Процесс над Сланским — символической фигурой репрессий

Процесс над Сланским — символической фигурой репрессий

После московских процессов 30-х голов над большевистскими руководителями дело Сланского — наиболее яркое и исследованное в истории коммунизма. Среди приговоренных — виднейшие представители аппарата международного коммунистического движения, именно им Прага обязана присвоенным ей в годы «холодной войны» титулом «коммунистической Женевы». Тогда чехословацкая столица играла ключевую роль в поддержании прочных отношений с французской и итальянской компартиями.

Рудольф Сланский — генеральный секретарь КПЧ с 1945 года, безоговорочный сторонник Москвы, председатель «Группы пяти», созданной специально для ежедневного наблюдения за ходом репрессий; в этой должности он лично утвердил десятки смертных приговоров.

Бедржих Геминдер и Йозеф Франк — заместители генерального секретаря.

Геминдер, поработав в верхушке аппарата Коминтерна, вернулся из Москвы в Прагу, чтобы возглавить там международный отдел КПЧ. Франк, проведя 1939–1945 годы в нацистских концлагерях, теперь контролировал экономические вопросы и финансовую помощь западным компартиям. Рудольф Марголиус в качестве заместителя министра внешней торговли был уполномочен налаживать связи с коммерческими организациями, контролируемыми компартиями Запада. Отто Фишл, заместитель министра финансов, также был в курсе кое-каких финансовых махинаций КПЧ. Людвик Фрейка в годы войны принимал участие в чехословацком Сопротивлении в Лондоне, а с 1948 года, когда Клемент Готвальд стал Президентом республики, руководил экономическим отделом его канцелярии.

Среди осужденных, либо напрямую, либо посредством аппарата международного коммунистического движения связанных с советскими спецслужбами, кроме Сланского и Геминдера следует отметить следующих деятелей; Бедржиха Рэйцина, руководителя военной разведки, впоследствии, с февраля 1948 года, заместителя министра обороны; Карела Шваба, узника нацистских концлагерей, затем начальника отдела кадров центрального аппарата КПЧ (эта работа позволила ему занять пост заместителя министра национальной безопасности); Андре Симона, журналиста, работавшего до войны в Германии и во Франции; и наконец, Артура Лондона, сотрудника советских спецслужб во время войны в Испании, участника Сопротивления во Франции, после 1945 годэ высланного за помощь коммунистической разведке в Швейцарии и во Франции, с 1949 годэ ставшего заместителем министра иностранных дел в Праге.

Еще два ответственных работника Министерства иностранных дел фигурируют среди приговоренных: словак Владимир Клементис, министр с весны 1948 года, до войны — адвокат-коммунист, высланный во Францию, где за выражение критической позиции по отношению к советско-германскому пакту был исключен из партии, в 1945 году решение это было отменено; Вавро Хайду, тоже словак, заместитель министра. Третий словак, участник процесса, Эвжен Лебл провел войну в изгнании, в Лондоне, арестован в должности заместителя министра внешней торговли.

Отто Слинг также участвовал в чехословацком Сопротивлении в Лондоне, прежде был активистом Интербригад в Испании. После войны стал региональным секретарем КПЧ в столице Моравии Брно.

В отношении трех приговоренных к пожизненному заключению — Вавро Хайду, Артура Лондона и Эвжена Лебла — было упомянуто об их «еврейском происхождении», выявленном в ходе процесса. Это касалось также восьмерых из одиннадцати приговоренных к смерти, за исключением Клементиса, Франка и Шваба.

Процесс над Сланским стал символом репрессий не только в Чехословакии, но и во всех странах народной демократии. Чудовищный характер этого судилища не должен, однако, заслонять того бесспорного факта, что основными жертвами репрессий явились не коммунисты, а обычные люди. За весь период с 1948 по 1954 год среди общего числа пострадавших на территории Чехословакии коммунисты составляют около 0,1 % осужденных, 5 % приговоренных к смерти, 1 % тех, чей смертный приговор был приведен в исполнение, самоубийц, лиц, умерших от прямых последствий пребывания в тюрьмах и лагерях (несчастные случаи во время работ на рудниках, убийства, совершенные надзирателями в ходе «попыток к бегству» или «актов неповиновения»).

