Глава четвертая КОНСУЛ

Глава четвертая

КОНСУЛ

Цезарь был человеком мягкого нрава, доброжелательным, его было трудно вывести из себя, но тем не менее большинству своих недругов он наносил ответный удар… Он сводил счеты со многими своими врагами, не давая им в этом случае знать о себе.

Дион Кассий[18]

Для римлянина Цезарь был необычно высок, а для южанина удивительно светлокож. Лучшим в его внешности были глаза — большие, черные, выразительные. Цезарь дотошно следил за своей наружностью и даже выщипывал волосы на теле. Портила его только лысина. Чтобы скрыть этот огорчительный недостаток, он зачесывал волосы с темени на лоб, а когда получил право носить лавровый венок, то неизменно им пользовался, но не по причине гордости и тщеславия, а для того, чтобы скрыть свой дефект. Лысина же не мешала ему одерживать многочисленные победы на бранном поле любви. Он был любовником многих прекрасных и знатных женщин, но больше всего он любил Сервилию, сводную сестру Катона и мать Брута. Некоторые историки задаются вопросом: не был ли Цезарь отцом своего убийцы? Но это весьма сомнительно: когда Брут родился, Цезарю было всего лишь пятнадцать лет.

Цезарь отличался слабым телосложением, страдал головными болями и эпилептическими припадками. В стародавние времена считалось, что падучая болезнь — своеобразное проявление божественной или даже дьявольской одержимости. В Евангелиях от Матфея и Марка рассказывается о том, как Иисус «изгнал беса» из человека, страдавшего падучей болезнью. До зрелого возраста Цезарь не страдал эпилептическими припадками, но они стали случаться во время военной службы.

Однако он не использовал свою болезненность как предлог для изнеженной жизни, но, сделав средством исцеления военную службу, старался беспрестанными переходами, скудным питанием, постоянным пребыванием под открытым небом и лишениями победить свою слабость и укрепить свое тело[19].

Когда Цезарь боролся за право стать консулом, он на здоровье не жаловался. Заключив тайный союз с Помпеем и Крассом, Цезарь искал и других союзников среди членов сената и магистратов, которые помогли бы ему противостоять оптиматам. Более всего Цезарь нуждался в сотрудничестве с народным трибуном, который бы использовал вето, не допуская принятия нежелательных Цезарю решений его противников, и который бы ему помогал проводить законы, им подготовленные, в народном собрании. Цезарь не собирался отступать от традиции, согласно которой все нововведения сначала рассматривались сенатом, но он знал, что в сенате он своего не добьется. Если он хочет, чтобы его предложения обрели силу закона, то следует, минуя сенат, рассматривать их в народном собрании в присутствии преданного трибуна. И такой человек нашелся. Им стал народный трибун Публий Ватиний, но его преданность обошлась Цезарю очень дорого. Впоследствии Цицерон говорил: «Ватиний ничего не делает даром».

По вступлении в должность Цезарь, как и ранее Цицерон, повелел протоколировать сенатские заседания и ход народных собраний, после чего эти записи обнародовать. Теперь ни оптиматы, ни популяры не могли утаить своего отношения к злободневным вопросам и были принуждены высказываться и действовать, как если бы за ними наблюдал весь народ.

Римские консулы ежемесячно сменяли друг друга на посту главного должностного лица, и когда консул обретал этот пост, его сопровождали ликторы с фасциями, знаком высшей государственной власти. Цезарь восстановил древний обычай, чтобы в те месяцы, когда фасции находились не у него, перед ним всюду ходил посыльный, а ликторы (хотя и без фасций) шли сзади. Эту небольшую, но важную акцию римляне по достоинству оценили, но Цезарь вскоре уразумел, что оптиматы отнеслись к ней равнодушно и задеть их он не сумел.

Вступив в должность консула, Цезарь внес в сенат законопроект о земле, пустившись в тяжкое предприятие, которое до него оказывалось не по зубам многим политикам-реформистам. Но ни один из его предшественников не подготовил столь тщательно разработанного и безупречно обоснованного законопроекта. В те дни столица Римского государства была более чем когда-либо наводнена безземельными крестьянами и отставными солдатами, включая ветеранов Помпея, которые истощали государственную казну и создавали в городе опасную нестабильность.

