5. КОМНАТА, ПОЛНАЯ ЗОЛОТА

5. КОМНАТА, ПОЛНАЯ ЗОЛОТА

«Когда у меня в заключении был один вождь, повелитель одного острова, я освободил его, с тем чтобы отныне он был верен мне. То же я сделал и в отношении других вождей — повелителей Тумбеса и Тулимасы».

Из обращения Франсиско Писарро к Атауальпе

«Данное обещание определяется необходимостью прошлого, нарушенное обещание определяется необходимостью настоящего».

Никколо Макиавелли, «Государь», 1511[27]

Когда зазвучали трубы, призывавшие испанцев вернуться на площадь, Писарро уже спешил к своему пленнику Атауальпе, который был помещен под усиленную охрану в храм Солнца, находившийся на окраине города. Ввиду того что одежда императора была изорвана в ходе его пленения, Писарро распорядился, чтобы ему принесли новую, и подождал, пока тот переоденется. Затем губернатор приказал своим слугам приготовить еду, а Атауальпе предложил в ожидании трапезы переговорить.

Атауальпа до этого дня никогда не встречался с Писарро, один только раз он видел с высоты своих носилок губернатора — в момент, когда последний устремился с тем, чтобы пленить императора. Это короткое противостояние было поистине символическим: резким движением неграмотный представитель низших классов Испании лишил верховного инку его высокопоставленного места.

На еще более метафорическом уровне картина выглядела следующим образом: Писарро со своим отрядом оборванцев совершил восхождение по отвесным склонам огромной социальной пирамиды Инкской империи, достиг ее вершины и теперь, фигурально выражаясь, поднес нож к горлу императора, как бы предлагая туземному населению бросить испанцам вызов. Именно посредством фигуры Атауальпы Писарро надеялся манипулировать аппаратом инкского государства, полагая, что при помощи дистанционного правления он сможет блокировать действия инкской армии, предотвратить возможную контратаку и в итоге подчинить себе империю.

Однако для того, чтобы быть в состоянии осуществить все это, Писарро вначале должен был установить контакт со своим заложником. Инкский император должен был ясно понимать, чего именно хочет от него Писарро. В обмен на сохранение жизни Атауальпе Писарро хотел обретения абсолютной власти. Если бы Писарро смог контролировать инкскую элиту на вершине социальной пирамиды, то он бы обрел власть и над всем, что располагается внизу: над землей, плодами труда, золотом, серебром, женщинами — всем тем, что эта явно богатая империя имела предложить. Если бы отряду Писарро удалось каким-то образом сохранить свои обретенные позиции, то тогда испанцы, подобно паразитам, смогли бы начать питаться плотью инкского государства — использовать плоды труда масс и, таким образом, зажить роскошной жизнью, ради чего они поставили на кон очень многое.

В определенном смысле суть завоевания Нового Света заключалась в том, что люди начали искать путей в обход одного из базовых жизненных правил, заключающегося в том, что люди должны своим трудом добывать средства к существованию, как это свойственно и всему животному миру. В Перу, как и в прочих местах американского континента, испанцы искали не плодородной земли, которую они могли бы возделывать, а возможности покончить с необходимостью заниматься ручным трудом. Для этого им требовалось найти достаточно большие группы людей, которых они смогли бы принудить взвалить на себя достаточно тяжелый труд по обеспечению испанцев всем жизненно необходимым — едой, кровом, одеждой. Так что завоевание имело мало общего с рискованной авантюрой — здесь речь шла о группе людей, желающих предпринять нечто такое, что позволило бы им не трудиться ради обеспечения себе средств к существованию. Если смотреть в суть вещей до конца, то смысл завоевания испанцами Перу заключался в обеспечении себе комфортной и праздной жизни.

Когда еда была подана, Писарро попытался изложить Атауальпе свое видение ситуации. «Не воспринимайте как личное оскорбление тот факт, что вы потерпели поражение и были взяты в плен, — начал Писарро, — вместе с пришедшими со мной христианами, хоть их число и невелико, я завоевал намного более обширные земли, чем ваша, и [я также] сокрушил намного более могущественных повелителей, чем вы, принудив их признать власть императора, чьим вассалом я являюсь, — я имею в виду короля Испании и всего мира, по чьему повелению мы я вились завоевывать эту землю».

