ПЕРВЫЙ КОНСУЛ
ПЕРВЫЙ КОНСУЛ
Дела действительно были плохи. Сразу же после начала египетской экспедиции Бонапарта Турция объявила Франции войну и предложила союз России. Эскадра под командованием адмирала Ушакова вошла в Средиземное море и очистила от французов Ионические острова.
Англия, Австрия и Россия договорились о взаимодействии. Сухопутные державы должны были взять на себя основные военные тяготы, Англия обязалась снабжать их деньгами. Когда русская армия отправлялась в свой итальянский поход, император Павел напутствовал поставленного во главе союзных сил Суворова: «Веди войну по-своему, как умеешь».
К русским и австрийским войскам присоединился корпус французских эмигрантов под командованием принца Конде, на стороне Франции воевали вспомогательные итальянские, швейцарские, голландские отряды (из Цизальпийской, Гельветической и Батавской республик).
Суворов победил при Адде генерала Моро, и союзники вступили в Милан. Вскоре был занят Турин - столица профранцузского Сардинского королевства. Затем последовали победы при Треббии и Нови (в этой битве погиб командовавший французской армией генерал Жубер).
Вскоре Павел I приказал русским армиям (к суворовской прибавилась еще армия Корсакова) перенести военные действия в Швейцарию. Там наших соотечественников постигла неудача: Корсаков был разбит Массеной при Цюрихе, и Суворову, чтобы вырваться из западни, пришлось совершить героический переход через Альпы (особенно покрыли себя славой русские солдаты у Чертова моста).
Но этот успех французов ситуацию существенно не изменил - в северной Италии опять хозяйничали австрийцы.
В самой Франции положение было аховое. В армии воровство стало повсеместным, солдаты голодали. Голодали и рабочие, и сельская беднота, звучал лозунг: «Мы хотим такого режима, при котором едят». Чиновники в союзе со спекулянтами разграбили миллионы, добытые Бонапартом в Италии, и продолжали беззастенчиво казнокрадствовать. Директория не были им помехой: они сами любили сладко пожить и своего не упускали. Роялисты обнаглели до того, что кое-где выкрикивали посреди улицы: «Долой республику! Да здравствует Суворов!». В сельской местности орудовали банды грабителей и убийц, зачастую находящиеся под влиянием роялистов.
***
Во всех городах и деревнях по пути к Парижу Бонапарта встречали с радостью и надеждой. Когда весть о его прибытии достигла столицы, совет пятисот прервал заседание и депутаты долго стоя выкрикивали здравицы в его честь. О событии говорили повсюду - на улицах, в театрах, в салонах, в тесных каморках. Парижский гарнизон под звуки оркестров промаршировал через весь город. Въезд героя в Париж, разумеется, опять вызвал бурю восторгов.
Объяснение с Жозефиной не отняло много душевной энергии - увидев жену, Наполеон все простил. Он сразу приступил к неотложным делам. Нетрудно догадаться, что он успел отбросить последние сомнения и главной его задачей было «свержение конституционного строя» - но раскрывать свои замыслы он не хотел.
Бонапарта несколько удивило открытие, что в Директории противников у него, собственно, нет. Трое из пяти директоров оказались людьми совершенно ничтожными - Баррас потому только и провел их на такие ответственные посты. Сам Баррас, судя по всему, не прочь был посодействовать славному полководцу - раз уж тот под сенью пирамид не составил компанию фараонам. И готов был разделить с ним будущую власть. Это был человек расхристанный, но отважный, умный, с тонким политическим чутьем. Бонапарт решил, что он, пожалуй, пригодится до поры до времени - но никак не более того. Слишком уж непотребна была его репутация: слишком много афер, беззастенчивого воровства, кутежей.
Еще один заслуживающий внимания директор - Сиейес полагал, что это он сам сможет использовать как с неба свалившегося ему полководца. Тот послужит ему шпагой, а он станет диктатором (как бы этот пост ни назывался). Сиейес обладал огромным политическим опытом, в грязи, как Баррас, не извалялся. Бонапарт общался с ним почтительно, даже не без сердечности, не разуверял, что согласен сослужить ему службу. Тем более что у него были виды использовать Сиейеса и некоторое время после того, чему предстояло произойти.
Особенно отрадно было для Бонапарта появление в его приемной Фуше и Талейрана. Фуше - министр полиции при Директории, а в недавнем прошлом, при якобинском терроре - палач Лиона, растерзавший и утопивший там в крови толпы аристократов. Ему деваться некуда, его не простят. Он будет служить новому хозяину если не верой и правдой, то с полным осознанием того, что его ждет в случае смены хозяина.
Талейран, министр иностранных дел, бывший епископ, - в дни революции первым предложивший конфисковать имущества церкви, - такой же вор и взяточник, как Баррас, да еще и человек совершенно бессовестный. Продажный и готовый продать кого угодно (после смерти про него говорили, что он сумел предать всех, кто его купил. Исключение составили англичане - они не захотели Талейрана покупать, хотя он им и предлагался). Но Талейран был человеком умнейшим, опытным карьеристом, он мог дать много полезнейших советов - и сразу начал давать их.
А еще потянулись банкиры, предлагавшие любые деньги, и такое доверие обнадеживало больше всего. К сильной личности устремились многие, но, опять же, мало кто в достаточной степени осознавал (первый осознавший - Талейран), насколько сильна эта личность, и что ни на какие роли, кроме первой, она не согласится. «Испытанный им прием простоты, прямоты, непосредственности, некоторой как бы незатейливости и даже ограниченности был им обильно пущен в ход в течение всей первой половины брюмера 1799 г. и вполне удался. Будущие рабы считали своего будущего властелина случайным удобным оружием» (Е.В. Тарле).
