9. ВЕЛИКОЕ ВОССТАНИЕ

9. ВЕЛИКОЕ ВОССТАНИЕ

«Испанцам в Перу следует воздерживаться от высокомерного, жестокого поведения по отношению к индейцам. Представьте себе, что было бы, если бы наши люди прибыли в Испанию и начали конфисковывать имущество, спать с вашими женщинами и девушками и втаптывать в грязь достоинство местного населения. Как бы тогда повели себя испанцы? И даже если бы они со смирением приняли свою участь, их уделом все равно стали бы тюремные подвалы и публичная порка. А если бы они восстали и попытались убить своих притеснителей, то их ждала бы верная смерть на виселицах».

Фелипе Гуаман Пома де Айяла, «Письмо к королю», ок. 1616

«Столь многочисленны были прибывшие [повстанческие] войска, что все эти полчища практически закрыли собой землю. К полудню поля вокруг города Куско приняли такой вид, словно там расстелили огромное черное полотно. Ночью зажглось такое количество костров, что окружающее пространство стало похоже на безоблачное небо, полное звезд».

Педро Писарро, «Донесение», 1571

«В наибольшей степени успех сопутствует тому мероприятию, которое сокрыто от врага до самого времени исполнения намеченного».

Никколо Макиавелли, «Искусство войны», 1521

Когда Манко Инка и Вильяк Уму прибыли на своих королевских носилках в инкский город Ларес, их уже ожидали там вожди из всех провинций Тавантинсуйю — они прибыли на намеченное Манко тайное собрание. На некоторых были особые альпаковые мантии, имевшие золотые или серебряные вставки — своего рода медали, полученные от предыдущих императоров за службу. В этом маленьком городе, расположенном примерно в 30 милях от Куско, собралась значительная часть элиты, управлявшей десятимиллионным населением Перу.

Собравшиеся знали, что представителей некоторых областей империи, таких как Чачапойя и Канярис, находящихся далеко на севере, а также ряда этнических групп, живущих на побережье, на собрании нет не случайно: речь в данном случае шла либо о союзничестве с испанцами и выходе из инкской федерации, либо о решении занять нейтральную позицию. На собрании отсутствовали представители этнических групп, проживающих на территории современного Эквадора, — сообразно с обстоятельствами недавно закончившейся гражданской войны. Самый северный регион можно было считать отрезанным от инкского государства. Если империя в ее нынешнем состоянии напоминала лоскутное одеяло достаточно свободного пошива, в котором отсутствовали многие лоскуты, то задачей Манко на данный момент было использовать всю свою власть и влияние, для того чтобы как можно надежнее залатать это одеяло. Он намеревался использовать все этнические группы, признававшие его власть, для уничтожения испанцев; наказать племена, которые примкнули к испанцам, можно позднее.

В то время как собравшиеся представители знати беседовали друг с другом, Манко готовился изложить им свою новую стратегию, которая шла прямо поперек той установочной линии, которой он придерживался на протяжении последних двух лет. Для Манко имело большое значение то, что на собрании присутствовали самые блестящие военачальники империи — генералы Тисо и Кисо Юпанки, а также несколько полководцев — его родственник, Илла Тупак, и Пуйю Вилка. Слушать Манко собрался весь командный состав Инкской империи. Всем собравшимся здесь офицерам отводились ключевые роли в предстоящих крупномасштабных кампаниях.

Манко поднялся со своего низкого сиденья, собираясь начать речь. Разговоры утихли, все взоры обратились в его сторону. В первый раз с того времени, как он стал императором, Манко обрел возможность отдавать распоряжения, не имея над собой контроля испанцев. В двадцатилетием возрасте он наконец заявил о своем статусе, определенном ему по праву рождения, — о статусе «Сапы Инки», «Единственного Инки», то есть божественного короля. Оглядывая толпу, Манко сказал:

«Мои возлюбленные сыновья и братья, я никогда не думал, что когда-нибудь придется сделать то, что я намереваюсь предпринять сейчас, поскольку я не мог даже предполагать, что бородачи, которых вы называете виракочами, — это именование я ввел в оборот, поскольку думал, что они явились к нам от [бога-создателя] Виракочи, — станут… источником всех моих бед… Но теперь… я вижу, что они вновь замышляют схватить и убить меня… И вы видели, как ужасно они обошлись со мной и как они отблагодарили меня за то, что я сделал для них, — тысячу раз оскорбив меня, а затем схватив и связав, как собаку, — и все это после того, как они дали мне слово, что у нас будет с ними сотрудничество на основе любви и дружбы…

Я не могу не напомнить вам о том, что вы много раз просили меня сделать то, что я намерен сделать сейчас, — указывая, что мне следует подняться на борьбу против них, и спрашивая меня, почему я допустил их на свою землю. Я не думал, что то, что творится сейчас, вообще может когда-нибудь произойти. [Однако] все это произошло, а поскольку их цель продолжать изводить меня, я буду вынужден предпринять такие же шаги в отношении них… Поскольку вы всегда выказывали мне столько любви и стремились доставлять мне только радость, я призываю вас объединиться всем как один и направить наших гонцов во все уголки нашей страны, с тем чтобы в двадцатидневный срок все прибыли в этот город. И сделать это надо так, чтобы бородачи ничего об этом не прознали. Я направлю Кисо Юпанки в Лиму, с тем чтобы в тот день, когда мы атакуем испанцев здесь, он со своим отрядом атаковал их там. И совместными усилиями мы покончим с ними со всеми до последнего человека, покончим с тем кошмаром, который навис над нами».

