Апогей

Апогей

Как ни гляди, даже тем, кто мало что понимает, ближе всадники в красных плащах, окружающие императорскую колесницу. Это чистокровные италийцы — имперская гвардия, преторианцы. Они обсуждают, как сажали на престол императоров. Об этом все знают, но кто же теперь может их заподозрить в подобном превышении полномочий? С самого начала столетия во главе преторианцев стояли люди безупречной честности, умиравшие либо на должности, либо в сражении. Фурий Викторин тоже из таких. Народ, впрочем, больше любит другие части — городские когорты, подчиненные префекту Города, высокопоставленному сенатору, также доверенному лицу императора. Сейчас этот могущественный человек — не кто иной, как Юний Рустик, любимый учитель Марка Аврелия, возведенный им на высшую степень почестей. Преторианская гвардия и городское ополчение втайне соперничают. Их начальники, всадник и сенатор, всегда могут стать открытыми соперниками. Первый начальствует над вооруженными силами и общим управлением Империей, второй — над Римом и его пригородами в радиусе 150 километров. В его распоряжении силы поддержания порядка днем (когорты), отряд ночной стражи, полиция и пожарные, что очень важно в городе, где постоянно случаются драки и пожары. Эти две силы должны друг друга уравновешивать и конечно же друг над другом надзирать, но как сделать, чтобы они мирно сосуществовали? Императоры прошлого не могли разрешить эту проблему. Антонины ее урегулировали, но надолго ли? Фурии Викторины и Юнии Рустики не всегда раньше могли и наверняка не всегда впредь смогут поддерживать дисциплину вооруженных до зубов гвардейцев.

Только власть, обладающая высшей легитимностью, может рискнуть поставить сильных людей во главе всех учреждений, служб и войск Империи, память которой еще хранит всевозможные насилия и бесчинства. Эта легитимность считается сверхъестественной, но опирается на естественное право; она существует только благодаря исключительной адекватности духу времени, а точнее — благодаря опоре на самые живые силы момента. В течение четырех поколений она поддерживается династией прирожденных администраторов и посредников, у которых нет другой цели, кроме укрепления и упрочения огромного аппарата поддержания социальных связей. Это и был глубинный смысл зрелища, которым любовались римляне, когда триумфальная колесница наконец поднималась на Капитолий. Зритель, который смог бы отвлечься от ошеломительного величия режиссуры (а римляне этого никак не могли), разгадал бы секрет Антонинов: они были центром тяжести системы из превосходно уравновешенных элементов.

И пусть казалось, что они подавляют и чуть ли не сокрушают ее своей мощью, пусть им даже поклонялись как живым богам. Траян отождествил себя с Геркулесом Гадесским, и в нем правда было нечто геркулесовское, как и в Адриане — юпитеровское, но неужели они сами всерьез верили в свою божественную сущность? Марк Аврелий никак не нуждался в том, чтобы ликтор, сопровождавший императорскую колесницу, по обычаю шептал ему на ухо: «Помни, что ты лишь смертный». Он получил мандат посредника, но посредничал не столько между людьми и богами, сколько просто между людьми. Теоретически он искал только то, что могло бы устроить всех, а практической его задачей было поддержание царства равновесной справедливости.

Триумф 12 октября 166 года был его апогеем. Марк Аврелий и Империя вместе вступили в зрелый возраст — их судьбы были неразрывно связаны. Для триумфа избрали день годовщины возвращения Августа из Сирии и освящения алтаря Возвращенной Фортуны — возврата удачи в Рим. Оба императора приняли титул Отца Отечества, который приличие требовало долго отклонять. Значение этого дня было еще и в том, что он дал новый старт процессу престолонаследия: оба оставшихся в живых сына Марка Аврелия, пятилетний Коммод и трехлетний Анний Вер, получили имя Цезарь. При этом они стояли рядом с отцом, а еще примечательнее было, что там же находились и их сестры — семилетняя Фадилла и шестилетняя Корнифиция, «так что на триумфальной колеснице, — век спустя удивлялся Капитолин, — увидели сразу двух девочек». Так между римским народом и императорской фамилией был заключен пакт, итогом которого стала трагедия, но лишь четверть века спустя.

