Эдвард против «фердинанда»
Эдвард против «фердинанда»
Танк 225, случайно переправленный вместе с 1-й ротой, когда отъезжала группа Ольшевского, стоял несколько сбоку. Хорунжий Грушка сначала решил ждать своих, но затем ему пришло в голову, что, поскольку этих срочно бросили в бой, положение стало, видимо, угрожающим. Очевидно, на счету каждый танк, и, может, даже будет нечестно ждать 2-ю роту. В конце концов не так уж важно, какая цифра стоит у него на башне.
Только секунду он колебался, а потом устроил короткое совещание с экипажем. Все были согласны: нечего ждать, когда другие сражаются. Водитель, сержант Казик Дубелецкий, сказал:
— Я домой тороплюсь, а дорога только там проходит…
Все хорошо знали, что его дом — это Варшава, где он родился, вырос, окончил механический техникум, да и для всех остальных она также была родным домом. Надо было срочно ее спасать, тем более что два дня назад они узнали о Варшавском восстании.
Поэтому они, не спрашивая ни у кого разрешения, на полном ходу поехали по свежим следам других танков.
В Выгоде дорога совсем была разъезженной. Несколько западнее неожиданно разгорелась перестрелка, совсем близко начали рваться тяжелые снаряды. Захлопнув люки, танкисты решили переждать огонь около придорожного креста. Их было четверо, и, сидя в танке, оторванные от командиров взвода и роты, без пехоты, они почувствовали себя одинокими. Закурив, прислушивались к грохоту осколков по броне.
Перестрелка прекратилась, и сразу же кто-то постучал по броне. Оказалось, что это — связной из штаба полка, от подполковника Рогача. Он передал им приказ явиться в распоряжение командира гвардейского батальона и сел к ним на броню, чтобы сопровождать.
В лесном штабе погостили недолго. Советский командир (скорее всего, капитан Ткалунов из 1-го батальона 142-го полка) объяснил, что речь идет об овладении лежащей на высотке лесной сторожкой. Просекой на левом фланге пойдет один танк, их же машина — на правый фланг, а в центре ударят двадцать пехотинцев.
— Сколько? — Грушка решил, что ослышался.
— Двадцать, — повторил тот и добавил с ударением: — Почти вся рота. Сигнал получите по радио.
Сержант из штаба батальона отвел их на исходные позиции. По пути увидели догорающий танк. Сержант указал рукой и сказал:
— Ваш. Из 1-го полка. Дрались как герои.
Метров через сто они остановились за деревьями.
Грушка и Дубелецкий вышли из машины, пробрались к опушке леса. Сержант показал им лесную сторожку: около аллеи из елочек на высотке виднелась труба и крыша не то коровника, не то риги. Сержант ушел, пожелав им удачи. Через стерню на пригорке проходили свежевырытые окопы, а несколько дальше, за скирдами хлеба, торчали стволы немецких минометов. После каждого выстрела сверкал огонь, низко стелилась пыль от взрывной волны. Пока решили батарею оставить в покое, чтобы не обнаруживать своих позиций, и уничтожить ее, как только будет дана команда двигаться.
— Был сигнал? — спросил Грушка, когда они возвратились в машину.
— Еще нет, —ответил Володя Иванов, молоденький русский радист, который пришел к ним прямо из школы.
— Сам послушай, — добавил капрал Лодыня. — Такая кутерьма в наушниках, что трудно схватить.
Грушка надел шлемофон. Эфир оглушил шумом, треском и людскими голосами, выкрикивавшими позывные и шифры. Черт возьми, может, уже был приказ, может, пехота пошла, а они сидят в укрытии, и там нет поддержки!
Слева в лесу он услышал длинные очереди и, уверенный, что это пехота уже пошла в наступление, приказал:
— Двигаемся. Жми на всю железку, Казик, а ты, Адам, заряжай осколочным.
Дубелецкий плавно тронул машину с места и прибавил скорость. Едва они выехали из-за деревьев на ржаное поле, танк пошел еще быстрее.