Писарро явно преувеличивал масштаб тех довольно незначительных стычек, в которые его отряд вступал до появления в Перу. Писарро, очевидно, мимоходом приписал себе захват далекой Ацтекской империи, в действительности осуществленный экспедицией Кортеса. Но послание испанского губернатора было очевидным: катастрофа, постигшая Атауальпу, была такой же закономерной, как движение звезд на небе, — и любое сопротивление в будущем окажется абсолютно бесполезным. «Вы должны усматривать большую удачу в том, что вы не были разгромлены таким же свирепым народом, каким являетесь сами, — продолжал Писарро. — Мы проявляем милосердие по отношению к нашим пленникам и покоренным врагам, мы воюем только с теми, кто воюет с нами. Имея возможность уничтожить наших побежденных врагов, мы воздерживаемся от этого, в основном мы предпочитаем прощать их».

Говоря все это, Писарро, конечно, исходил из того, что Атауальпе ничего не было известно о кровавых жестокостях, учиненных испанцами в Карибском море, в Мексике и в Центральной Америке, о деятельности Колумба, о торговле рабами и об убийстве ацтекского императора Монтесумы. В то время как Атауальпа молчаливо все выслушивал, Писарро начал выстраивать главную часть своего послания: «Когда у меня в заключении был один вождь, повелитель одного острова, я освободил его, с тем чтобы отныне он был верен мне. То же я сделал и в отношении других вождей — повелителей Тумбеса и Тулимасы».

Писарро сделал паузу, чтобы отрезать себе кусок мяса, — переводчик в этот момент еще продолжал переводить последнюю фразу. «Если вы оказались схвачены, а ваши люди атакованы и убиты, то это потому, что вы двинулись против нас с таким большим войском, а также ввиду того, что вы бросили на землю книгу, в которой начертаны слова Бога. Вот по этой причине наш Господь попустил тому, чтобы ваше высокомерие было сокрушено, так чтобы ни один индеец более не смог нанести оскорбление христианину».

Атауальпа, который, как все это отмечают, был умным человеком, немедленно понял смысл послания Писарро. Один свидетель писал:

«Атауальпа ответил в том смысле, что его обманули его военачальники, что они посоветовали ему не принимать испанцев всерьез. Сам лично он хотел явиться с миром, но они настояли на своем, теперь же те, кто давал ему эти советы, мертвы».

Инкский император, который всего лишь за несколько часов до этого являлся абсолютным повелителем величайшей империи, которую когда-либо знал американский континент, теперь просил у Писарро дозволения предоставить ему в пользование нескольких своих подданных. Вот как описывает это другой свидетель:

«Губернатор немедленно распорядился привести двух высокопоставленных индейцев, захваченных в ходе сражения. Император Атауальпа спросил их, много ли человек погибло. Те ответили, что вся округа усеяна телами. Он тогда направил послание остаткам [туземных] войск, в котором требовал от них не бежать, а явиться к нему в услужение, поскольку он не погиб, а удерживается христианами».

В то время как высокопоставленные индейцы отправились исполнять приказание Атауальпы, испанцы, наблюдавшие за всем этим, должны были вздохнуть с облегчением. Оказавшись, по сути, в безвыходном положении, испанцы пошли на огромный риск, предприняв попытку захватить императора — практически она не имела шансов на успех. Все могло повернуться совсем иначе. Если бы воины Атауальпы не запаниковали и, вместо того чтобы броситься бежать, обрушились на испанцев, то вырезанными оказались бы последние. Но Писарро изначально отчетливо понимал, что даже если бы ему посчастливилось захватить императора, предсказать его дальнейшую реакцию было невозможно. Будет ли Атауальпа сотрудничать? И если да, то будут ли его подданные продолжать повиноваться ему? Или же они проигнорируют его пленение и пойдут в атаку?