Манко закончил свою речь следующим образом: «Я намерен не оставить на этой земле в живых ни одного христианина… и первым дело я хочу начать осаду Куско. Те из вас, кто хочет послужить нашему делу, должны будут поставить на кон свою жизнь. Пусть выпьют из этих сосудов только [те, кто готов присоединиться ко мне] на этих условиях».

После речи Манко слуги принесли два больших кувшина с чичей. Один за другим вожди выходили вперед, пили из кувшина и затем произносили клятву, подтверждая свою преданность императору и обязуясь уничтожить всех иноземцев, находящихся на перуанской земле. Воздержавшихся не было.

Вожди направляли гонцов часки в свои провинции. Гонцы имели на руках веревки с узелками кипу, содержавшими указание для местного начальства начинать мобилизацию всех имеющихся в округе воинов. В этих донесениях указывалось, что Манко Инка приказал начать истребление всех фальшивых виракочей. Настало время готовиться к полномасштабной войне.

Между тем в Куско Эрнан Писарро также созвал собрание. Он наконец окончательно уяснил, что Манко Инка обманул его и в настоящий момент он, по всей видимости, должен был заниматься организацией восстания. Эрнан сообщил собравшимся испанцам о том, что поступили сообщения о крупномасштабных перемещениях туземных войск в долине Юкай, всего лишь в пятнадцати милях к северу от города. Согласно донесениям, император-ренегат обосновался в городе Калке, там под его наблюдением осуществлялось формирование воинских отрядов. Эрнан сказал, что он допустил ошибку, позволив Манко и Вильяку Уму покинуть город. Но сейчас непозволительно было тратить время на взаимные обвинения — жизнь всех испанцев была в опасности. Сейчас самой насущной задачей было рассеять стянутые войска врага и, если повезет, вновь захватить императора. Эрнан сказал, что если Манко будет схвачен, то его можно будет принудить свернуть восстание. Если же это не удастся, то в любой момент можно ожидать, что многочисленная туземная армия начнет атаку на город.

Желая выяснить, насколько верны сообщения о перемещениях войск в близлежащей местности, Эрнан решил направить 70 всадников в город Калку, лежащий в долине Юкай, и во главе этого отряда он поставил своего двадцатитрехлетнего брата Хуана. Хуану было поручено прочесать всю местность в том районе и попытаться захватить Манко Инку. Кавалеристы были вооружены стальными мечами, кинжалами и четырехметровыми пиками. Начали непрерывно звонить колокола на недавно построенной испанцами церкви. Воздух был ясным, морозным и прозрачным. Всадники понеслись вскачь по дороге, ведущей на север.

Путь отряда Хуана пролегал через окраины долины Куско, далее они проехали мимо гигантской каменной крепости Саксауаман с ее серыми циклопическими стенами и тремя башнями. Она нависала над городом, похожая на некий диковинный средневековый замок. Затем отряд повернул и направился в сторону зеленых холмов, отделявших долину Куско от примыкающей к ней долине Юкай. Проехав в общей сложности с дюжину миль, всадники добрались наконец до границы плато — внизу протекала река Юкай (Вильканота). Испанцы осадили своих лошадей — перед ними открылось совершенно невероятное зрелище. Долина обрела бежевый цвет — цвет инкских туник. Словно ниоткуда в долине появилось огромное множество туземных солдат: издали все выглядело так, словно на землю высыпали гигантское количество крошечных игрушечных солдатиков. В этой широкой долине восстание, на протяжении последних нескольких месяцев проявлявшее себя в виде спорадических вспышек, теперь обрело концентрированную форму огромных воинских соединений. И эта армия находилась от Куско на расстоянии четырехчасового перехода.

Хотя поначалу Хуан Писарро и испытал шок, он храбро повел кавалеристов в долину: вдали сияли покрытые снегом пики горной цепи Паукартамбо. Далее отряд пошел в направлении города Калка, лежавшего на другой стороне реки Юкай. Тут местные информаторы сообщили Хуану, что Манко занят подготовкой восстания. Но Манко принял меры предосторожности. К тому времени, как испанцы появились здесь, туземные войска уничтожили уже все мосты через реку. Индейские воины насмешливо кричали испанцам с противоположного берега, размахивая своими топорами и дубинками. Испанцы направили своих лошадей в холодную реку, в которой плавали куски льда. Туземные воины начали раскручивать свои шерстяные вараки, или пращи, и вскоре на отряд посыпался град каменных снарядов.

Добравшись до противоположного берега, испанцы пришпорили своих коней, направив их в сторону метателей, которые обратились в бегство. Испанцы пронзали их своими пиками и разрубали мечами. Отряды туземных солдат, в основном только что набранные из числа крестьян новобранцы, в спешном порядке отступили к холмам: командиры, вероятно, проинструктировали их, что на возвышениях испанцам будет сложно атаковать.

После ряда атак и отвлекающих маневров Хуан неожиданно дал отбой и направился со своим отрядом в сторону Калки. Там испанцы приступили к усиленному поиску Манко Инки. Напуганные женщины и дети стояли на улице у дверей своих домов, а испанцы обшаривали помещения. Но Манко к этому времени уже удалось скрыться. Поскольку император очень торопился, ему пришлось оставить в городе свои запасы золота и серебра, значительное число своих прислужниц и изрядное количество армейского провианта.

В течение трех следующих дней испанцы оставались в Калке, занимаясь выработкой своих дальнейших планов; инкские отряды также оставались на своих позициях на склонах холмов; повстанцы осыпали испанцев насмешливыми оскорблениями. Ночью инки вступали в короткие перестрелки с испанскими караульными. Число туземных воинов было очень велико, и испанцы были удивлены, что туземцы не предпринимают атаку. Казалось, инкских командиров вполне устраивает такое положение дел, что испанцы без всяких для себя неудобств продолжают находиться в Калке. Но через четыре дня после своего прибытия испанцы поняли, почему индейцы их не атакуют. Прибыл испанский всадник из Куско и привез донесение от Эрнана: отряду Хуана надлежало вернуться в Куско как можно скорее. Огромное количество туземных войск неожиданно появилось на склонах холмов, окружающих столицу. Если Хуан и его отряд не вернутся тотчас же, у Эрнана не хватит сил удержать город.

