Новые варианты

Новые варианты

Светать начало в 3.22. Небо, серое от пыли и дыма, медленно, как раскаленные угли, с которых ветер сдувает слой остывшего пепла, разгоралось на востоке. Свет боязливо заглядывал под маскировочные сети только что оборудованных позиций и в глубь песчаных окопов.

Ночью боевая группа 19-й нижнесаксонской танковой дивизии заняла позиции напротив Мариамполя и Грабноволи.

Ночью 133-й полк совершил переход и сосредоточился в лесу Рогозин.

Ночью же танковая дивизия «Герман Геринг» сделала еще один шаг к фронту. Теперь она расположилась сразу же за позициями 45-й гренадерской дивизии и могла одним прыжком достичь советских позиций.

13 батарей артиллерийского полка «Герман Геринг» направили 72 ствола в сторону противника. Из них 22 орудия — тяжелые 150-мм гаубицы с дальностью стрельбы 15 километров. 24 гаубицы имеют калибр 105 мм и дальность стрельбы 12,3 километра. 6 тяжелых и 12 легких гаубиц, так называемые «хуммель» и «веспе», то есть «шмель» и «оса», — одетые в броню орудия на гусеничном ходу, способные быстро передвигаться следом за атакующими танками и пехотой.

Перед артиллеристами развернули свои позиции два гренадерских полка танковой дивизии. Они также носят имя Германа Геринга. Каждый из полков насчитывает по 14 рот: 9 пехотных, 3 тяжелого оружия и по одной роте самоходных и противотанковых орудий. Об огневой силе обоих полков говорят 80 артиллерийских стволов, 60 минометов, 72 станковых пулемета, 156 противотанковых ружей и 573 ручных пулемета.

К этим отрядам кроме разведывательного батальона, который нам уже знаком, надо добавить саперный батальон со 105 ручными пулеметами и 6 минометами, а также дивизионную «Кампфшуле», или батальон отборных солдат десантных войск, в распоряжении которого имеются 3 орудия, 12 минометов, 12 станковых и 67 ручных пулеметов. Этот отряд, насчитывающий 300 человек, специально подготовлен к выброске в тыл, для боев в лесах, ночью и в окружении. Гартман крупные силы сосредоточил на шестикилометровом участке фронта. Вместе с уже ведущей бои 45-й гренадерской дивизией на каждую тысячу метров приходится почти пять тысяч не измотанных боями солдат. На каждые сто метров — более 40 пулеметов, не считая вооружения танков.

К 223 орудиям (кроме зенитных, которые тоже могут быть использованы для поражения наземных целей) и 82 минометам дивизии «Герман Геринг» следует добавить уже несколько поредевшую артиллерию 45-й гренадерской дивизии. В решающий момент наступающих поддержат также тяжелые орудия 19-й танковой дивизии, которая со своих позиций вдоль шоссе под Грабувом достает фланкирующим огнем до Радомки. От Радомки до Грабува пространство обстреливает артиллерия 95-го полка 17-й пехотной дивизии. Если теперь произведем подсчет, то получится более 100 стволов на один километр, или в два раза больше, чем было на участке танковой 4-й немецкой армии, когда она перешла в наступление западнее Белгорода в июле 1943 года, вступая в сражение на Курской дуге.

А ведь части, по которым должен быть нанесен удар, измотаны форсированием Вислы и в течение последних сорока восьми часов отражают упорные атаки немцев. К тому же со времени, когда советские дивизии вышли на этот рубеж, прошло всего пять дней, и они не создали еще сильную оборону.

Рассвело. Солнце еще за горизонтом, но свет его ужо наполняет воздух, предметы обретают форму, становятся выпуклыми, отчетливыми. Теперь, несмотря на маскировку, можно с небольшого расстояния увидеть то, что является главной силой притаившейся дивизии «Герман Геринг», — танковый полк. Его 1-й батальон имеет в своем составе две роты «тигров» и две роты «пантер», в каждой — по 17 машин. 2-й батальон насчитывает четыре роты средних танков T-IV, то есть 68 машин, и взвод, состоящий из семи танков, вооруженных огнеметами. 3-й батальон состоит из двух рот самоходных орудий, среди которых есть «фердинанды», и тяжелой моторизованной противотанковой роты из 12 орудий. Считая танки командования, прибавив боевые машины обоих гренадерских полков и разведывательного батальона, получим около 130 танков и 80 самоходных орудий, несмотря на потери в сражении на подступах к Праге.