Это второе посвящение в императоры дало короткую передышку, чтобы выйти из состояния войны и вернуться к управлению внутренними делами. На Востоке мир больше держался молчаливо признанным новым соотношением сил, чем торжественно подписанным трактатом. Правительство извлекло уроки из авантюры Корнелиана и создало там сильное генерал-губернаторство. Марк Аврелий поручил его человеку, звезда которого непрестанно шла к зениту — Авидию Кассию. Если даже предположить, что он колебался, у него, может быть, просто не было выбора. Так долго и думали, но наши источники на сей счет сомнительны. Скорее всего, биография Авидия Кассия, включенная в «Жизнеописания Августов», сочинена на основании его репутации и очень немногих достоверных фактов. В частности, знаменитое письмо, якобы уже в 166 году написанное Луцием Марку Аврелию, чтобы предупредить об амбициях главнокомандующего Восточной армией, вне всякого сомнения, выдумано, однако основано на правдоподобных сведениях, и его не следует отводить как источник информации: «Авидий Кассий, как мне кажется, завидует императорской власти, что замечал уже и отец наш Антонин. Советую тебе следить за его поступками. Он противится всему, что мы делаем, копит большие средства, смеется над твоей любовью к наукам и называет тебя старым философом, а меня буйным школьником. У меня к нему нет ненависти, но я опасаюсь за безопасность твою и твоих детей, если ты оставишь во главе армии подобного ему человека, которого могут слушать и любить воины».

Марк Аврелий якобы ответил так: «Я прочел твое письмо, где ты проявляешь страх, недопустимый для императора и для такого образа правления, как наш. Если боги предназначили Кассию быть императором, мы не могли бы этого избежать, даже если бы хотели — ведь ты знаешь слова Адриана: „Ни один государь никогда не убил своего преемника“. Если же ему не должно царствовать, самые его замыслы погубят его, даже если мы и не примем никаких чрезвычайных мер. Прибавь к этим доводам, что мы не можем объявить преступником человека, которого никто ни в чем не обвинил и который, как ты сам говоришь, любим воинами. Наконец, природа государственных преступлений такова, что даже изобличенные в них всегда представляют себя жертвами. Напомню тебе, что говорил тот же Адриан: „Как несчастно положение государей: в заговоры против них никто не верит, пока они не станут жертвой заговорщиков“. Итак, позволим Кассию поступать так, как он поступает, потому что во всем остальном в его лице мы имеем превосходного военачальника — властного, смелого и весьма полезного для наших дел. Что касается моих детей — пусть они погибнут, если Авидий больше них достоин любви, если для блага государства жизнь Кассия полезнее жизни Марка Аврелия».

Это умелая — слишком умелая — подделка. Ясно, что письма написаны после того, как десять лет спустя из хода событий стало ясно, сколь глубокую трещину дала нравственность Восточной армии после Месопотамской кампании. Но возможно, что какие-то признаки уже в 166 году давали повод говорить о проблеме, изложенной здесь по-риторски, что Луций и Марк Аврелий горячо спорили, стоит ли учреждать и вручать Авидию Кассию исключительные полномочия командующего. Возможно, Марк Аврелий был готов делегировать заслуженному проконсулу, как Август Агриппе, обширные права, с тем чтобы крепко держать в руках Восток, пока он будет занят на другом фронте. Но было недальновидно ставить под контроль одного военачальника, к тому же главы могущественного местного клана, сразу несколько провинций: Сирию, Иудею, Аравию, — с шестью легионами, а еще недальновидней давать ему вдобавок право поглядывать и на Египет. Однако так и случилось: настолько выросли престиж и амбиции Кассия, по мере того как европейские легионы возвращались на исходные позиции и восточный театр военных действий опять становился второстепенным. Оправдание такой беспечности Марка Аврелия конечно же в том, что европейские провинции стратегически уже были сильно скованы германцами. Из одного только удовольствия ответить парадоксом на каламбур Луция Вера он не стал бы так рисковать с «Авидием, который завидовал». Зато как знак чрезвычайной дальновидности можно отметить, что Марций Вер был назначен управлять Каппадокией. Ключи от Сирии, Армении и Месопотамии были в надежных руках.