Выступая в сенате, Цезарь рассудительно объяснил, что в Риме станет гораздо спокойнее, если этих нуждающихся людей вместе с их семьями переселить на земли, принадлежащие государству в пределах Италии. Цезарь особо оговорил, что его предложение не распространяется на общественные земли Кампании, приносящие солидный доход как казне, так и отдельным сенаторам. Далее он предложил создать из всех слоев римского населения земельный комитет, который станет претворять закон в жизнь. Цезарь также растолковал, что все нынешние землевладельцы будут признаны собственниками без необходимости утомительного и долгого оформления документов. Ни одного человека не лишат земли принудительно. Вся лишняя земля будет куплена государством только в том случае, если владелец захочет ее продать. Расходы на покупку земли государство покроет за счет налогов и податей с побежденных Помпеем средиземноморских народов. Проведение закона не будет стоить Риму ни одного денария.

Познакомив сенаторов с законопроектом, Цезарь попросил их высказать замечания, пообещав, что внесет в документ разумные изменения. Сенаторы не нашли серьезных изъянов в предложении Цезаря, но не спешили одобрить законопроект, хотя он и сулил немалые выгоды. Сенаторы понимали, что если они примут предложение Цезаря, то его популярность в народе еще более возрастет. Раздались голоса, предлагавшие голосование отложить. Их поддержал Катон, разразившийся длинной речью, и вскоре стало понятно, что он намеревается говорить до конца заседания. Поступок Катона вывел Цезаря из себя: нобилитет отвергает лучший земельный закон в римской истории только лишь для того, чтобы сохранить неразумное статус-кво. Разгневанный Цезарь повелел одному из ликторов силой препроводить Катона в тюрьму. Как консул он имел право так поступить, но он явно погорячился. Воспользовавшись оплошностью Цезаря, оптиматы из солидарности демонстративно направились вместе с Катоном в тюрьму. Даже умеренные сенаторы возмутились беспрецедентным нарушением протокола и покинули заседание. Когда Цезарь спросил Марка Петрея, почему он уходит, тот ответил: «Я лучше посижу с Катоном в тюрьме, чем останусь с тобой».

Осознав свой просчет, Цезарь приказал Катона освободить — сделать из него мученика он хотел меньше всего. И все же Цезарь извлек и пользу из неудачной попытки провести законопроект о земле в сенате. Он сообщил сенаторам, что раз они не хотят с ним сотрудничать, то теперь он станет обсуждать свое предложение напрямую с римским народом.

На народном собрании Цезарь рассказал о своем законопроекте, а потом попросил высказаться Бибула, но тот лишь скупо проговорил, что не намечает нововведений в текущем году. Тогда Цезарь обратился к собравшимся, чтобы те принудили Бибула одобрить законопроект. «Закон не принять, — крикнул Цезарь, — если Бибул его не одобрит». Собравшиеся Бибула не убедили. «Закон не пройдет, даже если вы все за его принятие», — в сердцах сказал он и покинул собрание.

Тогда Цезарь попросил Помпея и Красса высказать свое мнение о законе. Они поднялись на ораторскую трибуну и встали с Цезарем рядом. Помпей был особенно заинтересован в законе, предоставлявшем землю его заслуженным ветеранам, и потому объявил собравшимся, что он станет с мечом в руках защищать реформиста Цезаря от нападок обструкционистов-сенаторов. Толпа, в которой было немало людей, воевавших под началом знаменитого полководца, ответила восторженным ревом. Красс поддержал Цезаря и Помпея. На народном собрании присутствовал и Катон, который внезапно уразумел, что Цезарь под носом у оптиматов создал беспрецедентный союз, объединившись с двумя наиболее могущественными людьми, поддержка которых сведет на нет усилия изобразить Цезаря опасным и достойным порицания человеком, собравшимся подорвать устои Римского государства. Цезарь стал лидером влиятельной группы, которую поддерживает народ, и без того его отличавший.

Когда оптиматы пришли к тягостной мысли, что вопиющий триумвират, создание которого они непростительно проморгали, может провести любые законы, они предприняли ответные меры, возложив их осуществление на Бибула. Одной из обязанностей консула являлось установление праздничных дней, о чем население извещалось заранее. В такие дни народные собрания не проводились. Так вот, Бибул намеревался во всеуслышание объявить праздничными все дни до конца года и тем самым лишить триумвират легальной возможности проводить подготовленные законы в народном собрании.

