11. ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДНОГЛАЗОГО ЗАВОЕВАТЕЛЯ

11. ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДНОГЛАЗОГО ЗАВОЕВАТЕЛЯ

«Хотя на протяжении многих лет отношения между Писарро и Альмагро основывались на дружбе и братском чувстве, своекорыстие сильно притупило их, жадность застлала взор Писарро. Властные амбиции подточили отношения, которые были бы намного более стойкими и продолжительными, если бы они формировались в условиях нищеты и нужды, если бы этим двум людям не довелось ступить на эту богатую землю, — но, увы, в наличных обстоятельствах их взаимоотношения оказались омрачены завистью, обманом и другими недостойными явлениями».

Педро де Сьеса де Леон

«Желание приобретать, по всеобщему признанию, является самым естественным и обычным делом; люди, занимающиеся этим, скорее удостаиваются похвалы, нежели осуждения. Но когда у них отсутствует возможность делать это и тем не менее они стремятся приобретать любой ценой, они заслуживают всяческого осуждения».

Никколо Макиавелли, «Государь», 1511

Несмотря на факт гибели генерала Кисо, Манко Инка был настроен продолжать осаду Куско, надеясь на то, что ему удастся измором взять людей Эрнана Писарро. На протяжении четырех месяцев после гибели Кисо Манко продолжал осаду инкской столицы, используя в качестве штаб-квартиры близлежащую крепость Оллантайтамбо. Хотя войско Манко не имело возможности помешать испанцам обеспечивать себя провизией, оно было достаточно мощным и крепким, чтобы не позволить отряду Эрнана вырваться из города.

В январе или феврале 1537 г., примерно через девять месяцев после начала осады, в штаб-квартиру Манко прибыл часки. Гонец сообщил, что большой отряд испанцев, численностью примерно в 400 человек, прибыл в инкский город Арекипу, находящийся примерно в двух сотнях миль к югу от крепости. Вместе с отрядом прибыл брат Манко, Паулью, а также давний партнер Писарро, Диего де Альмагро. Манко вдруг осознал, что, несмотря на все его усилия, баланс сил вдруг резко нарушился — словно произошло новое пачакути, переворачивание мира. Диего де Альмагро вернулся в Перу.

Шестидесятиоднолетний Альмагро покинул Куско примерно двадцать месяцев назад. Членам его экспедиции на протяжении этого периода приходилось не раз испытывать голод. Они постоянно подвергались атакам со стороны местных индейских племен; примерно в 200 милях к югу от современного Сантьяго они столкнулись со свирепыми арауканами. Последние вынудили испанцев повернуть назад.

К своему великому разочарованию, Альмагро постепенно убедился в том, что губернаторский статус, пожалованный ему королем, не принес ему никаких богатств. Диего осознавал, что Франсиско Писарро досталась самая богатая часть Перу, он же получил лишь жалкие остатки. После длительного, очень изнурительного возвращения на север, в ходе которого погибло большое число людей и лошадей, экспедиция достигла города Арекипы, расположенного в южной части Андской горной системы. За время всей экспедиции погибло по меньшей мере 100 испанцев, большое число африканских рабов и более половины лошадей. Большинство участвовавших в походе туземцев (число которых насчитывало 12 000), либо погибли, либо покинули экспедицию. Ввиду того что мечты участников экспедиции найти второе Перу, полное городов, богатых угодий и рудников, разбились вдребезги, члены отряда Альмагро, большинству из которых не посчастливилось получить сокровища во время дележей в Кахамарке и Куско, теперь имели одну цель: вернуться в Перу и захватить те богатства, которые удастся там обнаружить.

Таково было положение дел, когда Альмагро впервые получил известия о том, что молодой инкский император Манко Инка поднял восстание, и что несколько сот испанцев оказались заперты в Куско, городе, который Диего мечтал заполучить уже давно. Паулью, принимавший участие в экспедиции, велел гонцу доставить письмо Альмагро в лагерь Манко.

В письме, адресованном Манко, говорилось:

«Когда я был в Чили… до меня дошли известия о том, что христиане дурно обращались с тобой, отняли у тебя твое имущество и дом и увели твоих любимых жен, — все это сильно удручает меня, особенно ввиду того, что я уверен, что все это шло вразрез со всякой справедливостью. И поскольку я с почтением и любовью отношусь к тебе и почитаю тебя своим истинным сыном и братом, то, услышав обо всем этом, я решил прийти тебе на помощь со своим тысячным отрядом христиан, с тем чтобы вернуть тебе все то, что у тебя было отнято, и наказать тех, кто был ответственен за столь дурное обращение с тобой».