Вскоре обозначился крут людей, которые должны были осуществить переворот. Вечером 17 брюмера (8 ноября) окончательно распределили роли, а наступившее утро стало утром 18 брюмера 1799 г. - даты, вошедшей в историю, ставшей даже символической. Хотя основные события развернулись на следующий после нее день.
***
Гарнизон явно был на стороне Бонапарта. Но все равно поначалу желательно было представиться легитимным спасителем республики, действующим с одобрения обеих палат, надо было добиться от них формального признания этого.
На рассвете вокруг Бонапарта собрались преданные ему генералы, среди них Мюрат, Леклер (оба были женаты на его сестрах), Бернадот, Макдональд. Подтягивались надежные части.
В совете пятисот посвященный во все дела депутат Корнэ выступил с громогласным заявлением, что раскрыт «страшный заговор террористов», покушающихся на республику. Поэтому надо, во-первых, перенести заседания палат из Парижа в пригород Сен-Клу, во-вторых, поручить разгром заговорщиков генералу Бонапарту, для чего назначить его главнокомандующим всеми вооруженными силами в столице и ее окрестностях. За декрет проголосовали и те, кто знал, что за ним кроется, и остающиеся по-прежнему в неведении.
Совет старейшин заседал в Тюильрийском дворце. Туда Бонапарт явился лично, в сопровождении адъютантов. Хорошо говорить он умел только перед солдатским многолюдьем, перед большим скоплением прочей публики он часто терялся. Но из его несвязной речи можно было понять, что генерал обязуется защитить республику и вернуть ей первозданную чистоту. Здесь тоже постановили перебраться в Сен-Клу и доверить Бонапарту командование.
На улице он попал в окружение своих солдат, встретивших его радостными приветствиями. И тут завидел некоего Ботто, которого Баррас послал к нему осведомиться, почему его до сих пор не пригласили принять участие в деле. Наполеон же набросился на него, как будто тот олицетворял собой всю Директорию: «Что вы сделали из той Франции, которую я вам оставил в таком блестящем положении? Я вам оставил мир - я нахожу войну. Я вам оставил миллионы, я нахожу грабительские законы и нищету!». И дальше в таком же духе.
С Директорией хлопот не было. Сиейес и Роже-Дюко сами состояли в заговоре, Гойе и Муле были согласны на все. К Баррасу направили Талейрана, чтобы уговорить его подать прошение об отставке. Убеждать Талейран умел, да Баррас и сам понимал, что так будет лучше - его время прошло. Наскоро собравшись, он тут же под надежной охраной отбыл в свое поместье.
***
Наутро надо было дожать депутатов, предусмотрительно отправленных в Сен-Клу, подальше от возможной нежелательной реакции улицы (хотя вероятность таковой была мала). Совет старейшин опасений не вызывал. Но в совете пятисот состояло около двухсот депутатов из разряда тех, кого по старой памяти называли якобинцами: сохранивших в душе угольки от пыла первых лет революции, тех, кому дороги были идеи «свободы, равенства и братства». Среди них вполне могли оказаться и шальные головы, кандидаты в Бруты, готовые пожертвовать собой, но прикончить нарождающегося тирана.
В Сен-Клу палаты собрались порознь в бывшем королевском дворце. От них ждали, что они по быстрому провотируют передачу Бонапарту полномочий, включая разработку новой конституции, а затем самораспустятся. Но проходили час за часом, а с принятием решения не спешил даже совет старейшин. А из другой палаты поступали сведения совсем тревожные: якобинцы призывали лучше умереть, чем предать республику и открыть дорогу диктатуре.
Бонапарт решился. Сначала он прошел в совет старейшин. Наговорил там громких слов о своей преданности революции и заслугах перед ней. Сам помянул Брута, призывая депутатов заколоть его кинжалом, если он пойдет против республиканских устоев. Но хотя и напомнил для вящей убедительности, что у него вооруженная сила - декрета о передаче ему власти так и не добился.
Входя в совет пятисот в сопровождении нескольких гренадеров, он тихо бросил Ожеро: «Ожеро, помнишь Арколе?» Действительно, это появление в палате было сродни подвигу на Аркольском мосту. На него сразу набросились депутаты из числа непримиримых, обзывая тираном и разбойником, выкрикивая требование объявить его вне закона. Один здоровяк со всей силы двинул невысокого Бонапарта кулаком в плечо. К счастью, спутникам удалось сплотиться вокруг своего командира и вывести его из зала.
Но было кому прийти на смену. В совете, по странному совпадению, в тот день председательствовал брат Наполеона - Люсьен Бонапарт. Он выскочил на улицу и призвал солдат избавить депутатов от «кучки бешеных».
Зал тем временем кипел от негодования, избранники народа были полны решимости стоять насмерть. Но тут послышался рокот барабана, двери распахнулись, и беглым шагом вступил отряд гренадеров со штыками наперевес. Раздался громовой голос Мюрата: «Выкиньте этот сброд отсюда вон!» Солдаты принялись прочесывать помещение, депутаты стали шустро разбегаться, кто через дверь, кто выпрыгивал из торопливо распахнутых окон. Никого не задерживали и не преследовали.
