ТЕВДИС И ЕГО ПРЕЕМНИКИ

ТЕВДИС И ЕГО ПРЕЕМНИКИ

Нам неизвестен точный способ прихода Тевдиса к власти. Иордан (Get. 302) называет его опекуном Амалариха в самый момент гибели последнего. Однако едва ли король, освободившись от опеки деда, оставался под опекой Тевдиса. В этом же месте Иордан пишет, что Тевдис захватил власть (regno ipse invadens). Возможно, что его авторитет был еще очень велик в войске, которое и сыграло решающую роль в его воцарении{510}.[79] Но в данном случае важно другое. Фигура Тевдиса в тот момент, по-видимому, удовлетворяла интересы всей верхушки государства. Хотя у нас нет достоверных сведений о борьбе в то время различных группировок среди вестготской знати, можно все же предполагать, что, как это было часто в других случаях смерти бездетного короля и пресечения правящей династии, такая борьба имела место. Тевдис был остготом и ни с каким вестготским родом не был связан кровно. Это в какой-то степени делало его нейтральной и компромиссной фигурой. Хотя две ветви готского народа уже давно разделились, они еще ощущали кровную связь между собой, и это делало Тевдиса не совсем уж чужаком среди вестготов. К тому же он уже давно жил в Испании и крепко там укоренился. Может быть, воспоминания об остготской помощи после богладской катастрофы тоже сыграли свою роль, ибо недавнее поражение казалось не менее страшным, чем происшедшее в 507 г. Тевдис был закаленным воином и, как только что говорилось, вероятно, обладал определенным авторитетом в войске. Будучи в течение долгого времени представителем Теодориха в Испании, он имел и богатый опыт в управлении государством. Женатый на богатой испано-римлянке, он был связан и с местной аристократией. Наконец, важно было и обладание им собственной военной силой. И совсем не исключено, что эта сила и стала последним аргументом в восхождении Тевдиса на вестготский трон.

Каков бы ни был способ прихода Тевдиса к власти, он сразу же проявил себя энергичным правителем. Ему удалось стабилизировать положение на франкской границе и даже отбить у франков некоторые захваченные ими пункты в Септимании. Но дальше свой успех он не развивал. Более того, Тевдис окончательно покинул Нарбонн и перебрался в Барцинон, а через некоторое время оставил и его. Какой-то определенной столицы у вестготов не стало. Королевская резиденция устанавливалась в том городе, в каком в тот момент было нужно королю. Для Тевдиса, кроме Барцинона, это были и Толедо, и Гиспалис (Севилья). Но все эти города находились в Испании. Это было явным знаком окончательно отказа от всяких попыток реванша в Галлии{511}. Отныне целью вестготских королей к северу от Пиренеев было лишь сохранение существующих владений.

К этому времени основная масса вестготов уже осела на Пиренейском полуострове, и Испания стала их новой родиной. Эта страна еще далеко не вся была реально завоевана готами. Под их фактической властью, по-видимому, находились только две провинции — Тарраконская и Карфагенская{512} и, пожалуй, часть Лузитании. Поэтому их целью становится полное подчинение Пиренейского полуострова. Именно туда переносится отныне центр тяжести внешней политики вестготских королей. Для самого Тевдиса психологически отказ от реванша за Пиренеями облегчался тем, что он не был Балтом и не питал никаких ностальгических чувств по поводу галльских владений. Для него гораздо важнее стало установление своей реальной власти в Испании.