Альмагро намеренно преувеличил численность своих войск, с тем чтобы выставить себя более могущественным. Конкистадор продолжал:

«Тот факт, что ты поднял восстание, был обусловлен дурным обхождением с тобой с их стороны. И хотя ты должен испытывать удовлетворение, наказав их, я хочу внести свой вклад — надеть на них оковы и представить королю, который прикажет казнить их, — мне представляется, что мое прибытие придаст тебе уверенность… И хотя войска, находящиеся со мной, столь многочисленны и столь боеспособны, что они могут подчинить себе огромные территории, — это при том, что я со дня на день жду прибытия еще двух тысяч человек, — я не намереваюсь приступать к чему бы то ни было без твоего одобрения и совета, также ты можешь быть уверен в том, что мое отношение к тебе будет самым дружеским и благожелательным, каким оно всегда и было… Я могу лишь надеяться на то, что… ты явишься для встречи со мной, если это возможно; ты можешь полностью доверять мне… поскольку я даю тебе свое слово. Очень хотел бы знать о твоем здоровье, которым, надеюсь, Бог не обделяет тебя».

Вслед за этим письмом Альмагро направил к инкскому императору двух эмиссаров. Альмагро осознавал, что ныне позиции Франсиско Писарро в Перу намного слабее, чем они были два года назад. Уязвимое положение Писарро открывало неожиданные возможности для Альмагро, который хотел проверить, можно ли использовать нынешнюю сумятицу в Перу себе на пользу. Он полагал, что, предприняв верные дипломатические шаги, он сможет договориться о перемирии с Манко, при этом обвинив братьев Писарро в том, что их действия привели к мятежной ситуации. Альмагро мог таким образом усилить свои позиции, что впоследствии могло бы оказать свое влияние на решение короля относительно того, кому доверить управление Куско. Таким образом, Альмагро решил направиться на север, к долине Юкай, где находилась штаб-квартира Манко Инки, вместо того чтобы отправляться вызволять осажденных испанцев, которые до сих пор оставались в неведении относительно возвращения Диего.

Испанские эмиссары вскоре достигли долины Юкай. На протяжении всей дороги их встречали угрюмые взгляды инкских воинов, — последние, однако же, расступались, давая испанцам возможность проехать. Эмиссары наконец подъехали к высокому гранитному отрогу, на котором находилась крепость Оллантайтамбо. Их тепло встретил Манко Инка, который уже получил письмо Альмагро. Эмиссары повторили предложение Альмагро. Они сказали, что губернатор был шокирован недостойным обхождением с Манко со стороны испанцев в Куско; что Альмагро обязательно подвергнет виновных тому наказанию, которое они заслуживают; и что в том случае, если Манко свернет свое восстание, то Альмагро гарантирует дарование прощения со стороны короля в отношении Манко, позволившему себе напасть на Писарро и их войска.

«[Ваше Величество]

Направленные губернатором (Альмагро] с дипломатической миссией, которая заключалась в том, чтобы мирными средствами отвратить [Манко Инку от поднятого им восстания] и сообщить ему о дружеском к нему расположении со стороны губернатора [Альмагро], а также о том гневе, который вызвал у него факт дурного обращения с Манко со стороны испанцев, которое шло вразрез с указаниями Вашего Величества… [мы хотим сообщить Вам], что Инка принял нас очень хорошо и выслушал наше сообщение и ответил следующим образом:

„Как это получается, что великий правитель Кастилии приказывает им [испанцам] отбирать моих жен, надевать мне на шею цепь, и мочиться на меня, и плевать мне в лицо? [Как это получается], что Гонсало Писарро, брат старшего правителя [Франсиско Писарро], украл мою жену и продолжает держать ее у себя? И то, что Диего Мальдонадо угрожал мне [смертью] и требовал у меня золота, говоря, что он тоже правитель?“

И он [Манко] также жаловался на Педро дель Барко и Гомеса де Макуэло, граждан этого города [Куско], и на тех, кто мочился на него, когда он находился в заточении, по его словам, это были Алонсо де Торо и [Грегорио] Сетиель, и Алонсо де Меса, и Педро Писарро, и [Франсиско де] Соларес, — все это граждане [энкомендеро] этого города. И он также поведал, что они сожгли ему брови свечой. Наконец он закончил словами: „Передайте моему отцу, Альмагро, что если послание, которое он отправил мне, истинно и он не лжет, то я явлюсь к нему с открытым сердцем и мирным расположением… и я прекращу убивать всех тех христиан, которые причиняли мне зло“.

