «не воспитанный коммунистически», есть не что иное, как «гражданин американского типа», который, вероятнее всего, станет классовым врагом[1149]. Отсюда естественным образом следует вывод о приоритете воспитания в педагогической работе. Что же касается знаний, получаемых в процессе обучения, то к ним следует подходить строго критически, отбирая лишь нужное и полезное для нового общества. «Мы должны все „духовные“ богатства, накопленные буржуазным обществом, пересмотреть, отбросить весь ненужный хлам и овладеть лишь тем наследством, которое будет иметь неоспоримую ценность для пролетариата как в его творческой созидательной работе, так и в его борьбе с классовыми врагами», – писал старейший петроградский большевик С.И. Канатчиков[1150]. Таким образом, наряду с наследием «социалистической мысли» следует овладевать лишь тем знанием, которое составляет «ценности объективные», без которых нельзя обойтись в практической деятельности. Но и эти знания должны получить соответствующую окраску, новое направление и задачи. Поэтому образование, и прежде всего школа, обязано теснейшим образом связать процесс обучения с воспитанием, заключить оба эти направления деятельности в жесткие мировоззренческие рамки и тщательно процеживать все знания через сито «революционной теории». Политическое воспитание на основе коммунистической идеологии должно было стать тем стержнем, который пронизывает все формы и все содержание преподавания не только гуманитарных, но и естественных наук.

Всей этой работой в Петрограде до середины марта 1918 г. руководил непосредственно Наркомпрос, затем Комиссариат просвещения Петроградской трудовой коммуны (который возглавил А.В. Луначарский, сохраняя полномочия всероссийского наркома просвещения), а с апреля 1918 г. – Комиссариат просвещения Союза коммун Северной области (СКСО).

В первые же недели существования советской власти были заложены основы того, чтобы коммунистическое воспитание детей начиналось с самого раннего возраста. А.В. Луначарский писал, что основы «коммунистических чувств» нужно начинать закладывать в ребенке уже в пятилетнем возрасте, поскольку, подчеркивал он, коммунистическому влиянию легче всего поддается молодежь, еще легче – подростки, очень легко – школьники и, наконец, совсем легко – дети дошкольного возраста[1151]. Уже 20 декабря 1917 г. распоряжением комиссара по дошкольному образованию З.И. Лилиной был сделан первый шаг по созданию единой учебно-воспитательной «лестницы». В распоряжении говорилось, что «система дошкольного воспитания должна явиться составной частью всей школьной системы» и что «введение дошкольного воспитания в общую систему народного образования имеет своей задачею положить начало общественному воспитанию ребенка уже на первых ступенях его развития»[1152]. Вопрос заключался не просто в создании массовой государственной сети дошкольных учреждений, которой не существовало ранее в России. Эта сеть должна была стать средством государственного воспитания малолетних детей, извлечения их из круга влияния семьи и формирования у них основ мировоззренческих установок.

К началу 1918 г. в Петрограде имелось два с небольшим десятка детских садов, принадлежавших частным организациям. Некоторые из них носили экспериментальный характер. К осени того же года они все были национализированы. Одновременно быстро расширялась сеть государственных садов. За 1918 г. количество дошкольных учреждений в городе увеличилось в три раза, а к концу 1920 г. в Петрограде имелось 130 детских садов и очагов, которые посещали 5,5 тыс. детей, и 71 детский дом для дошкольников с почти пятью тысячами воспитанников[1153]. Но и это количество не удовлетворяло потребностей населения, так как из-за тяжелых жизненных условий все большее количество женщин-матерей вынуждено было идти работать, а в городе в середине 1919 г. имелось до 70 тыс. детей дошкольного возраста[1154]. Развитию сети государственных детских садов препятствовали материальные трудности и недостаток подготовленных воспитателей, из-за чего резко снизился уровень воспитательной работы. Осенью 1919 г. более половины всех воспитателей петроградских детских садов не обладали никакой специальной подготовкой, примерно шестая часть не имела даже среднего образования, и пятая часть окончила лишь краткосрочные курсы[1155].

Важнейшим звеном коммунистического воспитания большевики считали школу. А.В. Луначарский называл школу «политическим учреждением, которое устанавливает государство в своих целях»[1156]. Новая школьная система изначально строилась таким образом, чтобы, по словам В.И. Ленина, «все дело воспитания, образования и учения современной молодежи было воспитанием в ней коммунистической морали»[1157].

