2. НЕСКОЛЬКО COT ХОРОШО ВООРУЖЕННЫХ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ

2. НЕСКОЛЬКО COT ХОРОШО ВООРУЖЕННЫХ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ

«В последние века мира настанет время, когда океан ослабит свои узы, и явится пред глазами огромная земля, и мореплаватель, подобный тому, что направлял путь Ясона[8], откроет новый мир, и тогда остров Туле[9] не будет уже более являться крайней оконечностью мира».

Сенека

21 апреля 1536 г. в субботу, в конце Пасхальной недели, немногие из 196 испанцев, находившихся в инкской столице Куско, могли себе вообразить, что уже через несколько недель они либо погибнут, либо подойдут настолько близко к границе, отделяющей жизнь от смерти, что каждый из них будет просить об отпущении грехов и вверит свою душу попечению Создателя. Уже через три года после того, как Франсиско Писарро и его испанский отряд казнили инкского императора Атауальпу при помощи гарроты[10], захватили огромную часть империи, растянувшейся в длину на 2500 миль и насчитывавшей 10 миллионов подданных, дела у испанских конкистадоров начали идти все хуже и хуже. За последние несколько лет испанцы консолидировали свои территориальные приобретения, поместили на троне марионеточного инкского правителя, увели инкских женщин, обрели власть над миллионными массами и отправили огромное количество индейского золота и серебра в Испанию. Все первые конкистадоры к этому времени стали уже очень богатыми людьми — сродни нынешним мультимиллионерам, — те же, кто пробыл в Перу достаточно продолжительное время, уже отбыли в свои огромные поместья. Первые конкистадоры превратились в феодальных сеньоров, обрели положение и репутацию, основали семейные династии. Они уже сменили свои доспехи на превосходную льняную одежду, щегольские шляпы с яркими перьями, выставленные напоказ драгоценности и лоснящиеся трико. В Испании и других европейских королевствах, равно как и на островах и материковых территориях, относящихся к Карибскому бассейну и ныне перешедших под юрисдикцию испанской короны, завоеватели Перу стали уже легендарными фигурами: и молодежь, и люди почтенного возраста мечтали только об одном — как бы примерить на себя ладно скроенные сапоги конкистадоров.

В описываемое нами весеннее утро на андской возвышенности высотой в 11 300 футов послышался резкий звон церковных колоколов — со стороны строения, которое испанцы в спешном порядке возвели на безукоризненно вырезанных серых камнях Кориканчи, инкского храма Солнца. По улицам этого чашеобразного города, окруженного зелеными холмами, поползли слухи о том, что марионеточный инкский император скрылся и что он вернется со стотысячным индейским войском.

Испанцы высыпали из своих жилищ, вооружившись стальными мечами, кинжалами и четырехметровыми пиками, надев на головы шлемы-морионы с высокими гребнями и сильно загнутыми спереди и сзади полями. Они седлали своих коней, яростно кляня инков последними словами — называя их «собаками» и «предателями». Воздух в этот день был чист и свеж, и подковы лошадей громко стучали по мостовым.

До сих пор испанцы имели просто ошеломляющие успехи, которые шли прямо чередой. За 4 года до этого, в сентябре 1532 г., испанцы числом в 168 человек под предводительством конкистадора Франсиско Писарро проделали путь в Анды — 62 человека ехали на лошадях, и 106 человек шли пешими, — оставив позади себя корабли, поставленные на якорь в водах Тихого океана — на значительном расстоянии от берега. Испанцы поднялись на высоту 8000 футов и далее направились прямиком в логово льва — в место пребывания повелителя Инкской империи Атауальпы, имевшего при себе армию численностью в 50 000 бойцов, с которой он поджидал конкистадоров.

Франсиско Писарро на тот момент исполнилось 54 года; это был не очень богатый землевладелец, до того проживавший в Панаме. За своими плечами он имел уже тридцатилетний опыт ведения войны против индейцев. Высокий, мускулистый, имеющий атлетическое сложение, со впалыми щеками и жидкой бородой, Писарро напоминал Дон Кихота, хотя этот классический образ родится лишь через 73 года. Неважный кавалерист (буквально до самых последних дней своей жизни Писарро предпочитал сражаться пешим), по складу своей личности это был спокойный, молчаливый, храбрый, уверенный в себе, честолюбивый, хитроумный, высоко результативный, дипломатичный деятель. Подобно большинству конкистадоров, он мог быть весьма жестоким — в зависимости от требований ситуации.

Писарро сформировала его родная область в Западной Испании — Эстремадура.[11] Нищая сельскохозяйственная область Эстремадура была покрыта характерной для засушливых районов растительностью, в то время она по сравнению с другими областями представляла собой достаточно отсталый регион. Уроженцами этой области были люди, отличавшиеся замкнутостью и бережливостью, доходящей до скупости. Эстремадурцы были экономны в плане демонстрации эмоций, повсюду были известны как люди жесткие и малопривлекательные из-за своего характера — в точности как и местность, сформировавшая их.

Из такого твердокаменного материала были сделаны и сам Писарро, и его спутники-конкистадоры, многие из которых являлись уроженцами той же области. К примеру, Васко Нуньес де Бальбоа — первооткрыватель Тихого океана — был выходцем из Эстремадуры. Эстремадурцем был и Хуан Понсе де Леон, открыватель Флориды. Из Эстремадуры происходил Эрнан де Сото, закаленный первопроходец, позднее открывший земли, которые ныне носят названия Флорида, Алабама, Джорджия, Арканзас и Миссисипи. Даже Эрнан Кортес, незадолго до описываемых событий завоевавший Ацтекскую империю в Мексике, вырос в 40 милях от местожительства своего троюродного брата Франсиско Писарро.[12] То, что завоеватели двух самых могущественных индейских империй в Новом Свете выросли всего лишь в 40 милях друг от друга, безусловно, является одним из самых удивительных фактов в мировой истории.