…Да пребудет над Вами защита Божья, и да расширит Он христианскую вселенную…

Ваши покорные слуги,

Педро де Оняте и Хуан Гомес де Мальвер».

В то время как Манко принимал эмиссаров Альмагро, в его лагерь прибыл еще один посланец из Куско: это был туземный сторонник испанцев, направленный Эрнаном Писарро. До испанцев в Куско наконец дошли слухи, что Диего де Альмагро вернулся в Перу с большим войском. Поначалу осажденные испанцы не поверили слухам, поскольку они уже на протяжении месяцев слышали разные апокрифические истории о тех или иных отрядах подмоги, и ни одна из них не подтвердилась. Но однажды, проснувшись, испанцы обнаружили, что туземные отряды рекрутов, осаждавшие до сих пор город, были отведены. Направив небольшой отряд с целью разведки на местности, которому предположительно удалось захватить несколько туземных информаторов, Эрнан выяснил, что Альмагро действительно вернулся из Чили и теперь находится примерно в 12 милях к востоку, в городе Уркосе. Он также узнал, что, вместо того чтобы идти на подмогу осажденным, Альмагро вступил в секретные переговоры с инкским императором.

Большинство испанцев в Куско с великой радостью встретили сообщение о прибытии Альмагро, надеясь на то, что наконец их мучения закончатся. Но Эрнан Писарро насторожился, узнав, что Альмагро вступил в переговоры с Манко, вместо того чтобы направляться прямо в Куско. Кто дал Альмагро право вести переговоры о чем-либо в королевстве его брата? Будучи по природе своей недоверчивым, Эрнан помнил о том жестком конфликте, который был у его братьев с Альмагро относительно прав на Куско: в то время Эрнан находился в Испании. Предчувствуя назревание такого конфликта, Эрнан попросил короля расширить предполагаемые границы губернаторства его брата еще дальше на юг, с тем чтобы Куско был в них включен. Король так и сделал, предоставив Франсиско Писарро дополнительные 70 лье (245 миль) в южном направлении. Король, однако, не обозначил четко, как должны отмеряться владения Писарро: по прямой линии с севера на юг или же по диагонали, вдоль побережья. Эта неопределенность в сочетании с трудностью проведения географических измерений в Перу XVI в. привела к тому, что Куско оказался на какое-то время «на ничейной земле», а Писарро и Альмагро оказались вновь в состоянии борьбы за контроль над инкской столицей.

Не доверяя Альмагро, Эрнан написал письмо Манко, — это стало первой попыткой конкистадора начать переговоры с инкским императором с того момента, как Манко поднял восстание. Эрнан сообщал инкскому императору, что он, Писарро, готов простить и забыть все то, что произошло за последний год; в то же время испанец настоятельно советовал Манко не доверять ничему из того, что может сказать ему Альмагро. Эрнан настаивал на том, что король назначил Франсиско Писарро, а не Альмагро губернатором этой области и что если Альмагро будет говорить что-то иное, то это будут слова лжеца и предателя.

Теперь в крепости Оллантайтамбо представители трех сил — двух испанских и одной инкской, стремились утвердить свои позиции. На протяжении почти целого века предки Манко управляли территорией центральных Анд. Теперь император оказался в конфронтации с двумя испанскими группировками: обе они предлагали ему разделить власть вместе с ним, но лишь в том случае, если он встанет на сторону одной группировки против другой. Но как мог он узнать, говорят правду или лгут представители этих группировок? И как он мог выведать, не сотрудничают ли они тайным образом друг с другом, имея своей целью уничтожить его и подавить восстание?