Хуан, не теряя времени, собрал всех своих людей и галопом помчался из города. Некоторые испанцы захватили с собой украденные золотые и серебряные предметы; но большинству пришлось оставить свою добычу. Выехав из долины на плато, испанцы заметили, что численность туземных войск все прибывает. Пращеметатели доставили испанцам изрядное беспокойство — им пришлось с боем пробиваться к городу. После того как испанцы миновали крепость Саксауаман, их взгляду предстала чашеобразная долина Куско. На холмах вкруг города появилось бессчетное количество туземных войск. Не было почти ни одной дороги, ведущей к городу, которая не была бы запружена ими.

Отряд конкистадоров стремительно ворвался в город. У испанских жителей упал камень с души — в их распоряжении оставалось всего десять лошадей. Ввиду того что без лошадей испанцы очень сильно теряли в своей боевой мощи, в случае атаки инкских войск Эрнан и 126 испанцев, остававшихся с ним, вполне вероятно, были бы сокрушены. И даже сейчас, когда общее число кавалеристов составило 86 человек, преимущество инков перед испанцами продолжало оставаться огромным. Педро Писарро, вернувшийся вместе с Хуаном из Калки, вспоминал:

«Когда мы вернулись, то обнаружили, что отряды туземных бойцов все продолжают прибывать и они становятся лагерем на самых крутых склонах вокруг Куско, поджидая прибытия остальных отрядов. Войска, подошедшие позднее, начали располагаться лагерем также и на равнинной местности. Столь многочисленны были прибывшие [повстанческие] войска, что все эти полчища практически закрыли собой землю. К полудню поля вокруг города Куско приняли такой вид, словно там расстелили огромное черное полотно. Ночью зажглось такое количество костров, что окружающее пространство стало похоже на безоблачное небо, полное звезд».

В последующие дни испанцы со все более растущим беспокойством наблюдали за тем, как увеличивается число скапливающихся туземных войск. Испанцы, конечно, не ожидали, что восстание примет такой размах.

В Куско запертыми в ловушку оказались 196 испанцев. По словам Педро Писарро, из 110 испанских пехотинцев «большинство отличались исключительной худобой». На испанской стороне было также небольшое число африканцев, рабынь-мориск, несколько индейских наложниц, около 500 представителей племен чачапойя и канярис, союзничавших с испанцами, а также некоторое число янаконов, которые зачастую выполняли роль испанских шпионов, однако, в их преданности нельзя было быть до конца уверенным. Как ни странно, несмотря на то рискованное положение, в котором оказались испанцы, некоторые из представителей семейства Манко решили присоединиться к конкистадорам: тут в первую очередь надо назвать кузена Манко, Паскака, который в глазах Манко стал теперь предателем.

На холмах вокруг города расположилось великое множество инкских войск. И испанцы даже не имели представления, сколько их находится за пределами видимости. Оказавшиеся в западне, совершенно изолированные от внешнего мира, 200 испанцев, из которых почти половину можно было считать богатейшими людьми Нового Света, теперь могли рассчитывать только на свои силы.

Пока Манко Инка продолжал стягивать свои силы, Эрнан провел несколько кавалерийских вылазок в направлении окружавших город холмов, с тем чтобы прозондировать крепость инкских сил. Но каждый раз испанцев встречал настоящий ураган камней, выпушенных инками из пращей. Число инкских воинов уже настолько выросло, что у испанской кавалерии не было возможности осуществлять какие-либо осмысленные маневры. В ходе одной из таких вылазок Эрнан и его отряд из 8 человек неожиданно оказались отрезанными — со всех сторон его теснили легионы инкских воинов. В то время как Эрнан со своими бойцами старался пробить брешь в рядах врагов, один из его людей, Франсиско Мехиа, неожиданно оказался окруженным инками, протягивавшими к нему руки. Отчаянно размахивая своим мечом, Мехиа старался удержаться в своем седле, но «[они] стащили его с лошади своими руками, — писал один из выживших, — и отрубили голову ему и его лошади». Остальным испанцам все же как-то удалось пробить брешь в рядах инков, и кавалеристы помчались к городу.

Чтобы повысить мобильность войска и чтобы иметь возможность отражать атаки с разных направлений, Эрнан решил разбить кавалеристов на три группы. Во главе этих групп он поставил трех капитанов: Габриеля де Рохаса — опытного бойца, совсем недавно прибывшего в Перу: Эрнана Понсе де Леона — партнера Эрнана де Сото, и Гонсало Писарро, в свое время выкравшего жену Манко. Сам Эрнан сохранил за собой место главнокомандующего, а своего брата Хуана назначил заместителем.

Военная структура инкского войска, выстроенного против испанцев, была намного более многосложной, в основном ввиду гораздо большего числа инков. На вершине инкской военной пирамиды находился Манко Инка, глава государства, сын бога-Солнца. Рядом с ним находился Вильяк Уму, верховный жрец и соглавнокомандующий. Командование войсками, осадившими Куско, осуществлял генерал Инкилл, помогал ему его заместитель Паукар Гуаман. Во главе каждого из легионов были поставлены командиры. Титу Куси вспоминал:

«Кориатао, Куильяс, Таипи и многие другие [командиры] вошли в город с [северной] стороны Карменки. Гуаман-Килькана, Кури-Уальпа и еще многие другие зашли с [западной] стороны Кондесуйо [Кунтисуйю]… и закрыли брешь протяженностью более чем в пол-лье. Все были превосходно экипированы [и] находились в полной боевой готовности. Лликллик и еще ряд командиров зашли с [южной] стороны Колласуйо [Колласуйю] — их войско насчитывало огромное количество воинов, это была самая большая группа, принявшая участие в осаде. Анта-Аклла, Ронпа Юпанки и еще ряд командиров зашли с [восточной] стороны Антисуйю, завершив тем самым операцию по окружению».