Родной город Писарро, Трухильо, население которого на тот момент составляло около 2000 весинос, или горожан, имевших полновесные права, делился на три части. Деление города соответствовало социальной стратификации его жителей. Обнесенный стеной город, или вилья, находился на вершине холма — оттуда хорошо просматривались прилегающие деревни. Тут в основном стояли дома с башенками, принадлежавшие рыцарям и не очень родовитым дворянам, над дверями были горделиво выставлены гербовые щиты. Именно здесь жил отец Франсиско с семейством. Второй квартал города, выстроившийся вокруг рыночной площади, находился на равнинной местности, за холмом. Тут проживали торговцы, нотариусы и ремесленники, хотя несколько позднее все большее число аристократов, живших на холме, начало переселяться в дома, занимающие выгодное расположение на рыночной площади, — в их числе был и отец Франсиско. Наконец, третий квартал города располагался на его периферии, вдоль дорог, ведущих в провинцию. Этот район уничижительно именовался аррабалем — коннотация этого слова сочетала в себе такие смысловые значения, как «предместья» и «трущобы». Здесь крестьяне и ремесленники жили в домах, которым во всех смыслах было очень далеко до зданий, находившихся в центре. В окраинном районе этого провинциального, преимущественно сельскохозяйственного города, имевшего, однако, высокую степень стратификации, весьма точно отображавшей испанское общество в целом, и вырос Франсиско Писарро, воспитывавшийся своей матерью, простой служанкой. Человека, выросшего в аррабале, называли аррабалеро. Этим словом именовали человека, «дурно воспитанного». Таково было социальное клеймо, от которого Франсиско всеми силами стремился избавиться еще задолго до того, как отправился в Новый Свет.

Однако над Писарро довлело не только то, что он вырос в аррабале, — клеймом являлся и тот факт, что его отец никогда не оформлял брака с его матерью. Это означало не только то, что Франсиско не суждено было унаследовать часть имения своего отца, но и то, что он был навсегда приговорен к положению «гражданина второго сорта». К тому же Писарро получил весьма скудное образование, если он его вообще получил, — так что ему было суждено пожизненно оставаться неграмотным.

Писарро исполнилось только пятнадцать лет (а Кортесу восемь), когда Колумб в 1493 г. вернулся из своего первого путешествия, проделанного через неизведанный дотоле океан. Колумб написал письмо высокопоставленному чиновнику, в котором описывал свое путешествие. Это письмо вскоре было опубликовано и в короткий срок стало бестселлером.

Вероятно, Писарро каким-то образом прослышал о поразительном повествовании Колумба — возможно, в группе полных энтузиазма слушателей, которым его читали, возможно, эта история дошла до него, передаваясь из уст в уста. В любом случае это была удивительнейшая история, роскошная не менее, чем художественный вымысел, живописующий открытие экзотического мира, где богатства можно собирать буквально у себя под ногами, словно спелые фрукты в саду Эдема. И подобно популярным в народе романам, которые начали в массовом порядке распространяться после того, как было изобретено книгопечатание (за два десятилетия до описываемых событий), Колумбово «Письмо», или «Карта», поразило Европу подобно грому.

«Я обнаружил великое множество островов, населенных бесчисленным количеством людей, и я вступил во владение всеми ими, имея в виду интересы Их Величеств [короля Фердинанда и королевы Изабеллы], — мною была сделана соответствующая декларация и развернут королевский штандарт. Никакого противодействия мне оказано не было… Жители этого острова [Эспаньолы, острова, на котором ныне расположены государства Гаити и Доминиканская Республика] и всех прочих островов, которые я обнаружил и о которых я собрал информацию, все ходят раздетыми — мужчины и женщины, — в таком виде, как их мать родила… Они готовы поделиться с тобой всем, чем только владеют, если их попросить об этом; более того, они приглашают тебя разделить с ними их богатства и выказывают при этом такое радушие, словно испытывают к тебе сердечную привязанность. Они довольны любой малостью, что бы ты им ни предложил, — имей эта вещь какую-то ценность или же не имей ее вовсе…

Их Величества могут быть уверены в том, что я привезу им столько золота, сколько им только может понадобиться… Я привезу им пряности и хлопок… и мастику… и алоэ… и рабов — столько, сколько они закажут… Мне посчастливилось найти ревень и корицу, и я найду еще тысячу других ценных вещей… Так, присносущный Бог, наш Господь, дарует всем тем, кто ходит Его путями, победу над делами, которые доселе представлялись невозможными, и настоящее предприятие являет собой особенно яркое тому свидетельство… многие торжественные молитвы возносятся для большего воодушевления, которое будет сопутствовать обращению столь многих народов в нашу святую веру, а впоследствии и обретению выгоды мирского порядка, поскольку не только Испания, но и весь христианский мир отныне получит прибыток.

Исполнено [написано] на каравелле [„Нинья“], отплывающей с Канарских островов, в пятнадцатый день февраля одна тысяча четыреста девяносто третьего года…

Адмирал».