Но потом братья Бонапарты вспомнили, зачем они, собственно здесь: надо оформить произошедшее как полагается, официальным документом. Разосланные патрули отловили часть депутатов - кого по дороге к Парижу, кого на постоялых дворах. Их вернули во дворец, где они подписали все предложенные им декреты, в том числе о самороспуске палаты. После чего были отпущены.
В свою очередь, совет старейшин в тот вечер постановил, что верховная власть в республике передается трем консулам. Ими назначались Бонапарт (первым консулом), Сийес и Роже-Дюко. В три часа ночи новые правители принесли присягу на верность республике. Когда Бонапарт возвращался в коляске в Париж, он был почему-то молчалив и угрюм.
***
Сначала подготовкой проекта новой конституции занимался консул Сиейес. Но Бонапарт забраковал плоды его трудов: «Я никогда не соглашусь играть такую смешную роль». Из текста следовало, что консулы только назначают руководителей исполнительной власти, после чего функции их, в том числе и первого консула, скорее представительские.
Наполеон сам занялся законотворчеством. Конституция в законченном виде была готова уже через три месяца после переворота. В соответствии с ней во главе государства стояли три консула, из них первый обладал всей полнотой власти, а двое других имели совещательный голос. Консулы назначали сенат, тот, в свою очередь - членов законодательного корпуса и трибуната из числа нескольких тысяч кандидатов, избираемых населением. Если не вдаваться в подробности, вся государственная машина всецело была подчинена первому консулу и устроена была для этой цели идеально. Забегая немного вперед - все винтики этой машины, - чиновники разных рангов, - едва приступив к работе под новым руководством, сразу поняли, что работать надо, не щадя себя. Как не щадит себя их верховный начальник - тот обычно занимался делами по пятнадцать часов в сутки и считал, как помните, что хороший государственный служащий не должен доживать до пенсии.
Конституция была утверждена плебисцитом. За нее проголосовало свыше трех миллионов имеющих право голоса, а против - всего полторы тысячи. Конечно же, можно было говорить о влиянии «административного ресурса», но все же такое соотношение «за» и «против» явно говорит о всенародной поддержке новому главе государства. Во всяком случае, о поддержке людей имущих, причем не обязательно богатых - крестьяне-собственники всегда были одной из главных опор наполеоновского режима.
Сиейес стал было роптать, что его отстранили от реальной власти, но Бонапарт щедро компенсировал ему моральный ущерб. К тому же к обиженному зашел министр полиции Фуше и дружески посоветовал больше не огорчаться. И тот успокоился.
Первому консулу были нужны не независимые советники, а исполнители. В критиках он тем более не нуждался. Из 73 французских газет 60 были закрыты сразу, а еще 9 - через непродолжительное время. Редакторы оставшихся четырех прекрасно понимали, как надо себя вести, чтобы уцелеть.
***
Одной из первоочередных проблем был бандитизм. Разбой на дорогах царил страшный», особенно на юге и в центре страны. Банды останавливали дилижансы и кареты, и их пассажиры могли считать себя заново родившимися, если их только грабили - многих убивали. Совершались нападения на деревни и даже города. Их несчастных жителей поджаривали на вертеле, допытываясь, где спрятаны деньги и ценности. Значительная часть банд или имела связи с роялистами, или прикрывалась для благообразия королевскими знаменами, представляясь мстителями за казненных короля и королеву и свергнутую династию. Им потворствовали, а зачастую действовали заодно с ними вконец продавшиеся полицейские и чиновники.
Бонапарт вел себя, как на войне - не церемонясь. Посланные им отряды в плен бандитов не брали, как не было пощады ни укрывателям, ни перекупщикам, ни уличенным государственным служащим. Суды, следуя инструкциям, не копались в душе преступника, выясняя, как он дошел до жизни такой. У Наполеона «всякая вина была виновата, смягчающих обстоятельств он не знал и знать не хотел» (Е.В. Тарле).
Однако к вандейским шуанам он применял более разнообразные подходы. Те вновь показали свою силу как раз перед 18 брюмера - захватили Нант. Постоянно посылая подкрепления в действующую против них армию, первый консул объявил амнистию всем сложившим оружие и обещал, что никто не будет препятствовать католическому богослужению. Он даже лично встретился с вождем шуанов легендарным Жоржем Кадудалем - великаном огромной силы и большого мужества. Пригласив его к себе в Париж под гарантию своего честного слова, Бонапарт предложил вандейцу генеральский чин и пообещал, что воевать он будет только с внешними врагами. Но Кадудаль отказался и оружия не сложил.
Тем временем другой авторитетный предводитель шуанов Фротте был захвачен в плен и расстрелян. Вандейские отряды, ослабленные действиями армии и уходом тех, кто внял обещаниям, все чаще откатывались в леса и отсиживались там.
***
Другой головной болью были финансы. Казна, доставшаяся от Директории, была пуста. Деньги же были нужны позарез - надо было приводить у порядок армию, которой предстояли большие войны.
Бонапарту повезло с министром финансов Годэном. Они были едины во мнении, что главным источником поступлений в казну должны быть не прямые налоги, а косвенные, включаемые в цену товаров. Их волей-неволей приходилось платить всем, и бедным, и богатым. К тому же население избавлялось от общения со сборщиками налогов, чей образ за предыдущие столетия стал ненавистен подавляющему большинству французов. А добиться, чтобы торговцы добросовестно делали отчисления, Бонапарт был в силе.
Несколько раз он лично прибегал к самоуправству. Крупные спекулянты, казнокрады или финансисты, в чьем хищничестве он был полностью уверен, отправлялись в тюрьму и сидели там, пока не возвращали награбленное (у него уже был опыт применения такого метода воздействия - в Египте).