Однако затея Бибула не удалась. Чтобы объявить о своем решении, он в сопровождении ликторов и нескольких оптиматов, возглавляемых неугомонным Катоном, явился на Форум, где Цезарь намеревался провести земельный закон в народном собрании. Собравшаяся толпа из уважения к консулу расступилась, но тот, еще не дойдя до трибуны, стал упрекать Цезаря в самоуправстве. Толпа возмутилась, на Бибула и его спутников посыпались оскорбления, вылившиеся в физическое насилие: на голову Бибула опрокинули корзину с навозом и сломали фасции его ликторов. Помятый и грязный, Бибул поспешно удалился вместе со своей свитой.

Бибул пожаловался сенату на неслыханные оскорбительные действия Цезаря, унизившие высшее должностное лицо. Однако сенат не стал сводить счеты с триумвиратом, чью сторону принял римский народ. Это привело Бибула в такое отчаяние, что он засел дома и не показывался на публике до конца своих консульских полномочий. С этого времени Цезарь стал единоличным правителем в государстве. Некоторые острословы, оформляя деловые бумаги, даже помечали их в шутку не консульством Цезаря и Бибула, а консульством Юлия и Цезаря, обозначая таким образом одного человека двумя именами. В то время в народе был популярен такой стишок:

В консульство Цезаря то, а не в консульство

Бибула было:

В консульство Бибула, друг, не было впрямь ничего[20].

Когда закон, на принятие которого Цезарь потратил немало сил, стал использоваться на практике, оказалось, что для всех нуждающихся земли не хватает. Тогда Цезарь провел новый закон, согласно которому подлежали распределению между римскими гражданами общественные земли Кампании, до этого исключенные из такого процесса. Естественно, патриции были весьма недовольны тем, что земли, приносившие им немалый доход, передавались плебеям, но в целом для Римского государства закон был несомненно полезен — наделенные землей люди разъехались и стали вести собственные хозяйства, что не только повысило их жизненный уровень, но и способствовало стабилизации всего государства. Чтобы в дальнейшем его инициативы не отменили, Цезарь внес в последний закон о земле статью, обязавшую всех будущих кандидатов на должность консула клятвенно обещать, что они, в случае их избрания, не станут принимать законы, противоречащие уложениям Цезаря.

Пользуясь тем, что Бибул демонстративно отстранился от дел, а оптиматы притихли, Цезарь вместе со своими сподвижниками начал осуществлять намеченную программу. Правда, некоторые почины триумвирата преследовали своекорыстные цели, но все же многие законы, принятые в консульство Цезаря, давно дожидались своего часа.

Помпей возвратился в Рим два года тому назад, но до сих пор земли, завоеванные им на Востоке, официально не были включены в состав Римского государства. А такая необходимость была. Вблизи захваченных Помпеем земель находилось Парфянское царство. Простиравшееся от Месопотамии до Китая, это царство представляло собой грозную военную силу, способную одолеть римские легионы. Парфяне уже не раз вторгались в Армению, находившуюся невдалеке от римских земель. Не стоило забывать и о том, что четыре века назад парфяне завоевали Малую Азию, Сирию и Египет, после чего вторглись в Грецию. Оставлять восточносредиземноморские земли недостаточно защищенными перед лицом парфянской угрозы было крайне опасно.

Помпей принес мир в Малую Азию и заключил важное соглашение с Тиграном, царем Армении, наделив эту страну ролью своеобразного буфера между Римом и Парфией. Изгнав из Сирии Селевкидов, Помпей объявил эту страну римской провинцией. Теперь эти страны вместе с униженной Иудеей могли сформировать восточную границу Римского государства, простирающуюся от Черного моря до Аравийского полуострова, но для этого было необходимо официально включить земли, завоеванные Помпеем, в состав государства.

На заседании сената единственным противником этой акции явился престарелый Лукулл, бывший проконсул в Азии, успевший там нажить состояние. Когда он стал критиковать предложенный законопроект, Цезарь резко его оборвал, стал перечислять преступления, совершенные этим бывшим проконсулом на Востоке, а затем дал ясно понять, что если Лукулл не закроет рот, его отдадут под суд. Перепугавшийся Лукулл упал перед Цезарем на колени и стал молить о пощаде. Это неприятное зрелище привело Цезаря в замешательство: он всего лишь хотел, чтобы Лукулл прекратил свои злостные измышления, а о его раболепстве даже не помышлял. В конце концов закон приняли, а сцена низкопоклонства надолго запечатлелась в памяти ошеломленных сенаторов.