После того как два инкских вождя ушли, Писарро, вне всякого сомнения, облегченно перекрестился. Военачальник, стратег, дипломат, управленец, Писарро при всем этом был набожным христианином. Пятидесятичетырехлетний конкистадор истово верил в Божественное провидение. Он также верил в то, что сегодня Господь выступил на стороне проливших кровь христиан. Доказательством было пленение Атауальпы и тот факт, что столь многочисленное войско было разбито столь малым. В конце концов, инкский император и его подданные были неверующими, и их души, — если бы они не были обращены, — так или иначе, попали бы в ад. Хотя кровь и пролилась, Писарро тем не менее был убежден, что в конечном итоге он со своими конкистадорами осуществит свою миссию — обратит огромное количество неверующих в паству Господа.

Многие испанцы погрузились в сон — для некоторых это был первый отдых за более чем двое суток. Другим Писарро приказал патрулировать город в течение всей ночи. Вскоре жители города, еще днем попрятавшиеся по домам, заслышали звонкие шаги необычных огромных животных, на которых ехали бородатые захватчики: подковы лошадей медленно цокали по пустынным улицам. Между тем находившийся в храме Солнца Писарро распорядился постелить Атауальпе в той же самой комнате, в которой собирался расположиться сам. Укладывавшихся ко сну правителей, несомненно, беспокоили совсем разные мысли. В этой каменной палате отходили ко сну правители, от которых теперь зависела судьба всей империи: Писарро и Атауальпа — конкистадор и местный повелитель.

На следующее утро Писарро направил Эрнана де Сото с 30 всадниками обследовать старый лагерь Атауальпы, тот самый лагерь, где Сото впервые встретился с императором за два дня до этого. Когда они достигли места назначения. Сото заметил, что за прошедшее время мало что изменилось. То же огромное море палаток, разлившееся на огромном пространстве, и бесчисленные ряды туземных солдат, словно за день до этого испанцы не нанесли им значительного урона. Хотя в рядах индейцев ощущалась явная напряженность, никто из них не сделал ни шагу в сторону испанцев. По крайней мере в настоящий момент они подчинялись приказам своих командиров, которые, в свою очередь, подчинялись приказам их плененного императора. Получив разрешение на разграбление всего того, что он видел за несколько дней до этого, Сото набрал в лагере золота, серебра и украшений, после чего его отряд направился на равнины — там испанцы насобирали еще больше золотых предметов. Как раз на равнине напуганные слуги Атауальпы побросали предметы сервиза и украшения, после чего обратились в бегство. Прежде чем солнце высоко поднялось в синем небе. Сото и его люди

«вернулись в лагерь… с большим числом [туземных] мужчин, женщин, овец [лам], изрядным количеством золота, серебра и одежды. В числе награбленного добра присутствовало 80 000 золотых песо, 7000 серебряных монет и 14 изумрудных камней. Золота и серебра было в огромном количестве — большие и малые блюда, кувшины, миски, большие сосуды для питья и прочие предметы. Атауальпа сказал, что все это предметы его столового сервиза и что те индейцы, которым удалось бежать, забрали еще значительное их количество».

Испанцы, большинство из которых было только на третьем своем десятке, не могли поверить в свою удачу. Почти всю ночь они стремились вскрыть хитиновый слой империи, и вдруг, словно из огромного волшебного горшка, к их ногам посыпались золото, серебро и драгоценности. Вокруг прохаживались ламы, и Писарро распорядился увести их, поскольку они могли воспрепятствовать быстрому передвижению войск в том случае, если бы инки решили атаковать испанцев. Потом Писарро приказал захваченным в плен индейцам собраться на площади, нескольких человек он отобрал, с тем чтобы они прислуживали испанцам, остальным было велено разойтись по домам. Далее губернатор велел Атауальпе распустись свою армию, при этом были отвергнуты предложения нескольких командиров сначала отрубить правую руку туземным солдатам. Писарро чувствовал, что кровавый разгром, нанесенный индейцам за день до этого, был достаточным, чтобы донести до туземцев послание губернатора. А суть его заключалась в том, что в Перу прибыли новые хозяева, которым надлежит неукоснительно подчиняться.