Исполняя роль главного военного стратега. Манко Инка продолжал находиться в Калке, том самом городе, который недавно захватил Хуан Писарро и потом был вынужден покинуть. Находясь в Калке, Манко мог отдавать распоряжения и получать донесения, а также продолжать координировать всеобщую мобилизацию. В то время как инкские легионы продолжали стягиваться к окраинам Куско, инкский полководец Кисо Юпанки повел одну из армий по направлению к Лиме. Манко приказал Кисо сделать все возможное, чтобы не позволить Франсиско Писарро направить подкрепление в Куско. Манко также направил во все концы империи гонцов, на руках у них были приказы, предписывавшие местному начальству хватать всех испанцев, которые могут находиться в разъездах, и уничтожать их на месте, а оружие их забирать.

Вильяк Уму настойчиво посоветовал молодому императору предпринять атаку на Куско немедленно, не ожидая дальнейшего подтягивания инкских войск. Но Манко не хотел начинать действия до тех пор, пока не подойдут все воинские подразделения. Он в свое время участвовал совместно с испанцами в боевых действиях против генерала Кискиса и хорошо представлял себе разрушительную силу испанского оружия и особенно кавалерии. Манко намеревался нанести такой сокрушительный удар по столице, чтобы испанцы не смогли от него защититься ни при помощи своего мощного оружия, ни при помощи кавалерии. После того как испанские войска были бы уничтожены. Манко смог бы взять под свой контроль центральную часть Перу. Потом он смог бы нанести удар по гарнизону Писарро в Лиме — по главной опорной силе испанских конкистадоров в Перу.

В то время как число испанцев оставалось неизменным, Манко за несколько недель удалось собрать боевую силу численностью от 100 000 до 200 000 человек — совершенно поразительное достижение в области логистики. Следует заметить, что речь идет о временно призванных на военную службу бойцах — в обычной жизни это были фермеры или пастухи. По большей части это были женатые люди в возрасте между двадцатью пятью и пятьюдесятью годами. Более молодые неженатые люди проходили службу не в качестве бойцов, а в качестве гонцов или носильщиков. Именовавшиеся «аука камаюк», воины из каждой провинции говорили на своем местном наречии. У них были свои вожди. Эти вожди подчинялись верховному инкскому военному командованию. Все это огромное воинство, собравшееся вокруг Куско, было, подобно самой Инкской империи, гетерогенным и многоязычным.

Помимо обычных хлопковых или альпаковых туник, на инкских воинах были плотные доспехи, подбитые хлопком, и шлемы, сделанные из плетеного тростника или дерева. Несмотря на хаос последних лет, инкские склады на всем пространстве страны были доверху забиты оружием, униформой и разного рода военным снаряжением. Педро Писарро вспоминал, что когда он впервые прибыл в крепость Саксауаман, то он обнаружил, что многие склады на ее территории были заполнены военным снаряжением:

«Все эти помещения были забиты копьями, стрелами, дротиками, дубинками, индивидуальными щитами и огромными овальными щитами, которые для защиты могли использовать до сотни индейцев — во время штурма крепостей. Там было много морионов [шлемов] из тростников, сплетенных настолько туго, что голове в подобном морионе не мог угрожать никакой удар».

Туземные ремесленники произвели огромное количество оружия. И хотя в большинстве своем униформа была стандартизированной, отряды из различных провинций дополняли ее своими красочными элементами, чтобы командиры могли мгновенно распознавать свои войска. Отец Бернабе Кобо писал:

«Поверх этой защитной одежды на них были очень красочные богатые украшения и драгоценности; на головах у них были красивые разноцветные перья, а на груди и спине большие золотые и серебряные пластины, более бедные солдаты носили медные пластины».

Отряды лучников и пращеметателей, способные поражать врага на расстоянии, обычно шли впереди ударных подразделений, вооруженных дубинками и топорами.

«Их основным оружием… [является] праща… с помощью которой они могут запустить камень, который может убить лошадь, а иногда и всадника… Она производит почти такой же эффект, как аркебуза. Один раз я видел, как камень, запущенный из пращи, разбил надвое меч в руках человека, находившегося на расстоянии тридцати ярдов».

Войска со всех концов империи все прибывали и прибывали, так что вскоре выстраивавшиеся на склонах холмов отряды придвинулись уже вплотную к домам на окраине города. Днем и ночью со стороны войск доносился рев — бойцы то и дело выкрикивали на своих родных языках насмешливые оскорбления, направленные в сторону испанцев. Весь этот звуковой вал был своего рода психической атакой, и целью его было вывести из равновесия и запугать испанцев. «Оттуда доносились такие крики, что все мы были поражены», — вспоминал Педро Писарро. Туземцы постоянно выказывали свое насмешливое презрение, они поднимали свои туники и обнажали ноги, с тем чтобы продемонстрировать свое презрительное отношение. У инков обнажение ног представляло собой знак очень серьезного оскорбления. Давно уже не считая испанцев заморскими богами, туземные воины наглядно демонстрировали испанцам свое крайнее презрение.