А если еще добавить силы танковой группы 19-й нижнесаксонской дивизии (их численность трудно установить, но, во всяком случае, свыше 100 машин), получим 52 танка и самоходных орудия на один километр фронта, или плотность, на 25 процентов большую, чем на участке уже упомянутой 4-й танковой армии в начале битвы вод Курском.

К тому же танковый удар не распределяется равномерно на все шесть километров, а будет нанесен главными силами с правого фланга в брешь, проделанную 45-й дивизией, которая уже должна была захватить Ходкув, дойти до плацдарма у Радомки, захваченного вчера вечером 95-м пехотным полком. Оттуда до дороги из Рычивула на Магнушев и Мнишев остается всего лишь около километра.

В принципе танковую дивизию надо вводить в прорыв только тогда, когда пехота и артиллерия прорвут оборону противника на всю тактическую глубину. Более раннее выдвижение может привести к большим потерям от огня противотанковых орудий. Но в данном случае речь идет не о глубоком рейде в тыл: от Рычивула до Магнушева всего около двадцати километров, а захват Мнишева предрешит судьбу плацдарма.

Танковая дивизия «Герман Геринг» и танковая группа 19-й нижнесаксонской дивизии, как подточенные каменные глыбы, нависшие над обрывом, застыли на своих позициях.

Достаточно приказа, радиосигнала и вспышки ракет — и эта лавина придет в движение.

В 4.09 диск солнца показался над горизонтом. К этому времени уже проверены боевые порядки, установлена связь, выявлены результаты ночного боя. На штабных картах обозначилась новая линия фронта. Южнее Мариамполя и Грабноволи она проходит, как и пять дней назад, затем доходит до Михалувека, незначительно углубляясь в район высоты 143,3. Этот участок отвоеван 133-м гренадерским полком вечером и в первую половину ночи 7 августа. Дальше линия фронта резко поворачивает на север: именно этой ночью на месте, где вчера была только трещина, 45-я гренадерская дивизия вклинилась в позиции советских войск. В руках полковника Даниэля находятся уже лес Рогозин, Михалув, Эвинув, лес Липна Гура. Брешь, расширенная у основания до 1800 метров, простирается вглубь на 2,5 километра и почти доходит до Разъезда — перекрестка дорог у восточного края Гробли.

Продвижение, достигнутое к полуночи, немцы могли бы считать удовлетворительным, если бы не тот факт, что на главном, северо-восточном, направлении сопротивление русских не было сломлено и 45-я дивизия фольксгренадеров в результате ночных боев продвинулась вперед менее чем на 900 метров, преодолев только треть расстояния, отделяющего ее от плацдарма у Радомки, захваченного соседом справа.

В этой ситуации выявились две возможности.

Генерал Вильгельм Шмальц, которому поручено руководить операцией, мог бы немедленно нанести удар силами своей дивизии, хотя подчиненные ему полки Даниэля не смогли добиться желаемого успеха. Этим Шмальц избежал бы необходимости менять детально разработанный план операции и имел бы в запасе целый день. Однако преодоление этих 3500 метров, отделяющих его от дороги из Рычивула на Магнушев, и наступление через густой лес могли бы сказаться на результатах боя, дезорганизовать часть танковых рот, ослабить силу удара на север.

Другая возможность, более трудная и требующая большей гибкости от командования, заключалась в том, чтобы заставить 45-ю гренадерскую дивизию предпринять попытку захватить еще несколько сот метров земли. В щель на взломанном уже фронте дивизия могла бросить в бой 133-й полк, который сменила ночью танковая группа 19-й дивизии. Даже небольшое перемещение вперед рубежа, с которого ринутся в бой танки, могло в конце дня вылиться в значительную, в несколько километров, разницу в глубине прорыва танковой дивизии «Герман Геринг».

Можно предположить (хотя нет документов, чтобы подтвердить это), что в штабе дивизии «Герман Геринг» уже к восходу солнца 9 августа был подготовлен новый вариант реализации последней из двух возможностей.

Дальше всего продвинулся фронт в лесу Липна Гура, у восточной границы Гробли, хотя максимум сил и средств был направлен на северо-восток, на Ходкув. Из этого немцы сделали вывод, что на этом участке советская оборона была настолько слабой, что в ней образовалась брешь. Развитие успеха в северном направлении, прорыв через лес еще на два километра, до района высоты 112,2, выводили немецкие части из леса Остшень на Выгоду, на открытую местность. Наступая оттуда дальше в прежнем направлении, они могли выйти на шоссе Рычивул — Магнушев между Тшебенем и Острувом, одновременно окружая советские полки, обороняющиеся вдоль Радомки от Ходкува до Клоды. Последнее двухчасовое усилие 45-й дивизии давало возможность полностью выяснить обстановку и могло облегчить выбор самого правильного варианта, обеспечивающего выполнение задания — ликвидацию магнушевского плацдарма.