***
Та структура органов управления, которую Наполеон создал во Франции, успешно действовала и спустя много десятилетий после него.
Деление страны на департаменты, установленное в 1790 г., он сохранил, но при этом искоренил всякое самоуправление. Не стало выборных должностей любого уровня, не стало даже собраний избранных населением депутатов.
Министр внутренних дел назначал в каждый департамент префекта, а тот, в свою очередь, ответственных перед ним мэров городов и сельских коммун. При префекте состоял «главный совет» из назначенных им советников, при мэрах действовали муниципальные советы. Советы эти были необходимы для того, чтобы должностные лица всегда были в курсе состояния дел на вверенной им территории.
Был упразднен суд присяжных. Но если Наполеон не желал считаться ни с какими юридическими формальностями, когда дело касалось его политических противников, то во всех других случаях требовал от судей полной политической нейтральности. Не важно, к какой партии принадлежит обвиняемый - его судят за конкретное деяние, а не за убеждения.
Особое внимание - министерству полиции. Там властвовал Фуше. Это был сыщик высшего класса и мастер провокации. А еще он был интриганом и стяжателем, и Наполеон понимал, что за ним нужен глаз да глаз. И создал подразделение агентов, которые должны были шпионить за министром. Но и этого мало. Допуская, что Фуше, при его талантах, может этих соглядатаев распознать и попытаться подкупить - на такой случай создал еще один отряд агентов, единственной задачей которых было следить за агентами, шпионящими за Фуше. Особый статус имел префект парижской полиции. Он хоть и подчинялся Фуше, но имел отдельный доклад у первого консула.
Как-то Наполеон, уже будучи императором, решил съязвить над беспринципностью своего министра полиции. Фуше, когда-то ярый якобинец, к тому времени блистал в мундире, густо украшенном золотым шитьем. «А ведь вы когда-то голосовали за казнь Людовика Шестнадцатого!» - неожиданно выдал ему Наполеон. Тот, по обыкновению, согнулся в низком поклоне: «Совершенно верно! Ведь это была первая услуга, которую я смог оказать вашему величеству».
Главного своего внутреннего врага Бонапарт видел в роялистах, тесно связанных с эмигрантами. Последние объединились вокруг принцев Бурбонского дома, братьев казненного короля: графа Людовика Прованского и графа Карла Артуа. Что связи существуют - Фуше добыл тому неопровержимые доказательства, и ему было поручено усилить слежку за аристократами. Особо опасны они были тем, что свергнутую династию твердо поддерживал основной внешний противник - Англия. Когда в январе 1800 г. Наполеон стал искать пути для начала переговоров, король Георг III не нашел ничего лучшего, как посоветовать восстановить Бурбонов.
***
А что бы Георгу было не приглядеться к Бонапарту повнимательнее, если ему, королю страны, считающейся родиной демократии Нового времени, так уж важно было видеть Францию под эгидой монархического правления?
Первый консул сразу выказал повадки, подобающие государю. Он облачился в роскошный наряд из красного бархата, окружил себя подобием двора, где, в отличие от приемных времен Директории, преобладали подтянутые военные в красивых мундирах.
В Люксембургском дворце, где Бонапарт поначалу обосновался, ему показалось тесно, и он занял Тюильри. Там хватало места и для нарядных дам, унизанных драгоценностями, над которыми главенствовала Жозефина. Она вновь ввела обращение «мадам», что пришлось весьма не по вкусу радетелям революционных традиций. Но дальше им стало еще не слаще: первый консул официально приказал величать себя «ваше величество», а гвардейский караул отдавал ему салют.
Многочисленные члены семейства Бонапартов обзавелись особняками, в которых довольно изящно проводили время. С поправкой на некоторую прирожденную неотесанность, следствием которой могли быть неуклюжие претензии на аристократизм - но, как было сказано в хорошем фильме, «за неимением гербовой пишут на простой». Во всяком случае, атмосфера там царила непринужденная. Веселые прогулки, беседы, декламации, бильярд - чем не отдых для души? Возрождались и светские салоны, тон которым задавала мадам Де Рекамье, чей замечательный образ увековечил художник Давид.
Даже граф Людовик Прованский обнадежился такими переменами и стал переправлять Бонапарту послания, призывая его обеспечить восстановление законной династии - в обмен на какие угодно награды и «благословения будущих поколений». Первый консул сначала отмалчивался, потом все же ответил вежливым отказом: «Вы не должны желать своего возвращения во Францию: вам пришлось бы пройти через сто тысяч трупов. Пожертвуйте вашими интересами покою и счастью Франции: история это вам зачтет» (где было Наполеону Бонапарту знать, сколько трупов пойдет ему в зачет в ходе его собственного правления?). Однако по его указам почти все эмигранты получили право вернуться на родину, что большинство из них и сделало (всего в эмиграции побывало 145 тысяч человек).
Можно предположить, что королю Георгу не так уж важно было видеть на французском престоле своего собрата по голубой крови - его, как и всю верхушку его страны, куда больше волновали перспективы промышленного и торгового усиления соседки. А как люди, известные своей проницательностью, англичане могли догадываться, что при Бонапарте эти перспективы для Франции куда радужней, чем при Бурбонах.
***
На континенте Англия предпочитала биться австрийскими руками, да и своих счетов, давних и недавних, у Австрии и Франции хватало. 8 мая 1800 г. Бонапарт, теперь уже не генерал революционной армии, а полновластный первый консул, опять отправился завоевывать Северную Италию.