В фокусе внимания Манко Инки были все аспекты готовящейся военной атаки. Он хорошо осознавал, что для победы религиозные аспекты не менее важны, чем диспозиция войск. Если бы боги отказались проявить свою благосклонность, перевес сил над врагом не имел бы никакого значения. Манко выступил распорядителем ряда торжественных церемоний и жертвоприношений, чтобы снискать себе божественную помощь.

Когда уже приближалось время решающей атаки, Манко организовал торжественную церемонию Иту. На протяжении двух дней перед этим император и все воины его армии соблюдали пост и воздерживались от сексуальной активности. Во время церемонии жрецы перерезали горло жертвенным ламам, торжественным строем проходили юноши, одетые в элегантные красные туники. Период поста закончился грандиозным торжеством и потреблением огромного количества чичи.

В субботу 6 мая 1536 г. Манко Инка начал свою тотальную атаку, приведя в действие сотни тысяч туземных воинов. Первые снаряды с характерным треском начали сыпаться на каменные мостовые и стены. Испанцы, застигнутые этим градом на улице, бросились искать укрытие. Легионы ударных войск начали медленно спускаться с холмов, далее они двинулись в сторону центральной площади столицы.

Туземная пехота двигалась тесным строем, в руках у пехотинцев были метровой длины дубинки, боевые топоры и щиты. На большинстве туземцев были плетеные шлемы, многие из которых были украшены экзотическими перьями алого, желтого, зеленого и голубого цветов. Стратегия Манко и его полководцев была простой: сначала они хотели загнать испанцев в центр города, а затем сокрушить их своими превосходящими силами.

По мере того как в город прибывало все большее и большее число туземцев, петля, в которую угодили испанцы, все более затягивалась. Каждый из них осознавал, что если они не найдут способ остановить наступление Манко, то они будут раздавлены. Тотальный поток стрел и снарядов уже заставил испанцев укрыться. На склоне холма, возвышающегося над городом, индейцы уже захватили крепость Саксауаман. Отсюда Вильяк Уму и многие из его командиров станут обозревать поле сражения и направлять донесения Манко Инке в Калку. Инкский отряд захватил стратегический район Кора Кора, примыкавший к северной оконечности главной площади. Педро Писарро вспоминал:

«Этот город Куско расположен рядом с холмом, на склоне которого находится крепость [Саксауаман], — с этой стороны индейцы спустились к домам, примыкавшим к площади, принадлежавшей Гонсало Писарро и его брату Хуану Писарро. С этих позиций инки нанесли нам серьезный урон своими камнями, запускавшимися при помощи пращей, — мы ничего не могли с этим поделать… Позиции индейцев располагались на достаточно крутом склоне, они захватили и узкую тропинку, проходившую по нему, у нас не было никакой возможности по ней подняться… Стоял невообразимый шум, создаваемый громкими криками и производимый рожками и тыквами, использовавшимися индейцами, — казалось, что дрожит сама земля».

Под изничтожающим градом камней и других метательных снарядов испанцы, застигнутые этой атакой в разных местах города, отступали к главной площади, на которой располагались дворцы. Если инкская стратегия заключалась в том, чтобы окружить и уничтожить своих врагов, то испанская состояла в том, чтобы продержаться в двух массивных каменных зданиях — Сунтур-Уаси и Хатун-Канча. Здания стояли друг напротив друга на восточной стороне площади. Испанцы превратили их в блиндажи, понадеявшись на то, что крыши и стены защитят их от нескончаемого града камней.

Заняв одно из зданий, Эрнан Писарро отдал второе под ответственность Эрнана Понсе де Леона. Настолько плотным был обстрел, что напуганные испанцы не могли даже выглянуть из зданий. В тусклых помещениях многие стояли на коленях и молились, в то время как по стенам и крышам зданий продолжали бить камни. Педро Писарро рассказывал:

«Эрнан Писарро вместе с офицерами неоднократно проводили совещания, чтобы обсудить дальнейшие действия. Одни говорили, что надо покинуть город и бежать, [тогда как] другие говорили, что надо укрыться в [большом зале] Хатун-Канчи — огромном помещении, где мы все могли разместиться. Там… была только одна дверь, и каменные стены были очень высокие… [Но] ни один из этих советов не был хорош, поскольку, если бы мы ушли из Куско, они перебили бы нас на здешних труднопроходимых дорогах… а если бы мы укрылись в указанном помещении, то они замуровали бы нас кирпичами и камнями».

Прежде чем Эрнан Писарро смог сделать выбор между двумя вариантами: оказаться в западне этих зданий и быть забитыми дубинками или же попытаться прорваться сквозь кольцо окружения, неожиданно возникла новая, еще более серьезная опасность — заполыхали крыши многих домов в городе. Испанцы из своих зданий наблюдали сильнейший пожар, перекидывавшийся с одного здания на другое. Прежде чем испанцы уяснили причину произошедшего, они оказались запертыми в городе, по кварталам которого быстро распространялось пламя.

Манко Инка и его военные советники разработали хитроумный план: они решили организовать пожар в городе, надеясь выкурить испанцев из их укрытий либо сжечь их.

Вскоре задымилась и крыша здания Хатун-Канчи, где заперлись испанцы. Один из очевидцев писал:

«В тот день был очень сильный ветер, и, поскольку крыши домов были из соломы, в какой-то момент весь город уже стал представлять собой пылающую стихию. Индейцы кричали так громко, и огонь был такой густой, что люди не могли ни слышать, ни видеть друг друга».

Кристобаль де Молина писал: «Было столько дыма, что испанцы едва не задохнулись. Им пришлось очень тяжело, поскольку… было очень дымно и жарко».