Жаркий летний день 9 августа долог — 16 часов 38 минут. Огонь 700 стволов, энергия отдохнувших и полнокровных батальонов, численное превосходство грохочущей лавины бронированных машин — все это гарантирует, что дивизии «Герман Геринг» будет достаточно даже четырех часов, чтобы выйти на шоссе. А вдоль шоссе можно будет атаковать и после того, как стемнеет. К 1944 году немцы научились не только ведению ночных боев, которых они так избегали в начале войны, но и гибкости командования, умению отказываться от шаблонных схем. Документов нет, но факты говорят, что был выбран новый вариант.

По радио отложены на вторую половину дня те 700 вылетов непосредственной поддержки, которые был готов совершить 6-й воздушный флот генерал-полковника Риттера фон Грейма. Командующий 9-й армией генерал Форман дал согласие на перенос часа наступления и задержал важное донесение главному командованию вермахта, хотя оно уже было подготовлено…

Тем временем в лес Липна Гура входили новые силы — остатки 45-й дивизии, точнее, 133-й полк гренадеров. Под защитой деревьев батальоны сосредоточивались на исходных позициях.

Около 7.00 массированный огонь артиллерии и минометов накрыл разрывами район перекрестка дорог у Разъезда — самое чувствительное место советской обороны на этом участке. Спустя минут десять взрывы разошлись в стороны, образовав как бы улицу, ведущую на север. Этой «улицей» двинулся в атаку построенный в три эшелона 133-й гренадерский полк, отбрасывая вправо фланговые взводы 170-го полка, а влево—100-го гвардейского стрелкового полка.

Немецкий полк стремительным рывком овладел Разъездом и продолжал продвигаться. Батальоны растянулись, распались в бою на несколько звеньев, но группы гренадеров проникали дальше на север от Гробли, на фланг и в тылы 170-го советского полка. Их продвижение грозило углублением прорыва на север и одновременно затрудняло оборону ходкувской поляны.

В это время 2-й батальон 172-го полка под командованием капитана Дроечкова с наивысшим напряжением сил сражался со штурмовыми группами, атакующими его позиции с плацдарма над Радомкой. Эсэсовцы любой ценой хотели достичь высоты 107,3.

В штаб дивизии «Герман Геринг» в Воле-Горыньской пришли первые донесения о незначительном расширении плацдарма под Рычивулом, об овладении Разъездом в лесу Липна Гура и о проникновении автоматчиков за Гроблю. Кажется, эти донесения подтверждали правильность вывода о нанесении удара в направлении Выгоды и, во всяком случае, убедили генерала Шмальца в том, что советская оборона ослабевает.

Воздушная разведка донесла, что ночью русские перебросили с восточного берега полк пехоты. Однако данные воздушной разведки о бомбардировке Вислы успокаивали: после рассвета русские не смогут переправить уже ни одной новой части. Даже если какому-то батальону и удастся переправиться через реку, в любом случае советский корпус останется с тем небольшим количеством танкового вооружения, которое у него имеется: сильно поредевший полк тяжелых танков, насчитывающий около десяти машин ИС, и три поредевших дивизиона самоходок СУ-76, входящих в состав каждой гвардейской пехотной дивизии.

Учитывая потери, которые противник должен был понести с начала наступления, немцы могли предполагать, что во всем советском корпусе будет не более сорока боевых машин. У немцев имелись основания рассчитывать на неизменность такого положения в ближайшие дни: нз данных разведки следовало, что 8-я армия не имеет танкового резерва, а командование фронта не располагает поблизости ни одной не связанной боем частью.

Штаб 1-й армии Войска Польского. 9 августа 1944 года. Жабенец.

Боевое распоряжение № 04 начальника штаба 1-й армии Войска Польского командиру 1-й танковой бригады:

«Командующий армией приказал:

1. Перед фронтом 8-й гвардейской армии действуют две танковые и три пехотные дивизии противника, получившие задачу отбросить части 8-й гвардейской армии на восточный берег реки Вислы.

Частыми контратаками противник добился незначительных успехов на отдельных участках.

2. В соответствии с шифровкой командующего 1-м Белорусским фронтом 1-й танковой бригаде в составе 1-го и 2-го танковых полков и мотопехотного батальона выйти на рубеж Домброва, Тарнув и 9.8.44 г. к 11.00 сосредоточиться в лесу в районе восточнее Тарнува в готовности к переправе через реку Висла, где перейти в непосредственное подчинение командующего 8-й гвардейской армией.