Главной, хотя и наиболее неподатливой, сферой воспитания была средняя школа. Объектом воспитания стали не только учащиеся, но и учителя, как основной активный элемент школьного образования. Большинство учителей города входили в Петроградский учительский союз (ПУС). Это была наиболее сильная из местных организаций Всероссийского учительского союза (ВУС), самой крупной и влиятельной профессиональной учительской организации России. К январю 1918 г. в ПУС состояло около 5 тыс. членов[1158]. Большевиков среди учителей насчитывались единицы. Нарком просвещения А.В. Луначарский позднее говорил: «Количество педагогов… в среде нашей партии было крайне ничтожно. Все учительство, беря в скобки некоторых людей, от самого знаменитого профессора до последнего сельского учителя встретило нас с наглой враждебностью и с равнодушием, окрашенным несомненной враждебностью»[1159]. Политический протест против новой власти вылился в конце 1917 г. в общегородскую школьную забастовку под руководством организаций ВУС. Забастовку поддержали родительские комитеты и Союз учащихся. Однако забастовка в Петрограде не была такой единодушной, как в Москве. Часть преподавателей школ пребывала в сомнении: допустима ли вообще забастовка в школе, не нанесет ли она вред воспитанию детей. Большинство учительства придерживалось мнения, что школа должна быть аполитична.

Для противодействия учительской оппозиции Наркомпрос создал альтернативную организацию – Союз учителей-интернационалистов (СУИН), куда вошли три десятка человек, представлявших различные леворадикальные политические течения: большевиков, левых эсеров, анархистов, эсеров-максималистов и т. п. Большинство учителей бойкотировало СУИН как официозную организацию. Действительно, почти все члены нового союза были служащими Наркомпроса, некоторые занимали руководящие должности. В отличие от провинциальных городов, в Петрограде СУИН так и остался малочисленной организацией, не пользующейся никаким влиянием и раздираемой межпартийными противоречиями.

К весне 1918 г. многие учительские объединения, трезво оценив политическую обстановку, «признавая новую власть как факт установившийся», по словам резолюции одного из союзов, пришли к выводу, что необходимо пойти на контакт с Наркомпросом. На совещании делегатов учительских организаций Северной области в мае 1918 г. отмечалось: «В последнее время отношения между учительством и властью… начинают принимать более миролюбивый характер»[1160]. Деловое сотрудничество с Наркомпросом воспринималось как неизбежность.

Приступив в начале января 1918 г. к занятиям после забастовки, учителя потребовали, чтобы все бастовавшие и руководители стачки не подверглись бы преследованиям, на что Наркомпрос вынужден был согласиться. «Уволить их мы не можем, – говорил А.В. Луначарский в марте 1918 г. на заседании Петросовета. – Ввиду создавшегося положения, мы решили объявить декрет о выборности учительского персонала… Таким образом будет удален всякий хлам…»[1161] Под декретом подразумевалось постановление Государственной комиссии по просвещению от 27 февраля 1918 г. о выборности всех педагогических должностей. Выборы поручалось провести местным советам по личным заявлениям учителей, при этом учительские организации игнорировались. Наличие диплома для претендента было необязательно, зато требовались рекомендации политических партий или других организаций, изложение своих общественно-политических взглядов и т. п.[1162] Учительство расценило этот документ как инструмент политической чистки. В мае 1918 г. петроградские учительские организации провели свои выборы через педагогические советы учебных заведений, но Комиссариат просвещения признал их недействительными. В результате новых выборов через комиссии при местных советах в школах города было уволено 133 человека и 233 учителя отправлены на пенсию[1163].

Неэффективность и изолированность Петроградского СУИНа заставили руководство комиссариата создать новый, «отраслевой» союз при Петроградском совете профсоюзов, который объединил бы всех «просвещенцев» на самой широкой основе под руководством РКП(б). Этот профсоюз, под названием Союза работников учебно-воспитательных и культурно-просветительных учреждений, был организован в Петрограде в сентябре-октябре 1918 г. Президиум союза состоял из большевиков, его председателем стала одна из руководительниц Комиссариата просвещения СКСО Л.Р. Менжинская. Членство в новом союзе было обязательным и обусловливало саму возможность педагогической работы. В опубликованном президиумом союза воззвании говорилось: «Все, начиная с профессоров и деятелей науки и кончая обслуживающими школу и учреждения физическим трудом, обязаны согласно уставу союза и декретам власти вступить в члены союза. Не состоящие в союзе лишаются права занимать должности в указанных учреждениях»[1164].