О случившемся потом есть свидетельства разных источников. Некоторые испанцы указывают, что, в то время как весь город продолжал гореть, огонь на крыше Хатун-Канчи каким-то чудесным образом погас. Позднее некоторые из присутствовавших клялись, что сама Дева Мария предстала перед ними в развевающемся одеянии и загасила пламя. Но Титу Куси, который, вне всякого сомнения, слышал об этом происшествии непосредственно от своего отца, оставил более прозаическую версию: испанцы обязаны были своим временным избавлением африканским рабам, которых они еще раньше разместили на крыше. Несмотря на то что они обстреливались стрелами и закидывались камнями, африканцам удалось погасить огонь.

Понимая, что, оставаясь в двух зданиях, испанцы могут сгореть, Эрнан Писарро сделал для себя вывод, что у него и его людей есть только один выход: покинуть относительную безопасность своих укрытий и контратаковать.

«Им казалось, что лучше будет выйти, чем погибнуть там, — писал Сьеса де Леон, — и, несмотря на всю интенсивность града камней, они вышли вместе со своими индейскими друзьями и бросились в атаку на врагов на улицах». Летописец Гарсиласо де ла Вега добавлял:

«Когда эти [туземные воины] увидели сплотившихся всех вместе испанцев, они ринулись на них с великой яростью, надеясь сразу же сокрушить их. Кавалерия храбро остановила индейцев, и обе стороны сражались, выказывая великую отвагу… Стрелы и камни сыпались на испанцев; но лошади и пики последних позволили им сдержать индейцев, после каждой [атаки] туземцы теряли поверженными 150–200 бойцов».

Когда горящие крыши начали рушиться по всему городу, туземные воины получили возможность вскарабкиваться на самый верх стен домов — там они становились неуязвимыми для нападения конницы. Другие инкские воины сражались на земле, размахивая своими боевыми топорами и булавами и запуская из пращей камни в испанских пехотинцев. «Индейцы очень самоотверженно поддерживали друг друга, — писал один очевидец, — с величайшей решимостью они бросались в атаку и вступали в рукопашный бой с испанцами».

На протяжении всего дня длились яростные сражения; лишь с огромным трудом испанцам удалось предотвратить захват индейцами того крошечного участка Куско, который удерживали конкистадоры.

Когда уже приближалась ночь, испанцы получили некоторую передышку: инки преимущественно сражались днем. Так, когда солнце спустилось за холмы, индейцы постепенно свернули атаку. К этому времени воины Манко упрочили свои позиции в городе, возведя поперек захваченных ими улиц и аллей баррикады. Наблюдая, как возводятся баррикады, и сланцы все явственнее ощущали, как затягивается вокруг них петля. Титу Куси вспоминал:

«Той ночью, ввиду того что [испанцы] не видели для себя выхода из этой ситуации, они поспешили обратиться к Богу, — всю ночь в церкви [Хатун-Канчи] они на коленях молили Бога о помощи, и даже те [испанцы], кто стоял в карауле на площади, делали то же самое, равно как и многие индейцы [Чачапойя и Канярис], сражавшиеся плечом к плечу с испанцами».

Летописец Гуаман Помаде Айяла писал:

«Стоя на коленях, христиане молили о Божьей милости и обращались к Деве Марии и всем святым. Со слезами на глазах они громко молились: „Благослови нас, святой Яков! Благослови нас, Пресвятая Мария!“… Уничиженно взывали они к своей Богоматери».

В тот вечер Эрнан Писарро созвал общее собрание. Хотя он в целом не пользовался любовью среди своих соотечественников из-за своего высокомерия, подозрительности и скупости, он имел задатки прирожденного лидера и выказывал редкостное хладнокровие в сложных обстоятельствах. Собравшиеся внутри помещения люди осознавали, что их судьба зависит от тех решений, которые примет этот приземистый человек.

«Господа, я хочу сказать вам, что мне кажется, что… индейцы все больше и больше позорят нас. Я думаю, что причина этого — выказанные некоторыми из вас нехватка подлинной силы и робость. Вот [почему] мы почти сдали этот город.

Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что та земля, которую дон Франсиско Писарро, мой брат, завоевал и заселил, была потеряна из-за выказанного страха… Каждый, кто доподлинно знает индейцев, понимает, что продемонстрированная [с нашей стороны] слабость делает их только сильнее».

Расхаживая взад и вперед, Эрнан продолжал:

«Во имя Бога и нашего короля, защищая наши дома и наши поместья, мы, если понадобится, умрем… Давайте же укрепим нашу решимость осознанием того, почему мы должны драться, и тогда мы не будем чувствовать опасности, поскольку вы уже знаете, что, выказывая отвагу, можно достигнуть того, что кажется невозможным, а без оной даже простые преграды становятся неодолимыми. Я прошу, чтобы вы все поняли это — раздробленные внутри себя, мы потеряем все, даже не имея врага».

Единодушно испанцы поклялись, что они будут яростно сражаться, не думая о себе. «Уже прозревая свой конец, они молились нашему Господу и нашей Богоматери, говоря, что лучше выйти наружу… и умереть сражаясь, нежели умереть здесь подобно свиньям». На холмах, окружавших город, туземные войска согревались у костров, при этом они продолжали изводить испанцев своим непрерывным ревом и насмешками.

В это время Вильяк Уму и его генералы, глядя на город из своей крепости Саксауаман, обсуждали планы сражения на следующий день. Продолжали потрескивать костры, извергая из себя всполохи искр и пламени.

Обе враждующие стороны должны были ощущать, что в тот день им частично повезло. Испанцам повезло, поскольку, несмотря на предпринятую ими ожесточенную атаку, никто из них до сих пор не был убит, и им удалось сохранить свои позиции. Инкам повезло, поскольку они захватили почти весь город и настолько туго затянули петлю вокруг неприятельских войск, что последние оказались блокированы в двух зданиях.