3. Марш совершить группами не более роты с применением всех средств противовоздушной обороны.

Начальник штаба 1-й Польской армии Владислав Корчиц, генерал бригады».

В полутора километрах юго-восточнее Магнушева на самом берегу Вислы расположилась небольшая деревенька, насчитывающая двадцать две избы. Когда-то ее построили на острове, а сейчас осталось только название, свидетельствующее об этом, — Острув.

Южнее деревеньки начинается дамба, а на участке в 400 метров параллельно друг другу на небольшом расстоянии протянулись даже две дамбы, образовав как бы ущелье глубиной в два с половиной метра. Вдоль насыпей растут высокие тополя, а ниже — кудрявые ивы и заросли густого ракитника, прикрывающие это место от наблюдения с воздуха. Именно здесь, в насыпях, саперы построили штабные землянки 4-го корпуса.

Утром 9 сентября перед одной из землянок стояли три генерала. На раскладном столике лежала карта, покрытая бликами солнца, проникающего сквозь крону дерева. Блики были неподвижны, воздух — как вода в пруду, без малейшего движения. И лишь когда снаряды тяжелой артиллерии разрывались где-то поблизости, блики солнца вздрагивали, но через минуту вновь замирали. Еще только начало девятого, но уже жарко. Не чувствовалось ни капельки прохлады от реки, которая протекала рядом, по другую сторону вала.

Докладывал высокий, худощавый генерал Глазунов. Он говорил, повышая голос, когда от переправ добегала волна грохота рвущихся бомб. Окончив доклад о прорыве, совершенном немцами ночью, он постарался незаметно вытереть пот с морщинистого лба, а затем перешел к перечислению сил, стянутых на угрожаемом участке фронта, резкими движениями водя по карте острым концом лозы, наискось срезанной перочинным ножом.

— …47-я дивизия полковника Шугаева на марше. 137-й полк подполковника Власенко переправился на плацдарм и занимает вторую линию обороны от Целинува до лесной сторожки Завада. 142-й полк майора Горшанова закончил переправу через час после восхода солнца. Он сосредоточивается в лесу Бурачиска как мой резерв. Сразу после него 140-й полк майора Галапина начал переправу 1-го и 2-го батальонов…

Чуйков, слушавший молча, наклонился, положил руку на карту и, прервав командира корпуса, спросил:

— Почему не атакуют?

— Атакуют, но основные силы не вводили.

— Почему? — повторил командующий армией.

— Так лучше, — неохотно ответил Глазунов и с крестьянским упорством сказал: —Полк Власенко окапывается…

— Слышал, — твердо ответил Чуйков. — Они не атакуют основными силами, ожидая, когда ты им покажешь, где они должны ударить, нащупав слабое место. — Он бросал слова резко, хрипло, но вдруг остановился на минуту и добавил неожиданно тепло: — Удержишь фронт, Василий Афанасьевич?

Командир 4-го корпуса мысленно увидел обескровленные полки, вспомнив потери, которые за вчерашний день в двух дивизиях превысили пятьсот человек, но командующий армией знал о них так же хорошо, как и о недостатке танков.

Глазунов нахмурил широкие, седеющие брови. Из сорока восьми лет его жизни одиннадцать принадлежали детству, семь — помещику, у которого он батрачил, а тридцать — армии. Он прошел по очереди все ступени — от рядового до генерала, был на всех должностях — от командира отделения до командира корпуса, сражался с немецкой кайзеровской армией, с белогвардейцами, с атаманом Анненковым, с басмачами в Средней Азии и вот уже три года — с гитлеровцами. И он знал, слишком даже хорошо, что исход сражения решает не одна сторона, что противник тоже может сказать свое слово. Но Глазунов понял смысл вопроса командующего армией и сумрачно ответил:

— Не отступлю.

С юга немецкая артиллерия загрохотала еще сильней. Чуйков с минуту прислушивался, а потом поднял свою тяжелую большую голову и сказал:

— Получишь подкрепление. Целую танковую бригаду. Удержишь? — спросил он еще раз.

Генерал Вайнруб уже давно смотрел в сторону деревни. Он видел, как около последних домов Острува часовые задержали маленькую амфибию, как из нее вылез человек в зеленой фуражке и теперь шел в их направлении.