Как говорилось в своей время, по договору с императором Юлием Непотом вестготский король официально был признан правителем завоеванных им земель в Галлии и Испании. Однако на северо-западе существовало Свевское королевство, а северная часть Пиренейского полуострова, населенная васконами и кантабрами, была полностью независима и от свевов, и от вестготов{513}. Но Тевдис свое внимание обратил на богатый юг. Положение там было довольно своеобразным. После ухода вандалов Южная Испания стала ареной свевских набегов и, может быть, на короткое время даже подчинилась свевам. Но после разгрома свевов вестготами в середине V в. она освободилась от свевской власти, но ее не заняли и вестготы; не было там и римской администрации, так что с этого времени эта часть пиренейского полуострова, особенно Бетика, реально стала независимой{514}. Каков был официальный статус этой части Испании, сказать трудно. Не исключено, что формально города Бетики признавали власть императора, но тот находился далеко в Константинополе, и ни об одном его представителе в Испании в то время мы не слышим. Может быть, подчиняясь условиям договора Эйриха с Юлием Непотом, эти города номинально считали вестготских королей своими суверенами. Известно, что в Эмерите, как об этом уже говорилось, в 483 г. находился вестготский герцог Салла{515}, но каковы были размеры территории, которой тот управлял, неизвестно. Вероятнее всего, в этом городе и позже стоял вестготский гарнизон. Где еще в то время могли стоять такие гарнизоны, мы не знаем. Характерно, что в 521 г. папа назначил специального викария для управления церквами Бетики и Лузитании. Это было явным знаком особого положения этих провинций. Вероятно, пока вестготы главное внимание обращали на Галлию, а затем пытались вернуть себе галльские владения, они особого внимания на Южную Испанию не обращали. Теперь положение изменилось, и Тевдис решил реально подчинить юг.

Неизвестно, каким образом Тевдис стал осуществлять свою задачу. Через какое-то время он сделал свей резиденцией Гиспалис (Севилью). Это означает, что часть богатой долины Бетиса реально подчинилась вестготскому королю{516}. Затем Тевдис вышел в район нынешнего Гибралтарского пролива, где его застало вандальское посольство (Procop. Bel. Vand. I, 24, 7—16). Но развить дальше свой успех Тевдис не смог. Видимо, этому помешали франки. Сыновья и внуки Хлодвига на какой-то момент примирились, и в 541 г. объединенная франкская армия вторглась в вестготские владения. Франки перешли Пиренеи, сломили сопротивление васконов (Ven. Fort. Carm. IX, I){517},[80] захватили Памплону и двинулись к Цезаравгусте (Сарагосе), осадив ее. Город упорно сопротивлялся. Григорий Турский (III, 29) говорит, что франки, испуганные молитвами горожан, обращенными к Святому Винцентию, отступили. Но в то же время известно, что самая дорогая церковная реликвия цезаравгустанцев, туника Винцентия, была захвачена франками и прибита королем Хильдебертом к воротам Парижа. Да и Исидор Севильский прямо говорит о взятии франками Цезаравгусты. Этот эпизод, в частности, показывает, что отношение римских и католических подданных вестготских королей к франкам за прошедшие после битвы на Богладском поле три с лишним десятка лет изменилось. Хотя франки были католиками, они уже воспринимались в Испании как враги, и жители Цезаравгусты, даже не получая никакой помощи, сами организовали оборону. Падение Цезаравгусты и последующие за этим грабежи франков заставили Тевдиса принять решительные меры. Он направил против франков армию во главе с герцогом Теудисклом, которая разбила их. Но, судя по всему, одна битва дела не решила, и в следующем году франки продолжали разорять Тарраконскую провинцию. Тогда вдобавок к армии Теудискла на театр военных действий явилась армия под командованием самого короля. Обе армии действовали весьма успешно. Армия Теудискла окружила франкское войско и уничтожила большую его часть. Франки были выбиты из Испании, хотя и сумели уйти с довольно большой добычей (Chron. Caes. a. 541-542; Isid. Hist. 41; Greg. Tur. III, 29).

Разгром франков позволил Тевдису снова обратиться к проблемам юга. Но на этот раз гораздо большее значение для него приобрело положение в Африке. Может быть, к этому времени Бетика и прилегающие районы официально признали власть Тевдиса, и тот этим ограничился.