Полный воодушевления доклад Колумба, вне всякого сомнения, воспламенил воображение отрока Франсиско. Писарро, конечно же, уже отдавал себе отчет в том, что его будущее в родной стране обещает быть унылым. Напротив, мир, описанный Колумбом, предлагал, как это казалось, намного больше возможностей.

К описываемому периоду классовая система в королевствах Испании уже давно утвердилась и была весьма жесткой. Находившиеся на вершине феодальные сеньоры, герцоги, маркизы и графы имели в своем распоряжении обширные владения, на которых работали крестьяне. Именно эти представители высшего класса пользовались всеми привилегиями, которые могли предоставить испанские королевства конца XV в. Те, кто находился на дне — крестьяне, ремесленники и, вообще говоря, все те, кому приходилось ручным трудом добывать себе средства к существованию, — обычно проживали свою жизнь в том классе, в недрах которого появились. В королевствах Испании, как и повсеместно в Европе, социальные подвижки наверх были весьма незначительны. Если человек не имел хорошей родословной, появившись на свет в бедной неграмотной семье, то будущее вставало перед его глазами настолько же наглядным, насколько наглядными были превосходно составленные Колумбом карты. Существовало лишь два пути обрести статус элиты; либо через заключение брака с представителем аристократического класса (что случалось исключительно редко), либо отличившись в успешной военной кампании.

Поэтому не приходится удивляться тому, что обделенный титулами, нищий, безграмотный, незаконнорожденный Франсиско Писарро поднялся на корабль, отплывавший из Испании к берегам Индии — к островам, относительно которых Колумб заявил, что они расположены в Азии (именовавшейся в то время «Индией») и населяют их соответственно «индейцы». Отбывавшая к берегам Америки флотилия была самой крупной из всех, что до тех пор пересекали Атлантический океан; на ее борту было 2500 человек и огромное число лошадей, свиней и других животных. Пунктом ее назначения был тот самый остров, который Колумб описал за девять лет до этого, — Эспаньола. Когда флотилия уже подходила к утопающему в пышной растительности и поднимающемуся из вод бирюзового моря острову, навстречу к ней подплыла лодка с испанцами, которые сообщили прибывшим, что они появились в удачный момент — скоро должна начаться война против индейцев и есть возможность набрать много рабов.

«Это сообщение, — как вспоминал об этом позднее один молодой пассажир, Бартоломе де Лас Касас, — вызвало большую радость на корабле».[13]

Неизвестно, принимал ли Франсиско Писарро участие именно в этой войне против местного населения. Однако к 1509 г., через семь лет после своего прибытия на остров, он дослужился до чина лейтенанта в местном военном отряде при резиденции губернатора Николаса де Овандо. Это было организованное на достаточно свободных началах боевое подразделение, которое неоднократно использовалось для «умиротворения» местных повстанцев. Каковы были обязанности Писарро, в точности неизвестно. Он оказывал всяческое содействие губернатору. Последний однажды предпринял карательную акцию: он собрал в одном месте восемьдесят четыре местных вождя и истребил их всех — просто для того, чтобы подать недвусмысленный знак жителям острова, от которых требовалось проявление полного послушания.

На Эспаньоле и других близлежащих островах катастрофическими темпами численность местною населения стала сокращаться ввиду сложившихся там жестоких условий порабощения (уже к 1510 г. в Карибский бассейн начали доставлять первых африканских рабов, с тем чтобы заменить вымирающих аборигенов). И в 1509 г. Писарро отправился к открытой незадолго до этого материковой части Центральной Америки. И на этот раз он снова шел по следам Колумба, — великий итальянский мореплаватель открыл побережья Гондураса и Панамы в ходе своего четвертого и последнего путешествия, совершенного им в 1502–1504 гг.[14] К 1513 г. тридцатипятилетний Писарро еще выше поднялся по служебной лестнице и теперь уже выступил в роли заместителя руководителя экспедиции, предпринятой Васко Нуньесом де Бальбоа на Панамский перешеек и в ходе которой был открыт Тихий океан. По ходу того, как экспедиция Бальбоа продвигалась к водам безбрежного океана, Писарро, должно быть, осознал, что наконец-то он находится в такой же ситуации, в какой Колумб был за несколько лет до него. Теперь он занимается исследованием земель, которые ни один европеец до него еще не видел. И это было только начало.

У участников экспедиции было мало общего с теми созданными позднее барочными портретами, на которых были изображены красивые, благородные испанцы в доспехах, выходящие к берегам Тихого океана; в руках у них разноцветные флаги, а вокруг рассыпаны индейцы, с восхищением взирающие на них. С самого начала экспедиция на перешеек представляла собой безжалостное экономическое предприятие. Открытие Тихого океана, совершенное Бальбоа и Писарро, явилось побочным продуктом военной кампании, которая была предпринята с целью обнаружения племени аборигенов, о котором было известно, что оно обладает большим количеством золота. В том же году в ходе осуществления поработительной экспедиции на Багамские острова другой испанец, Хуан Понсе де Леон, открыл землю, которую он назвал «Флорида», то есть «цветущая». Так, в ходе экспедиций, целью которых было порабощение и разграбление, испанцы открывали все новые и новые земли Америки.

Не обретя успеха в своих поисках золота, Бальбоа и Писарро стали проявлять еще большую жестокость. По пути назад Бальбоа удалось захватить несколько местных вождей, и он потребовал от них, чтобы они открыли ему местонахождение золота, о котором шла молва. Когда вожди ответили, что они ни о чем таком не знают, Бальбоа подверг их пытке. Но когда и после этого вожди не предоставили никакой полезной информации, Бальбоа приказал их казнить. Шесть лет спустя, в январе 1519 г., в ходе развернувшейся борьбы за власть между ним и новым испанским губернатором сам Бальбоа был арестован и впоследствии обезглавлен. Именно Писарро, бывший некогда заместителем Бальбоа, и арестовал его.