Они умолкли и смотрели на приближающегося коренастого мужчину в мундире оливкового цвета, с серебряной змейкой на рукаве. Тот подошел и, встав по стойке «смирно», доложил:

— Товарищ генерал, командир 1-й танковой бригады имени Героев Вестерплятте, генерал бригады Ян Межицан. По приказу командующего фронтом бригада переходит в ваше распоряжение.

Когда он умолк, наступила тишина. На юге все усиливался грохот орудий, над переправами нарастал вой моторов, все чаще рвались бомбы, а здесь, около землянки, было тихо.

Все трое рассматривали его: он носил другой мундир, отдавал честь двумя пальцами, был новым человеком в их армии. Чуйков, слегка подавшись вперед, уставился в глаза пришельцу, но тот не отвел взгляда. Наконец, командующий армией протянул руку и почувствовал сильное ответное пожатие. «Такие ладони бывают у шахтеров да кузнецов», — подумал Чуйков, представляя Межицана своим генералам.

— Садитесь.

— В составе моей бригады… — начал танкист.

— Знаем, — прервал Чуйков.

— Докладываю, что мой самоходно-артиллерийский полк передан в резерв 1-й армии…

— Знаю и об этом, — кивнул Чуйков. — Будете поддерживать 4-й гвардейский корпус. Генерал Глазунов, ознакомьте товарища с обстановкой, объясните задачи…

Пока те склонились над картой, Чуйков, отойдя на несколько шагов, присел на насыпь и рассматривал Межицана. У командира польской бригады на мундире были ордена Красного Знамени, Красной Звезды, медали «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда».

— В какой части воевали под Сталинградом? — спросил Чуйков.

— В 8-й гвардейской танковой бригаде в должности заместителя командира бригады, — четко ответил тот и продолжал наносить на карту обстановку.

Когда они закончили, генерал Вайнруб, командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии, спросил, готова ли бригада к переправе. Межицан молча подал ему лист бумаги.

Чуйков подошел и заглянул через плечо Вайнруба. Это было боевое распоряжение начальника штаба 1-й танковой бригады, отданное в 8.00. В нем говорилось: «Частям бригады 9 августа 1944 года к 10.00 быть готовыми к переправе через реку Висла». Приказ был подписан начальником штаба подполковником Александром Малютиным.

— Ваш начальник штаба русский? — спросил Чуйков.

— Да.

— Глазунов, угостишь? — обратился Чуйков к командиру корпуса, а потом опять к Межицану: — Пьете?

— Пью. И чай, и водку.

— А вы кто? — вернулся Чуйков к прежней мысли.

— Поляк.

— Советский?

— Мой отец был рабочим в Лодзи. Во время революции 1905 года убил царского жандарма, за это был арестован и сослан. — Межицан говорил мягким, сочным баритоном. — Я родился на Днепре. Офицерское училище окончил в Киеве. Поэтому можете считать меня лодзинским киевлянином или киевским лодзянином, как вам больше нравится, — улыбнулся он, и вместе с ним улыбнулись все остальные.

Слишком недолго он их знал, и слишком мало времени имели они в своем распоряжении, чтобы он мог рассказать им об умерших уже родителях, о матери, которая заботилась, чтобы он овладел родным языком, о том, что он думал, когда до него дошла весть о формировании польской армии, о том, как трудно было ему расставаться со своей 155-й бригадой, которой командовал под Курском.

Как назвать ту силу, что все-таки заставила его после трех месяцев раздумий покинуть часть, людей, вместе с которыми смотрел смерти в глаза? Он попросил перевести его в часть, которой не знал, в армию, которая еще только рождалась.

Припомнил он и первый сбор в лагере на Оке. Межицан был тогда в советском мундире, и солдаты с удивлением слушали его чистую, хотя и несколько архаичную польскую речь. Он сказал им: «Я поляк. Командовал танковой бригадой в Красной Армии. Я научу вас, танкисты, бить фашистов. А бить их мы должны хорошо, умно, чтобы вернуться в Польшу».

Они слышали его в первый раз и не знали, что значит для Яна Межицана возвращение в Польшу.

Он тоже впервые обращался к солдатам, еще не зная их. Он мог только догадываться, что Польша — это одно Дня командира танка хорунжего Рудольфа Щепаника. сына нефтяника-коммуниста из Дрогобыча; другое — для хорунжего Флориана Гугнацкого, кадрового с довоенных времен подофицера: третье — для рядового Яна Ходоня, сына гминного[2] писца с Люблинщины; и совсем другое — для капрала Барылова, русского механика-водителя, которому по линии польско-советской дружбы было доверено вести Т-34 с белым орлом на броне, а не со звездой. Межицан должен был воспитать солдат, научить их сражаться, сформировав из наполовину гражданской толпы танковую бригаду, первую в армии народной Польши, той Польши, которой еще не было, которая еще только должна была родиться.