Весной 1919 г. в городе имелось почти 10 тыс. членов союза, из них только 46 % были преподавателями и работниками культурно-просветительных учреждений. К 1 сентября того же года количество членов почти удвоилось, а доля педагогов уменьшилась до 37 %[1165]. Основную часть членов союза составляли хозяйственно-технические, конторские служащие и обслуживающий персонал (так называемые «младшие служащие»). Такая широта состава при наличии монолитного партийного руководства позволяла в случае необходимости, противопоставляя интересы различных групп и используя массу младших и технических служащих, добиваться нужных для руководства решений.

Организация нового союза сильно ослабила такую цитадель ВУСа, какой был Петроград, и позволила нанести ВУСу окончательный удар. 16 декабря 1918 г. Наркомпрос принял постановление о роспуске ВУСа, в котором его деятельность была объявлена контрреволюционной, хотя за три недели до этого сами руководители Наркомпроса признавали, что деятельность союза проводится в «легальных формах». ВЦИК утвердил это постановление[1166]. Формирование учительской «школы коммунизма» завершило создание Союза работников просвещения и социалистической культуры (Рабпрос), отделение которого в Петрограде было организовано в сентябре 1919 г. Резолюция организационной конференции ориентировала на подъем уровня «политической сознательности членов союза» и на «понимание глубоких интересов пролетариата в его борьбе за конечные цели»[1167].

Основной упор в деле коммунистического воспитания большевики делали на учащихся, стремясь пробудить в них юношеское бунтарское начало и противопоставить их «реакционным» учителям и родителям. К концу 1917 г. самой крупной ученической организацией в Петрограде была Организация учащихся средних учебных заведений (ОСУЗ), возникшая вскоре после Февральской революции. Организация насчитывала 12 тыс. членов[1168].

Приход к власти большевиков был воспринят учащимися средних школ города в целом так же, как и учителями. Уже в ноябре 1917 г. ОСУЗ обсуждала вопрос о школьной забастовке, а после объявления ее учителями присоединилась к ним[1169]. Затем ОСУЗ, по собственному признанию ее руководителей, пережила «эпоху неопределенного отношения к власти», которая продолжалась до осени 1918 г.[1170] В этот период члены союза активно занимались организационной работой, участвовали в деятельности педагогических советов школ и т. п. Эта активность облегчила в дальнейшем Комиссариату просвещения СКСО задачу привлечения школьников к сотрудничеству. После переговоров в сентябре 1918 г. решено было создать при Отделе средней школы комиссариата совещательный орган – Коллегию по делам учащихся (Колдуч). Своей основной целью коллегия ставила привлечение учащихся к делу «создания новой школы» на широкой политической основе. «Школа внепартийна, но не аполитична, – так начиналось обращение коллегии к школьникам. – Учащиеся, независимо от политических убеждений, должны непременно примкнуть к работе по постройке школы»[1171]. Несмотря на либеральные декларации, коллегия возглавлялась исключительно коммунистами. Она начала привлекать к совместной работе подростков и скоро приобрела среди них известный авторитет. Триумфом новых взаимоотношений стал митинг, организованный Колдучем 22 сентября 1918 г. Собравшиеся шумно приветствовали наркома просвещения[1172]. В день начала учебных занятий митинги прошли во всех районах города, а в Мариинском театре состоялся общегородской праздник учащихся, на котором еще раз выступил руководитель Наркомпроса. Позднее, в феврале 1919 г., А.В. Луначарский говорил: «Когда в первый раз вскоре после Октября я и тов. Познер[1173] собрали учащихся, чтобы поговорить о революции, значении и смысле Октября, то большая часть из них с шиканьем покинула собрание. А теперь, когда открывался новый учебный год и мы устроили громадный праздник в Мариинском театре, то гимназисты и гимназистки устроили мне, как народному комиссару, овацию»[1174]. Изменение настроений учащихся повлияло на позицию ОСУЗ, которая начала сотрудничать с комиссариатом и даже получила новое наименование: Союз учащихся единой трудовой школы (СУЕТШ).