К 1521 г. сорокачетырехлетний Франсиско Писарро стал уже одним из самых крупных землевладельцев в недавно построенном городе Панаме, он жил на побережье того самого океана, который они с Бальбоа и открыли. Совладелец золотодобывающей компании, Писарро получил также энкомьенду — право на пользование землей и сбор подати с проживающих на ней индейцев. Писарро получил в пользование находящийся недалеко от тихоокеанского побережья остров Табогу, население которого составляло 150 человек. Как обладатель энкомьенды Писарро получил в свое распоряжение рабочую силу и, кроме того, начал собирать регулярную дань с индейцев. На острове была достаточно плодородная почва, что позволяло собирать с нее богатый урожай; на острове также в изобилии имелся гравий, который Писарро продавал в качестве балласта владельцам недавно построенных судов.

Однако Писарро не чувствовал себя удовлетворенным. Чего особенного было в том, чтобы обладать крошечным островом и кормиться со 150 душ, в то время как другой испанец, Эрнан Кортес, также эстремадурец, в тридцатичетырехлетнем возрасте завоевал целую империю? В испанской культуре XVI в. возраст между тридцатью и сорока пятью годами считался самым продуктивным для мужчины — именно в этот временной промежуток мужчина одновременно является достаточно зрелым и обладает максимальным количеством энергии.

Однако Писарро, которому на данный момент исполнилось сорок четыре года, было на десять лет больше, чем Кортесу в тот момент, когда он начал завоевание Ацтекской империи — это предприятие продолжалось три долгих, тяжелых года. Таким образом, в распоряжении Писарро оставался только один высокопродуктивный год. Вне всякого сомнения, в его сознании вставал тогда вопрос: была ли обнаруженная Кортесом империя одной-единственной в Новом Свете? Или могли существовать еще и другие империи? Время Писарро уходило, и решался вопрос: либо теперь, либо никогда. И поскольку все сколько-то ценное в северной и восточной стороне было уже открыто, а на западе, как выяснилось, естественным пределом служил безбрежный океан, то единственно логичным представлялось искать новые империи в неизведанных областях на юге.

К 1524 г., через три года после осуществленного Кортесом завоевания, Писарро вместе с двумя партнерами — Диего де Альмагро, своим приятелем-эстремадурцем, и местным финансистом Эрнаном де Луке, основал компанию. Они следовали экономической модели, которая возникла в Европе и к тому времени получала свое распространение в испанских колониях в Карибском бассейне, — это была форма частной корпорации.

К началу XVI в. Испания постепенно перешла от феодальных экономических отношений к капиталистическим. При феодализме вся экономическая деятельность была сконцентрирована вокруг сеньориального владения, которое было пожаловано королем феодалу в пожизненное пользование, за это феодал был обязан королю выказыванием своей верности и несением военной или административной службы. Помимо феодала, его семьи, приходского священника и, возможно, еще нескольких лиц, занятых управленческой работой, все население сеньории состояло из крепостных — людей, работавших своими руками и производивших прибавочный продукт, позволявший аристократу и его семье жить в благоденствии. Это была система столь же жесткая, сколь и простая: феодал и его семья не занимались ручной работой, находясь на вершине социальной пирамиды, крестьянские же массы влачили жалкое существование, находясь в самом ее низу.

Однако с появлением пороха стены замков феодалов перестали быть такими неприступными, как ранее; они уже более не могли надежно удерживать крепостных в загоне. Постепенно крепостные стали мигрировать в города, где начала расцветать коммерция и выкристаллизовывалась идея о работе ради получения прибыли. Зачастую несколько человек объединяли свои силы, ресурсы и основывали компании, нанимая туда рабочих, которым платили заработную плату. Теперь вся прибыль притекала собственникам, или капиталистам. Любой, обладавший необходимыми способностями и полезными связями, мог стать предпринимателем. Приобретение богатства теперь само по себе превратилось в движущую мотивацию. Так, в Испании XVI в. человек, которому удавалось собрать существенное количество богатств, мог купить себе нечто равнозначное сеньориальному владению, использовать это богатство для получения различных титулов и даже требуемой родословной, что привело бы к повышению его социального статуса, такой человек мог позволить себе нанять слуг или даже купить мавританских или африканских рабов, а затем предаться роскошной жизни в свое удовольствие, он также мог передать весь свой капитал наследникам. Возник новый мировой порядок.

Хотя популярный среди публики миф гласит, что конкистадоры были профессиональными солдатами, отряженными и профинансированными испанским королем, с тем чтобы расширить границы становящейся Испанской империи, все это очень далеко от истинного положения дел. В реальности испанцы, покупавшие билеты на корабли, отправлявшиеся в Новый Свет, являли собой репрезентативный срез со среднестатистической испанской городской среды. Среди отправлявшихся в Америку испанцев были сапожники, портные, нотариусы, плотники, моряки, торговцы, рабочие-металлисты, кузнецы, каменщики, погонщики мулов, цирюльники, фармацевты и даже профессиональные музыканты. Очень немногие из них были профессиональными солдатами, и, вообще говоря, постоянные профессиональные армии к тому времени еще и не появились в Европе.