«Армия баранов, предводительствуемая львом, сильнее, чем армия львов, предводительствуемая бараном» - один из наполеоновских афоризмов. Австрийская армия была хорошо обеспечена, в ее рядах были храбрые, умелые солдаты - но во главе ее не было Суворова (он скончался в Петербурге в том же мае 1800 г.), не было и сколь-нибудь равноценного ему полководца. Ею командовал Мелас - генерал грамотный, но грамотный как исправный службист, привыкший скрупулезно выполнять приказы и действовать в соответствии с диспозицией. Не такому было тягаться с величайшим военным гением, способным моментально отреагировать на изменение ситуации и перестроить свою армию. Впрочем, Наполеон никогда не считал своего противника слабее себя, пока не испытал его на деле.
На этот раз Бонапарт не пошел по «карнизу» - он двинулся труднейшим путем, через альпийские кручи, через перевал Сен-Бернар. Его армия испытала весь ужас лютых холодов, снежных лавин, бездонных пропастей - но снова оказалась на итальянской земле там, где ее не ждали. На этот раз австрийцы расположили основные силы у «карниза», на побережье - и французов встретили лишь слабые заслоны. Они без труда заняли Милан.
Мелас спешно двинулся навстречу, и 14 июня произошла решающая битва у деревушки Маренго. Австрийская армия была значительно сильнее: в ней было 40 тысяч человек против 28 тысяч у Бонапарта и значительный перевес в артиллерии (большую часть французских пушек еще тащили по горным проходам). И когда началось сражение, представлялось, что австрийцев ждет успех: они наступали, французы отбивались, контратаковали, но при этом несли большие потери. Настала минута, когда показалось, что все ясно, и Мелас отправил в Вену гонцов с известием о победе.
Но, как часто случалось в наполеоновских войнах, все переменилось неожиданно и круто. Подоспела резервная дивизия генерала Дезе и сразу же бросилась в атаку. Под прикрытием этого удара поредевшие ряды французской армии сосредоточились, рванулись вперед, пехоту поддержала кавалерия Келлермана - и вскоре Меласу пришлось отправлять другого посланника, с сообщением прямо противоположным. В венском императорском дворце Пратере пережили соответствующую шокирующую смену эмоций: гонцы прибыли примерно с таким же интервалом, с каким пустились в путь.
Победа была полной, но ее омрачила гибель Дезе. Два только раза адъютанты Наполеона видели слезы на его глазах, и это был первый из них (второй - когда умирал маршал Ланн в битве при Асперне в 1809 г.)
***
Судьба кампании была решена. Северная Италия опять была в руках французов. В Париже ликовали - и в богатых кварталах, и в рабочих предместьях. Когда же победитель вернулся - встреча была триумфальной. В домах, владельцы которых не догадались иллюминировать их, били стекла с криками: «Здесь живут аристократы!».
«Несметная масса людей весь день простояла вокруг Тюильрийского дворца, приветственными криками вызывая Бонапарта. Но он не вышел на балкон» (Е.В. Тарле).
Предстояло обдумать, на каких условиях заключить мир с побитой австрийской империей, как договориться наконец с Англией и Россией. Но спокойному ходу мысли помешали состоявшиеся одно за другим покушения.
10 октября 1800 г. в опере задержали четверых молодых людей, направляющихся к ложе первого консула. У них обнаружили кинжалы. Возможно, что это была провокация, подстроенная Фуше - но в заговоре обвинили якобинцев. К тому же через месяц удалось схватить еще одного злоумышленника, готовившего взрыв - тот был несомненным якобинцем.
По всей стране прошли многочисленные аресты - хватали активных участников минувших революционных бурь, бывших сторонников Робеспьера и тех, кого посчитали за таковых. Многих услали в Кайенну, французскую колонию в центральной Америке.
А вскоре рвануло по-настоящему и со страшной силой - по пути все к той же опере. Начиналась эра «адских машин». На улице Сен-Никэз какие-то господа попросили скоромно одетую девушку покараулить за несколько монет их повозку и ушли. Девушка взяла лошадь за узду и стала ждать их возвращения. В это время показалась карета первого консула, поравнялась с повозкой, немного отдалилась - и тогда прогремел страшной силы взрыв. Было много убитых и раненных, что осталось от несчастной простушки - лучше и не гадать. Бонапарт не пострадал, хотя его карета была сильно повреждена. Он как ни в чем не бывало прибыл в оперу, прошел в свою ложу и стал смотреть спектакль.
Через две недели Фуше вышел на след роялистского заговора, удалось схватить несколько десятков человек. Двое непосредственных исполнителей покушения были казнены, остальных сослали. Заодно опять досталось ни в чем на этот раз не повинным якобинцам.
***
Теперь можно было вплотную заняться дипломатией. Похоже, что Бонапарт искренне желал мира. От того, что он навел порядок в финансах, казна не стала бездонной, а главное - большинство французов устало от многолетнего постоянного состояния войны.
На пару с Талейраном первый консул действовал весьма успешно. Сначала удалось добиться полной смены курса российской внешней политики. Императору Павлу дали знать, что Франция собирается освободить всех русских пленных - их насчитывалось около 6 тысяч, в основном захваченных при поражении армии Корсакова под Цюрихом.
Павел Петрович был восхищен таким великодушием (многие отмечали в нем неподдельные рыцарские черты, вот только с психикой не все было в порядке), и отправил в Париж для переговоров по этому вопросу одного из своих генералов.