На следующий день, когда взошло солнце, со стороны холмов, где стояли стотысячные войска туземцев, поднялся страшный рев, и послышались звуки глиняных труб. Вновь орды туземных войск двинулись к городу. Они направились к главной площади, где, как они ожидали, испанцы будут ждать их. На площади и вокруг нее стояли испанские всадники и пехотинцы вместе с африканскими рабами и индейскими соратниками. Войска Манко начали поджигать крыши, которым удалось избежать пожара в предыдущий день; по мере того как город продолжал тонуть в огне и дыму, индейские воины бегали по стенам домов, метая дротики и камни из пращей. Опасаясь, что вновь будут предприняты попытки поджечь их два опорных здания, испанцы разместили на крышах смотрящих. В задачу последних входило тушить огонь, если будут запускаться раскаленные камни или горящие стрелы. Между тем на узких улицах внизу две противостоящие друг другу силы сошлись в яростном смертельном бою.

Ввиду того что теперь испанцы были очень ограничены в своих возможностях, они полагались на простую стратегию: три их кавалерийских отряда постоянно атаковали индейцев, с тем чтобы не допустить сдачи того пятачка, на котором удерживались конкистадоры. Они осознавали, что им лучше было встретить свой конец на открытом пространстве, чем быть накрытыми в одном из блиндажей. Никто не хотел быть загнанным в ловушку здания. Поэтому испанцы сражались отчаянно — они протыкали врагов своими пиками и разрубали мечами. На улицах, перегороженных баррикадами и забитых трупами, испанская кавалерия теряла маневренность.

Когда двадцатитрехлетний Алонсо де Торо повел кавалерийский отряд по одной из узких улиц Куско, ширина которой позволяла проехать лишь двум лошадям вряд, индейские воины неожиданно обрушили на них высокую стену. Выбитые из седла, Торо и ехавшие вместе с ним всадники были бы уничтожены, если бы их индейские соратники не подоспели им на помощь и не отогнали воинов Манко.

Между тем на холмах, окружавших город, войска Манко прибегли к дополнительной стратегии для нейтрализации испанской кавалерии. На террасах, имевших сельскохозяйственное назначение и располагавшихся на склонах холмов, туземные воины начали рыть ямы, создавая тем самым препятствия для кавалерийской атаки противника. В других местах индейцы разрушали акведуки, которые вели в город, так что происходило затопление террас, и создавались дополнительные препятствия для продвижения конницы. В самом Куско войска Манко продолжали возводить все новые и новые баррикады.

Воины Манко также задействовали еще одно оружие, которое они ранее применяли, только когда охотились на оленей и другую крупную дичь. Один из участников этого противостояния писал:

«У них много видов оружия… в частности копья, стрелы, дубинки, топоры, алебарды, дротики и пращи, а также еще один вид оружия, который они называют айллус: он представляет собой три круглых камня, зашитых в кожаные мешки, к которым привязаны веревки… длиной в ярд… Они метают их в лошадей и связывают таким образом их ноги, иногда этим оружием поражают всадника — и его руки оказываются привязаны к телу. Индейцы настолько хороши в этом искусстве, что подобным образом они могут свалить оленя».

Испанцы вскоре начали называть необычное оружие инков — «шары».

В ответ на предпринятые инками тактические шаги испанцы вскоре оказались вынуждены прибегнуть к контрстратегиям. Ввиду применения шаров испанским всадникам потребовались для сопровождения пехотинцы, которые бы разрезали веревки, в сетях которых могли оказаться кавалеристы. Между тем на улицах города испанские отряды кавалеристов и пехотинцев взялись за демонтаж баррикад — делать это им зачастую приходилось под градом камней. В это время индейцы канярис и чачапойя занимались засыпанием ям, вырытых воинами Манко для сдерживания лошадей. Индейцы этих племен также принялись за снос каменных террас на склонах холмов, чтобы предоставить кавалеристам и пехотинцам возможность для контратак.

Хотя до сих пор ни один из испанцев не был убит, многие получили ранения разной степени тяжести; все они осознавали, что без помощи их индейских союзников их положение было бы совсем плачевным. Гарсиласо де ла Вега писал:

«Дружественные индейцы оказывали испанцам очень значительную помощь, врачуя их раны и удовлетворяя самые разные их нужды… Видя это, многие испанцы говорили, что они не знали, как бы им пришлось выходить из ситуации, если бы не помощь индейцев, которые приносили им кукурузу, травы, при этом сами индейцы ограничивали себя в еде, заботясь лишь о том, чтобы могли поесть их хозяева. Индейцы исполняли для испанцев роль разведчиков и караульных, при помощи секретных знаков днем и ночью они предупреждали испанцев о намерении врагов».

Несмотря на все усилия инков, испанцам удалось убить несколько сот туземцев и при этом самим не потерять ни одного человека: правда, среди индейских союзников испанцев потери, вероятно, все же были. Инкские полководцы быстро поняли, что нанести испанцам урон в живой силе очень сложно. Только окружив всадника и сбросив его с лошади, индейцы могли убить его в ходе рукопашной схватки. Но вскоре инки обнаружили, что испанские всадники все время старались держаться вместе, приходили друг другу на выручку и очень внимательно следили за тем, чтобы не угодить в ловушки.