Эдек шепотом ругался, потому что сломанная ветка попала в смотровую щель и закрыла прицел. Однако он поймал в прицел скирды ржи, где стояли минометы, и на полном ходу пустил один за другим четыре снаряда, а очередями прочесал окопы. Слышна была трескотня пулемета: это Володя тоже не терял времени.
— По нас бьют из сарая в лесу, — доложил Лодыня.
Ветка упала, хорунжий увидел через прицел вспышку будто бы из-под соломенной крыши и с облегчением подумал, что те, хотя и стреляют с места и на небольшое расстояние — всего на триста метров, однако два раза позорно промазали. Не играя с судьбой, он поднял ствол орудия и рубанул по коровнику, или риге. Снаряд попал в крышу, она дрогнула, а потом, объятая огнем, рухнула.
Дубелецкий гнал машину, как на гонках, и вдруг Грушка прямо перед собой увидел песчаный бруствер и выпрыгивающих из него гренадеров, бросающих гранаты. Машину бросило вниз, вверх, в сторону: это механик прогладил окопы, раздавил гусеницами пулемет.
После этих рискованных прыжков, которые они делали в клубах пыли, поднятых гусеницами и взрывами ручных гранат, они ничего не видели. В прицелах и смотровых щелях мигали то земля, то небо. Не видели они также, как стены сарая около лесной сторожки рассыпались и из-под них выполз «фердинанд», накрытый горящей соломенной крышей. Он еще двигался, но его уже всего охватило пламя, и он вспыхнул как факел.
Когда выехали на ровное место, Эдек, направив орудие в сторону группы бегущих немцев, нажал спуск, чтобы разнести их снарядом, и вдруг у него в глазах потемнело. От выстрела вздрогнула вся машина и повернулась башня.
— О боже! — закричал Адам Лодыня. — Ствол разнесло!
Дубелецкий притормозил. Грушка открыл люк и увидел, что дульная часть орудия разорвана и гнутые поломки стали торчат во все стороны, как лепестки удивительного цветка.
Не успел он сообразить, что произошло, как вдруг что-тo сверкнуло, и он почувствовал удар, будто кто-то кулаком наотмашь ударил его по лицу. Схватившись за рот, он захлопнул люк. Правая рука была полна крови и зубов.
— В лес! — пробормотал он не своим голосом.
Сержант молниеносно развернул машину и погнал ее вниз по скату высоты. Хорунжий чувствовал усиливающуюся боль, кровь стекала по подбородку на шею. Он ожидал удара в заднюю броню и с облегчением вздохнул, когда ветки сосен стали бить по башне. «Повезло нам», — подумал он, еще не зная, что своим спасением обязан |своему точному выстрелу в «фердинанд» и тем десяти осколочным снарядам из танков Олека Петкевича и Янека Шиманьского, которым заместитель командира 1-й роты подпоручник Казимеж Ольшевский приказал обстрелять лесную сторожку.
— Гражданин хорунжий. — Адам Лодыня вдруг перешел на официальный тон. — Остановимся. Я осмотрю машину.
— Подожди, — пробурчал Грушка.
Он открыл люк, высунулся, чтобы выбрать получше место. Подрезанное танком дерево упало на башню, придавив Грушке руку, и продолжало волочиться за ними по земле.
Лодыня увидел и крикнул:
— Остановись! Казик, стой!
Он вылез на броню с топором и обрубил ветки.
— Эдек, я осмотрю машину.
Они вышли из танка. Дубелецкий выключил мотор. В наступившей тишине они вдруг услышали шаги и спрятались за дерево: Лодыня — с автоматом, а Грушка — с добытым пистолетом. Заметив звездочку на каске, они опустили оружие.
— Куда идешь? — спросили они пехотинца.
— Мы должны атаковать лесную сторожку.
Они внимательно осмотрели друг друга. Дубелецкий, приподнявшись на носки, ощупывал разорванный ствол. И тут все вдруг рассмеялись:
— Они начинают, а мы уже кончили. Черт бы его забрал!