Пленники вскоре действительно вернулись в Россию, причем всем за французский счет была пошита форма их полков, выдана новая обувь, возвращено оружие. С ними было направлено послание первого консула императору - с изъявлением лучших чувств и предложением мира. Наш сразу же откликнулся, радуясь, что Европу ждет «тишина и покой». Бонапарт ответил еще приветливее, и после этого Павел был согласен не только на мир, но и на союз.
Сказано - сделано. Англия была огорошена, особенно после того, как из Петропавловской крепости извлекли заключенного там атамана Платова и отправили во главе его донцов в поход на Индию. На их казачье счастье, уйти они успели недалеко. 11 марта 1801 г. Павел был задушен заговорщиками - не без активного содействия английского посланника. Бонапарт, узнав об этом, пришел в ярость: «Англичане промахнулись по мне в Париже 3 нивоза (в день взрыва на пути в оперу), но они не промахнулись по мне в Петербурге!».
Однако хоть союз и не состоялся, но мир вступившим на трон Александром I нарушен не был.
С австрийцами переговоры велись в период нежданной русско-французской дружбы, к тому же после Маренго они потерпели поражение еще и в Эльзасе - там при Гогенлиндене их разбил талантливый генерал Моро. Поэтому Талейран добился от них всего, чего хотел Наполеон (который вместе с прожженным гением иностранных дел отправил на переговоры в Лоневиль своего брата Жозефа). К Франции перешли остаток Бельгии, Люксембург и все германские княжества по левому берегу Рейна. Австрия признала бутафорские республики: Батавскую (Голлнадскую), Гельветическую (Швейцарскую) и две итальянские - Цизальпийскую и Лигурийскую (Ломбардскую). В Пьемонте оставались французские войска.
Австрийский уполномоченный Кобенцль отозвался об этом договоре, что он «ужасен и по форме, и по содержанию». Кобенцль мог бы высказаться и резче: ведь он передал втихаря Талейрану богатые дары, стараясь заручиться его симпатиями. Талейран от презента не отказался, но встречной любезности не проявил.
Англия осталась в одиночестве. Для нее наступили трудные времена - торговля и промышленность, особенно металлургическая и текстильная отрасли, находились в упадке - в первую очередь из-за утраты французского рынка (по договору, заключенному с Людовиком XVI в 1786 г., Англия имела на нем большие льготы).
Наиболее ярым сторонником войны был первый министр британского кабинета Вильям Питт, постоянно обеспечивающий врагам Франции золотую подкормку. Но успехов в этой борьбе его правительство не добилось. Английская буржуазия и так была им крепко недовольна, а тут еще основные партнеры по коалиции пошли с Бонапартом на мировую. Питт подал в отставку. Новый премьер Аддингтон дал знать Парижу, что его страна тоже не прочь присоединиться к мирному процессу.
26 марта 1802 г. в Амьене был подписан англо-французский мирный трактат. Англия возвращала сопернику все отобранные у него за 9 лет колонии, кроме Цейлона и Тринидада. Обязалась вернуть Мальту, оккупированную ею в 1800 г., одноименному рыцарскому ордену (сделать это она позабыла). Кроме того, Англия ликвидировала все свои базы на Средиземном море (Гибралтар в виду не имелся). Франция выводила свои войска из Рима и возвращала папе все его владения, а также полностью эвакуировала Египет.
Франция добилась главного - она удержала за собой все завоевания в Европе. Бельгия, Голландия, северная Италия, левый берег Рейна, Пьемонт и Швейцария фактически оставались под полным ее контролем. Англичане понимали, что доступ туда изделий их промышленности и колониальных товаров будет затруднен. Присутствие же французских войск в Голландии и Бельгии внушало немалые военно-стратегические опасения. Наполеон сам говорил, что «Антверпен - это пистолет, направленный в английскую грудь». Так из-за чего было воевать столько лет, тратить огромные деньги? Заранее можно было предположить, что этот мир не будет прочен.
***
Мирную передышку Бонапарт сполна использовал для установления в стране новых порядков. Объектом приложения его неиссякаемой энергии стали практически все области жизни страны. Моральной уверенности, которой ему и так было не занимать, прибавляло то, что по плебисциту 2 августа 1802 г. он был объявлен пожизненным первым консулом. Итоги голосования: три с половиной миллиона за, восемь с небольшим тысяч - против.
Церковь была оставлена в покое. Понимая, что в душе папа Пий VII считает его безбожником и разбойником, Наполеон все же заключил с ним в июле 1801 г. конкордат. Согласно ему, католицизм признавался «религией огромного большинства французов» - но не господствующей религией, как это было при королях. По всей стране могло свободно совершаться богослужение. Архиепископов и епископов назначал, руководствуясь своими соображениями, первый консул - папа только посвящал их после этого в сан. Епископы могли посвящать священников в сан только после того, как их кандидатуры будут утверждены правительством. Рим отказывался от претензии на все конфискованные во Франции церковные земли и имущества.
Уместно привести высказывание Наполеона: «Попы все-таки лучше, чем шарлатаны вроде Калиостро или Канта или всех этих немецких фантазеров». К этому он добавил, что раз уж люди хотят верить в чудеса, то пусть лучше ходят в церковь, чем философствуют.
Право вернуться получили все эмигранты - лишь бы была принесена присяга на верность новым порядкам. Но конфискованные имущества им не возвращались, за исключением тех, что не успели еще распродать (а таких почти не было).