В конце 1918 г. в Петрограде появилась еще одна организация учеников средней школы, созданная по инициативе заведующего городским школьным отделом Н.П. Куминова из учащихся бывших четырехклассных начальных училищ Городской управы. Училища давали неполное среднее образование, учились в них главным образом дети рабочих и других малоимущих и малообразованных слоев городского населения. На учредительном собрании Союза учащихся пролетарских трудовых школ – Супротруша (так стал именоваться новый союз) – присутствовали представители ОСУЗ, призвавшие делегатов от четырехклассных училищ присоединиться к их организации. Но делегаты, по воспоминаниям одной из руководительниц Супротруша, решили, «что им с буржуазными сынками не по пути» и проголосовали за создание своего союза[1175]. Новый союз строился как классовая организация и тем принципиально отличался от ОСУЗ – общеученического объединения; но, сплачиваясь по признаку классовой принадлежности, члены Супротруша оставались в массе беспартийными. Этим союз отличался и от РКСМ, занимая как бы промежуточное положение между ним и ОСУЗ. Супротруш рос быстро, в него коллективно вступали целые школы – бывшие высшие начальные и четырехклассные училища Петрограда, к маю 1919 г. он объединял уже 20 тыс. человек.[1176]

Осенью 1918 г. в средних школах города начали организовываться ячейки Союза учащихся-коммунистов. Возникновение этого союза наряду с РКСМ было обусловлено недоверием между рабочей и учащейся молодежью. Руководители комсомола (первоначально чисто рабочей организации) опасались, что прием «интеллигенции» может привести к «буржуазному перерождению» РКСМ. Весной 1919 г. ЦК комсомола даже выдвинул для местного комсомольского аппарата лозунг: «Шире двери для рабочих и крестьян, осторожнее принимать интеллигентов»[1177]. Учащаяся молодежь могла вступать в РКСМ исключительно в индивидуальном порядке после тщательной проверки. Однако, поскольку руководство РКП(б) считало недопустимым существование самостоятельных ученических организаций даже коммунистического характера, Союз учащихся-коммунистов в мае 1919 г. был влит в комсомол, а при ЦК РКСМ образован школьный отдел[1178].

С лета 1919 г. возникла новая проблема взаимоотношений комсомола с учащимися. Так как РКСМ получил исключительное право на работу с учащейся молодежью, Супротруш, оставшийся к этому времени единственной ученической организацией в Петрограде, подлежал ликвидации. Но учащиеся решительно выступили за сохранение своего союза. Все попытки его «безболезненного» роспуска ни к чему не привели. Ситуация становилась все более конфликтной и вылилась в подлинный скандал на VIII Петроградской конференции РКСМ 4 июля 1919 г., где после принятия резолюции о недопустимости существования отдельных организаций учащихся представители Супротруша демонстративно покинули зал заседания под негодующие выкрики делегатов конференции[1179]. Еще целые полгода после этого действовала ученическая организация, несмотря на постоянно предпринимаемые попытки ее ликвидации. Лишь в начале 1920 г. городскому аппарату РКСМ при поддержке Петроградского комитета РКП(б) и Городского отдела народного образования удалось расколоть и уничтожить союз учащихся. Это произошло на следующий день после проходившей 30–31 января 2-й конференции союза, когда все его руководство (а возглавляли союз члены комсомола) и часть членов, «переубежденных» в Горкоме РКСМ, постановили ликвидировать союз и перейти в ведение школьного отдела горкома. Союз был парализован и скоро прекратил существование.

Затем Петроградский комитет РКСМ начал кампанию за вступление в комсомол школьной молодежи. Под воздействием агитации в феврале-марте 1920 г. прием учащихся в комсомол действительно стал массовым. В конце мая около половины школ города уже имели комсомольские коллективы[1180]. Но очень скоро эти коллективы начали таять, как весенний снег: к марту в Петрограде было 120 школьных коллективов РКСМ, к июлю – 73, к августу – 53, к сентябрю – 41[1181]. Что же произошло? Дело в том, что первый поток учащихся, влившийся в РКСМ (как правило, коллективно), представлял слои, далекие и от комсомола и от политической жизни вообще. Они вошли в организацию под напором агитации, заразившись массовым настроением, нередко просто из любопытства.