В свое время расположенная поту сторон пролива Тингитанская Мавретания относилась к диоцезу Испании, и Тевдис, одержав столь впечатляющую победу на северном фронте, теперь решил установить свой контроль над самой южной провинцией бывшего Испанского диоцеза. Когда в Северной Африке началась война между вандалами и византийцами, вандальский король Гелимер надеялся на помощь Тевдиса. Он даже намеревался отослать в Испанию свою казну, а в случае неблагоприятного исхода найти себе там убежище (Procop. Bel. Vand. 11,4,34). Вслед затем Гелимер направил к Тевдису посольство с просьбой о союзе, но тот, узнав об успехах византийцев и взятии ими вандальской столицы Карфагена, предпочел не вмешиваться (Procop. Bel. Vand. I, 24, 7—16). В результате этой войны Вандальское королевство было уничтожено византийцами, а Тингитанская Мавретания включена в восстановленную префектуру Африку (Cod. lust. I, 27, 1). Но, воспользовавшись войной между византийцами и вандалами, в эти земли вторглись берберы и вскоре разгромили имперскую армию. Это и решил использовать Тевдис. Он направил довольно значительную армию для захвата Септема (Сеуты) на африканском берегу пролива. Значение этого пункта было важно для византийцев, ибо владение им позволяло контролировать важный пролив между Средиземным морем и Атлантическим океаном{518}, там находился флот, осуществлявший этот контроль, а командир находившихся там войск должен был наблюдать за всем, что происходит в Испании или Галлии (Cod. lust. I, 27, 2). Захват Септема вестготами позволил бы им контролировать столь значительный торговый путь, а самим избавиться от даже косвенного контроля имперских властей. Но на этот раз вестготы потерпели поражение. Хотя на какое-то время они сумели овладеть городом, очень скоро византийцы наголову их разгромили и выбили из Африки (Isid. Hist. 42; Procop. Bel. Vand. 11,30, 15).

Несмотря на неудачу африканской экспедиции, правление Тевдиса в целом стало важным этапом в консолидации Вестготского королевства. Этому способствовала и его активная внутренняя политика. В этой сфере его усилия были направлены на нахождение согласия с испано-римским населением. Связанный своим браком с местным магнатством, Тевдис прекрасно понимал важность согласия с подавляющим большинством населения его королевства, точнее — с правящим классом этого населения. Для этого он широко использовал церковную политику. Хотя Тевдис, как все готы, оставался арианином, он явно католической церкви покровительствовал[81]. В правление Тевдиса было созвано несколько поместных соборов{519}.

Явным жестом в направлении местной знати было принятие Тевдисом имени Флавий, который позже будут порой принимать и другие короли. Это имя, с одной стороны, было довольно широко распространено в римское время. Можно напомнить, что Веспасиан дал всем испанцам, не имевшим ни римского, ни латинского гражданства, последнее, которое открывало испанской провинциальной элите путь и в гражданство римское. Имя Флавия носил и происходивший из Испании император Феодосии, об испанском происхождении которого сохранилась в этой стране память. С другой стороны, это имя вообще было широко распространено среди позднеримских императоров. Принимая такое имя, Тевдис в какой-то степени сравнивался со славными и могучими императорами прошлого, как Константин и тот же Феодосии. Отношения Тевдиса с империей были весьма напряженными. В это время в Италии византийцы стремились восстановить власть империи, уничтожив Остготское королевство. После ряда поражений остготы, надеясь на помощь Тевдиса, в 540 г. избрали королем его племянника Ильдебада (Procop. Bel. Goth. П, 30, 14). Возникала возможность в случае победы снова, как во времена Теодориха, создать фактически единое готское государство, но теперь с первенством вестготского (хотя и остгота по происхождению) короля. Но вскоре среди остготов начались раздоры, и уже в 541 г. Ильдебад был убит. И хотя надежды остготов на помощь их западных сородичей оказались тщетными, это не улучшило отношений между Тевдисом и императором Юстинианом. Принимая прославленное имя Флавий, Тевдис бросал вызов Юстиниану, который тоже именовался Флавием. Наконец, Флавием себя называл и Теодорих. Тевдис не мог не думать о примере своего бывшего покровителя и одного из сильнейших варварских монархов того времени.

24 ноября 546 г. Тевдис издал закон о судебных издержках, который в равной степени относился и к готам, и римлянам. По приказу короля этот закон должен был вписан в свод законов Алариха II, относящийся к римскому населению, но действен был и для вестготов. Он был направлен всем ректорам и судьям, т. е. всем местным властям независимо от их происхождения, и имел в виду «все наши народы»{520}. Хотя сам закон касался только одной стороны жизни, само по себе распространение его действия на обе группы населения было чрезвычайно важно и представляло собой первый шаг к правовому объединению вестготов и их римских подданных{521}.