Как знак высшего отличия военных и гражданских заслуг был учрежден орден Почетного легиона, существующий до сих пор.
Много лет действовала введенная Наполеоном система образования. Во главе этой сферы стояло учреждение, называющееся «Университетом». Его глава был фактически министром народного просвещения. «Университет» управлял высшими учебными заведениями и лицеями, дававшими среднее образование (начальное образование тогда еще не входило в систему государственных учреждений).
Наполеон всегда мыслил конкретно и во всем искал практическую пользу. Высшие школы при нем создавались только специальные, в которых готовили техников, инженеров, нотариусов, чиновников разного профиля (судебного, административного, финансового и других). По окончании лицея можно было, сдав дополнительный экзамен, поступить в высшую специальную военную школу или пойти на государственную службу - но и там путь к высоким чинам открывало высшее образование (подобная система была впоследствии введена в России).
Считая себя покровителем науки, Наполеон и от нее ждал конкретных результатов. Польза могла быть даже от астрономии, но вот политическую экономию он считал шарлатанством, а философия была для него опасной «идеологией».
Первый консул сам председательствовал в созданном им Государственном совете, выслушивал доклады министров, подолгу беседовал со специалистами, стараясь вникнуть во все. Помогала и уникальная память. Он поражал английских капитанов, когда рассуждал о достоинствах и недостатках их и французских кораблей. Знал о причинах падения цен на лионский бархат не хуже торгующих им купцов. Разбирая споры подвластных ему германских государей о границах их владений - мог привести историю вопроса за несколько веков.
Экономике он придавал первостепенное значение и все делал для ее развития. Всячески способствовал подготовке специалистов и развитию инфраструктуры. В области производственных отношений позволял собственникам предприятий вступать со своими рабочими в ничем не ограничиваемые «добровольные соглашения» - на деле выходило, что у трудящихся не было никакого права объединяться против эксплуатации. При Наполеоне были введены «рабочие книжки» (знакомые нам трудовые). Хозяин мог вписать туда свою характеристику работника и причину, по| которой он его уволил.
Подчинив себе множество европейских государств, он и там отстаивал интересы французской торговли и промышленности, обеспечивая привилегированное положение на их рынках французским товарам и, напротив, сбивая цены на потребное Франции сырье.
Огромную работу первый консул проделал в законодательной сфере (недаром он когда-то штудировал на гауптвахте Римское право). Свод гражданских законов, знаменитый «Кодекс Наполеона», действует и в наши дни под названием «Французского гражданского кодекса 1804 г.». По своей ясности, всесторонней продуманности этот документ не имеет себе равных.
Наполеон считал, что революция произошла не потому, что народ хотел свободы («свобода была только предлогом») - на самом деле он хотел равенства. Но равенства не имущественного, а в правах. Гарантию же прав человека Бонапарт видел в первую очередь в защищенности его собственности. С другой стороны, собственники должны стать главной опорой государства - будь то промышленники, купцы, помещики, крестьяне. Поэтому в «Кодексе Наполеона» значительная его часть отведена имущественным вопросам. Широкое освещение получили семейные отношения, отношения наследования - при этом отчетливо проявился личный взгляд Наполеона, отводившего женщине второстепенную роль и в общественной жизни, и в семье.
Была начата работа над торговым и уголовным кодексами. Но заниматься ими так же интенсивно, как гражданским, возможности уже не было. Амьенский мирный договор действовал всего год, Европа приближалась к новым, еще более грандиозным битвам.
***
Даже эта короткая пауза не была для Франции совсем мирной. Была предпринята экспедиция на Гаити для подавления там восстания негров-рабов, подвергавшихся жестокому угнетению. Предприятие это обошлось Франции во много жизней - армию нещадно губили тропические болезни. Вождя восставших Туссена-Лувертюра обманом заманили во французский лагерь, арестовали и переправили во Францию. Заключенный в сырую одиночную камеру, он вскоре скончался.
Наполеон был консервативен в своей колониальной политике. Декрет конвента об освобождении рабов он отменять не стал. Но в тех владениях, где он не вступил в силу из-за временного захвата их англичанами, рабство было сохранено.
У первого консула были на уме обширные колонизаторские планы. Но средств для их осуществления не хватало и в мирное время. Пришлось даже продать американцам владения в устье Миссисипи - сохранившуюся за Францией после Семилетней войны часть Луизианы. А теперь становилось не до далеких островов.
Опасения англичан оправдались - французы всячески препятствовали их проникновению на европейские рынки. Но в Лондоне сомневались, готова ли страна к новой длительной войне, к тому же без твердой уверенности, что у нее будут надежные союзники.
У Бонапарта были свои поводы для недовольства. Англичане не очищали Мальту, и по всему было видно, что Альбион не согласен, чтобы континентальная Европа стала вотчиной первого консула. Но кое-что заставляло призадуматься. Наполеон знал, сколько заказов на предметы роскоши стали получать из Англии с первых же мирных дней промышленники Лиона и других городов, сколько золота оставляют в Париже тысячи нахлынувших туда богатых английских туристов.
Но несмотря ни на что, взаимное недоверие росло. Франция наращивала армию, Англия усиливала флот.
В конце концов разыгралась сцена, после которой все стало ясно. Во время аудиенции, данной английскому послу в Тюильри, первый консул пришел в гнев и стал выкрикивать: «Итак, вы хотите войны… Вы хотите воевать еще пятнадцать лет, и вы меня заставите это сделать… Но если вы первые обнажите шпагу - знайте, я последний вложу ее в ножны… Вы, может быть, убьете Францию, но запугать ее вы не можете… Мальта или война!»