Подозревая возможное двуличие, Манко попросил эмиссаров Альмагро доказать свою искренность. Он сказал, что если они отрубят руку туземному гонцу Эрнана, то это явится доказательством того, что Альмагро действительно ненавидит братьев Писарро. В глазах Манко гонец в любом случае являлся предателем, поскольку он помогал испанскому отряду, на протяжении длительного времени отбивавшемуся от инков. Воины Манко жестко закрепили руку гонца на плоскости и вручили меч одному из испанцев. Испанец медленно занес меч над вытянутой рукой. Эмиссар опустил меч, аккуратно срезав четыре пальца. Явно удовлетворенный, Манко позволил испанским эмиссарам вернуться в лагерь Альмагро, попросив их договориться о его встрече с губернатором в городе Калка, находившемся в 12 милях от крепости. Направленный назад к Эрнану Писарро гонец так же недвусмысленно демонстрировал настрой мыслей Манко.

Когда испанские эмиссары направили своих лошадей назад в долину, им повстречался еще один испанец, Руи Диас, который решил лично переговорить с инкским правителем. Диас был в хороших отношениях с Манко еще до того, как отправился с экспедицией Альмагро в Чили; сейчас он полагал, что если ему удастся договориться о мирном соглашении, которое положило бы конец восстанию, то он, несомненно, будет удостоен энкомьенды или какого-то другого вознаграждения.

Соответственно Диас решил направиться прямо в штаб-квартиру Манко. Педро Писарро писал:

«Когда Руи Диас прибыл в резиденцию Манко Инки, [Манко] принял его очень хорошо… и Диас пробыл у Манко два дня. По словам Руи Диаса, на третий день Манко задал ему вопрос: „Скажи мне, Руи Диас, если бы я дал королю огромнейшее количество сокровищ, то он увел бы всех христиан с этой земли?“ Руи Диас в ответ спросил: „А сколько бы вы предложили?“ По словам Руи Диаса, Манко высыпал тогда кучу кукурузных зерен на землю. Из этой кучи он взял одно зернышко и сказал: „Христиане нашли [лишь] вот столько золота и серебра; то, что они не нашли, столь же велико, как эта куча, из которой я взял зернышко“… Руи Диас [тогда] сказал Манко Инке: „Даже если бы все эти горы были из золота и серебра и вы бы дали все это королю, он и тогда не увел бы испанцев с этой земли“. Когда Манко услышал это, он сказал ему: „Тогда уходи, Руи Диас, и скажи Альмагро, чтобы он шел, куда ему заблагорассудится, поскольку мой народ и я готовы отдать свои жизни, если это понадобится для того, чтобы избавиться от христиан“».

Не отступаясь от своей цели, Диас сделал все возможное, чтобы попытаться убедить Манко в том, что он может доверять Альмагро, поскольку Альмагро теперь враг Писарро. Диас сказал, что если Манко свернет свое восстание, то тогда король простит его и Альмагро восстановит Манко на троне. Желая убедиться в том, что Диас говорит правду, Манко решил проверить честность испанца так же, как до этого проверял искренность предыдущих визитеров. За несколько дней до этого войска Манко захватили в плен четверых людей Эрнана Писарро, — они были схвачены во время выполнения ими разведывательного задания в окрестностях Куско. Манко тогда распорядился, чтобы привели четверых заключенных; он затем попросил Диаса удостоверить неприязнь Альмагро к братьям Писарро посредством убийства этих людей. Для испанца одно дело было отрезать пальцы туземцу и совсем другое — убить своего соплеменника. Диасу дали трофейный испанский кинжал; четверо заключенных в этот момент стояли связанные веревками. Несколько минут Диас и четверо заключенных смотрели друг на друга. Диас в итоге бросил кинжал на землю и в свое оправдание привел несколько мотивов, по которым он не может убить этих людей. Манко, демонстрируя явное отвращение к нему, приказал схватить Диаса, начавшего громко протестовать, и заключить его под стражу вместе с остальными.

Решив поначалу выяснить, можно ли каким-то образом эксплуатировать возможный конфликт между Альмагро и Писарро, Манко в итоге решил, что нельзя доверять ни одной группировке испанцев. Ныне Манко уже не был тем неопытным семнадцатилетним юнцом, который повстречал Франсиско Писарро в окрестностях Куско и которому последний пообещал столь многое. Почти четыре года общения с испанцами ясно продемонстрировали ему, что эти бородачи являются обычными людьми, а отнюдь не богами. Соответственно, — как это имеет место в любом человеческом сообществе, — одни конкистадоры явно хуже других. Манко ненавидел Хуана Писарро, который дурно обращался с ним, а также Гонсало Писарро, который увел его жену. С другой стороны, он испытывал безусловную симпатию к Альмагро и к Эрнану де Сото. Манко даже неплохо ладил с Франсиско Писарро, который в свое время старался хорошо обращаться с Манко — по политическим мотивам. Но в конечном счете Манко осознавал, что в целом испанским захватчикам доверять нельзя, поскольку все они до единого жаждут заполучить то, чем обладала инкская элита: землю, угодья, рудники, туземных крестьян, индейских наложниц, самые роскошные здания в Куско.