Глава школьного отдела Горкома РКСМ Ф. Дребезгов в феврале 1920 г. отмечал: «Среда учащихся мало знала о том, что такое Союз молодежи. Теперь по всем школам заговорили о Коммунистическом союзе»[1182]. О том же писала одна из бывших руководительниц Супротруша А. Крумина. «Не имея до сих пор никакого представления о РКСМ», учащиеся на собрании в 29-й школе «впервые услышали» об этой организации и тут же «решили, что они должны быть членами РКСМ»[1183]. Имеется еще ряд свидетельств того же рода. Когда же волна массового интереса к новой организации схлынула, на поверхности осталась лишь малая часть неофитов. Остальные, как только дело дошло до выполнения конкретных обязанностей, перестали проявлять себя в качестве комсомольцев, превратившись в «мертвые души». Перерегистрация, проведенная в конце 1920 – начале 1921 г., показала, что количество школьных коллективов РКСМ в Петрограде сократилось более чем в два раза, а число комсомольцев-школьников – в 8,3 раза[1184]. Несмотря на это, РКСМ, получив право непосредственно направлять своих представителей в педагогические советы, старостаты и другие органы школ, а также в руководящие надшкольные структуры, с 1920 г. начал уверенно врастать в городскую систему школьного образования.

Хотя в основу реформы школы, начатой в 1918 г., легли назревшие и давно ожидаемые преобразования, они оказались густо замешанными на радикальных идеях большевизма: была поставлена задача разрушения существующей школы во имя создания идеальной коммунистической школы. «Дело заключается не в том, чтобы завладеть школой <…>, – говорил А.В. Луначарский в августе 1918 г., – мы должны были все уничтожить; было совершенно ясно, что школа подлежит революционной ломке»[1185]. К началу реформы основную часть средних мужских и женских школ Петрограда составляли частные и муниципальные учебные заведения различных типов: гимназии, реальные и коммерческие училища, высшие начальные училища и т. п. В 1918 г. все они были приспособлены к образцу девятилетней государственной «единой трудовой советской школы» двух ступеней в пять (начальная) и четыре (средняя) года обучения. Декретами правительства было введено обязательное совместное обучение юношей и девушек, отменены экзамены и оценки, изучение латинского языка, ношение форменной одежды и знаков учебных заведений.

Важное значение в «пролетаризации» средней школы имело разрушение традиционного школьного уклада и формирование новой школьной среды. Введение совместного обучения, закрытие, объединение и другие виды реорганизации учебных заведений вызвали массовые перетасовки учащихся. А это, в свою очередь, вело к обезличению и усреднению ранее известных своими традициями и индивидуальными особенностями петербургских гимназий и училищ. Разрушение «школьной рутины», ломка складывающейся юношеской психологии, разложение формирующихся у подростка моральных и мировоззренческих принципов, неприемлемых с точки зрения нового учения – таковы были главные задачи Комиссариата просвещения по «расчистке почвы». Всеобщее единство в организации школ, полная унификация всей учебно-воспитательной работы, подгонка всех индивидуальных «я» под коллективную мерку – на этой основе осуществлялся план строительства новой школы. Весьма типичный факт привел в своих воспоминаниях философ Н.О. Лосский, родственник известного петроградского педагога М.Н. Стоюниной. Однажды в канцелярии отдела средних учебных заведений Комиссариата просвещения СКСО кто-то стал хвалить бывшую частную гимназию Стоюниной за индивидуализированный характер воспитания: «Стоюнина, учителя и воспитатели принимают во внимание характер каждой ученицы и каждого ученика; в школе Стоюниной все отношения имеют семейный характер…» Начальник [отдела средних] учебных заведений,[1186] выслушав такие похвалы, сказал: «Семейные отношения в школе – это вредный буржуазный порядок; воспитывать всех учащихся нужно в одном и том же духе»[1187].

С 1918/19 учебного года Комиссариат просвещения СКСО приступил к непосредственному внедрению в школу основ политического воспитания. Летом 1918 г. он предложил классным руководителям «озаботиться о развитии политического самосознания молодежи» и прежде всего ознакомить ее с «основами Советской Конституции»[1188]. Определенную роль в политическом воспитании начали играть новые учебные предметы: история труда (политэкономия) и социология, преподавание которых контролировалось организациями РКП(б).