Скорее всего, это был спектакль одного гениального актера. Напряженность к тому времени достигла уже такого уровня, что все сомнения были отброшены, война предрешена. Надо было только по-увесистее загрузить противника виной за ее начало. А началась она в мае 1803 г.
***
Бонапарт начал сосредотачивать огромную армию в Булони на Ла-Манше, напротив английских берегов. Сюда свозились артиллерия и припасы, здесь строились десантные суда. Покоренная Голландия и перешедшая на положение сателлита Испания готовы были предоставить свои флоты на французские нужды. Наготове были даже воздушные шары конструкции братьев Монгольфье. Булонский лагерь должен был стать базой вторжения на Британские острова. Наполеон говорил, что остается только дождаться трех туманных дней, и он будет в Лондоне.
В Англии воцарилась если не паника, то глубочайшая тревога - примерно такая же, как при ожидании испанской Непобедимой армады в 1588 г. И некоторая растерянность - никак не удавалось сплотить против Бонапарта очередную коалицию. Монархам Австрии, Пруссии, России, Неаполя он был, конечно же, поперек горла - но все они смогли уже прочувствовать его силу, а потому вежливо уходили от настойчивых и в то же время заманчивых предложений английских дипломатов. Британское правительство приступило уже к организации чего-то вроде народного ополчения.
Но Наполеон сам совершил деяние, придавшее решимости его недругам и легшее еще одним пятном на его совесть. В ночь с 14 на 15 марта 1804 г. отряд французских жандармов проник на территорию германского герцогства Бадена и арестовал проживавшего там представителя династии Бурбонов герцога Энгиенского. Его доставили в Париж, спешно судили военным судом и расстреляли во рву Венсенского замка.
У расправы была довольно продолжительная предыстория, о которой казненный герцог скорее всего и понятия не имел. Начало ее - в Англии. Вильям Питт и министр иностранных дел лорд Гоуксбери давно знали, что вождь шуанов Кадудаль часто бывает в Лондоне, где встречается с братьями покойного французского короля - Карлом Артуа и Людовиком Прованским. Знали англичане и о том, что роялисты имеют в Париже разветвленное подполье и что-то затевают. Можно было догадываться, что именно: не добившись успеха в покушениях на жизнь первого консула в 1800 г., предпринять еще одну попытку и постараться действовать наверняка. А почему бы им не помочь? Как истинные джентльмены, господа британские министры говорили о «похищении», но как ни называй убийство, оно остается убийством.
Главным исполнителем должен был стать Жорж Кадудаль - этот гигант-фанатик и его товарищи готовы были на любой риск. Темной августовской ночью 1803 г. английский корабль высадил их на берег Нормандии, и вскоре они были в Париже. К услугам заговорщиков была вся роялистская подпольная сеть - с деньгами, оружием и конспиративными квартирами.
План действий разработали не какой-нибудь твердолобо-силовой (что, скорее всего, было бы лучше). Решили, что после захвата и ликвидации Бонапарта к власти должен прийти человек, на внешний взгляд политически ему близкий - который в сумятице после покушения может сойти за законного преемника. Он и призовет Бурбонов. Подходящей кандидатурой показался генерал Моро - победитель австрийцев при Гогенлиндене. Посредником в переговорах между Кадудалем и Моро стал герой революционных войн Пишегрю, сосланный Баррасом после 18 фрюктидора в Гвиану, но сбежавший оттуда.
Моро колебался: он ненавидел Бонапарта, но не хотел служить Бурбонам. Пока шли переговоры и уговоры, Фуше не дремал. Арестовали и Моро, и Пишегрю, и многих других. Кадудаль скрылся, но вскоре схватили и его - при этом он отчаянно сопротивлялся и уложил нескольких агентов полиции.
Первый консул пришел в неистовство - на этот раз определенно натуральное. На него, в собственной его столице опять вознамерились охотиться, как на дикого зверя?! А тут еще вставил словечко Талейран: «Бурбоны, очевидно, думают, что ваша кровь не так драгоценна, как их собственная». И гнев Бонапарта обрушился на герцога Энгиенского.
Перед казнью герцог написал Бонапарту письмо, но тот не успел его прочитать. А когда прочитал - сказал, что помиловал бы осужденного. Несколько дней он был зол и угрюм. Потом, правда, неоднократно повторял, что все сделал правильно - Бурбонов надо было как следует припугнуть.
Пишегрю был найден мертвым в камере - удавившимся галстуком или удавленным им. Бонапарт, отводя от себя подозрение в убийстве, иронично заявил, что у него всегда нашелся бы взвод солдат, чтобы расстрелять генерала. Кадудаля с сообщниками гильотинировали. Моро выслали из Франции - оказалось, что с Кадудалем он не встречался.
***
Сожалел ли Бонапарт о казни герцога, - если не по-человечески, то как политик, совершивший опрометчивый ход, - сказать трудно. Но он постарался извлечь из происшедшего максимальную для себя пользу. Был распущен слух, что именно герцог Энгиенский должен был взойти на престол после убийства первого консула. А раз враги намечают своих кандидатов на трон - трон надо занять. Все высшие государственные учреждения: сенат, законодательный корпус, трибунат единодушно решили, что во Франции должна быть установлена наследственная монархия. Нельзя же и дальше допускать, чтобы от жизни и смерти одного человека зависела судьба всей нации.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.