Процесс над Сланским подготавливался советскими консультантами кропотливо и основательно, ибо действовали они в соответствии с интересами верхушки сталинских властных структур в Москве. Дело Сланского стало вехой второй волны показательных политических процессов против коммунистических руководителей, развернутых в странах народной демократии начиная с 1949 года.

За грандиозным спектаклем-процессом над Сланским в 1953–1954 годы в Чехословакии один за другим следуют процессы, явившиеся результатом «дела Сланского»; этому не в силах была помешать даже смерть Сталина и Готвальда в марте 1953 года. Кульминация судебных разбирательств наступила в 1954 году. Первый крупный процесс проходил с 26 по 28 января этого года в Праге: Мария Швермова, стоявшая у основания КПЧ, член руководящего ее состава с 1929 по 1950 годы, была приговорена к пожизненному тюремному заключению; шестеро других обвиняемых — высших чинов партийного аппарата — в общей сложности к ста тринадцати годам тюрьмы. Месяц спустя, с 23 по 25 февраля, последовал второй процесс: семь членов «Большого троцкистского совета», состоявшего из активистов КПЧ, приговорены в общей сложности к ста трем годам тюремного заключения. Третий процесс прошел в Братиславе с 21 по 24 апреля, его жертвами стали бывшие руководители Коммунистической партии Словакии, осужденные как «группа словацких буржуазных националистов». Густав Гусак, один из руководителей Сопротивления, был приговорен к пожизненному заключению, четверо других обвиняемых — к шестидесяти трем годам тюрьмы. На протяжении 1954 года было организовано еще шесть «больших процессов» против высших армейских чинов, хозяйственных управленцев (одиннадцать человек в совокупности были осуждены на двести четыре года лишения свободы), против «нелегального руководства социал-демократической партии»; наконец, многих судили не как членов группы, а индивидуально. Согласно традиции, выработанной за долгие годы подготовки всех «важных» процессов, секретариат КПЧ утверждал обвинительный акт и выносимые приговоры, а затем на заседании руководства КПЧ обсуждался ход судебной процедуры.

Процессы 1953–1954 годов уже не походили на грандиозные спектакли. Последним политическим процессом периода 1948–1954 годов явился начавшийся 5 ноября 1954 года процесс над крупным хозяйственным руководителем Эдуардом Утратой.

Освальд Заводский, бывший интербригадовец, участник французского Сопротивления, бывший ссыльный, глава госбезопасности с 1948 года, был последним коммунистом, казненным на этой волне репрессий. Трибунал приговорил его к смертной казни в декабре 1953 года, и вершители судеб отказали ему в помиловании. Он, как и многие другие, слишком много знал о работе советских спецслужб. В результате 19 мая 1954 года он был повешен в пражской тюрьме.

Чем объяснить эту нелепую расправу с высокопоставленными коммунистами? Подчинен ли выбор той или иной жертвы хотя бы какой-нибудь логике? Новейшие исследования, проведенные по материалам открывшихся архивов, по многим пунктам совпали с данными, представленными до 1989 года: все процессы сфабрикованы заранее, ведущая роль отведена вырванным во время следствия «признаниям», режиссер спектакля — Москва, непременным является идеологическое и политическое неистовство — сначала антититовское, затем антисионистское и антиамериканское, — которое претворяется в определенные юридические акты. Множество фактов пополняют и уточняют уже сложившиеся представления. Рассекречивание архивов позволяет также осмыслить отличие второй волны репрессий против коммунистов от первой, вызванной безотлагательной необходимостью перебороть югославскую «ересь»; теперь стало легче продвинуться в понимании этого явления и сформулировать определенные гипотезы.

