Тибет: геноцид под «крышей мира»

Тибет: геноцид под «крышей мира»

Нигде в Китае перегибы эпохи Дэн Сяопина не отозвались так губительно, как в Тибете. И нигде так отчетливо не проявилась преемственность политики двух «кормчих» — «Великого» и «Малого». Китай, будучи унитарным государством, предоставил своим национальным меньшинствам особые права, а самым многочисленным из них — более или менее широкую административную автономию. Однако от четырех до шести миллионов тибетцев выразили свое недовольство подобным административным делением, так как в прежние времена они были полноправными хозяевами своей земли, а историческая территория состояла не только из Тибетского автономного района (которому на сегодняшний день выделена лишь половина прежних владений), а включала все исконные области. Часть из них после передела отошла соседним китайским провинциям: Цинхай, образованной в 50-е годы за счет тибетского района Амдо; Сычуань, Ганьсу и Юньнань. В них немногочисленные тибетские народности еще больше были ущемлены в правах, чем население Тибетского автономного района. Это часто приводило к бурным протестам, например, к восстанию в районе Амдо в Северном Тибете, которое было жестоко подавлено.

Вторжение в Тибет Народно-освободительной армии Китая в 1950–1951 годах обернулось настоящим бедствием для местных жителей. Эта драма подогревалась презрением всего населения КНР к «этим отсталым дикарям», обитающим на высокогорных плато. Так, по данным независимых наблюдателей, 70 тысяч тибетцев умерли от голода в 1959 и 1962–1963 годах. Как и в других труднодоступных провинциях Китая, вспышки голода здесь продолжались дольше, чем в остальных районах. Потери составили от 2 до 3 % населения Тибета. По недавним подсчетам, проводившимся Беккером, число умерших от голода было гораздо выше, чем объявлено официально. В районе Цинхай, где родился нынешний далай-лама, погибло до 50 % населения. В 1965–1970 годах в Тибете было проведено, как и в других местах, только несколько позднее, насильственное объединение крестьянских дворов в милитаризованные народные коммуны. Требование правительства Китая собрать здесь, в Тибете, такие же «огромные», как по всей стране, урожаи зерновых, вынуждало местные власти ставить перед крестьянами абсурдные задачи: ускорять строительство плохо спроектированных ирригационных сооружений, создавать насыпные поля на склонах гор, отказываться от многопольного земледелия, необходимого на бедных и малоудобренных землях, и переходить на однопольное, заменять традиционную культуру — морозоустойчивый и сухостойкий ячмень — на более капризную пшеницу. Одновременно были сокращены пастбищные угодья, в результате чего снизилось поголовье яков. Тибетцы ощутили нехватку молочных продуктов (животное масло — основа питания тибетцев) и шкур, которыми зимой они покрывали свои жилища (вследствие чего некоторые жители погибли от холода). Объемы обязательных поставок государству сельскохозяйственных продуктов, как и повсюду, оказались непомерно высокими для тибетских хозяйств. В 1953 году местное население испытало дополнительные трудности: переселение в Восточный Тибет (Сычуань) десятков тысяч китайских крестьян, которым пришлось выделить часть коллективных земель. До этого в Тибетском автономном районе уже проживало около трехсот тысяч китайцев, в том числе двести тысяч военнослужащих, и обеспечение их продовольствием ложилось на плечи местных властей и, следовательно, населения.

С 1962 года в Китае по инициативе Лю Шаоци принудительно вводилось обновление сельского хозяйства. В Тибете оно насаждалось с 1965 года под лозунгом «один двор — один як».

Тибет не обошла стороной и «культурная революция». С июля 1966 года хунвэйбины (среди них была и тибетская молодежь, что разрушило популярный среди сторонников далай-ламы незыблемый миф о единодушии тибетцев) обшаривали жилища крестьян, конфискуя изображения Будды и помещая на домашние алтари портреты Мао Цзэдуна, заставляли монахов участвовать в бесконечных «схватках» и «боевых дискуссиях», из которых те не всегда выходили живыми. С особой энергией хунвэйбины принимались громить монастыри, не щадя даже те из них, которые имели мировую известность. Чжоу Эньлаю пришлось даже издать особое распоряжение о неприкосновенности опустевшей резиденции «живого бога»[112] — дворца Потала в Лхасе и выделить отряд для его охраны. Разорение монастыря Джоханг дало толчок тысяче других кощунственных набегов на тибетские религиозные святыни. Вот что пишет о них один из монахов, свидетель происходивших тогда событий: «Там высились сотни часовен, а уцелели только две. Остальные разграблены и осквернены. Облачение, священные рукописи, церковная утварь — все разворовано и неизвестно, где сейчас находится (…). Хунвэйбины не тронули лишь статую Шакьямуни у входа в Джокханг и то (…) потому, что она символизирует связь Тибета с Китаем. Целую неделю они бесчинствовали, а потом устроили в Джокханге солдатскую казарму, а в другом здании — скотобойню…». Тот, кто знает, какое значение имеет религия в тибетском обществе, поймет, насколько велик — больше, чем где бы то ни было, — ущерб, нанесенный разрушениями и грабежами. Армия, сплошь состоявшая из пришельцев и не имевшая корней в местном населении, была готова яростно защищать хунвэйбинов, особенно когда местное население давало им отпор. Самые жестокие «фракционные разборки» между маоистскими группировками (в одной только Лхасе были тысячи убитых) пришлись здесь на конец «культурной революции» (лето 1968 года), когда армия навязала Тибету революционный комитет, который сама же и возглавила. За годы «культурной революции» здесь погибло не меньше китайцев, чем тибетцев.