В июле 1918 г. комиссариат распорядился изъять из школьных библиотек Петрограда «монархическую и религиозно-мистическую литературу». В течение 1918/19 учебного года было изъято большое количество книг, выдержанных в церковно-православном, монархическом и патриотическом духе. Это были, прежде всего, сочинения и учебники по русской истории Д.И. Иловайского, С.В. Рождественского, И.И. Беллярминова и других авторов. Подлежали также изъятию учебники по естественной истории и географии, задачники, грамматики, хрестоматии, псалтыри, молитвенники[1189] и т. п. литература, отражавшая дух и уклад дореволюционной России. Кампания по борьбе с «монархической» и «церковно-религиозной» литературой фактически стала началом борьбы за искоренение в преподавании и воспитании традиций национальной истории, культуры и патриотизма. Эти понятия противоречили интернационально-мессианской утопии всемирной революции, идущей из Советской России. До зарождения «советского патриотизма» РКП(б) отрицала не только буржуазную государственность и культуру, но и любые проявления «буржуазного» патриотизма («шовинизма»). «Нашей школе не нужно клерикальной морали и прописных истин национализма, ибо родиной нашей является весь мир и религией нашей – активный идеализм, который стремится на почве труда спаять все человечество и сделать из существующего мира светлый храм», – говорил нарком просвещения на митинге учащихся Петрограда в сентябре 1918 г.[1190]

Изъятие из школьного обращения предосудительных книг и учебников прошло без эксцессов, хотя после начала учебного года отмечалось нежелание некоторых руководителей школ расстаться со старыми учебниками[1191]. Дело тут было не в одной приверженности старым взглядам. Введение новых программ Комиссариата просвещения СКСО меняло не только содержание, но концепцию и логику учебных предметов. А новые учебники, рукописи которых лежали в Петроградском отделении Госиздата, в первые годы советской власти так и не вышли в свет. Отсутствие учебников и учебных пособий, соответствующих новым программам, ставило преподавателей в тупик. Так, например, программы по истории для начальной школы строились на стержневых понятиях классовой борьбы и социально-экономических формаций. В соответствии с этим изучались такие темы: «Первобытное общество», «Пугачевщина», «Декабристы», «Народная воля» и т. д. Естественно, что учителя, не знакомые не только с теорией исторического материализма, но даже с конкретно-историческим материалом по этим темам, чувствовали себя абсолютно беспомощными.

Сложность новых программ для учителя истории (да и других предметов) заключалась еще и в другом. В течение считанных месяцев он должен был совершить прыжок из одного мира духовно-нравственных ценностей в другой, противоположный по знаку. Можно себе представить замешательство школьного преподавателя, который в течение многих лет повторял легенду о заслугах и нравственных добродетелях царя-освободителя Александра II, а теперь вынужден был импровизировать новую легенду о героизме революционеров-цареубийц, покончивших с тираном. Если человек и готов был безоговорочно принять новую трактовку исторических событий, то перестроить вросшую в сознание схему и логику старой концепции, да еще в такой короткий срок, было нелегко. Поэтому психологическая атмосфера в «новой» школе представляла собой странное смешение старых и новых ценностей. «Ярлык „единой трудовой школы“ украшает теперь все петроградские учебные заведения, – писал весной 1919 г. эксперт Комиссариата просвещения СКСО А.Е. Кудрявцев, – но за этим ярлыком сплошь да рядом скрывается недавняя старина во всей своей неприкосновенности. Кое-где портреты Маркса, Ленина, Троцкого, Луначарского пребывают в близком и трогательном соседстве с заделанными в золоченую раму похвальными дипломами императрицы Марии или Александры… Во время посещения одной из школ мне пришлось побывать на школьном завтраке. Подсаживаюсь к столу рядом с ученицами. Над нами красуется большой портрет К. Маркса, а с противоположной стены глядит на нас столь знакомое всем петроградцам лицо А.В. Луначарского. Я показываю на него своей соседке и спрашиваю, кто это такой. „Кажется, Урицкий“. – „А над нами кто?“ – „Это Карл Маркс“. – „А кто он такой был?“ – Ответа не последовало. Не могли мне разъяснить этой загадки и остальные ученицы… В некоторых школах мне с гордостью показывали на заведенный в школьной библиотеке отдел социалистической и политической литературы. Это оказалась случайно приобретенная партия брошюр… Никакой системы в подборе книг не было заметно»[1192].

Для внедрения новой идеологической схемы в сознание учителей Комиссариат просвещения уже в канун 1918/19 учебного года ввел в программу курсов по педагогической переподготовке предметы политического характера: историю социализма, политическую экономию и др.[1193] Эффективность этой формы политического воспитания оказалась слабой. Н.К. Крупская писала, что курсы в 1918 г. не смогли «сразу поднять учительство на должную высоту, хотя через одни только петроградские курсы прошло шесть тысяч учителей»[1194].