Поведение Писарро и его окружения до сей поры следовало стандартной методике осуществления завоевания. Сначала надо было отыскать следы туземной империи, достаточно цивилизованной для того, чтобы в ней присутствовала изрядная масса крестьян, платящих подати элите. Не было никакого смысла во встрече с «дикими» индейцами, которые не обрабатывали землю, и у которых не было цивилизационного опыта. В конце концов, испанцы пришли сюда создавать феодальное общество, а таковое по определению требовало наличия платящего подати крестьянства.

Далее, должна была быть осуществлена манифестация законности — это подразумевало необходимость получения королевской лицензии у монархов Испании. Потом требовался законный предлог — в случае с Атауальпой он заключался в зачтении ему «Требования» и соответствующих законных прав его. «Требование» извещало Атауальпу о том, что он имеет право принять новую властную структуру, если же он отвергает ее, то будет предан мечу. В соответствии с логикой испанской юриспруденции XVI в., отказавшись подчиниться испанцам и бросив на землю черный предмет, заполненный дивными знаками, которые император не разбирал, он немедленно терял права на Инкскую империю.

Следующим шагом в этом стандартизированном процессе было начало самого завоевания, которое почти всегда сопровождалось массовыми проявлениями террора в стиле «ужас и трепет» или кампанией типа блицкриг. Следовали свирепые атаки, целью которых было сокрушить местное сопротивление и посеять ужас среди туземцев, с тем чтобы заставить их подчиниться новым хозяевам. Кортес проделал это еще раньше в Мексике — в городе Чолула он со своим отрядом вырезал около 3000 человек местного населения менее чем за 3 часа. По всей Центральной Америке испанцы зачастую использовали метод отрубания рук тем туземцам, которые отказывались выполнять их указания. Испанцы сожгли заживо много местных вождей, используя подобные зрелищные демонстрации с тем, чтобы заставить трепетать местное население. Писарро и его отряд, вырезав около 7000 человек за несколько часов, очевидно, установили новую реперную метку в истории разворачивания террора в Новом Свете. Но каждый испанский лидер должен был для себя определить, какой масштаб террора необходим для достижения требуемых результатов. Целью Писарро было не уничтожить туземцев, но определить их под свой контроль. Писарро также знал, что в случае необходимости можно будет осуществить сверхурочные карательные мероприятия.

Один из последних пунктов типичного плана завоевания подразумевал захват живым в плен туземного вождя, если выпадала такая возможность. Далее в большинстве случаев испанцы могли задействовать «узы верности», связывавшие подданных с их предводителем. Власть, обретаемая относительно небольшим отрядом испанцев после захвата местного предводителя, была сопоставима с уровнем власти, который могло бы обеспечить развертывание армии в несколько тысяч человек, но таких экспедиций в Новый Свет не посылалось.

Итак, в соответствии со стандартной методикой завоевание Перу было осуществлено очень удачно. Писарро открыл огромное богатое государство, в основе которого лежал труд платящих подати крестьян. Потом он получил соответствующие лицензии на разграбление этого государства. Губернатор известил местного правителя о приходе новой властной структуры и о необходимости повиноваться ей, а после полученного от правителя отказа провел широкомасштабную кампанию по запугиванию местного населения, самого же вождя он взял в заложники — жителям империи оставалось только продолжать повиноваться ему. Писарро знал, что последними шагами в этом линейном процессе должны стать консолидация и расширение сделанных завоеваний, осуществление разграбления империи и перенаправление потока податей — чтобы он шел не к инкской элите, а в руки новых правителей Перу.

Вскоре после того, как Писарро приказал Атауальпе распустить его армию, огромный инкский лагерь, который незадолго до того посетил Сото, начал постепенно расформировываться. В одночасье уволенные, воины Атауальпы теперь расходились по всем направлениям, большинство людей направлялось в далекие деревни, откуда они были призваны на военную службу. Запланированный триумфальный марш в Куско был теперь отменен, смятение и слухи начали распространяться из Кахамарки во все области Перу. Возвращавшиеся домой воины часто делали остановку в пути, чтобы рассказать группам пораженных слушателей историю о недавно учиненной резне. В современных терминах представить эту историю просто: банда иностранных террористов захватила местного предводителя и теперь удерживала его в заложниках. В сознании пораженных слушателей неизбежно возникали вопросы: кто эти чужеземцы и чего они хотят? Как долго они собираются здесь пробыть?