Когда греческий историк Геродот назвал Египет «подарком Нила», он подразумевал, что самая протяженная река в мире подарила бесплодной пустыне небывалое плодородие, о котором другие цивилизации могут только мечтать. Плодородный ил, приносившийся рекой из Центральной Африки и удобрявший египетскую равнину во время ежегодных разливов, приносил сказочные доходы местным правителям еще в те времена, когда прародители римлян ютились в убогих хижинах на берегах Тибра.

Римляне обладали достаточными силами для того, чтобы покорить Египет еще несколько десятилетий назад, но, должно быть, богатые подношения Птолемеев римской аристократии препятствовали этой экспансии. К тому же Египет, в представлении римлян, являл собою страну, непохожую на другие. Греция, Испания и Сицилия имели схожие с Римом климатические условия и обладали во многом сходной культурой, и, вероятно, сама возможность отправиться в страну таинственных пирамид и взирать на многовековые руины вызывала долгое время у римлян священный трепет.

Шесть лет назад Цезарь и Красс, видимо, не ощущая этого трепета, предлагали сенату присоединить к Риму Египет. Ту инициативу сенат отклонил, и теперь Цезарь, став консулом, счел необходимым снова вернуться к египетскому вопросу. Однако на этот раз он не стал предлагать сделать Египет римской провинцией, хотя юридически такая возможность была: египетский царь Птолемей XI, умерший в 80 году, завещал свое государство Риму. После него египетским царем стал Птолемей XII, непопулярный правитель, державшийся у власти благодаря тесным коммерческим связям с Римом и подкупу римских должностных лиц. Цезарь убедил сенат узаконить власть этого египетского царя. Такое решение Цезаря было частично вызвано тем, что он не хотел в деятельный период своей карьеры заниматься аннексией огромного государства, а частично и, видно, главным образом тем, что он вместе с Помпеем получал от Птолемея XII огромные взятки.

Цезарь также провел закон о налогах, собиравшихся в римской провинции Азия. Несколько лет назад римские откупные общества неосмотрительно переоценили сумму налоговых сборов, которую они надеялись получить в этой провинции. Когда они обнаружили, что не смогут внести в государственную казну то количество денег, которое обязались, они попросили сенат уменьшить эту сумму на одну треть. Красс, естественно, поддержал тогда эту просьбу, ибо вложил немалые капиталы в работу откупщиков. Однако оппозиция, возглавлявшаяся Катоном, прошение отклонила, и откупщики остались должны римскому казначейству большую сумму. Эта задолженность сохранилась до консульства Цезаря, и он, чтобы сгладить финансовые проблемы откупщиков, в законодательном порядке значительно уменьшил их долг. Конечно, этот закон не улучшил положение налогоплательщиков, изнывавших под бременем непосильных налогов, но зато позволил подняться на ноги откупным обществам и заинтересовать их инвесторов. Цезарь провел этот закон не случайно: он и сам вкладывал деньги в работу откупщиков, но более всего он стремился поддержать всадников, для которых откуп налогов с провинций был одним из главных занятий. Законы, проведенные Цезарем, принесли пользу Римскому государству, но оптиматы отнеслись к ним неприязненно. Цицерон в письме к Аттику, своему другу, писал: «Нам всем следует опасаться Цезаря. Он превращается в тирана».

К началу лета 59 года Помпей добился желанных целей — завоеванные им земли были официально присоединены к Римскому государству, а его ветеранов за верную службу наделили землей. Цезарь понял, что отныне Помпей, удовлетворивший свои желания, может оставить триумвират. Считая это вполне возможным, Цезарь решил привязать к себе Помпея путем, который в дальнейшем стал обычным в средневековой Европе. Он предложил в жены Помпею Юлию, свою двадцатилетнюю дочь, хотя полководец был старше ее едва не на тридцать лет. Мало того, Юлия была обручена с верным приверженцем Цезаря, Сервилием Цепионом, и собиралась выйти за него замуж через несколько дней. Цезарь ценил Цепиона, но Помпей был ему нужен гораздо больше. Чтобы унять негодование Цепиона, полководец предложил ему в жены свою дочь Помпею. Хотя Юлия вышла замуж скоропалительно, говорят, что она была счастлива в браке. Сам Цезарь вскоре женился на Кальпурнии, дочери Луция Пизона, которого провел в консулы на следующий год. Это вызвало гнев Катона, посчитавшего возмутительным, что люди добывают власть в государстве с помощью женщин.