В 548 г. Тевдис был убит одним из своих приближенных (Isid. Hist. 43; Greg. Tur. III, 30)[82], и королем был избран герцог Теудискл, прославившийся своей победой над франками. Иногда предполагают, что он, как и Тевдис, был остготом{522}, но реальных оснований для такого предположения нет. Теудискл оказался лучшим полководцем, чем королем. Возможно, что, будучи ближайшим соратником Тевдиса, он продолжал его политику по отношению к испано-римскому населению и католической церкви, и это вызвало резкое недовольство готской знати, которая выступила против него. О короле стали распускаться слухи, обвиняющие его в разврате, насилиях, стремлении уничтожить многих видных деятелей. Насколько эти слухи были справедливы, неизвестно, но они стали оправданием возникновения заговора, в результате которого король был убит на следующий год во время пира (Isid. Hist. 44; Iord. Get. 303; Greg. Tur. 111,30).

Убийство Тевдиса было скорее всего действием одиночки и вызвано чисто личными мотивами. Совершенно иначе обстоит дело с убийством Теудискла. По словам того же Исидора, это убийство стало результатом заговора «многих могущественных» в непосредственном окружении короля. Иордан говорит о «своих», которые убили Теудискла. Речь шла о выражении недовольства довольно широкого круга вестготской знати{523}. Это убийство открыло двадцатилетний период политической нестабильности в Вестготском королевстве. Григорий Турский (III, 30), писавший во второй половине VI в., говорит о «готской болезни» (morbus Gotho-rum), выразившейся в убийстве готами неугодных королей.

На смену Теудисклу пришел Агила (Chron. Caes. a. 545; Isid. Hist. 45; Iord. Get. 303). Кем он был и чем заслужил такую честь, неизвестно. Вполне возможно, что он был одним из заговорщиков или даже главой заговора, но никаких доказательств этого нет. Исидор пишет, что он был поставлен (constituitur) королем. Использование этого глагола может говорить и каком-то решении готской знати, но как это решение было оформлено, мы не знаем. В дальнейшем Агила занял резкую антироманскую и антикатолическую позицию. Поэтому нельзя исключить, что убийство Теудискла и выдвижение Агилы было реакцией вестготской аристократии (и, может быть, верхов арианской церкви) на политику Тевдиса и, возможно, Теудискла. Косвенным доводом в пользу этого может быть то, что в одном из вариантов «Хроники вестготских королей» (текст А) Агила даже не упомянут, а годы его правления прибавлены к правлению Теудискла{524}.

Если это и так, то в одном плане Агила продолжил политику Тевдиса — реальное подчинение Южной Испании. Но он отказался от примирительного аспекта этой политики и стал действовать решительно и грубо. Укрепившись у власти, Агила в 550 г. двинулся с войсками против Кордубы (Кордовы). Трудно сказать, восстала ли Кордуба против короля и этот поход являлся карательной экспедицией или город все еще оставался наделе независимым и Агила хотел реально подчинить его. Сначала королю сопутствовал успех, и готские войска вошли в Кордубу. Агила и его воины действовали в Кордубе как в побежденном враждебном городе. В частности, была устроена конюшня в церкви почитаемого в городе мученика Ацискла. Впервые после нашествий и хаоса V в. дело дошло до профанирования католической святыни. Видимо, с этим связано оставление старого епископского дворца и постройка нового в том районе, который до этого практически находился вне зоны городской застройки{525}. Поведение короля вызвало возмущение в Кордубе, следствием чего стало восстание, приведшее не только к изгнанию войск Агилы из города, но и к убийству его сына и потере значительной части казны (Isid. Hist. 45). Город восстановил свою независимость{526}. Потеря части казны затруднила выплату денег воинам, что не могло не вызвать их недовольства и вело к уменьшению авторитета короля.