Исследования, подкрепленные богатой документацией, высвечивают определяющий фактор — стремление Москвы к интервенции и вмешательству. Процессы над коммунистами неразрывно связаны с международной обстановкой тех лет, когда сталинская власть после бунта Тито стремилась принудить коммунистическое движение к полному подчинению и ускорить превращение европейских «стран народной демократии» в сателлитов Советской империи. Репрессии эти также влияли на решение политических, социальных и экономических проблем каждой страны: приговоренный коммунистический руководитель служил козлом отпущения; его ошибки призваны были «разъяснить» промахи правительства, а его наказание — направить в нужное русло «народный гнев»; вездесущий террор посеял и взрастил страх в господствующих слоях, а это было необходимо, чтобы добиться абсолютного послушания и безоговорочного подчинения «указам партии» и потребностям «лагеря мира», определяемым советскими вождями.

Глубокие внутренние разногласия в правящих кругах, несомненно, повлияли на выбор жертв репрессий. Следует принять во внимание также взаимную озлобленность и зависть, которые неизбежно возникают среди сборища лакеев, прислуживающих колониальному хозяину. Наверняка, Великому манипулятору предоставлялись сведения и предлагались интересные варианты игр, которые он беспрестанно вел и собирался вести со своими запуганными прислужниками; он заранее получал подробную информацию обо всех интригах и склоках.

Обе волны репрессий, направленные против коммунистических руководителей, сформировали, в свою очередь, и тип образцовой жертвы. Чаще всего страдали от гонений бывшие добровольцы, сражавшиеся на гражданской войне в Испании, участники международного движения Сопротивления, партизаны Югославии, эмигрировавшие во Францию и Англию; в Венгрии, Болгарии и Словакии мишенями преимущественно оказывались коммунисты, принимавшие участие в движении Сопротивления своих стран.

Следует пойти еще дальше и поставить такой вопрос: отчего процесс над Рудольфом Сланским стал самым значительным из всех подобных, превратившись в спектакль мирового уровня? Какие глубинные внешнеполитические интересы сталинских властей всплыли благодаря ему на поверхность? Чем обусловлены такая публичность, такая безжалостность приговоров, показательная жестокость, и именно в период, когда СССР, казалось, великолепно контролирует обстановку в странах народной демократии? Формы этого надзора теперь хорошо известны: письма-«указы», собрания-«консультации», деятельность тысяч советских представителей на местах.

В поисках глубинной логики, лежащей в основе репрессивных действий, представляется необходимым сформулировать первую гипотезу: советский блок готовился к войне — да, задумывалась война на европейском континенте. «Американский империализм» объявлялся главным врагом, и советские руководители верили — либо пытались заставить других поверить, — что враг готовит агрессию против их «лагеря». Процесс над Сланским, его ход, великолепная организация откликов на него, его мощная антиамериканская идеология (при постоянном присутствии элемента антититоизма все же преобладает антиамериканизм) — все эти факторы свидетельствуют о явных военных приготовлениях советских властей. «Педагогика трупов» нацелена не только на коллег-коммунистов, но и на политических противников. Сталин уже опробовал такую «методику преподавания» в Советском Союзе, устраивая «великие чистки» в предвоенной обстановке 30-х годов. Был ли он уверен, что сумеет прибегнуть к этому приему снова?

При ознакомлении с многочисленными архивными источниками тех лет становится очевидно, что начиная с 1950–1951 годов, в разгар войны в Корее, страны советского блока интенсивно готовились к неизбежной, по их представлениям, войне на европейском континенте, имея в виду возможную оккупацию Западной Европы.

На заседании политических и военных представителей стран-участниц соцлагеря в 1951 году Сталин упомянул о вероятности войны в 1953.

Во всех странах блока милитаризация экономики достигла максимальных показателей.

Военная промышленность Чехословакии отличалась высокой конкурентоспособностью, традиции ее развития были заложены еще во времена Австро-Венгерской монархии, в 30-е годы эта страна являлась одним из главных мировых экспортеров оружия. Начиная с 1949 года Чехословакия стала поставщиком оружия в страны социалистического лагеря. Решение это было подкреплено неудержимой милитаризацией экономики и социальной сферы, массированной пропагандой идеи о неизбежности войны и беспрецедентным увеличением военного бюджета — за пять лет расходы, предназначенные для армии, были увеличены в семь раз! В дополнение к этому под руководством советских экспертов проводилось безудержное разрушение социальных структур и систематическое опустошение урановых рудников.