Сегодня начинается экзамен. Сегодня станет ясно, хорошо ли он подготовил бригаду. Начинается этот экзамен под командованием опытного солдата, но экзаменовать будут суровые профессора — танковая дивизия «Герман Геринг» и смерть.

Усатый сержант принес мелко нарезанное мясо, черный хлеб и стаканы.

— Разбавлять? — спросил он Межицана, налив спирта на одну треть.

— Не надо.

— За союзников, за братьев-поляков,—сказал Чуйков.

Выпили, закусили.

— Какой у вас солдат? — спросил командующий армией.

— Молодой. Для большинства это первое сражение. Среди тех поляков, кто уже понюхал пороху, мало кто сражался с немцами в сентябре 1939 года или служил потом в Красной Армии. Многие дрались под Ленино. Есть немного советских офицеров и механиков-водителей — русских, украинцев и белорусов, даже татарин найдется. А для остальных, для большинства, это первое сражение.

— Советских солдат много?

— Нет. В 1-м танковом полку —12 процентов, а во 2-м и мотопехотном батальоне — меньше.

Из землянки командира корпуса выбежал маленький лисенок и, встав на задние лапки, передними оперся о голенище сапога Глазунова. Генерал дал ему кусочек мяса, а потом, взяв его, как котенка за загривок, отдал сержанту, приказав жестом убрать его.

— Зоопарк? Кошечки-талисманчики? — нахмурил брови Чуйков.

— Получил в подарок от тех двух поляков, что покавали мне тогда орудие на Висле.

— Молодой, вот и глупый, — улыбнулся Межицан. — Поумнеет, так не будет лезть на глаза начальству…

Глазунов помимо воли подумал, что предпочел бы этой бригаде один полк, но старый, опытный, проверенный в боях.

— Выдержат ваши танкисты под огнем? — спросил он и тут же понял, что поступает нетактично, что, возможно, слишком груб. И уже мягче добавил: — Приближаются тяжелые бои. Моим ветеранам тоже нелегко. — Он показал рукой на юг, в сторону фронта, как бы призывая в свидетели грохот рвущихся снарядов.

Межицан нахмурил брови:

— Я забыл добавить, что есть у меня и такие, которые были насильно взяты в армию и служили у немцев. Другие только после сорок первого вышли из лагерей, но равняться будем на гвардию. Солдат молодой, но упорный, имеет свои счеты с гитлеровцами. — Он замолчал на минуту и затем спросил: — Разрешите идти, товарищ командующий армией?

— Возвращаетесь на ту сторону? — спросил Чуйков, подавая ему руку.

— Нет, времени мало. Командиры полков ждут на этом берегу.

В 12.00 должна начаться переправа 1-й танковой бригады имени Героев Вестерплятте. Однако пока солнце дойдет до зенита, противник не бездельничает: 45-я дивизия вводит в прорыв, в лес Липна Гура, все силы, стянутые из окопов на левом крыле, и остатки резервов. Она все сильнее укрепляется вокруг захваченного Разъезда. Несмотря на огонь советской артиллерии, все новые группы гренадеров просачиваются на север, в глубь леса. 170-й гвардейский стрелковый полк потерял связь со своим соседом справа. Гитлеровцы проникают все глубже, начинают угрожать ударом в тыл.

Командир 170-го полка подполковник Никита Дронов, вводя в бой свой резерв, наносит удар в направлении Разъезда.

Было начало двенадцатого, когда он овладел Разъездом. В этой атаке полк потерял 13 человек убитыми и 75 ранеными. Уничтожили транспортер, самоходное орудие и два танка. Немецкие трупы не считали.

Наступать дальше не могли: вдоль Гробли низкие автоматные очереди косили траву. Поспешно окопавшись, укрылись от огня минометов, которые уже через четверть часа начали обстреливать захваченные гвардейцами позиции.

Связи с правым соседом все еще не было. Немцы по-прежнему были перед ними, сбоку и сзади в лесу, хотя и несколько притихли. Где же 100-й полк их 35-й дивизии? Если бы он атаковал с запада и дошел до Разъезда, то линия фронта была бы восстановлена такой, какой она была перед рассветом…

100-й полк майора Воинкова не контратаковал. Только одно это бесспорно. К сожалению, ничего больше нельзя о нем сказать. В архивных документах пробел. Может, погиб связной, спешивший с донесением в штаб, возможно, была прервана всякая иная связь. За несколько минут до одиннадцати разведчики артиллерии, сражавшиеся в рядах 100-го волка, обнаружили, что противник сосредоточил в лесу Рогозин значительные силы: около двух батальонов пехоты и не менее 35 танков.