Этими событиями решил воспользоваться знатный вестгот Атана-гильд[83]. Находясь в Гиспалисе, возможно, с частью войска, он провозгласил себя королем. Это стало видимым всеми следствием исчезновения рода Балтов. Отныне каждый готский аристократ мог считать достойным занять трон. И если Тевдис, Теудискл, Агила делались королями относительно законным образом, то Атанагильд просто поднял мятеж. В Испании началась гражданская война.

Выступление Атанагильда ни в коем случае не было спонтанным. Исидор (Hist. 47) пишет, что он уже давно задумал захватить власть и с этой целью вступил в сношения с Юстинианом, прося у него военной поддержки. И тот, естественно, тотчас же воспользовался этим. То государство, которое мы традиционно называем Византией, представляло собой восточную часть Римской империи, а после исчезновения ее западной части рассматривало себя как естественное продолжение всей державы, а ее император претендовал на власть над всеми территориями, ранее империи принадлежавшими, теперь подчиненные варварским королям, а в идеале и над всей вселенной{527}. Юстиниан был преисполнен решимости превратить теорию в практику и восстановить реальную власть Константинополя над всей бывшей территорией Римской империи{528}. Он использовал малейший повод для начала войны с варварскими королевствами. Ко времени выступления Атанагильда византийцы уже владели всей Северной Африкой и после уничтожения Вандальского королевства установили свою власть над Балеарскими островами{529}, так что и с юга, и с востока они уже находились на подступах к Испании. И хотя война с остготами в Италии еще не была окончательно завершена, просьба Атанагильда была слишком соблазнительной, чтобы ее отвергнуть. И Юстиниан весной 552 г. направил в Испанию флот под командованием патриция Либерия (Iord. Get. 303).

Избрание Либерия командующим испанской экспедицией не было случайным. Ему в это время было уже около 80 лет, и за плечами у него была большая карьера. Он служил Одоакру, но вовремя перешел на службу к Теодориху, который назначил его префектом Галлии, был крупным чиновником при дочери Теодориха Амаласунте, а позже перешел на сторону византийцев и активно воевал со своими бывшими «хозяевами» и покровителями в Сицилии{530}. Император явно рассчитывал, что, несмотря на весьма преклонный возраст, Либерии сможет использовать свое хорошее знание готов, что должно облегчить его действия в Испании. Может быть, сыграло роль и его прежнее занятие поста префекта Галлии при Теодорихе{531}: восстановление префектуры Галлии в ее прежнем объеме, включая Испанию, вполне входило в общее русло реставраторской политики Юстиниана. Полководческие качества Либерия вызывали определенные сомнения, и император в конце концов отозвал его из Сицилии, но зато за его плечами был огромный административной опыт; в частности, он в свое время по поручению Теодориха (а может быть, еще при Одоакре) занимался разделом земель между германцами и итало-римлянами{532}. Возможно, Юстиниан считал подчинение Испании делом решенным, а более важным — урегулирование отношений с местным населением, как вестготским, так и римским.

Тем временем события в Испании развивались своим чередом. После поражения от восставших кордубцев Агила с остатками своих войск отступил в Эмериту. Туда со своими силами двинулся Атанагильд. По-видимому, перевес в силах был на его стороне. К тому же, и, может быть, это было главное, потеря значительной части казны поколебала верность воинов Агилы. И те подняли мятеж. Агила был убит, и его сторонники после нескольких лет гражданской войны признали королем Атанагильда (Isid. Hist. 46—47).

Такой ход событий, однако, не остановил экспедицию имперских войск. Византийцы высадились на Пиренейском полуострове и начали захватывать приморские города Южной и Юго-Восточной Испании, проникая все дальше в глубь полуострова. Вероятно, между Атанагильдом и Юстинианом был заключен договор (pacta){533}. Впоследствии король Реккаред пытался узнать о содержании этого договора и писал об этом папе Григорию Великому, и из ответа папы было ясно, что договор этот весьма неблагоприятен для вестготов (Greg. Ер. IX, 229). Одним из его условий могло быть официальное восстановление старого foedus, и тем самым вестготы признавали бы себя федератами империи. А это означало, что официально имперская власть восстанавливалась и на Пиренейском полуострове{534}.[84] Но император не собирался ограничиваться этой формальностью. Он стремился реально завладеть Испанией.