С 1919/20 учебного года для учащихся средней школы и старшего класса начальной школы были введены уроки «политической грамоты». В программу этих уроков вошли темы по основам теории и истории большевизма: «Диктатура пролетариата», «Сведения по истории большевистской партии», «Подготовка и ход Октябрьской революции» и т. п. Для ведения этих уроков приглашались лекторы из городского и районных комитетов РКП(б). На одном из заседаний Василеостровского районного педагогического совета особо отмечалось, что этот предмет «должен занять в школах одно из первых мест… В основу уроков политического знания должно быть положено выявление и освещение происходящей социально-политической борьбы как классовой, как борьбы труда с капиталом. Главный метод обучения – это вдвинуть ребенка в современность путем чтения газеты и объяснения ее с классовой точки зрения»[1195].

В политическом воспитании учащихся, а также и учителей, значительное место занимала внешкольная работа. Организовывались лекции на политические темы, которые читали партийные лекторы. Так, в конце 1919 г. отдел народного образования 2-го Городского района предложил всем районным школам привести учащихся на цикл лекций по темам: «Советская власть», «Школа, религия и церковь», «Класс, социализм и коммунизм», «Интернационализм» и т. п. Для преподавателей истории посещение этих лекций было обязательным[1196].

Большая роль в политической работе с учащимися отводилась революционным праздникам. Школьники принимали непременное участие в демонстрациях, митингах и других массовых действах. Это должно было способствовать развитию коллективизма у детей. Осенью 1918 г. Комиссариат просвещения СКСО предложил всем школам города обратить особое внимание на участие школьной молодежи в празднествах первой годовщины Октября. Особенно желательным руководство комиссариата считало присутствие учащихся на открытии революционных памятников для «развития у молодежи коллективных навыков и хоровых переживаний», а также разучивание школьными музыкальными ансамблями и «хоровое и оркестровое исполнение „Интернационала“, „Дубинушки“, „Нашего марша“».[1197] Празднества и другие массовые театрализованные зрелища оказывали наибольшее политизирующее влияние на детей и подростков, привлекая их своей сценичностью и размахом.

Политическому воспитанию служили и различные формы «практических мероприятий». В 1919 г. Комиссариат просвещения привлек членов Союза учащихся – Супротруша – к выявлению политически нелояльных педагогов. «Каждому сознательно мыслящему учащемуся, – писала одна из руководительниц комиссариата, – предоставлено было право открыто заявить об имеющемся в школе реакционном преподавателе»[1198]. Один из регулярно проводившихся обысков «буржуазных» квартир в доме Мурузи на Литейном проспекте, где проживали писатели Д.С. Мережковский и его жена З.Н. Гиппиус, проходил с участием детей. «Мальчик лет 9 на вид, шустрый и любопытный, усердно рылся в комодах и в письменном столе Дм[итрия] Серг[еевича]», – писала в дневнике З.Н. Гиппиус[1199].

Введение в школе уроков политической грамоты было недоброжелательно встречено большей частью педагогов. Несочувственно отнеслись к нему и старшеклассники. Политзанятия превратились в механическое заучивание формул и терминов марксизма. Стремясь преодолеть это формальное отношение к занятиям, отделы народного образования ужесточили требования к проверке «политических знаний» выпускников школ. Один из районных отделов в начале учебного года предупреждал школы, что следует особо позаботиться о подготовке учащихся выпускных классов «по новой литературе, по всей истории и политическим вопросам. Им следует теперь же заявить, что без основательных сведений по этим предметам они не получат удостоверений об окончании школы»[1200].

Несмотря на все усилия руководства народным образованием Петрограда, к концу 1920 г. политическое воспитание в школах некоторых районов, в особенности окраинных, начало угасать. Нарвско-Петергофский районо докладывал районному исполкому, что «политическая работа в школах проявляется очень мало, приноравливаясь лишь к каким-либо празднествам»[1201]. Даже в образцовой 27-й школе Петроградского района, отмечалось в Петрогубоно, «в отношении политического воспитания работы мало; старшие дети не ориентируются в общем мировом хозяйстве»[1202].

В целом организация коммунистического воспитания петроградских школьников к 1921 г. далеко еще не достигла того уровня, к которому стремились руководители народного образования. В связи с этим З.И. Лилина отмечала: «…Вся деятельность школы должна преследовать цели политического воспитания в духе коммунизма, должна быть проникнута коммунистическим настроением. Но эта основная, исходная тенденция, к сожалению, слабее всего осуществляется в практике нашей школы, ибо педагоги наши в большинстве случаев не коммунисты. Пробел этот восполняется включением в учебный план занятий по политической грамоте и политических бесед, но эта привнесенная извне работа, конечно, не может заменить органического проникновения всей деятельности школы духом коммунизма»[1203].