Весной 59 года был отдан под суд Гай Антоний, обвиненный в должностных преступлениях, совершенных им несколько лет назад в бытность наместником Македонии. До этого, в 63 году, он в паре с Цицероном был консулом, и прославленный оратор взялся защищать своего бывшего партнера в суде. Цезарь, Помпей и Красс не воспротивились вмешательству Цицерона, но защитник, выступая в суде, отклонившись от сути разбиравшегося вопроса, неожиданно обрушился с критикой на проводившуюся триумвиратом политику. Речь Цицерона не сохранились, но, по свидетельству очевидцев, она была достаточно резкой. Будучи консулом, Цезарь старался не задевать Цицерона и относился к нему с уважением, которого заслуживал «спаситель отечества». Однако когда Цицерон, к удовольствию оптиматов, начал гневно упрекать Цезаря в якобы совершенных им промахах, консул почувствовал себя оскорбленным. Цезарь отличался мягким и незлопамятным нравом, но на удар мог ответить ударом. И он нашел способ досадить Цицерону, благо возможность для этого подвернулась.

Смертельным противником Цицерона был Публий Клодий, три года назад уличенный в неслыханном святотатстве во время праздника в честь Доброй богини. Цицерон привлек к суду своего противника, но Клодий вышел сухим из воды. В свою очередь Клодий старался при первой возможности навредить Цицерону, опускаясь до клеветы. Клодий, непримиримый враг оптиматов, стремился стать народным трибуном и для этого предпринял в прошлом году беспрецедентную попытку перевестись из патрициев в плебеи. Патриции гордились своим древним происхождением, но для Клодия, человека без предрассудков, происхождение значения не имело. Главным для него была политическая карьера. Однако попытка Клодия провалилась из-за противодействия оптиматов.

Но теперь положение изменилось — сторону Клодия принял Цезарь. Распалившись гневом на Цицерона, он решил ему досадить, осуществив желание Клодия, хотя оно было почти что невыполнимым. И все же вопрос можно было решить, но для этого следовало признать Клодия сыном плебея. Но и это было непросто, чтобы придать ему новый гражданский статус, надо было провести такое решение в двух инстанциях — на коллегии понтификов и в comitia curiata (куриатной комиции). Однако Цезарь как верховный понтифик быстро преодолел тупое недоумение подвластных ему жрецов, а затем в тот же день собрал всех своих ликторов в количестве тридцати человек на специально созванные куриатные комиции. В итоге Публий Клодий, которому было около сорока лет, был признан двадцатилетним плебеем по имени Публий Фонтий. Конечно, Цезарь пустился в аферу, шитую белыми нитками, но все же он преуспел и, вопреки римским установлениям, придал Клодию новый гражданский статус, потратив на это всего один день. Бывший патриций почти сразу начал избирательную кампанию, выдвинув себя в народные трибуны.

Хотя Цезарь и преподал урок Цицерону, он не хотел оскорбить человека, которого искренно уважал, а Помпей предостерег Клодия от использования трибунской власти для нападок на Цицерона, своего друга. Цезарь, Помпей и Красс полагали, что Клодий должен быть им благодарен и станет полезен в борьбе с оптиматами, но Клодий всегда слушал только себя.

Во времена консульства Цезаря жители римских провинций жестоко страдали от произвола римской администрации, эксплуатации и непомерных налогов. Дальновидные римляне понимали, что ни одна империя, имеющая огромную территорию и миллионное население, не может преуспевать, если ее ресурсы приносят пользу всего лишь небольшому числу людей. Цезарь решил покончить с таким положением, но не из сочувствия к угнетенным аборигенам провинции, а потому что отчетливо понимал, что государство придет в упадок, если не сможет использовать должным образом свой огромный потенциал.

В 59 году Цезарь провел закон lex Julia de repetundis — закон Юлия о злоупотреблениях римских магистратов в провинциях. Этот закон, тщательно разработанный, содержал больше сотни статей, установивших детальный порядок администрирования в провинциях и предусматривавших судебное преследование взяточников и бесчестных правителей. Полный текст закона не сохранился, но Цицерон назвал его justissima atque optima («лучшим и наиболее справедливым»), и даже Катон не нашел в нем изъянов. Однако питая к Цезарю антипатию, Катон, когда речь заходила об этом юридическом акте — законе Юлия, — никогда не прибавлял к нему имя Цезаря. Этот закон оказался столь эффективным и тщательно разработанным, что он использовался на всем протяжении существования Римского государства, а в дальнейшем — и в Византии.