Положение в южной части Пиренейского полуострова было сложным. Землевладельческая знать и крупные города этого региона не хотели признавать власть вестготов, и выразителем их интересов являлась католическая церковь, выступавшая против арианской. Однако они не хотели и реально подчиняться императору, и общность веры в этом не играла никакой роли{535}. Хотя византийцы именовались римлянами и официальным языком в это время пока оставался латинский, в Западной Европе их воспринимали как греков и иностранцев{536}. Григорий Турский (IV, 8) пишет, что испанские города были захвачены греками незаконно. В Италии и Северной Африке власть варварских арианских королей была довольно сильна, и римское католическое население в большинстве сочувствовало византийцам и по мере сил поддерживало их. В Испании сложилось другое положение. Здесь сильны были старое римское магнатство и римские пережитки, как об этом хорошо свидетельствуют найденные в Гиспалисе две надписи знатных дам, имевших титул claris-simae, датируемые по старому римскому образцу{537}. Восстание в Кордубе и поражение Агилы свели на нет успехи Тевдиса, и Южная Испания, прежде всего долина Бетиса, освободилась от вестготской власти, и господствующая знать не хотела принять новых завоевателей. Местная католическая церковь, тесно связанная с этой знатью, также не была склонна к подчинению имперским властям. Позже гиспалийский епископ Исидор, правда, уже в новых условиях, выступил решительным противником византийских претензий{538}. Только восточные торговцы, жившие в различных испанских городах и заинтересованные в политической власти императора, которая была бы гарантией общности средиземноморского торгового пространства, возможно, поддержали Византию{539}.[85] Но этот слой общества был очень тонким и находился как бы вне общей ткани испанского общества. Так что император и его полководец могли полагаться только на собственную военную силу. Однако эти силы были не беспредельны. Война в Италии двигалась к своему победному концу, но, оказавшись вопреки ожиданиям долгой и трудной, потребовала от империи огромного напряжения сил, в том числе финансовых. На востоке война с Персией была тоже трудной и не очень-то удачной{540}. Так что послать значительную армию на дальний конец Средиземноморья Юстиниан не мог.

Если Атанагильд действительно заключил договор о федератных отношениях с империей, то после утверждения на троне соблюдать его не собирался. Может быть, хранившийся при вестготском дворе его экземпляр даже был вовсе уничтожен{541}.[86] И вскоре Атанагильд начал войну с византийцами, им же самим приглашенными в Испанию (Isid. Hist. 47). Мы не знаем о результатах этой войны. Судя по всему, она была не очень-то удачной. Во всяком случае выбить их из Испании Атанагильд не смог. Власть Атанагильда отказалась признавать такие важные города этого региона, как Гиспалис, который ранее был его резиденцией, и Кордуба. Атанагильд пытался их подчинить, но, как кажется, тоже неудачно (Chron. Caes. a. 568). В конце концов эта часть Испании фактически ускользнула из-под вестготской власти. На юге и юго-востоке была создана имперская провинция «Испания» (Spania), занявшая широкую полосу вдоль моря и прилегающие земли, включая ряд городов, в том числе такой крупный, как Картагена. В долине Бетиса Гиспалис и Кордуба (а может быть, и некоторые другие города) стали независимыми и от вестготов, и от византийцев[87]. Только к концу своего правления Атанагильд сумел взять Гиспалис (Chron. Caes. a. 568). Установление власти вестготских королей на юге и изгнание византийцев станет одной из важнейших задач последующих испанских монархов.

Больших успехов добился Атанагильд в отношениях с франками. Этому способствовала его матримониальная политика. Две его дочери Брунегильда и Галсвинта стали женами франкских королей Сигиберта, короля Австразии, и Хильперика, короля Нейстрии (Greg. Tur. IV, 27—28). Правда, последней весьма не повезло: интриги его любовницы и бывшей служанки Фредегонды привели к убийству королевы, после чего Хиль-перик женился на Фредегонде. Брунегильда же 46 лет будет королевой и все это время будет находиться в центре интриг и кровавых раздоров, разделявших Франкское королевство. Как бы то ни было, эти браки, а в еще большей степени эти раздоры, когда соперничающим королям было не до вестготов, обеспечили спокойствие на северной границе. Возможно, что этими браками Атианагильд пытался также заручиться поддержкой франков в своей войне с империей{542}.