Тревожное донесение было тотчас же передано в штаб дивизии, а оттуда — в корпус. Был ли смысл бросать против такой сильной группы обескровленный батальон? Окопавшись, он имел возможность обороняться, а при контратаке на открытом пространстве тотчас был бы разбит превосходящими силами противника.

Однако вернемся от предположений к фактам.

142-й гвардейский стрелковый полк под командованием майора Горшанова, вторым из 47-й дивизии закончив переправу на западный берег Вислы через час после восхода солнца, сосредоточился в лесу Бурачиска. Он был выделен, как мы знаем, в резерв командира 4-го корпуса, но в течение двух часов обстановка стала намного хуже, чем это можно было предвидеть ранее.

Когда немцы разорвали стык между 170-м и 100-м полками, когда стало ясным направление главного удара противника, генерал Глазунов отдал приказ Гортанову направить один батальон в лес Завада напротив немецкого плацдарма у Радомки, а два остальных — продвинуть в район высоты 112,2, южнее Выгоды.

В 11.30, через полчаса после повторного захвата 170-м полком перекрестка дорог на восточном конце Гробли, Дронов сообщил, что не может наладить связь с правым соседом. Тогда были брошены в бой два батальона из полка майора Горшанова.

Батальоны развернулись в плотную цепь: слева — 3-й батальон старшего лейтенанта Илларионова, справа — 2-й батальон старшего лейтенанта Ишкова. Левый фланг цепи, восточный, проходил вдоль дороги, ведущей от высоты 106,8 к Разъезду, правый — вытянулся по лесу до самой лесной сторожки Остшень.

80 минут длился ожесточенный бой в лесных квадратах 111 и 112, пока к 14.20 батальоны сумели выполнить поставленную задачу: захватили Гроблю западнее Разъезда, установив левым флангом непосредственную связь с 170-м полком. Окопались правее высоты 119,0 до второй просеки, но и там не обнаружили соседа. Разведка, посланная по лесу на запад, вернулась, наткнувшись в двухстах метрах от собственных позиций на сильные группы немцев с танками.

«Герман» и Форман

Бывают в сражениях минуты, когда на какое-то время все исчезает в дыму, в огне разрывов и реве танков, когда порваны телефонные провода, разбиты или засыпаны землей радиостанции, когда долгое время нельзя ничего установить, а донесения, которые, несмотря ни на что, все же доходят до штаба, подобны лохмотьям, крику ослепших в хаосе, стону заживо погребенных.

В половине первого начальник штаба 4-го корпуса получил донесение из 57-й дивизии о сильных атаках, предпринятых немцами с плацдарма на северном берегу Радомки.

35-я дивизия доносила об атаках по всей линии своей обороны и тоже сообщала о сосредоточении больших сил пехоты и танков противника в лесу Рогозик.

Без десяти час противник стремительно ударил на Ходкув. Полк Дронова, перебросивший перед этим большую часть своих сил на правое крыло, чтобы овладеть Разъездом, не выдержал удара противника и отступил своим левым флангом. Гренадеры вторглись на ходкувскую поляну, захватив почти 500 метров пространства. В Ходкуве еще оборонялись пехотинцы, правофланговые роты 174-го полка майора Колмогорова, но теперь они сражались почти в окружении, обстреливаемые и со стороны поляны, и из-за Радомки.

Почти одновременно бойцы полка Дронова с трудом отбили атаку пехотной роты и трех танков противника на Разъезд. Донесение об этом штаб корпуса получил днем в среду 9 августа, в 12.59.

Потом в течение долгого времени карту сражения нельзя было прочесть.

На южном участке обороны плацдарма, на фронте от Мариамполя до Михалува, по советским позициям ударили 320 орудий, 130 минометов, 310 пушек с бронированных машин — более 700 стволов дивизии «Герман Геринг» и нижнесаксонской танковой группы, способных выпускать каждую минуту более трех с половиной тысяч снарядов. К ним присоединилась артиллерия 45-й гренадерской и 19-й танковой дивизий. Вся линия фронта оказалась вдруг под ураганным огнем, в дыму, над ней выросла в два этажа стена из песка, травы и дыма.