Манко также, видимо, получил тревожные сообщения о еще одном большом испанском отряде, который уже достиг Хаухи, лежащей на севере, и теперь двигался на юг в направлении Куско. Отчаянные мольбы Франсиско Писарро о помощи, очевидно, возымели свое действие: один из испанских капитанов, Алонсо де Альварадо, прервал завоевание земель индейцев племени Чачапойя на далеком севере Перу и повернул назад в Лиму. Отряд Альварадо насчитывал более 500 человек.

Не будучи в силах одолеть 200 испанцев в Куско после почти целого года неустанных попыток со стороны туземной армии, численность которой насчитывала несколько сот тысяч человек, Манко осознал, что его планам по формированию дополнительных войск, которые наводнили бы Куско, пришел конец. Вскоре более 1000 испанцев и около 500 лошадей окажутся здесь в Куско, всего лишь в 30 милях от цитадели. Имея такого грозного врага под боком, невозможно было дальше оставаться в Оллантайтамбо. Манко осознавал, что испанцы представляют собой намного более могучую силу, чем он себе первоначально представлял. И к несчастью, эта сила все прирастала и прирастала.

Узнав, что Манко согласился встретиться с ним, Альмагро направился со своим отрядом через долину Юкай в направлении Калки, условленного места встречи. Но там произошло следующее: на склонах холмов, окаймляющих местность, появились 5000 туземных воинов, и они всей ордой понеслись вниз на испанцев. Хотя Альмагро удалось организовать контратаку, в результате мощного натиска индейцев ему пришлось вывести свои войска из города. Испанскому войску с трудом удалось вторично пересечь реку Юкай, ставшую полноводной в результате только что прошедших дождей.

Раздосадованный недавним поворотом событий. Манко излил свой гнев на находящегося у него в заточении Руи Диаса, чей отказ убить людей Эрнана являлся для Манко свидетельством того, что перед ним шпион и лжец. Летописец Сьеса де Леон писал:

«Они обращались с ним очень жестоко, как… варвары, они обмазали его своими смесями и с радостью наблюдали, в каком ужасном виде он предстал перед ними. Они заставили его выпить огромное количество их вина, или чичи, которую они сами потребляют, и, привязав его к столбу, они стали обстреливать его из пращей гуавами, доводя его таким образом… Затем они обрили ему бороду и состригли волосы, желая превратить его из добропорядочного капитана и испанца, каким он был, [в обнаженного индейца]».

И Эрнан Писарро, и Диего де Альмагро ясно поняли послание Манко: Инка продолжал вести войну, и инкское восстание отнюдь не было свернуто. Возможно, Манко в течение какого-то времени обдумывал идею переговоров с Альмагро, с тем чтобы вернуть себе власть в Куско, но в итоге он решил, что может выбрать только один путь. Став лидером мятежа, в результате которого было убито несколько сот испанцев, в том числе один из братьев Франсиско Писарро, Манко теперь не имел возможности повернуть назад. Писарро все равно никогда бы не простили ему этого. Кроме этого, Манко не желал более исполнения роли марионеточного короля и соответствующих этому его положению оскорблений и унижений со стороны даже самых низкопоставленных испанцев.