Атанагильд правил более 15 лет и стал первым после долгого перерыва королем, умершим собственной смертью (Isid. Hist. 47; Chron. reg. Vis. 23). Это, однако, не означает, что его правление было временем стабилизации. Скорее наоборот, это было временем углубления кризиса. Постоянные, но долго совершенно неудачные войны на юге показывают слабость королевской власти. В различных местах Испании огромную силу приобрели крупные земельные собственники, наследники позднеримских магнатов{543}, которых хронист называет «господами мест» (seniores loci). Некоторые, по крайней мере, из них стали фактически независимыми. Иоанн Бикларский (а. 569) пишет, что королю Леувигильду пришлось восстанавливать власть готов в прежних размерах, ибо она уменьшилась в результате мятежей. Часть таких мятежей явно происходила еще в правление Атанагильда. Приблизительно в это же время, как говорилось в соответствующей главе, свевы принимают католицизм. В результате вокруг арианского Вестготского королевства создается кольцо католических (и православных) государств — Византии, Свевского и Франкского королевств, что в тех условиях грозило их общими действиями против готов. Если франки своими раздорами, доходящими до кровопролитных гражданских войн, были значительно ослаблены, то объединение сил свевов и византийцев было угрозой весьма реальной. Политический кризис дополнялся кризисом экономическим, ярким показателем которого стало падение качества вестготской монеты{544}.

Апогеем кризиса стало положение, сложившееся после смерти Атанагильда в 567 г.: у вестготов пять месяцев короля не было (Isid. Hist. 47). Исидор Севильский, сообщая об этом, никаких объяснений не дает. Из его слов известно лишь, что Атанагильд умер собственной смертью, так что ни о каком заговоре и убийстве речи не было. Вероятно, у Атанагильда не было сыновей, но только две дочери, ставшие франкскими королевами. И это создало определенный политический вакуум, который готская знать долго заполнить не могла. Объяснением такого положения могут быть только раздоры в среде этой знати. Может быть, к этому времени относятся и некоторые мятежи, о которых говорит Иоанн Бикларский. Какую-то долю приверженцев покойный Атанагильд, несомненно, имел: недаром Леувигильд, правивший в Испании после Атанагильда, предпочел развестись со своей женой и жениться на вдове Атанагильда, явно чтобы обеспечить себе их поддержку{545}. Но также несомненно, что имелись и другие группы, и их соперничество привело по существу к политической анархии.

Сохранение такого положения в условиях отпадения значительных территорий и возникновения кольца католических государств грозило вестготам потерей их владений. И через пять месяцев им пришлось прийти к соглашению. Королем был избран Лиува, который находился в Септимании. Может быть, выбор пал на него именно из-за его пребывания в запиренейской области королевства: таким он мог казаться неопасным для испано-вестготской знати[88]. По каким-то причинам перебираться к югу от Пиренеев Лиува и не собирался; то ли это было условием его избрания, то ли он не решался вмешаться в испанские дела, то ли ему мешало это сделать состояние здоровья, ибо через четыре года он умер[89]. Да и обстановка на франкской границе, как казалось ему, требовала его присутствия{546}. В это время обострилась борьба франкских королей у самых вестготских границ. Король Сигиберт захватил Арелат (Арль), который осадили войска его соперника Гунтрамна, который и выбил противника из города с помощью его жителей и епископа (Greg. Tur. IV, 30). Лиува вполне мог опасаться того, что пожар войны перебросится и на вестготскую Септиманию. В этих условиях он очень скоро сделал своим соправителем брата Леувигильда, направив его в качестве полновластного правителя в Испанию, оставив в своей власти только Септиманию (Bid. a. 569; Isid. Hist. 48). А после его смерти Леувигильд остался единственным королем вестготов. И с его воцарением начинается новая эпоха в истории королевства.