Либеральная Империя

Либеральная Империя

Династия Антонинов правила большую часть II века н. э. Древние историки дали ей имя двух самых почитаемых императоров: Антонина, прозванного Пием (Благочестивым), и его приемного сына Марка Аврелия, прозванного Антонином Философом. С тем же правом она могла бы называться именем своего первого эфемерного императора Нервы, или, еще лучше, своего настоящего основателя Траяна.

Нерва, как мы видели, был старый юрист, уполномоченный сенатом восстановить мифические республиканские вольности, о которых мечтала римская элита при тирании Домициана. Когда тот был наконец убит своими приближенными, Нерва поклялся никогда не осуждать на смерть ни одного сенатора. Это соглашение о перемирии, заключенное людьми высшего общества между собой и всегда должным образом соблюдавшееся, не могло не иметь серьезного влияния. Пусть оно было вызвано чисто эгоистическим инстинктом самосохранения правящего класса, но, опосредованно действуя на клиентуру высокопоставленных лиц, чем дальше, тем больше вело к восстановлению личной безопасности и обеспечению собственности в римском обществе. Нерва запретил доносы и произвольные конфискации, попытался вернуть преторианцев в казармы, а главное — постарался как можно скорее передать власть весьма уважаемому военачальнику Ульпию Траяну. Тот установил в Риме самый толерантный, если не либеральный, и уж во всяком случае самый гуманный режим, который когда-либо видели там. Он заслужил имя Optimus Princeps, но испанская династия, которую Траян привел к власти, стала называться династией Антонинов, а не Ульпиев, и это лишний раз указывает, чем в то время больше всего дорожили. Народное чувство, которому неприступность и равнодушие Адриана, преемника Траяна, были неприятны, а его интеллектуальные достоинства безразличны, узнало себя в двух следующих государях — простых и добрых. Религиозная душа Империи нашла своих святых, и потомство утвердило этот выбор. Даже современная историческая критика почти не ставит под сомнение эту легенду — разве что указывает, что крупный землевладелец Адриан был консерватором, а стоик Марк Аврелий — фаталистом. И действительно, эти святые не были пророками. Но тогда, во второй половине II века, богатое общество желало прочного общественного порядка, цивилизованной морали, миролюбивого государственного строя, надежного управления. Скорее всего, там не было места для масштабных политических прозрений. Никто ясно не видел, чего желают неудовлетворенные классы, не слышал подземного гула новых духовных течений. Империя была совершенной административной, судебной и военной машиной. Проблемы в ней решались неторопливо, тогда, когда их уже нельзя было не заметить или отложить. Все устраивалось надолго. Никто не забывал о совершенствовании нравов, гуманизме, равенстве возможностей, но ощущения неотложной надобности перемен, которые могли бы потрясти общественный порядок, тогда не было. Самые жгучие амбиции сводятся к личной карьере, тысячи клапанов предохраняют от взрывов. Господствующая философия, которую будет разделять и наследник, готовый соответствовать всем ее требованиям, исходит из представления о линейном времени, о вечном возвращении.

В поместье под Римом была не только удобная вилла с жилыми покоями и термами да сельскохозяйственные угодья с винными погребами и давильнями. Другие здания в парке были заняты административными службами, жилищами чиновников и сановников всех рангов, охраны. За исключением виллы Адриана в Тиволи, время ничего не сохранило для нас из этих центров принятия решений — филиалов Палатинского дворца, рассеянных по уютным местам Италии, куда переселялись Антонины, чтобы избежать давления не любимого ими Рима. Мы должны представить себе рассредоточенный аппарат поразительной машины, управлявшей миром от Шотландии до Аравии, от Пиренейского полуострова до Каппадокии. Его деятельность координировал префект претория, сидевший в Риме на Виминале и принадлежавший к сословию всадников; ему подчинялись ведомства администрации, также возглавляемые всадниками (второе по рангу сословие после сенаторов). В распоряжении префекта находились также силы безопасности в составе преторианских когорт, которыми он сам командовал, и учрежденных Адрианом «страторов» и «фрументариев». Курьеры постоянно скакали по дорогам Лациума и большим стратегическим дорогам, протянутым Адрианом по всему миру (он занимался этим почти все свое царствование).