Таким образом, подавляющее большинство испанцев отправилось в Новый Свет, отнюдь не находясь на службе у короля, а в качестве индивидуумов, преследующих свои личные интересы: они надеялись приобрести богатство и статус, которые постоянно ускользали от них дома, в Испании. Люди присоединялись к завоевательным экспедициям, направлявшимся в Новый Свет, в надежде разбогатеть, а именно: они надеялись найти большую популяцию аборигенов, отобрать у нее ее богатство и начать жить за счет ее труда. Каждый отряд конкистадоров, обычно возглавлявшийся человеком, превосходящим остальных по своему возрасту и накопленному опыту, представлял собой совершенно разнородную группу людей, имевших самые разнообразные профессии. Никто из этих людей не получал жалованья за участие в экспедиции, но все они рассчитывали на долю профита в результате осуществленных завоеваний и разграблений в соответствии с тем, какое вложение сделал каждый из них в экспедицию. Если потенциальный конкистадор являлся только со своим оружием и доспехами, то ему впоследствии полагалось некоторое количество от награбленного добра. Если у этого человека ко всему была еще и лошадь, то ему полагалась большая доля, и так далее. Чем больше человек вкладывал, тем большая доля ему полагалась в случае успеха экспедиции.

Предводители большинства завоевательных экспедиций, предпринимавшихся в 1520-е гг., по сути, формировали своего рода компанию, деятельность которой регламентировалась контрактом, который был должным образом нотариально заверен. Таким образом, участники экспедиции становились партнерами в рамках компании, своего рода акционерами. Но с самого начала было ясно, что в отличие от компаний, сориентированных на предоставление услуг или производство товаров, бизнес-план компании, нацеленной на завоевания, будет включать в себя такие пункты, как убийства, пытки и грабежи. Конкистадоры не являлись посланцами испанского короля, они не получали жалованья, — фактически это были автономные члены нового типа капиталистического предприятия; одним словом, это были вооруженные предприниматели.

К 1524 г. сорокашестилетний Франсиско Писарро и двое его партнеров организовали завоевательную компанию, названную «Компанией Леванта», и занялись подбором потенциальных конкистадоров, которые должны были стать пайщиками в их первом запланированном предприятии.

Два руководителя предприятия, Писарро и Альмагро, вместе участвовали в экспедициях еще с 1519 г., и между ними установились прочные деловые отношения. Оба были родом из Эстремадуры, то есть являлись земляками. В этом деловом союзе ведущую роль всегда играл Писарро, в том числе и потому, что его опыт деятельности в Америке был значительно более длительным — больше на десять лет, чем у Альмагро, который прибыл в Новый Свет только в 1514 г. Альмагро, будучи лишь заместителем командующего, тем не менее являлся талантливым организатором, так что на него была возложена обязанность решать все вопросы, связанные с обеспечением продовольствием предстоящей экспедиции. В отличие от своего высокого, худого земляка Альмагро по типу своего телосложения был полной противоположностью — приземистый и коренастый. Как позднее его описывал один испанский летописец, Альмагро был «человеком невысокого роста, с некрасивыми чертами лица, но обладавшим огромной отвагой и стойкостью. Он был щедр, но при этом тщеславен, любил хвастаться, иногда его язык работал без умолку. Альмагро был здравомыслящим и благоразумным человеком, при этом, надо заметить, он до крайности боялся задеть в разговоре персону короля… Он совершенно игнорировал возможные мнения о нем других людей… Я лишь скажу, что происхождения он был настолько скромного, что можно сказать, что его родословная начиналась и заканчивалась на его фигуре».

Подобно Писарро, Альмагро был незаконнорожденным. Он также был неграмотным. Его незамужняя мать похитила Альмагро у его отца вскоре после рождения мальчика и в дальнейшем отказывала отцу в контактах с сыном. Но вскоре она и сама исчезла, оставив Альмагро с его дядей, который регулярно избивал мальчика, а однажды даже заковал его ноги в цепь и посадил в клетку. Когда Альмагро удалось сбежать, он направился в Мадрид, где-таки нашел свою мать, начавшую к тому времени жизнь с новым мужчиной. Однако вместо того, чтобы забрать мальчика к себе, как он на то надеялся, мать посмотрела на него из-за приотворенной двери и прошептала, что ему невозможно здесь оставаться. Затем она на минуту исчезла и вернулась лишь за тем, чтобы дать сыну кусок хлеба, после чего окончательно захлопнула перед ним дверь. Далее Альмагро приходилось полагаться только на себя.

Известные детали дальнейшей жизни Альмагро отрывочны. Из Мадрида он направился в Толедо, где проживал некоторое время, пока однажды не нанес серьезное ножевое ранение одному человеку, — после чего бежал на юг в Севилью. К 1514 г. жизнь Альмагро в родной стране зашла в глухой тупик, так что тридцатидевятилетний Альмагро взошел на корабль, отправлявшийся в Новый Свет. Это произошло через двенадцать лет после отбытия Писарро. Альмагро направился в Кастилью де Оро, или Золотую Испанию, как тогда называлась Панама. Там ему предстояло повстречать своего будущего партнера, и в 1524 г., через десять лет после своего прибытия в Новый Свет, он и Писарро на двух кораблях с 80 человеками на борту направились на юг, к неизведанным областям, располагавшимся вдоль побережья Южного моря, как тогда называли Тихий океан. Компания Леванта наконец начала свою деятельность.