Тяжелые снаряды ложились дальше, рвались на всех перекрестках дорог, во всех деревнях близкого тыла до Ленкавицы и Дембоволи, делая невозможным маневрирование резервами, эвакуацию раненых и подвоз боеприпасов.

В воздухе на разной высоте, выстроившись в несколько этажей, чтобы избежать столкновения, шли самолеты 6-го воздушного флота генерала Риттера фон Грейма. Немецкие штурмовики, бомбардировщики бомбами и огнем из бортового оружия обрабатывали вторую линию советской обороны, огневые позиции артиллерии, все, что находилось в движении на дорогах. Самолеты сбрасывали бомбы на деревни. Даже переправы на Висле, которые и до этого беспрерывно находились под огнем, впервые получили такую огромную порцию тротила.

В штабе 4-го корпуса замолкли телефоны, затихла радиостанция. Время от времени удавалось поймать какой-нибудь обрывок донесения, но и его трудно было расшифровать и понять. Через 55 минут артиллерийской подготовки непрерывный рев орудий несколько ослаб, и тотчас же радио принесло невеселую, но впервые за целый час ясную весть: 102-й полк майора Эйхмана, атакованный десятками бронированных машин, просил разрешения оставить позиции у Михалувека и отойти к Грабноволе, так как из леса Рогозин на его тылы вышло 30 танков с пехотой.

Ответ передать не удалось. В 14.10 рация Эйхмана замолчала и больше не отвечала на вызов.

За полчаса до начала артиллерийской подготовки на южном участке плацдарма «Висла—устье Пилицы», в 12.30, командующий 9-й армией генерал Николаус фон Форман из штаба в Скерневице соединился по телефону со своим начальником и большим другом генералом Гансом Кребсом, уже четыре дня исполняющим обязанности начальника штаба группы армий «Центр».

— Не могу справиться с Варшавой. Не хватает сил. Здесь полтора миллиона людей. Фон дем Бах беспомощен, как скорлупа ореха в море. Он тоже докладывает, что задание невыполнимо.

— Еще раз доложи об этом письменно, — ответил Кребс.

— Три-четыре тысячи солдат против полутора миллионов. Пока не будем иметь больше десяти тысяч человек, не о чем и говорить.

— Рейхсфюрер СС взял это дело на себя, — объяснил Кребс. — Он выделит фон дем Баху средства…

Форман с улыбкой положил трубку. Его больше ничто не интересовало, кроме подтверждения, что не 9-я армия должна выделить части для борьбы с варшавским восстанием, а рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.

Генерал был уверен, что одной полноценной дивизией, брошенной на город, он подавил бы восстание в течение двух дней. Но тогда он не мог бы и мечтать о ликвидации большевистского плацдарма на западном берегу Вислы, между Пилицей и Радомкой, потому что не мог бы выставить против русских дивизию «Герман Геринг».

Около половины третьего через штаб 8-го корпуса поступили первые донесения из Воли-Горыньской. Командир танковой дивизии докладывал, что после 55-минутной артиллерийской подготовки дивизия перешла в наступление. Сопротивление противника ослабевает, ему не хватает танков для нанесения решительного контрудара. Дивизия скоро выйдет к северной опушке леса между Студзянками и Выгодой, откуда, введя в бой второй эшелон, разовьет наступление дальше, в северо-восточном направлении.

Генерал Форман, ознакомившись с донесением, окончательно уверился в своем: ведь не прикажут же ему отвести часть, которая вступила в бой и добивается успехов, что имеет решающее значение для судьбы всего фронта на Висле. Теперь даже всесильный Гиммлер не сможет отобрать у 9-й армии ее резервы. Никто не перечеркнет планов восстановления линии обороны вдоль реки и стабилизации центрального фронта.

Форман взял в руки донесение, подготовленное еще утром, отправку которого он задерживал до сих пор. Бросил взгляд на первые строки:

«Секретно по телетайпу срочно Командованию группы армий «Центр».

Сопротивление в Варшаве усиливается. Восстание, вначале стихийное, в настоящее время направляется централизованно армейским штабом. Силами, которыми мы располагаем, невозможно подавить бунт за какое-то определенное время…»

Форман знал весь текст на память, он уже не раз перечитывал его, но все же еще раз проверил, как звучит конец:

«…Обергруппенфюрер СС фон дем Бах доложил об этом же рейхсфюреру СС. Чтобы стать хозяином положения, необходима полноценная дивизия, хорошо вооруженная тяжелым оружием».

Донесение с подписью генерала Формана, помеченное номером 3861/44, было получено отделом связи «Тироль» в 15.00.