Атауальпа, наблюдая за людьми Писарро, дивившимися на золотые тарелки и кубки, набранные в его лагере, и за их поведением, должен был прийти к неизбежному заключению: очевидно, эти бородатые чужеземцы прибыли сюда лишь для того, чтобы мародерствовать. Число их было невелико, так что, с очевидностью, это была не завоевательная армия, и в ее намерения не входило долго оставаться здесь. Их единственный интерес заключался лишь в том, чтобы награбить как можно больше добра. Коли чужеземцы набрали все, что они смогут с собой увезти, то, по мысли Атауальпы, наблюдавшего за ними, они, конечно, возьмут все награбленное и уйдут. В конце концов, чужестранцы даже не пытались скрыть, что именно вызывает в них наибольший прилив энтузиазма. Все сделанное из золота, которое инки называли «кори», или из серебра, которое они называли «куллки», казалось, очаровывает их более всего остального.

Поведение испанцев, несомненно, напомнило Атауальпе поведение варваров, которых инки покорили в области Антисуйю, в восточной части империи. Эти дикие племена обитали в темных густых джунглях, они, вероятно, проявляли огромный интерес ко всему, что производилось инками. Инки называли нецивилизованные народы, жившие за восточными границами их государства, «антис».[28] Атауальпа, безусловно, полагал, что, несмотря на наличие у чужеземцев странных животных и мощного оружия, эти люди должны относиться к народу такого же типа. Они такие же, как антис или другие грабительские племена. Варвары. Так что, вне всякого сомнения, главный вопрос, возникавший в сознании Атауальпы — по мере того как он наблюдал за испанцами, восторженно изучавшими предметы его сервиза и бормочущими на своем непонятном языке, — был следующий: как бы он мог ускорить уход этих дикарей? И как он мог бы при этом остаться в живых и сохранить свою свободу.

Имея за плечами пятилетний опыт правления северной половиной Инкской империи и вынужденный ежедневно принимать серьезные решения, Атауальпа в итоге нашел вариант выхода из этого затруднительного положения. Показав жестами на одного из переводчиков и на Писарро, он прошел в одну из комнат храма Солнца, после чего Атауальпа мелом прочертил белую линию на стене, довольно высоко над своей головой. Обратившись к Писарро, Атауальпа сказал седому губернатору, который был на четверть века старше его самого, что он, Атауальпа, хорошо осознает, зачем испанцы явились в Тавантинсуйю, и что он подарит им все золотые и серебряные предметы, какие они только пожелают, если Писарро сохранит ему жизнь.[29] Один очевидец писал:

«Губернатор спросил его, сколько он готов отдать и в течение какого времени. Атауальпа сказал, что он готов наполнить данную комнату золотом. Размеры же этой комнаты были 22x17 футов, и она должна была быть заполнена золотом до уровня черты, проведенной на высоте более 8 футов. Он [также] сказал, что он заполнит комнату до этой высоты разными золотыми предметами — кувшинами, горшками, блюдами и другими предметами, также он пообещал наполнить все это помещение двукратным количеством серебра, — и все это он был готов сделать в течение двенадцати месяцев».

Атауальпа объяснил, что большая часть золотых и серебряных предметов находится в Куско — городе, лежащем далеко на юге. И понадобится около года, чтобы собрать все требуемое. Атауальпа, вне всякого сомнения, полагал, что по крайней мере ценность его фигуры в глазах испанцев повысится и соответственно он выиграет для себя дополнительное время. А это дало бы больше возможностей для маневра. Даже находясь в заточении, Атауальпа все еще имел под своим началом войска, насчитывавшие порядка 100 000 человек. Однако было слишком опасно решиться на то, чтобы отдать им приказ атаковать, поскольку в результате он мог бы оказаться убитым. Но если бы испанцы убрали свою стражу хотя бы на некоторое время, он мог бы что-то предпринять.