Уже на протяжении ряда лет в Панаме циркулировали слухи о существовании некоей сказочной земли, лежащей где-то на юге, в которой очень много золота. В 1522 г., за два года до того, как Писарро и Альмагро отправились в путь, конкистадор по имени Паскуаль де Андагойя проплыл две сотни миль в южном направлении вдоль побережья территории, которая впоследствии будет названа Колумбией (по имени Колумба), после чего поднялся вверх по реке Сан-Хуан. Андагойя искал богатое племя, которое, по его мнению, должно было называться «Виру» или «Биру». Название этого искомого племени претерпит изменения и в итоге станет обозначать землю, лежащую намного южнее: Перу — территория, на которой находилась самая большая империя из всех, что когда-либо существовали в Новом Свете.

Однако находки, сделанные Андагойей, были незначительными, и он вернулся в Панаму с пустыми руками. Успех Писарро и Альмагро был ненамного большим, им удалось лишь пройти по части траектории, проделанной Андагойей, и на всем протяжении маршрута им постоянно приходилось вступать в стычки с местными жителями. В одном месте, по-видимому, весьма точно поименованном мародерствующими испанцами «сожженной деревней», сорокадевятилетний Альмагро потерял один свой глаз в схватке с местными индейцами — обитатели этих мест были настроены очень враждебно. Земля тут была неплодородной, и Писарро со своим отрядом «вооруженных предпринимателей» вернулся в Панаму без каких-либо материальных результатов, которые свидетельствовали бы о предпринятых его группой усилиях. Путешествие это продолжалось почти год.

Но во время их второй экспедиции на юг путешествие на двух кораблях со 160 человеками на борту продолжалось с 1526 по 1528 г. — Писарро и Альмагро в первый раз почувствовали, что наконец-то они чего-то достигли. В какой-то момент Альмагро принял решение на одном корабле вернуться в Панаму за подкреплением, а Писарро в это время расположился лагерем на берегу реки Сан-Хуан. Затем его корабль продолжил движение дальше на юг, чтобы произвести более подробное изучение местности. Вскоре недалеко от побережья нынешнего Эквадора экипаж судна, к большому своему удивлению, увидел парус. Когда испанцы подошли ближе, они с изумлением обнаружили гигантский океанический плот из бальзы, приводимый в движение превосходно сотканными хлопчатобумажными парусами и управляемый моряками-индейцами. Одиннадцать из двадцати двух находившихся на борту индейцев сразу же прыгнули в море; испанцы захватили оставшихся. Забрав содержимое загадочного судна, восхищенные конкистадоры позднее так описывали свои первые трофеи в письме, адресованном королю Карлу V:

«У них во множестве были серебряные и золотые вещицы, служившие украшениями тела… [а также] короны и диадемы, пояса, браслеты, поножи и нагрудники, пинцеты, трещотки и струны, и россыпи разного рода бусинок и рубинов, зеркала, украшенные серебром, и чаши, и другие сосуды для питья. На многих из них были шерстяные и хлопковые накидки… и другие детали одежды — все они были очень роскошно сделаны и выкрашены в алый, малиновый, синий, желтый и многие другие цвета, украшены они были разными видами вышивки… [в том числе] изображениями птиц и животных, и рыб, и деревьев. И имелись у них крошечные разновесы для взвешивания золота — на римский манер… и были мешки, полные мелких изумрудов и халкидонов, и других драгоценных камней, и кусочков кристаллов и смолы. Они везли все это для того, чтобы выменять на раковину рыб[15], из которой они делают игральные кости кораллового и белого цветов, и все судно было полно этого добра».

Этот огромный плот явился для испанцев первым серьезным свидетельством того, что где-то поблизости действительно должно находиться индейское королевство. Вскоре испанский корабль с награбленной добычей, которой был заполнен трюм, присоединился к экспедиции Писарро. Затем, когда Писарро вновь взошел на борт, экспедиция повернула на юг. Бросив якорь вблизи покрытого джунглями острова, который они назвали Гальо — неподалеку от южной оконечности современной Колумбии, — Писарро и его экипаж принялись ждать на одолеваемом москитами берегу прибытия из Панамы Альмагро с припасами, в которых имелась огромная нужда.

Когда имевшиеся на корабле запасы стали заканчиваться, среди испанцев начали распространяться болезни, вызванные истощением, затем один за одним они начали умирать. В неделю умирало три-четыре испанца, боевой дух участников экспедиции резко пошел на убыль. Неудивительно, что люди начали испытывать желание возвратиться в Панаму. Однако Писарро, обнаружившего свидетельства существования индейского царства, по всей видимости, обладавшего изрядным богатством, не устрашили эти трудности. Пятидесятилетнему конкистадору понадобилась почти четверть века, чтобы возглавить экспедицию, которая, по его расчетам, должна была принести ему львиную долю прибыли. По свидетельству хронистов, Писарро был неразговорчив, но очень решителен в своих действиях. Однако в случае необходимости он мог произнести и воодушевляющую речь. Так, когда Альмагро привел наконец корабли и люди Писарро выразили желание покинуть экспедицию и вернуться в Панаму, Писарро, находясь в сокрушенном состоянии духа, выхватил свой меч и прочертил им на песке длинную линию. Он обратился к изнуренным людям:

«Господа! Эта линия означает труд, голод, жажду, усталость, раны, болезни и все прочие виды лишений и опасностей, которые должны будут встречаться нам до скончания жизни. Пусть же те, кто имеет мужество встретить лицом к лицу и превзойти опасности свершаемого нами героического деяния, пересекут эту линию в знак своей решимости и в свидетельство того, что они будут моими верными спутниками. Те же, кто чувствует себя недостойным этого, пусть возвращаются в Панаму, — я не хочу никого принуждать силой. Я верю в то, что Бог поможет тем, кто останется со мной, пусть их даже будет немного, и что мы не будем испытывать нужды в тех, кто покинет нас». Известно, что только 13 человек пересекли черту, приняв решение подвергнуть риску свои жизни вместе с Писарро, позднее их стали именовать «людьми Гальо». Остальные же испанцы решили прекратить поиски Биру и вернуться.