Военный историк Индржих Мадры, изучавший архивы, рассекреченные после 1989 года, в последнем своем исследовании делает следующее заключение. К маю 1953 года вооруженность Чехословакии достигла максимальных показателей ввиду ожидания «неизбежной войны». Бюджет Министерства обороны, запланированный на 1953 год, должен был в десять раз превысить бюджет 1948 года. В соответствии с советскими требованиями, чехословацкая экономика должна была развиваться как «предвоенная». К 1 января 1953 года личный состав вооруженных сил достиг 292 788 человек, что вдвое превышало численный состав 1949 года, а в апреле Президент республики принял решение удлинить срок военной службы, доведя его до трех лет. В ожидании войны происходило накопление финансовых и материальных ресурсов, в этой обстановке в июне 1953 года была проведена денежная реформа, из-за которой пострадало огромное число вкладчиков. По некоторым источникам, ситуация несколько изменилась в июне 1953 года, когда «неизбежная война», казалось, уже не входила в стратегические планы новых хозяев из Москвы.

Рассматривая репрессии против коммунистических активистов с такой точки зрения, можно яснее понять логику выбора жертв. «Старший брат» хорошо знал своих преданных товарищей, и у него было особое представление о своих противниках на Западе. Его «педагогика трупов», похоже, достигла вершин макиавеллизма. Как действовать, дабы убедить противников в своей силе и решимости и тем самым привести их в полное смятение? Как убедить приверженцев, посвященных в таинства коммунистического движения, в серьезности положения, в потребности соблюдать железную дисциплину в обстановке грозящего конфликта, в священной необходимости жертвоприношений?

Принести в жертву самых верных соратников, отобрать среди них наиболее видных — тогда решение их судеб вызовет сильный резонанс на международном уровне, по всем направлениям, включая Советский Союз. В качестве оружия использовать самую грубую и примитивную ложь и идти на нее сознательно. Постановка грандиозного спектакля не удастся, если «агентами империализма» объявить неких малоизвестных московскому и прочим аппаратам Антонина Запотоцкого или Антонина Новотного. Кто в наши дни согласится с тем, что Торез или Тольятти, Хрущев или Готвальд хоть на секунду поверили, что в 1952 году Рудольф Сланский, Бедржих Геминдер и другие их приближенные были «американскими агентами»? Но даже посвященные, выбиваясь из сил, вынуждены были расшифровывать и постигать эти заведомо ложные измышления, в чем и коренилась одна из главных целей этой операции в духе Макиавелли.

Согласно версии Анни Кригель, «инфернальная педагогика» предполагала отбор жертв, расправа с которыми обеспечит широкий отклик; это должны были быть лица, известные в антифашистских кругах Испании, Франции, СССР, Англии, побывавшие в нацистских лагерях. Верхушка партийного аппарата была прекрасно осведомлена, сколь ценные услуги оказали в свое время партии многие из приговоренных коммунистов и насколько непоколебима была их лояльность по отношению к Москве. Среди принесенных в жертву коммунистов было достаточно много тех, кто в прошлом занимал ответственные должности и на чьей совести лежали преследования и убийства некоммунистов; многие тесно сотрудничали с советскими органами.

Процессы устраивались еще и в 1953 и 1954 годах, до тех пор, пока Советский Союз не высказался за начало новой стратегии — «мирного сосуществования».

Вторая гипотеза, требующая рассмотрения, касается антисемитизма — фактора, непременно присутствовавшего в репрессиях против коммунистов. При анализе этих процессов постоянно всплывает один аспект этого феномена: «борьба с сионизмом» и «сионистами» (что по сути означает обыкновенный антисемитизм) явно неотделима от изменения советской политики по отношению к Израилю и арабскому миру. Недавно созданное израильское государство, в рождение которого особый вклад внесла именно Чехословакия, поставлявшая туда оружие, вдруг стало заклятым врагом; советская стратегия теперь делала ставку на арабские страны и их «борьбу за национальное освобождение».