Писарро явно поразило неожиданное предложение Атауальпы. За все тридцать лет пребывания на американском континенте ему ни разу не поступало подобного предложения от местных вождей. Безусловно, «комната, полная золота» сделала бы эту последнюю экспедицию исключительно успешной в финансовом плане. И если такое количество было так легко заполучить, то он, очевидно, открыл империю, которая была даже богаче, чем он предполагал. Однако действительно ли Атауальпа говорил правду? Или это была просто уловка для выигрыша времени? Хотя Атауальпа и расформировал свое войско, разве можно было быть уверенным в том, что при этом император не отдал приказа армии выстроиться где-нибудь поблизости и подготовиться к атаке?

Писарро все еще не отдавал себе отчета в том, насколько необъятной была империя, в которую он вторгся. Если предложение Атауальпы служило веским доказательством того, насколько обширна эта империя, то нижеследующая реплика императора удостоверяла это с особой убедительностью. Писарро спросил: «Сколько времени требуется посыльному, чтобы добраться до Куско?» — и внимательно посмотрел на Атауальпу.

«Атауальпа ответил, что в том случае, когда сообщение следует доставить в ускоренном порядке, то [вестники] передают его по эстафете — от деревни к деревне, и донесение прибывает [в Куско] через пять дней. Если же один человек одолевает весь путь, то, даже если он скор в своих действиях, ему потребуется пятнадцать дней».

Атауальпа заметил, что курьерам для того, чтобы добраться из одного конца империи в другой — каждый из них бежал от рассвета до заката, — требовалось около двадцати дней, или сорок дней туда и обратно. Впервые с момента своего прибытия Писарро начал осознавать, насколько огромна была империя, повелителя которой он захватил.

Вместе с Писарро в экспедиции было двенадцать нотариусов, которые знали грамоту, могли удостоверять подписи и составлять юридически валидные договоры. Подобно их компаньонам, они изъявили желание принять участие в экспедиции, надеясь получить долю в добыче. С XVI в. повседневный быт испанцев заполнился всевозможными судебными разбирательствами.[30]

Писарро, который не умел ни читать, ни писать, немедленно велел одному из нотариусов составить документ, в котором были бы выделены основные пункты предложения Атауальпы. Писарро пообещал последнему, что если тот выдаст столько золота, сколько он обещал, то Писарро позволит инкскому правителю вернуться впоследствии в Кито, где тот сможет управлять своим небольшим королевством.

Это, конечно, была явная ложь. У Писарро не было намерения отпускать Атауальпу и тем более восстанавливать его на прежнем месте. Во-первых, он хотел, чтобы Атауальпа выполнил свою часть сделки — предоставил комнаты, полные золота и серебра. Если Атауальпа и после этого мог бы оставаться полезным, то Писарро вполне мог оставить его в живых. В противном случае губернатор, конечно, убил бы его без колебаний.

Точно так же, как Писарро слабо осознавал размеры Инкской империи и имел очень приблизительное представление о ее культуре и о способах ее функционирования, так и Атауальпа равным образом не мог осознать существования в испанской культуре идей, совершенно разнокачественных по отношению к инкским традициям. Инкский император не понимал того, что испанцы проявили интерес к столовому сервизу не потому, что были заворожены его ослепительным блеском, но потому, что он был сделан из тех материалов, которые составляют основу монетной системы Старого Света. Основополагающий принцип монетной системы заключался в том, чтобы монеты чеканились из редких материалов, и чтобы было установлено всеобщее согласие в отношении обменной единицы. В зарождающихся нациях Европы XVI в. золото, серебро, медь и никель были стандартными материалами монетарной системы. Любой испанец, которому повезло получить фунт золота — посредством причитающейся ему оплаты либо посредством грабежей и завоеваний, — мог продать его торговцу или банкиру и получить взамен приблизительно 120 золотых дукатов.

Чтобы дать представление об этой сумме, укажем, что в 1530-е гг. средняя зарплата испанского моряка, который рисковал на море своей жизнью, составляла 50–60 дукатов в год — эквивалент половины фунта золота. Располагая 4 фунтами золота, человек мог купить в Испании целую каравеллу, 10 фунтов золота могли быть превращены в 1200 дукатов — эквивалент изнурительного труда моряка на протяжении 20 лет. Так что совсем неудивительно, что глаза испанцев так расширились, когда Сото и его отряд вернулись со своей добычей — золотыми и серебряными кубками, блюдами и статуями. Если у Атауальпы все это имелось во временно разбитом лагере, то какими же тогда богатствами располагала остальная часть империи?