Между тем Диего де Альмагро, которому так и не удалось вступить в переговоры с инкским императором, сместил фокус своего внимания на вопрос Куско. Ему к этому времени было уже известно, что Манко, несмотря на его многомесячные усилия, так и не удалось завладеть столицей. Альмагро также знал, что Эрнан Писарро, которого Альмагро презирал, продолжал удерживать город. Глубоко разочарованный к этому времени даром короля — убогим южным королевством с непокорным, воинственным населением, Альмагро теперь становился все более и более одержим одной идеей: захватить Куско и прилегающие области. Он не знал, что король уже расширил границы королевства Писарро в южном направлении, поэтому полагал, что у него имеется хороший шанс заключить Куско в пределы своего губернаторства. Подойдя со своим войском на расстояние в несколько миль от инкской столицы, Альмагро остановился и разбил палаточный лагерь. Затем конкистадор направил двух гонцов «в город Куско, которые должны были приветствовать Эрнана Писарро и сообщить ему, что Альмагро не обнаружил в чилийских провинциях того великолепия, о котором ему рассказывали индейцы [в Перу]…также гонцы должны были передать, что Альмагро получил известие о том, что все королевство Перу охвачено мятежом, и что индейцы начали войну против служения Его Величеству. Эти известия, равно как и факт прибытия депеши, сообщавшей о назначении Альмагро губернатором королевства Толедо, явились причиной его возвращения. Таким образом, не было нужды беспокоиться, и [его прибытие] не должно было вызвать какие-либо треволнения, поскольку единственным предметом мысли [Альмагро] было служение Богу и королю и наказание мятежных индейцев… Он [Альмагро] почувствовал огромную скорбь в тот момент, когда узнал о тех великих трудностях, с которыми пришлось столкнуться губернатору [Франсиско Писарро] и присягнувшим ему испанцам».

Далекий от того, чтобы испытывать «огромную скорбь» в связи с трудностями, выпавшими на долю Писарро, Альмагро маскировал свои истинные намерения и одновременно стремился выведать настроения Эрнана Писарро. Но Эрнан к этому времени был уже изрядно разозлен тем фактом, что Альмагро тайным образом посетил долину Юкай, вступил в переговоры с Манко Инкой и лишь теперь побеспокоился о том, чтобы проинформировать Писарро о своем прибытии. Он прекрасно увидел, что, несмотря на всю демонстрацию дружеского расположения и готовности к переговорам со стороны Альмагро, его действия гораздо ярче свидетельствуют о сути его намерений, чем его слова. По мнению Эрнана, гонцы Альмагро имели задание произвести разведку на местности, с тем чтобы собрать информацию о подготовленности города к обороне. Заявление Альмагро о том, что он «не обнаружил в областях Чили того великолепия, о котором ему рассказывали», вне всякого сомнения, служило вполне достаточным свидетельством того, что он вернулся с юга с пустыми руками и что теперь намеревается объявить Куско своей вотчиной. Но Эрнан не для того сражался на протяжении девяти месяцев в условиях колоссального неравенства сил, чтобы кротко уступить город Альмагро.

Подавляющее число людей в отряде Эрнана составляли богатые энкомендеро, которые были обязаны своим привилегированным положением непосредственно Франсиско Писарро. Если бы Альмагро захватил город, то он мог бы аннулировать их право на энкомьенды, которое им пришлось отстаивать в жестокой борьбе, и эти поместья перешли бы в руки сторонников Альмагро. Люди Эрнандо получили энкомьенды силой оружия, и силой оружия энкомендеро готовы были защищать их.

Но часть находившихся в городе испанцев, особенно те, у кого не было энкомьенд, испытывала смешанные чувства. Возможно, рассуждали они, Куско подпадал под юрисдикцию Альмагро. В этом случае, если бы они присоединились к нему, то у них появлялся хороший шанс заполучить энкомьенды. Кроме того, во время пребывания рядом с ним в исключительно тяжелых условиях почти целый году многих из них стана крепнуть неприязнь к Эрнану Писарро, сформировавшаяся у них скорее всего еще задолго до этого.

Эрнан Писарро, как и прежде, славился своим высокомерием, жадностью, своекорыстием и оскорбительным отношением к другим; он делал все, чтобы выставить свой статус напоказ, соответственно почти всех окружающих он третировал как людей низшего сорта. Известно, что император Атауальпа как-то заметил, что ни один испанец не походил в такой степени на инкского повелителя, как Эрнан Писарро: у них был схожий стиль правления: оба они демонстрировали открытое презрение к подчиненным. Но в случае императора такое поведение было культурно обусловленным: демонстрация презрения входила в набор обязательных правил инкского стиля правления. В случае же Эрнана подобный тип поведения вызывал явно негативную реакцию в среде его сподвижников и рассматривался как явный дефект. На протяжении ряда лет Эрнан называл незаконнорожденного Альмагро «обрезанным мавром» — одно из самых болезненных оскорблений, которые испанец в XVI в. мог использовать в отношении своего соплеменника. Эрнан также часто оскорблял и унижал и других своих земляков. Так что не приходится удивляться, что не только Диего де Альмагро, но и многие из сподвижников Эрнана ненавидели последнего.