Хотя Цезарь разработал прекрасный закон, да еще и на далекую перспективу, сам он не снискал расположения оптиматов и отчетливо понимал, что с прекращением консульских полномочий он лишится и неприкосновенности личности. С начала нового года Катон и его союзники могут перейти в наступление. Не исключена возможность того, что его отдадут под суд, обвинив в преступлениях, какие можно только придумать, чтобы наказать за недопустимую дерзость и расстроить его политическую карьеру. Да и Бибул может выйти из тени и заявить, что все законы Цезаря недействительны, ибо приняты в дни, провозглашенные праздниками, а в такие дни следует поклоняться богам, а не заниматься законотворчеством. Конечно, никто не поверит в то, что Цезарь совершил святотатство и нанес обиду богам, но если Бибул и впрямь выступит с таким заявлением, то суд, придерживаясь буквы закона, может признать все нововведения Цезаря незаконными.

Цезарь проводил законы минуя сенат, а в некоторых случаях даже использовал силу для достижения цели. Его сторонники такие действия одобряли, утверждая, что в ином случае в государстве возникнет хаос в угоду традициям. Рим Цинцинната и Сципиона больше не существует, и оптиматам пора это понять. Республика, учрежденная Ромулом, успешно существовала в те дни, когда римляне жили в убогих хижинах на берегах Тибра. С тех пор положение коренным образом изменилось. Теперь Рим — огромное государство, а сенат все еще пытается им управлять как феодальным поместьем, не считаясь с тем фактом, что главной силой в стране стали честолюбивые полководцы, возглавляющие профессиональную армию. Будущие вожди типа Суллы, Мария и Помпея вполне смогут обойтись без сената, если сенаторы не поймут, что для стабилизации государства необходимы реформы, удовлетворяющие современным реалиям. Цезарь уже издал ряд законов — порой болезненных, — но они явно необходимы и являются лишь началом реформ. Надо установить в Риме новый конституционный образ правления, иначе в государстве установится тирания во главе с жестокими полководцами.

Цезарь стал задумываться о том, как ему после прекращения консульских полномочий избежать судебных преследований и продолжить политическую карьеру. Лучшим вариантом сохранения неприкосновенности личности и возможности и дальше громко заявлять о себе, принося пользу стране, он счел должность наместника перспективной пограничной провинции (перспектива стать куратором лесных угодий и пастбищ, как ему предписал сенат, Цезаря не прельстила). Такая должность позволит ему расширить территорию государства, обрести военную славу и нажить деньги для дальнейшей политической деятельности. Современник Цезаря Саллюстий писал о нем: «Он беспредельно жаждал огромной власти, мечтал о предводительстве армией, о победоносных сражениях, в которых его таланты могли бы засверкать новыми гранями». Но чтобы начать войну, надо было определить, с кем воевать. Восточносредиземноморские страны уже покорил Помпей, далее на востоке лежала Парфия, но Цезарь рассудительно заключил, что война с этим царством для него станет последней. Завоевать Египет заманчиво, но Цезарь заключил с Птолемеем мир, а перспектива отправиться вверх по Нилу, чтобы покорить Нубию, а за ней Эфиопию, представлялась неясной. Испания уже была завоевана, непокоренными оставались лишь бедные горские племена. Наконец Цезарь пришел к суждению, что славы можно добиться только за Альпами.

Во времена Цезаря северная граница Римского государства простиралась от Пиренеев до Черного моря, проходя через Южную Галлию, Альпы, Македонию, Фракию. Севернее лежали земли галльских, дакских и германских племен, а еще севернее — легендарные Британские острова. Но Цезарь не мог без веской причины начать войну против какого-либо северного соседа и отправиться в военный поход от городских ворот Рима. Ему сначала было необходимо получить в наместничество провинцию, граничащую с землями галлов, даков или германцев, а затем подождать, когда пограничное племя совершит набег на римскую территорию, что случалось нередко. Вот тогда он будет обязан дать отпор неприятелю, а если он вторгнется в его земли, то такое случается на войне сплошь и рядом.