Еще скромнее были успехи в деле политического завоевания высших школ Петрограда, несмотря на то что в 1919–1920 гг. этой задаче уделялось немалое внимание Комиссариатом просвещения и Петроградским комитетом РКП(б). Так, А.В. Луначарский писал, что высшие учебные заведения в особенности «должны быть как можно больше нагипнотизированы нашим коммунистическим духом![1204] Однако добиться этого даже в малой степени в годы Гражданской войны не удалось, главным препятствием, пожалуй, было крайне незначительное количество проводников этого духа – студентов-коммунистов.

Уже в январе 1918 г. при Петроградском комитете РКП(б) образовалась студенческая организация, которая обратилась с воззванием «Ко всему революционному студенчеству»[1205]. Эта группа насчитывала всего несколько членов и не имела никакой опоры в учебных заведениях. Немаловажное значение имело подозрительное отношение работников Петроградского комитета к идее создания чисто студенческих партийных организаций. В результате к 1919 г. сложилась довольно парадоксальная ситуация: отдельные коммунисты в вузах существовали, но входили в районные партийные организации и никак не были объединены на местах. Этот вопрос обсуждался в декабре 1918 г. на VIII Петроградской городской партийной конференции, где С.М. Гессен предложил организовать отдельные коллективы в высших учебных заведениях, тесно связав их с райкомами РКП(б). Однако начало этому было положено только через год, когда в конце 1919 г. в городе было создано организационное бюро студентов-коммунистов из четырех человек, которое поставило задачу учета всех коммунистов в вузах и «организации во всех учебных заведениях коммунистических ячеек для проведения коммунистической политики в высшей школе»[1206].

В течение 1920 г. ячейки РКП(б) организовались в некоторых высших учебных заведениях Петрограда, но они были малочисленны и включали главным образом рабочих, технических служащих и обслуживающий персонал[1207]. Осенью 1920 г. Петроградский комитет РКП(б) вынужден был отметить, что влияние партийных ячеек на местах совершенно не чувствовалось. Он решил усилить их деятельность и выделил специального организатора для работы в вузах, А.М. Аменецкого, который возглавил бюро студентов-коммунистов из пяти членов. Бюро руководило городским клубом студентов-коммунистов, в котором вели занятия два марксистских кружка, привлекавшие до 100 слушателей. К началу 1921 г. в 25 высших учебных заведениях Петрограда с количеством учащихся около 20 тыс. имелось 20 ячеек РКП(б), в которых состоял 281 человек. Из этого количества 150 чел. входили в партийные организации рабочих факультетов. А.М. Аменецкий писал, что во многих вузах на выборах в академические органы управления «студенческая масса не поддерживает списков коммунистов. Наименьшая связь коллектива с студенческой массой в Петроградском университете… Последняя общестуденческая сходка весьма собою напоминала улицу времен Керенского, где страсти разгорались весьма сильно»[1208].

Оплотом новой высшей школы становились петроградские рабочие факультеты. Они готовили рабочую молодежь, направленную по путевкам профсоюзов и др. организаций, по общеобразовательной программе к поступлению в вуз. Первый рабфак в городе был открыт 8 декабря 1919 г. при Петроградском университете на Васильевском острове, а в январе 1920 г. открылось Смольнинское отделение рабфака. Число рабфаковцев непрерывно росло и к концу 1920 г. достигло более 860 человек. Осенью того же года открылся еще один рабфак при Политехническом институте[1209]. Именно здесь, на рабфаках, ковались кадры будущих специалистов, «воспитанных коммунистически». Не новой советской интеллигенции, как их стали именовать позднее, ибо новому индустриализирующемуся обществу не нужна была рыхлая, рефлектирующая «интеллигенция литературы». Оно нуждалось в преданных специалистах, может быть, и пишущих с грамматическими ошибками, но зато освоивших физику, химию и сопромат; пусть не слишком разбирающихся в литературе и истории страны, но зато умеющих цитировать материал по истории партии, диамату и политэкономии. Руководство Наркомпроса подчеркивало, что рабфаки есть органическая часть вузов и в то же время являются по отношению к ним «силой внешней, вышедшей из революционного переворота», представляющей «фундамент новой социалистической высшей школы»[1210].