С того времени, как Манко снял осаду Куско, испанцам уже не приходилось более отсиживаться в двух зданиях на главной площади. Многие из них вернулись в свои дома — в те, которые не пострадали от поджога. Эрнан вновь въехал в бывший дворец Уайны Капака на восточной стороне главной площади: этот дворец был известен под названием Амару-Канчи.[41] Эрнан, Гонсало и еще около 20 испанцев, верных Писарро, установили пушки в дверных проемах дворца и приготовились обороняться. Хотя некоторые думали, что подозрения Эрнана в отношении Альмагро слишком преувеличены, этим подозрениям суждено было оправдаться.

Ночью 18 апреля 1537 г. сильный холодный дождь ударил по спящему городу. Диего Альмагро, опытный командир, выбрал точный момент для атаки — когда она менее всего была ожидаема. Альмагро и его отряд вошел в город и быстро занял церковь Хатун-Канчи на главной площади, одно из двух зданий, в которых люди Эрнана укрывались во время осады. Были также взяты под контроль главные улицы города, — в акции было задействовано более 280 кавалеристов. Заместитель Альмагро, Родриго Оргонес, — человек, обошедший Эрнана де Сото в борьбе за это место, — возглавил отряд, который окружил дворец Амару-Канчи, где все еще продолжали спать братья Писарро.

И лишь когда инкская столица уже находилась под контролем Альмагро, Эрнан и его люди поняли, что творится что-то неладное. Вскочив, Эрнан, Гонсало и 20 бойцов из их отряда схватили свое оружие и начали яростно отбиваться от атакующих, которые к этому времени уже захватили маленькие пушки, установленные в дверных проемах, и теперь старались пробиться внутрь здания. Родриго Оргонес, раздосадованный тем, что ему никак не удается попасть внутрь помещения, прокричал, что если Эрнан сдастся сам, то с ним обойдутся хорошо. Эрнан, как всегда, высокомерный, резко ответил на это: «Я не буду сдаваться простому солдату, каковым ты являешься!» — на что Оргонес заметил, «что он имел чин генерал-капитана правительства Нового Толедо, он же [Эрнан Писарро] являлся всего лишь вице-губернатором Куско; так или иначе, Оргонес являлся высокопоставленной персоной, и Писарро не следовало столь пренебрежительно относиться [к мысли] сдаться ему».

Когда Эрнан и его сподвижники наотрез отказались выходить, Оргонес приказал поджечь дворец. Часть крыши Амару-Канчи была из твердой высококачественной древесины бордового цвета, а часть — была соломенной. Несмотря на дождь, людям Альмагро вскоре удалось поджечь соломенную часть крыши. Вверх начали подниматься языки пламени. По мере того как распространялся огонь, из-под перекрытий дверей повалил дым. Люди Альмагро в это время с предвкушением ожидали конца действа; к их удивлению, люди Эрнана даже не предприняли попытки сдаться. Вот как описывает все это Сьеса де Леон:

«Эрнан Писарро был настроен не сдаваться людям Альмагро, и он сказал находившимся рядом с ним, что он предпочтет быть сожженным заживо, нежели повиноваться приказам штурмующих; и он сам стал в дверном проеме и оборонялся так яростно, что никто не мог войти. Там было столько дыма, что ночь стала еще темнее из-за него. Оргонес… был настроен не выпустить живыми людей, оказавшихся в ловушке, если… только они не сложат оружие и не сдадутся. Тут неожиданно начали валиться большие балки, на которых держалась крыша, к этому времени пламя уже уничтожило соломенную часть крыши. Видя, что… они вот-вот погибнут, находившиеся внутри испанцы стали настойчиво просить Эрнана Писарро покинуть это опасное место и сдаться атакующим, — ведь, в конце концов, они были христианами. Тут с грохотом начал валиться весь дом, и испанцы, большинство из которых получили ожоги и задыхались от дыма, бросились наружу навстречу пикам своих врагов… Капитаны [Эрнан и Гонсало Писарро] сошлись в рукопашной схватке с врагом, но в результате были схвачены, и с ними обошлись отвратительно:…их избивали и подвергали всяческим надругательствам, что было несправедливо… поскольку они были братьями губернатора дона Франсиско Писарро».