Цезарь решил, что лучше всего выбрать себе в управление Цизальпинскую Галлию. Эта провинция, находившаяся в плодородной долине По, своими ресурсами и благоприятным географическим положением сулила ему триумфы. Оттуда вели прямые пути и в Галлию, и в Дакию, и в Германию. Немаловажным было и то, что Цизальпинская Галлия располагалась неподалеку от Рима и являлась не только прекрасным плацдармом для нападения на заальпийские земли, но и местом, откуда можно следить за происходившими в Риме событиями. Эту провинцию Цезарь знал хорошо и имел немало друзей среди романизированных кельтов и римских колонистов в Милане и Вероне. Цизальпинская Галлия была густо населена, и Цезарь надеялся рекрутировать в свою армию немало людей, способных носить оружие.

Поздней весной 59 года народный трибун Ватиний, получивший изрядную мзду от Цезаря, представил народному собранию законопроект о предоставлении Цезарю в управление сроком на пять лет Цизальпинскую Галлию и Иллирию, провинцию на восточном побережье Адриатического моря. Помпей поддержал законопроект, и его провели минуя строптивый сенат. Вскоре стараниями Помпея Цезарю предоставили в управление еще и Трансальпийскую Галлию, расположенную на северном побережье Средиземного моря, известную как просто Провинция. К северу от Провинции лежала не побежденная Римом Косматая Галлия, и Цезарь решил первым делом напасть на нее.

Обширные галльские земли, простиравшиеся к северу от Провинции до Атлантики и Английского канала, были необычайно богаты и являлись местом постоянных междоусобиц. Одним из наиболее могущественных галльских племен были эдуи, долгое время находившиеся с Римом в дружеских отношениях. Эдуи вели ожесточенную борьбу за господство в Галлии с секванами, нанявшими на свою службу германцев во главе с царем Ариовистом. Однако, наняв германцев, секваны допустили явный просчет: Ариовист не только разбил эдуев, но и занял треть территории нанявших его секванов. Тогда эдуи послали в Рим делегацию во главе с друидом Дивитиаком просить о помощи. Но их опередили посланцы Ариовиста, которые с помощью Цезаря заручились поддержкой Рима. После этого Ариовист потребовал от секванов освободить еще одну треть земель для германских переселенцев. Германцы, перешедшие через Рейн, стали угрожать не только эдуям, но и всем галльским племенам в регионе. Гельветы, жившие к северу от Женевского озера, чтобы избежать германской угрозы, стали помышлять о переселении на римскую территорию. К удовлетворению Цезаря, сенат неожиданно осознал, что в Провинцию могут вторгнуться галлы, а вслед за ними — германцы. Цезарь понял, что ему подворачивается возможность продемонстрировать римлянам, что он может одерживать такие же блистательные победы, как и его дядя Марий. Римляне знали, что галльские и германские племена и раньше вторгались на территорию Римского государства. В 390 году Рим захватили галлы, а вторжение тевтонов и кимбров было еще на памяти современников Цезаря, и он старался поддерживать страх в народе перед новой угрозой вторжения неприятеля. Впрочем, угроза Риму и вправду существовала.

Получив должность наместника трех римских провинций, Цезарь перед отъездом из Рима не удержался и похвалился перед сенатом, что он достиг своей цели, несмотря на противодействие и недовольство противников, и что теперь-то он «их всех оседлает»[21].

Вскоре был раскрыт заговор против Помпея, в котором заподозрили участие Цезаря, хотя его причастность к этому заговору представляется совершенно невероятной — Помпей был союзником Цезаря. Тем не менее оптиматы делали все возможное для того, чтобы очернить консула.

В декабре 59 года Клодий, избранный народным трибуном, провел закон о бесплатной раздаче хлеба городскому плебсу. Плебеи города Рима провозгласили его своим вождем и организатором, и их поддержка помогла Клодию добиться в следующем году изгнания своего главного противника — Цицерона. Цезарь недолюбливал Клодия, но, должно быть, он в душе его похвалил, когда 31 декабря после того, как он, оставляя пост консула, произнес свою прощальную речь, Клодий наложил «вето» на аналогичную речь Бибула. Однако политические интриги вскоре перестали Цезаря занимать: пришло известие, что гельветы подошли к границам Провинции, угрожая вторжением, и Цезарь, попрощавшись с семьей, уехал из Рима, чтобы пуститься в самое трудное предприятие в своей жизни.