XXXVII Троцкий в кривом зеркале антикоммунизма

XXXVII

Троцкий в кривом зеркале антикоммунизма

Ответы Троцкого на вопросы участников койоаканских слушаний представляют огромный интерес для оценки традиционных концепций буржуазных историков Октябрьской революции и большевизма.

Тот факт, что буржуазная историография, несмотря на внешнюю объективность и респектабельность, политизирована и тенденциозна не в меньшей степени, чем сталинская школа фальсификаций, наглядно обнаруживается при знакомстве с наиболее обстоятельным трудом, посвящённым истории великой чистки,— книгой Роберта Конквеста «Большой террор». Не касаясь других многочисленных ошибок и передержек, обнаруженных нами в этой работе, остановимся на содержании всего трёх её страниц, которые автор счёл достаточными для освещения взглядов и деятельности Троцкого. На этих страницах Конквест умудрился уместить не менее десятка не подкреплённых цитатами или какими-либо иными доказательствами тезисов, которые не выдерживают критики при сопоставлении с действительными историческими фактами. Назовем некоторые из этих тезисов, расположив их, так сказать, в соответствии с хронологическими рамками фальсификаций.

1. Троцкий «беспощадно сокрушал внутрипартийную демократическую оппозицию».

2. Троцкий был «ведущей фигурой среди „левых“ старых большевиков, то есть тех доктринёров, которые не могли согласиться с ленинскими уступками крестьянству. Эти люди, и в первую очередь Троцкий, предпочитали более жёсткий режим ещё до того, как подобную линию стал проводить Сталин».

3. Троцкий «не произнёс ни слова сочувствия по поводу гибели миллионов во время коллективизации».

4. «Даже в изгнании, на протяжении тридцатых годов, позиция Троцкого ни в коем случае не была позицией открытого революционера, вышедшего на бой с тиранией».

5. Троцкий не противостоял идейно Сталину, не разоблачал его как могильщика революции, а «просто спорил со Сталиным по поводу того, какая фаза эволюции в сторону социализма была достигнута» в Советском Союзе.

6. Троцкий «фактически стоял не за уничтожение сталинской системы, а за переход власти к другой группе руководителей, которая сумела бы поправить дела».

7. Политические суждения Троцкого были «поразительно беспомощны».

8. Влияние Троцкого в СССР в тридцатые годы «было практически равно нулю».

9. Все эти суждения закономерно увенчиваются «альтернативным прогнозом» или «прогнозом задним числом»: если бы Троцкий пришёл к власти, то он правил бы всего-навсего «менее беспощадно или, вернее, менее грубо, чем Сталин» [760].

Все эти тезисы были с аккуратностью прилежных учеников переписаны российскими диссидентами 70-х и «демократами» 80—90-х годов, получив наукообразное выражение в книге Волкогонова «Троцкий. Политический портрет».

В свою очередь, Конквест не сам придумал процитированные выше суждения, носящие характер легковесных публицистических эскапад, а переписал их из работ антикоммунистических идеологов 30-х годов. При этом английский историк не утруждал себя разбором аргументов, которые приводил Троцкий в полемике с тогдашними конквестами и волкогоновыми.

Читатель, вдумчиво и непредвзято прочитавший мою книгу, легко обнаружит истинную цену рассуждений Конквеста. Более подробное их опровержение содержится в трёх моих предшествующих монографиях по истории внутрипартийной борьбы 20—30-х годов. Тем не менее для того, чтобы читателю было ясней, какое отношение к исторической правде имеют идеи многочисленных «троцкоедов» прошлого и настоящего, уместно изложить основные аргументы, выдвинутые Троцким в 1937 году, когда ему пришлось разоблачать, наряду со сталинистскими наветами, и наветы, идущие из лагеря буржуазной реакции и ренегатов коммунизма.