Такой оказалась встреча — с избиениями и всяческими надругательствами — двух отрядов испанцев, которые находились далеко друг от друга на протяжении двух лет и оба все это время отчаянно боролись за собственное выживание в разных частях обширной инкской империи. Теперь люди Альмагро связали, заковали в цепи и бросили за решетку обоих братьев Писарро вместе с 20 их сторонниками. На следующий день Альмагро переместил их в храм Солнца — одно из самых священных мест империи, ныне усилиями испанцев превратившееся в темницу.

В то время как Альмагро вплотную занялся захватом Куско, Манко Инка созвал собрание вождей в Оллантайтамбо. Индейские шпионы сообщили своему императору о том, какую борьбу устроили испанцы за Куско, а также о том, что, когда город был захвачен, большинство людей Эрнана перешло на сторону Альмагро. Шпионы донесли императору, что Альмагро захватил Куско уже полностью, — в захвате города принимали участие 600 испанцев и 4000 их туземных союзников. Манко также был осведомлен о том, что второй испанский отряд численностью почти 500 человек довольно быстро движется к Куско с севера. Если обе эти группы, или даже одна, решат атаковать его в Оллантайтамбо, то на этот раз он будет не в состоянии отразить их атаку. На собрании Манко сообщил вождям, что его давно уже приглашали антис нанести им визит, и сейчас пришло время это сделать. Он призвал собравшихся заботиться о себе и о своих близких и выказывать повиновение его сыну, Титу Куси Юпанки.

Речь, вне всякого сомнения, была торжественной и доходчивой, поскольку, несмотря на слова Манко о том, что он всего лишь собирается «несколько дней» пробыть у своих грозных амазонских союзников, смысл доклада был понят всеми присутствующими. Манко Инка, сын солнца, император Тавантинсуйю, отказывался от контроля над западной, южной и северной частями империи. Он отказывался от контроля над побережьем. Он отказывался от контроля над Андами. Он отказывался от контроля над Куско, города его детства и столицы его империи, — при том, что он почти год вел за нее сражения. Он отказывался от контроля над Калкой, долиной Юкай и Оллантайтамбо. Одним словом, император отрекался от большей части той обширной империи, которую он унаследовал и которую основали его предки. Теперь Манко собирался найти себе прибежище в маленькой восточной области, которую инки называли Антисуйю.

Манко полагал, что только в Антисуйю, где господствовала пересеченная местность, он сможет укрыться со своими соратниками от возможных атак. Прочие же его подданные — многие миллионы человек — должны будут подчиниться воле захватчиков.

Присутствовавшим на собрании туземным вождям было очевидно, что вскоре их города и деревни будут принесены в жертву решениями Манко. Некоторые вожди решились выразить свое беспокойство по этому поводу.

Манко заверил вождей, что они вскоре увидятся, и что он будет поддерживать контакт с ними посредством гонцов. Но Манко предостерег вождей, чтобы они не доверяли бородатым чужестранцам и не «верили ни единому слову, которое они произносят, поскольку они много лгут».

Приняв твердое решение по поводу своих дальнейших действий, Манко начал спешно организовывать свое бегство. В то время как вожди начали разъезжаться по своим родным провинциям, увозя с собой обескураживающее послание императора, Манко исполнил роль распорядителя на последних религиозных церемониях, которые призваны были обеспечить безопасность ему и его свите в земле антис.

Когда церемонии закончились и все собрались — тысячи носильщиков, лучники из племени антис, их жены и дети, — Манко подал знак, и процессия двинулась. Он восседал на королевских носилках. На других носилках ехали прочие представители инкской элиты. В составе процессии были жрецы, прорицатели, астрологи, ткачи, каменщики, чтецы кипу, счетоводы, архитекторы, фермеры, пастухи и даже один оракул — одним словом, все те люди, благодаря усилиям которых функционировало инкское государство. Здесь были также Руи Диас и еще 5 испанских узников, связанных веревками и охраняемых туземными воинами.

Экспедиция медленно продвигалась на север, вдоль берегов реки Патаканчи, притока реки Юкай, и, наконец достигнув тропы Пантикальи, начала спускаться по восточному склону Анд.