Николя Верт (см. часть I настоящей книги) отчетливо показал антисемитский компонент репрессий, проводившихся в СССР после декабря 1947 года, который вновь проявился в начале 50-х годов, в период приготовления к последним «великим чисткам». В Центральной Европе антисемитизм открыто заявил о себе на процессе Райка: судья не преминул подчеркнуть еврейское происхождение фамилий четырех обвиняемых и даже попытался приписать Райку несуществующего еврейского деда. Апогея антисемитские настроения достигли на процессе Сланского, где делались акценты на «еврейском происхождении» одиннадцати обвиняемых и на их связях с «международным сионизмом».

Чтобы оценить всю степень лицемерия этого закулисного антисемитизма, достаточно прочитать высказывание одного из главных советников из Москвы, уже упоминавшегося выше. Товарищ Лихачев, запросивший сведения о подрывной деятельности некоторых словацких руководителей, заявил (речь идет о доказательствах, предоставленных его собеседником — словацким сыщиком): «Мне наплевать, откуда вы их извлекли. И безразлично, достоверны ли они. Я готов в них поверить, а уж как я ими распоряжусь — мое дело. Непонятно, отчего вы так печетесь об этом еврейском дерьме?»

Существует еще один аспект, обычно ускользающий при осмыслении источников антисемитизма. Есть основания полагать, что Сталин и ему подобные властители других стран старались свести счеты с евреями в аппарате международного коммунистического движения путем решительного их вытеснения. Евреи эти, собственно, и не принадлежали к иудейскому вероисповеданию. Они скорее отождествляли себя с той нацией, с которой ассимилировались, либо со своим членством в международном коммунистическом сообществе. К сожалению, нам недостает первоисточников и свидетельств о том, как повлиял на изменение этой идентификации печальный опыт геноцида. Известно, что многие их близкие завершили свои дни в нацистских лагерях смерти.

Весомое представительство евреев-коммунистов в аппарате Коммунистического Интернационала существовало и в послевоенные годы — они по-прежнему занимали ключевые посты во многих партиях и государственных аппаратах стран Центральной Европы. В своем историческом обзоре о венгерском коммунизме Миклош Молнар пишет: «Руководители партийной верхушки почти без исключения еврейского происхождения, так же, чуть в меньшей пропорции, обстоит дело и с аппаратом Центрального комитета, политической полицией, в прессе, издательском деле, в театре, в кино… Несомненное повышение жизненного уровня рабочего класса и его роли в обществе не должно заслонять непреложного факта — партийцы, в самой значительной мере определяющие принятие важнейших решений, являются преимущественно выходцами из мелкой еврейской буржуазии». В январе 1953 года руководитель госбезопасности Венгрии и старый друг Райка Габор Петер оказался в тюрьме как «сионистский заговорщик». Причем с официальной обвинительной речью, заклеймившей «Петера и его шайку» (имелись в виду еще несколько офицеров госбезопасности), выступил еврей-коммунист Ракоши.

В Румынии решение о судьбе участницы Коминтерна еврейки Анны Паукер было принято в 1952 году. Она входила в руководящую «тройку» вместе с главой партии Георге Георгиу-Дежем и Василе Лука. По одному свидетельству, не вполне совпадающему с другими источниками, Сталин во время своей встречи с Георгиу-Дежем в 1951 году выразил удивление по поводу того, что в Румынии до сих пор еще не арестованы агенты титоизма и сионизма, и настаивал на необходимости «железной руки». Как бы то ни было, Василе Лука в мае 1952 года был смещен с должности министра финансов, равно как Теохари Джорджеску — с должности министра внутренних дел, и приговорен к смерти, затем наказание было заменено на пожизненное тюремное заключение, во время которого он скончался. Анна Паукер, министр иностранных дел, была снята с работы в начале июля, арестована в феврале 1953 года, освобождена в 1954 году и вернулась в свою семью. Одновременно с ее делом прокатилось еще несколько репрессивных волн с душком антисемитизма уже в отношении кадров низшего звена.