При том что у испанцев не было потерь, после двух дней атак противника их перспективы оставались мрачными. Испанцы очень сильно уступали в численности; они были изолированы от внешнего мира, и соответственно на помощь им не могло прийти подкрепление; их запасы продовольствия все уменьшались; к тому же к этому времени испанцы достаточно обессилели, в их рядах было много раненых. Эрнан и подчиненные ему капитаны решили: для того чтобы выжить в ходе этого столкновения, им необходимо тем или иным образом выбить воинов Манко из близлежащей крепости Саксауаман. Дело было не только в том, что эта крепость являлась командным пунктом всей наступательной кампании инков, — со склонов, прилегавших к этой крепости, инки разворачивали свои ударные атаки. Их войска спускались с крутых склонов и входили прямо в город, не опасаясь кавалерийских атак. В других местах, к примеру, в открытой долине на юге, им было затруднительно организовывать серьезные атаки, поскольку был риск нарваться на кавалерийскую контратаку. Если бы испанцам удалось вновь захватить крепость, они бы избавили себя от угрозы прямых атак на свой самый незащищенный фланг. Кроме того, они бы заполучили самый выгодный в стратегическом плане пункт на примыкающих к городу высотах.

После консультаций с капитанами Эрнан наконец решил, что захват Саксауамана был единственным средством снизить уязвимость позиций испанцев, хотя и при всей очевидной опасности фронтальной атаки на усиленно охраняемую крепость. Педро Писарро вспоминал:

«Эрнан Писарро согласился с тем, что нам следует попытаться захватить крепость, ибо оттуда нам грозила наибольшая опасность… До того как индейцы начали осаду, мы не задумывались о важности удержания этого стратегического пункта. После того как согласие было достигнуто, нам, кавалеристам, был отдан приказ готовить оружие и атаковать крепость; Хуан Писарро был поставлен во главе нашего отряда».

Для двадцатипятилетнего Хуана назначение его ответственным за выполнение такой важной миссии было свидетельством доверия к нему со стороны его старшего брата. В отличие от Эрнана Хуан пользовался доверием среди испанцев. Вежливый в обращении, щедрый, он обладал также редкостным бесстрашием. К числу слабостей Хуана можно было отнести только его импульсивность и некоторую грубость в отношении к индейцам, которая, впрочем, была характерна для многих испанцев. Следует отметить, что ужасное обращение Хуана и его брата Гонсало с Манко Инкой явилось одной из основных движущих причин восстания.

Несколько ранее в этот день имело место следующее событие. Во время сражения кавалеристу Педро дель Барко большой камень угодил в шлем. Барко без сознания упал на землю. Увидев это, Хуан на своем коне ринулся ему на помощь. В то время как Хуан оттаскивал своего упавшего товарища в безопасное место, индейский пращеметатель выпустил камень, который угодил ему прямо в челюсть.[36] Хотя Хуан и был оглушен, ему удалось оттащить подальше своего товарища. Но к вечеру его челюсть настолько распухла, что он уже не мог носить шлем. Тем не менее двадцатитрехлетний капитан был готов повести атаку на Саксауаман.

Крепость, которую должен был штурмовать кавалерийский отряд Хуана, была по истине устрашающей. Выстроенный на каменистом холме со стороны северной оконечности города, Саксауаман был окружен с трех сторон крутыми склонами. Своей северной стороной, наиболее удаленной от города, крепость выходила на травянистую равнину. Поскольку крепость была уязвима только с этого направления, инки выстроили там ряд гигантских стен. Нотариус Санчо де ла Ос писал:

«С той стороны крепости, которая имеет наименьшую крутизну, возведены одна над другой три стены… Среди всех строений той земли самое красивое — эти стены, поскольку они выложены из настолько больших камней, что с трудом можно поверить, что их поместили туда человеческие руки, — эти камни огромны, как горные валуны… высота их составляет двадцать с лишним футов, а длина — еще более того… Эти стены изгибаются зигзагом таким образом, что фронтально обстреливать их [пушками] невозможно, но только под углом… Вся крепость представляла собой склад оружия: дубинок, копий, луков, топоров, щитов, а также защитных одежд, проложенным хлопком, — все это собиралось со всех уголков империи».

Посовещавшись с кузеном Манко, Паскаком, Хуан и Эрнан решили, что единственный способ штурмовать крепость — осуществить прорыв сквозь ряды инкских легионов, охранявших крепость со стороны северной оконечности города, потом заполучить контроль над дорогой, ведшей в Хауху, и затем, в случае, если все пойдет удачно, отправиться в восточном направлении по склонам холмов до самой травянистой равнины. С той стороны испанцам придется осуществить фронтальную атаку на гигантские стены крепости. Многим из тех, кто узнал о намеченном плане, вся эта затея показалась самоубийственной. Но испанцы осознавали, что, если им не удастся перехватить инициативу, они будут обречены оставаться блокированными в городе.

13 мая, рано утром, Хуан Писарро вместе с отрядом из 50 всадников «вышел из церкви [Сунтур-Уаси], всадники вскочили на своих лошадей. Кавалеристы пришпорили коней и на полном скаку прорвали вражеское оцепление, направившись затем на огромной скорости вверх по склону холма».

Кузен Хуана, Педро, вспоминал, как ему и его отряду приходилось пробиваться сквозь ряды индейского контингента, забрасывавшего их камнями, а затем, следуя извилистой траектории, подниматься по крутому склону холма, часто останавливаясь на привал, с тем чтобы индейцы из испанского отряда смогли расчистить путь.

«Мы направились вверх по Карменке, очень узкой дороге, с одной стороны которой шел холм, а по другую сторону было ущелье, в некоторых местах очень глубокое, и из этого ущелья они доставили нам значительный урон своими камнями и стрелами; и они [также] попортили дорогу в ряде мест и выкопали в ней множество ям. Мы продвигались по этой дороге с огромными трудностями, поскольку нам приходилось останавливаться и ждать, пока наши индейские союзники, шедшие с нами — числом менее ста человек, — засыплют ямы и приведут в должное состояние дороги».