Во все времена тяжелые испытания приходили в Тибет вместе с китайской армией. Но еще труднее пришлось Тибету в 1959 году, когда на местных жителей обрушилась насильственная коллективизация, уже три года как завершившаяся во всех остальных районах Китая. Ответом на нее было восстание, которое было зверски подавлено. Затем начались репрессии против местного населения, заставившие далай-ламу, первое духовное и светское лицо Тибета, эмигрировать в Индию в сопровождении около ста тысяч соратников, принадлежащих к самой просвещенной элите Тибета. И хотя в самом Китае 50-е годы также не были идиллией, однако на Тибетском нагорье власти продемонстрировали все свое жестокосердие по отношению к маленькому несгибаемому народу, в том числе к кочевникам-скотоводам, составлявшим почти 40 % всего населения региона, и к обитателям монастырей. Завершение процесса коллективизации в середине 50-х годов не принесло тибетцам облегчения. Партизанское восстание в Чампо было беспощадно подавлено армией. В 1956 году во время празднования тибетского Нового года громадный монастырь Чоде-Гаден-Пхенделинг в Батанге был разрушен бомбардировкой с воздуха, погибло более двух тысяч собравшихся там монахов и паломников.

Список жестокостей ужасен, и часто они не поддаются учету. Опираясь на свидетельства очевидцев, далай-лама с болью заявил всему миру, что тибетцев «не только расстреливали, но и забивали насмерть, распинали, сжигали заживо и бросали в воду, унижали, морили голодом, душили, вешали, бросали в кипяток, живьем хоронили в земле, четвертовали, обезглавливали». 1959 год стал самой печальной вехой истории Тибета. Тогда в Кхаме (Восточный Тибет) произошло восстание, завершившееся взятием Лхасы. Причиной этого восстания стали, с одной стороны, реакция населения на создание народных коммун и «большой скачок», стихийное выступление против многолетних поборов и вымогательств, а с другой — деятельность ЦРУ по массовой вербовке в партизаны Кхампа[113], проходивших обучение ведению партизанской войны на базах в Гуаме и Колорадо. Гражданское население, симпатизировавшее повстанцам и помогавшее им, пережило массированный обстрел района восстания китайской артиллерией. Победители заживо хоронили раненых повстанцев или бросали их на съедение голодным собакам; этим объясняется, что многие повстанцы покончили жизнь самоубийством. Взятие Лхасы и пленение 20 тысяч тибетцев, вооруженных охотничьими ружьями и саблями, произошло 22 марта, при этом погибло, по разным сведениям, от двух до десяти тысяч человек. Во время штурма столицы Тибета китайской армией дворец Римпоче и монастырь Потала использовались как мишени. Именно тогда духовный глава Тибета Далай-лама XIV и преданные ему люди были вынуждены бежать на чужбину, в Индию. Еще одно восстание было поднято в Лхасе в 1969 году, и оно тоже было потоплено в крови. Партизанская война кочевников-кхампа вспыхивала в разных уездах Тибета вплоть до 1972 года. С октября 1987 года кровавый круговорот — мятежи, репрессии, снова мятежи — возобновился, особенно в Лхасе, и события приняли такой размах, что в марте 1989 года в столице было введено военное положение. Ранее Лхаса уже пережила трехдневные демонстрации протеста сторонников независимости Тибета, которым предшествовали антикитайские выступления. Затем в течение полутора лет, по данным генерала Чжан Шаосуна, власти выловили и казнили более 600 участников. В 90-е годы обращение китайских властей с тибетцами значительно улучшилось, таких жестокостей, как раньше, уже не было. Тем не менее некоторые действия оккупантов, например, обращение с монахинями, были недопустимыми. Редкая тибетская семья не понесла утраты в годы китайской оккупации.