События, происходившие тогда в Москве, — серьезная реорганизация службы госбезопасности, арест ее вождя Абакумова в июле 1951 года — позволяют выдвинуть третью гипотезу: фактором, определившим и выбор жертв, сотрудничавших со спецслужбами, и суровость наказания, была борьба кланов в аппарате советской госбезопасности. Карел Каплан пишет в своем последнем труде: «До сих пор остается открытым вопрос: не лежат ли у истоков ликвидации группы, сотрудничавшей с советскими спецслужбами, и ее замены другими лицами (Василек, Кепперт и прочие), конфликты и перемены в недрах центральной московской службы безопасности?»

Обоснованность этой последней гипотезы будет документально подтверждена лишь в ходе длительных кропотливых изысканий в крупнейших московских архивах. Несомненно, что в конце сталинского правления возникали распри между возможными его преемниками Хрущевым, Маленковым и Берией, связанными с различными руководителями и подразделениями служб госбезопасности; стоит прислушаться и к соображениям о соперничестве между спецслужбами армии и НКВД. Именно в странах народной демократии, куда армия сумела проникнуть первой, конкуренция эта ощущалась с особой остротой.

Материалы пражских архивов отражают настроения некоторой нерешительности тогдашних советских спецслужб. Весной 1950 года московский центр сменил советников, прибывших в Прагу в начале октября 1949 года, так как они «не достигли намеченных результатов». На заседании, состоявшемся в Кремле 23 июля 1951 года, куда был приглашен Готвальд, приславший своего представителя — министра национальной обороны Алексея Цепишка, Сталин критиковал советников за безответственное отношение к делу. Кроме того, в письме к Готвальду, привезенному из Москвы Цепишкой, где речь шла о судьбе Сланского и Геминдера, Сталин заявил: «Нам известны ваша положительная оценка работы товарища Боярского [главного советского консультанта] и ваше желание оставить его в должности советника Министерства национальной обороны Чехословацкой республики, мы же придерживаемся иного мнения. Опыт работы товарища Боярского в Чехословацкой республике со всей наглядностью продемонстрировал его недостаточную квалификацию для ответственного исполнения возложенных на него обязанностей советника-консультанта. Поэтому мы решили отозвать его из Чехословакии. Если вы действительно нуждаетесь в консультанте по вопросам госбезопасности (вам самим решать), то мы постараемся найти уполномоченного посолиднее и поопытнее».

При таких условиях работы ничуть не удивляют примеры неустойчивости психики руководителей служб госбезопасности; начальник чехословацкого следственного отдела записал слова одного из советников: «Выйти из службы безопасности раньше срока можно только вперед ногами». Индржих Веселы, руководитель госбезопасности, совершил попытку самоубийства (самосожжения) в 1950 году, но безуспешно. В 1964 году он все-таки покончил с собой. Перед этим он составил длинное и откровенное объяснение причин своего самоубийства, сохранившееся в архивах Центрального комитета КПЧ. В этой исповеди Индржих Веселы описывает также и мотивы первой своей попытки. Он прекрасно знал, как Сталин регулярно устранял глав служб госбезопасности, и предпочел именно так избежать подобной участи.

В поисках закономерностей в выборе жертв среди руководителей-коммунистов следует остановиться на четвертой гипотезе: грандиозный показательный процесс в московской метрополии коммунистической империи готовился исподволь, он призван был увенчать целую серию политических процессов в других странах и затем сурово покарать мнимых участников громадного «международного заговора» в самом его центре, в Москве. В новых материалах, проанализированных в главе «Последний заговор» настоящей книги, приводятся серьезные доводы, подтверждающие такое истолкование репрессивных действий против коммунистов в странах Центральной и Юго-Восточной Европы.