С одним оставшимся у них кораблем Писарро и его небольшой отряд продолжили путь вниз вдоль побережья — до них ни один европеец еще не исследовал эти земли. Побережье было тропическим, везде густые леса и мангровые заросли. Повсюду слышался характерный стрекот обезьян. Вдоль побережья проходило холодное течение Гумбольдта, идущее из Антарктики. По мере медленного продвижения испанцев на юг леса и комары пошли на убыль, и вот у северной оконечности современной территории Перу путешественники наконец увидели то, что искали на протяжении ряда лет, — настоящий город с широкими улицами, в котором было не менее тысячи зданий, а в гавани стояли своеобразные корабли. Шел 1528 год.

Небольшому отряду испанцев, которые плыли уже более года и по прошествии столь длительного времени страшно исхудали, походя больше на скелеты, предстояло вступить в первый настоящий контакте Инкской империей.

Когда испанцы бросили якорь, они увидели, что от берега к ним отплыл десяток плотов из бальзы. Писарро понимал, что, поскольку число его людей невелико, у него нет возможности захватить такой большой город силой. Вместо этого он должен был полагаться на дипломатию, с тем чтобы побольше узнать о тех, с кем ему пришлось столкнуться. В ожидании прибытия плотов индейцев испанцы надели свои доспехи и взяли в руки мечи — готовые драться. Будут индейцы вести себя враждебно или дружелюбно? Есть ли у них еще города? Есть ли у них и сколько золота? Что это: город-государство или часть какого-то большого королевства?

Можно представить себе облегчение испанцев в момент, когда они увидели, что индейцы на плотах не только выказывают дружелюбие, но что они прибыли со съестными дарами, среди которых были своеобразный род «ягнятины» (мясо ламы), экзотические фрукты, необычная рыба; испанцам доставили также воды и угостили еще какой-то жидкостью с острым вкусом, ныне этот сорт кукурузной водки называется «чича». Один из тех индейцев, что поднялись на борт, явно пользовался особым уважением в своей среде, он был довольно хорошо одет — на нем была узорная хлопковая туника. У него были удлиненные мочки ушей, в которые были вставлены большие деревянные пробки; у других индейцев ничего подобного не имелось.

Это был представитель инкской элиты. Испанцы позднее станут именовать этих индейских аристократов «орехонами», или «ушастыми», — из-за больших дисков в мочках ушей, указывавших на элитный статус этих людей. Данный орехон прибыл с тем, чтобы выяснить, что этот странный корабль делает в индейских водах и кем являются эти странные бородатые люди (у жителей Инкской империи, как и у подавляющего большинства коренных жителей Америки, практически не было растительности на лице). Не имея иной возможности контактировать, кроме как при помощи жестов, орехон тем не менее поразил испанцев своей любознательностью: он использовал жесты для того, чтобы выспросить у них, «из какой земли они происходят, откуда они прибыли и что они ищут». Затем инкский аристократ внимательно осмотрел корабль, изучил его оснастку; как смогли выяснить испанцы, он готовил своего рода доклад своему повелителю, великому королю по имени Уайна Капак, который, как указал орехон, жил вдали от побережья. Видавший виды Писарро, который только и делал, что захватывал, порабощал, убивал и пытал индейцев с самого момента своего прибытия в Новый Свет, теперь изо всех сил старался скрыть истинные мотивы своей миссии. Он хотел определить, сколь много ему удастся узнать об этом народе при помощи наигранного дружелюбия и дипломатических уловок. В ответ на дары индейцев Писарро подарил орехону двух свиней, четыре европейские курицы, петуха и железный топор, «к огромному удовольствию индейца, — если бы ему поднесли золото, вес которого в сто раз превосходил бы вес топора, то оно, в его глазах, обладало бы гораздо меньшей ценностью». Когда орехон был уже готов возвращаться на берег, Писарро велел двум своим людям — Алонсо де Молине и одному черному рабу — сопровождать его; так впервые европеец и африканец ступили на землю, ныне носящую название Перу.[16] В одно мгновение Молина и черный раб превратились в местных знаменитостей. Взбудораженные жители Города, — который, как позднее выяснили испанцы, назывался Тумбес, — толпами высыпали на улицы, чтобы поглазеть на диковинный корабль и на экзотического вида пришельцев. Они «все пришли посмотреть на свинью и хряка и на кур, — они пришли в восхищение от крика петуха. Но все это не могло сравниться с волнением, которое вызвал у них вид черного человека. Увидев, что он черный, они его пристально разглядывали, потом попросили помыться, чтобы посмотреть, является ли его чернота натуральным цветом или же это что-то вроде красителя. Но он смеялся, показывая свои белые зубы, когда некоторые отваживались подойти поближе, чтобы получше рассмотреть его, — потом и другие, и так много их всех было, что они даже не давали ему времени поесть… [Он] расхаживал повсюду, повсеместно к нему проявляли большой интерес, как к чему-то абсолютно новому, до сих пор никогда не виденному».