Самая большая драма современного Тибета — сотни тысяч интернированных жителей, в среднем один тибетец из десяти. В 50–60-х годах мало кто вышел живым (некоторые источники называют цифру 2 %) из 166 трудовых лагерей, большая часть которых размещалась в Тибете и прилегающих к нему провинциях, а штаб-квартира проживающего в изгнании далай-ламы сообщила в 1984 году, что в этих лагерях погибли 173 тысячи тибетцев. Общины разоренных тибетских монастырей иногда в полном составе загонялись в угольные шахты. Заключенные содержались в ужасных условиях голода, холода или смертельной жары. Есть данные о казнях заключенных после их отказа отречься от идеи независимости Тибета и о случаях людоедства среди обезумевших заключенных в годы голодного «большого скачка» Каждый шестой тибетец был объявлен правым уклонистом — даже в Китае их было меньше: один ревизионист на двадцать жителей. Власти представляли дело так, будто тибетский народ — при том, что четверть его взрослого населения ламы — сплошь состоит из подозрительных «политических». В равнинном Тибете, в Сычуани, где местное население некогда помогло Мао собраться с силами после отступления, двое из трех местных жителей, арестованных в 50-х годах, были освобождены только в 1964, а то и в 1977 году. Панчен-лама, второй иерарх тибетского буддизма, в послании к Мао в 1962 году осмелился осудить голод и репрессии, сократившие численность его народа, за что был брошен в тюрьму, а позднее, в 1977 году, отправлен в ссылку; вынесенный ему «приговор» отменили лишь в 1988 году.

Мы не беремся утверждать наверняка, что китайские власти планировали физический геноцид тибетского народа, но культурный геноцид насаждался целенаправленно и планомерно. Первой жертвой стали буддийские монастыри и пагоды. На исходе «культурной революции» лишь в 13 из 6259 культовых зданий отправлялись службы. Здания, которым повезло, были переоборудованы под тюрьмы, казармы, ангары; несмотря на причиненный огромный ущерб, они смогли устоять, и некоторые теперь снова открыты. Но многие здания были разрушены до основания, а их сокровища (старинные рукописи, фрески, иконы-танки, статуи и т. д.) — уничтожены или разграблены, особенно если реликвии содержали драгоценные металлы. Они направлялись в переплавку; в 1973 году одна из пекинских плавилен получила под видом металлолома 600 тонн тибетских скульптур. В 1983 году посетившая Пекин тибетская миссия разыскала в китайской столице 32 тонны ламаистских святынь— 13 537 скульптурных изображений. Политика искоренения буддизма сопровождалась указаниями нарекать тибетских новорожденных китайскими именами, до 1979 года новые школьные программы Тибета строились с упором на китайский язык и преподавание истории Китая. Ориентируясь (абсолютно неуместно) на печальный опыт антиманьчжурской революции 1911 года[114], хунвэйбины насильно обрезали косы у тибетцев и тибеток и навязывали им модели одежды, популярные в тот момент среди китайцев.

Процент насильственных смертей от общей численности населения был в Тибете, несомненно, выше, чем в целом по Китаю. Трудно принять на веру данные, обнародованные в 1984 году тибетским правительством в изгнании, о том, что жертвы составляли 1 миллион 200 тысяч человек, то есть одна смерть на четыре человека. Особенно маловероятным представляется, что в военных столкновениях погибло 432 тысячи человек Но, учитывая число жертв репрессий среди мирного населения и узников лагерей, а также систематические расправы с коренным населением Тибета, можно говорить о массовом истреблении тибетского народа. Согласно официальной статистике население Тибетского автономного района уменьшилось с 2,8 миллионов жителей в 1953 году до 2,5 миллионов в 1964 году. Прибавив к этому эмиграцию и совершенно не учитываемые статистикой цифры рождаемости, получим 800 тысяч «дополнительных смертей», и общая цифра потерь среди тибетского населения станет соизмерима с численностью потерь среди населения в Камбодже во времена красных кхмеров. Тибетские женщины зачастую не обращались в больницы, боясь искусственного прерывания беременности или стерилизации, которая, по слухам, ожидала их там даже при самом кратком визите к врачу. Не это ли показатель их полной незащищенности перед грубой политикой ограничения рождаемости, давно уже апробированной в многомиллионном Китае на коренном народе, но официально не распространявшейся на национальные меньшинства? Генеральный секретарь КПК Ху Яобан в дни своего визита в Лхасу в 1980 году плакал от стыда перед открывшейся ему нищетой, дискриминацией и сегрегацией тибетцев и заговорил о «явном государственном колониализме». Маленький, но верный себе народ имеет несчастье проживать в районе исключительной стратегической важности в самом сердце Азии. Должен ли он платить за это своим физическим уничтожением — по счастью, невероятным — или утратой души?