Инки также имели представление о монетарной системе, хотя их империя преимущественно основывалась на товарообмене, который имел определенную степень стандартизации. Одна этническая группа, завоеванная инками, — чинча, которая обитала к югу от современной Лимы, активно занималась торговлей, используя для этого плоты. Чинчи доходили на них до самого Эквадора. По-видимому, именно торговое судно чинчей было захвачено экспедицией Писарро во время его второй экспедиции. Активно заключая деловые сделки, торговцы-чинчи использовали в качестве денег медь, котирую они обычно меняли на различные товары. Стандартной единицей обмена служила медная монета, отлитая в форме обуха топора.

Но Инкская империя никогда не вводила у себя денежную систему. Золото, имевшее цвет солнца, считалось у инков сакральным материалом, поскольку солнце было главным богом в их религиозном пантеоне. Золото, однако, никогда не использовалось в качестве обменной единицы. Соответствующим образом серебро считалось слезами богини-луны, или мамы-кильи, и задействовалось в храмах, посвящаемых этой богине. Поскольку Атауальпа и его предки происходили от бога-Солнца, Инти, то образ золота соответственно увязывался с воплощением бога на земле, фигурой инкского императора. Золото и серебро, добывавшиеся в разных регионах империи, направлялись в Куско и в другие крупные города империи, и оттуда они уже редко переправлялись в какие-то иные места. Местные ремесленники и ювелиры придавали металлам символическую форму, — все это призвано было подчеркивать соотнесенность данных материалов с солнцем, луной и императором. Соответственно император использовал для еды чаши и блюда, сделанные не из глины, а из чистейшего серебра и золота.

Между тем инкская экономическая система была далека от капиталистической, где отдельные индивидуумы присваивают себе землю, труд, различные ресурсы и стремятся обеспечить себе прибыль. Инкская элита опиралась на распределительную экономику. В значительной степени производство сельхозпродукции контролировалось государством, которое распределяло полученное богатство сообразно собственным нуждам и нуждам населения. К примеру, почти вся земля принадлежала государству, которое отводило ее себе, церкви и передавало часть в общинное пользование. Инкская элита требовала от крестьянских общин засева государственных и церковных земель — произведенный продукт шел на обеспечение потребностей разросшейся правительственной и церковной бюрократии, а также на удовлетворение еще множества других нужд. Негласный социальный договор, заключенный крестьянством с правительством, подразумевал право крестьян обрабатывать свои общинные земли, при этом государство продолжало числить их своей собственностью.

Инкские элиты также требовали, чтобы каждый житель империи производил оговоренный объем труда — в пользу императора. Последний же сам решал, в какой форме он может использовать этот труд, «мита». Каждый мужчина, являвшийся главой семьи, должен был три месяца в году отработать в пользу императора: это могло быть строительство дорог, зданий, ткачество, услуги в качестве гонца часки, участие в войне или какая-то иная полезная деятельность. Ввиду того что миллионы семей ежегодно собирали урожай с церковных и государственных земель вдобавок к тому, что выплачивали налоги, доходы империи были огромными. Излишек, который создавался трудом, облагаемым налогом, хранился на огромных складах, расположенных по всей империи. Эти склады были забиты таким количеством продуктов и разнообразных предметов, что вызывали огромное удивление у испанцев. Внутренний валовой продукт Инкской империи был настолько огромен, что периодически приходилось опустошать эти склады и раздавать их содержимое жителям близлежащих селений — с тем чтобы освободить место для нового притока продукции. Конкистадор Педро Санчо де ла Ос писал:

«Тут можно увидеть… множество… складов, полных шерсти, оружия, металлических (предметов), одежды и всего, что произрастает и производится в этом королевстве… Тут есть щиты, опорные стойки палаток, ножи и другие предметы; сандалии и доспехи в таком количестве, что невозможно понять, как они (налогоплательщики) оказались в состоянии предоставить все это».