Между тем испанцу Алонсо де Молине, который явно был охвачен благоговением, столкнувшись лицом к лицу с продвинутой индейской цивилизацией, восторженная толпа оказала такой же прием. Оба путешественника были чем-то сродни современным астронавтам — представителям далекой, совершенно чужой цивилизации.

«Их удивляло то, что у испанца [Молины] имелась борода, и то, что он был белым. Они задавали ему множество вопросов, но он ничего не понимал. Дети, старики и женщины — все смотрели на него с восхищением. Алонсо де Молина видел в Тумбесе множество зданий и разных примечательных деталей… ирригационные каналы, возделанные поля, стада овец [лам]. Многие индейские женщины — очень красивые и хорошо одетые, согласно местным традициям, — вступали с ним в разговор. Они подносили ему фрукты и самые разнообразные подарки, с тем чтобы он взял все это с собой на борт. Они использовали жесты для того, чтобы вызнать, куда [испанцы] направляются и откуда они прибыли… Среди разговаривавших с ним индианок была одна очень красивая девушка, она предложила ему остаться с ними, сказав, что он может взять себе в жены любую девушку, какую только пожелает… И когда он [Алонсо] вернулся на корабль, он был настолько ошеломлен тем, что увидел, что не мог произнести ни слова. [Наконец] он сказал, что их дома выстроены из камня и что прежде, чем он поговорил с индейским повелителем [местным инкским управителем], он прошел через трое ворот, у которых стояли привратники… Во время трапезы ему подносили серебряные и золотые чаши».

Посланные затем на сушу несколько испанцев с целью удостовериться в словах Молины и черного раба засвидетельствовали, что «они видели серебряные чаши и множество разнообразных серебряных изделий, и что некоторые святилища были покрыты золотыми и железными листами, и что женщины индейские были очень красивые. Экипаж с огромным воодушевлением слушал этот рассказ, надеясь с Божьей помощью поиметь свою долю от всего этого».

Теперь, когда их корабль был нагружен свежей едой и водой, Писарро со своими спутниками продолжили изучение побережья. Недалеко от современного Кабо-Бланко, что означает «белый мыс», Писарро прошел вдоль берега на каноэ. Там, оглядев извилистый берег, Писарро заявил своим спутникам: «Вы свидетели, что я беру во владение эту землю со всем, что было обнаружено здесь нами, — ради императора, нашего повелителя, и ради королевской короны Кастилии!»

Для испанцев, слышавших речь Писарро, Биру, которое вскоре превратилось в Перу, теперь стало подвластной территорией испанского императора, жившего за 12 000 миль от этих мест. В соответствии с Тордесильясским договором, заключенным в 1494 г. между Испанией и Португалией, произошел раздел Южной Америки между двумя этими морскими державами: Португалии отошла Бразилия.

В 1501 г. королева Изабелла издала указ, в соответствии с которым все «индейцы» Нового Света становились ее «подданными и вассалами». По установлении местонахождения индейцев им надлежало сообщать, что они обязаны выплачивать дань испанским монархам.

Экспедиция Писарро для него самого явилась успешной. На борту они везли с собой никогда прежде не виданных животных — лам, которые некоторым испанцам могли напомнить верблюдов, представленных на гравюрах в Библии. Также испанцы везли глиняные и металлические сосуды, искусно и тонко сотканные предметы одежды из хлопка и неизвестного до тех пор материала: шерсти альпаки. Кроме того, на борту находились два индейских мальчика, которым при крещении были даны имена Фелипильо и Мартинильо. Индейцы отдали этих мальчиков испанцам по их просьбе: предполагалось подготовить из мальчиков переводчиков для будущих путешествий. У Писарро теперь имелись убедительные свидетельства контакта с окраиной богатой индейской империи.

Но по мере приближения к берегам Панамы Писарро начала беспокоить мысль, что вскоре повсеместно расползутся слухи о том, чему стали свидетелями участники экспедиции. Теперь и у других испанцев могла появиться идея направиться самим к этой территории, сулящей столь большие прибыли. Писарро оставалось только одно — вернуться в Испанию. Только обратившись собственнолично к королю и королеве, Писарро мог надеяться получить эксклюзивные права на завоевание и разграбление этого, по видимости, до сих пор не тронутого туземного королевства. В противном случае кто-нибудь еще мог наспех сколотить «завоевательную корпорацию», которая помешала бы Писарро в осуществлении его планов. Оставив Альмагро, которому было велено готовиться к следующему путешествию, Писарро пересек перешеек, заказал билет на отплывавший корабль и отправился в страну, которую он не видел уже тридцать лет, — в Испанию.

Пятидесятиоднолетний Франсиско Писарро прибыл в город-крепость Севилью в середине 1528 г. Король Фердинанд и королева Изабелла, спонсировавшие путешествие Колумба, умерли уже более десяти лет назад. Теперь на троне был их внук, двадцативосьмилетний Карл V. Писарро спешно направился в Толедо, где он испросил аудиенции у короля. Прошло уже почти три десятка лет с того момента, когда нищий двадцатичетырехлетний Писарро направился в Новый Свет искать удачу. У Писарро было за плечами три десятилетия опыта в исследовании новых земель и завоевании их, он принимал участие в экспедиции, открывшей Тихий океан. Ни один европеец до него не проходил так далеко в южном направлении вдоль побережья Южного моря. Привезя с собой ювелирные изделия, предметы одежды, некоторое количество золота и двух индейских мальчиков, которые делали большие успехи в изучении испанского, Писарро теперь был готов предъявить козырную карту: тот факт, что он открыл не известную до тех пор туземную империю, на земле, которую он поименовал Перу.