Средства сообщения играли главную роль в укреплении Римской империи, и это делает понятными фантазии, которые нам кажутся совершенно нелепыми. Тиберий затворился на Капри, Адриан вел бродячую жизнь — и это при том, что оба императора имели репутацию чрезвычайно дотошных и превосходно информированных. Конечно, эти фантазии очень дорого стоили: недаром ведь Антонин, решив сократить расходы, обе свои загородные резиденции устроил вблизи Рима: одну к северо-востоку от него, в Лории на Аврелиевой дороге, где он был воспитан, другую к югу, в Ланувии, где родился. Но в действительности ссылка на экономию служила только для того, чтобы как-нибудь его не упрекнули в чрезмерном домоседстве. Марк Аврелий рядом с ним настолько привык к тому же, что, говорят, только два раза за двадцать лет, проведенных при Антонине, отлучался из его резиденции, и то лишь на одну ночь. Потом же он удалялся от Рима только тогда, когда этого требовали драматические обстоятельства — в последний раз навстречу смерти.

Такое постоянство было совершенно необычно для римских императоров. «Куда ты бежишь, Друз?» — спросила брата Тиберия германская жрица, предсказавшая его гибель. Причин куда-то отправиться находилось множество: чувство долга, удовольствие, угроза государственной границе. Среди причин мог быть и тяжелый характер (как у Калигулы и Нерона), и мечты о славе (как у Траяна) или любознательность эстета (как у Адриана). Но надо поискать и более глубокую причину: на деле римский император держался благодаря своим солдатам. Он не мог находиться в безопасности среди роскоши своих дворцов, среди непостоянного римского народа. Его охраняла преторианская гвардия, но следовало надзирать и за легионами в провинциях с их блестящими полководцами. Чтобы их слава стала в первую очередь императорской, ему нужно было иногда ходить в походы вместе с ними, а поскольку вместе с ним шли и преторианцы, безопасность его была обеспечена, а по возвращении именно его ожидал триумф.

Но если это было условием безопасности и популярности, то каким образом два государя, поставленные на царство только сенатом, а армией лишь пассивно признанные и никогда не командовавшие легионом, могли спокойно править, живя в загородном доме и не считая нужным показываться перед строем своего войска? Как два владыки провинций заслужили любовь и почитание миллионов людей, принадлежавших к тысячам племен, которые видели их разве что на редких в то время монетах? И чем была обеспечена безопасность Империи, окруженной неспокойными народами, если у ее верховных командующих не было никакого военного опыта?

Возможно, ответ на этот вопрос дает дальнейший ход истории, в конце столетия увидевшей падение династии слишком благоразумных управленцев: перед лицом беспорядков, которых даже представить себе не могли, они оказались слепы. Но было бы несправедливо ставить упадок Рима в вину толерантности и миролюбию Антонина и Марка Аврелия, если только не считать виновным всякое цивилизованное или цивилизующееся общество. Если ответственные лица и элиты Империи думали — и не без причины, — что сложились благоприятные условия для серьезного нравственного прогресса, правильно ли было бы отказаться от такой возможности ради унылого реализма? Рядом с ними, конечно, были и такие, что утверждали именно так (ниже мы увидим свидетельства тому), и теперь в свете дальнейших событий многие говорят, что они были правы. Эту проблему надо рассмотреть внимательно, потому что mutatis mutandis мы видим, что она остается одной из центральных и в современном западном обществе, когда многие боятся, что прогресс мира и благосостояния может привести к анемии и безволию. Так что приготовимся, говоря о Марке Аврелии, постоянно сталкиваться со спорами о величии и упадке Рима.