Император зачастую делал подарки состоящим у него на службе местным вождям, с тем чтобы обеспечить их верность инкскому государству. Вожди одаривали своих подданных, и так это шло подлинной нисходящей цепочке до самого крестьянства, которое в основном и создавало весь прибыток. Посредством перераспределения инкские элиты, составлявшие лишь один процент от всего населения империи, были в состоянии обеспечивать верность себе со стороны местных правителей, и соответственно им удавалось удерживать контроль над огромной империей, которую они создали.

Если Атауальпа периодически одаривал местных вождей, почему он не мог сделать подарок Писарро и соответственно ожидать чего-то от него взамен? Если испанцы хотели заполучить блестящий столовый сервиз, то Атауальпа хотел получить свою жизнь. Если ему надо было предоставить комнату, полную золота, в обмен на жизнь, то он с охотой сделал бы это — и мог предоставить еще больше. Разве Атауальпа сражался последние пять лет за свою империю только лишь ради того, чтобы в результате уступить ее маленькой кучке мародеров? По-видимому, тут речь шла о взаимном обмене услугами.

Часки рассыпались по всей империи с отчаянным сообщением от своего повелителя; направить все золотые и серебряные предметы, какие удастся собрать, в Кахамарку. Писарро между тем направил свое собственное послание восьмидесяти испанцам, которых он оставил в Сан-Мигеле — городе, основанном губернатором в южном направлении от разрушенного города Тумбеса. В послании Писарро сообщалось об одержанной испанцами победе, также там содержался приказ направить нескольких людей в Панаму за подкреплением. Писарро понимал, что только при условии прибытия подкрепления он будет располагать достаточной силой, с помощью которой сможет покорить такую явно огромную и многонаселенную империю. Партнер Писарро, Диего де Альмагро, предполагал продолжить набор людей, припасов, поиски подходящих кораблей, он намеревался присоединиться к Писарро по прошествии определенного периода времени. Писарро мог только надеяться на то, что Альмагро прибудет скоро, прежде чем Атауальпа разгадает подлинные намерения губернатора — относительно того, что он со своими людьми намеревался закрепиться здесь.

Прошли недели, прежде чем наконец начала притекать тонкая струйка золота и серебра, которая с каждым днем увеличивалась. Нотариус Франсиско де Херес писал:

«И так [в некоторые дни] прибывало 20 000, в другие 30, 50 или даже 60 000 золотых песо [в виде] больших кувшинов вместимостью от двух до трех арроб [от двадцати трех до тридцати пяти литров], также поступали серебряные кувшины и многие другие сосуды. Губернатор распорядился поместить все это в здание, где находилась стража Атауальпы… Для большей надежности губернатор поставил христиан охранять все это добро круглосуточно. Все, что было определено в здание, было там пересчитано, так чтобы не было места обману».

Испанцы тщательно взвешивали каждый предмет и затем переводили вес в песо, одну из стандартных единиц измерения золота в Испании. Поскольку один песо весил одну шестую часть унции, то «30–60 тысяч песо», поступавших ежедневно, означало «от 300 до 600 фунтов золота». Любой конкистадор мог элементарно прикинуть, что всем участникам экспедиции суждено стать богатыми людьми.

Вскоре после того, как Атауальпа отправил первых гонцов, местные вожди со всех регионов империи начали прибывать в Кахамарку. Они приехали засвидетельствовать свое почтение как инкскому повелителю, так и предводителю могущественных иноземцев, пленивших императора.

«Когда вожди этой провинции услышали о прибытии губернатора и о пленении Атауальпы, многие из них приехали, просто чтобы посмотреть на губернатора», — писал Херес. Летописец Эстете указывал, что «они прибыли из множества провинций, чтобы нанести ему визит и посмотреть на испанцев, все вожди привезли с собой подарки — то, чем богата их земля: золото, серебро и многое другое». Херес продолжает: «Некоторые из этих вождей имели под своим началом тридцать тысяч индейцев, и все они подчинялись Атауальпе. Когда они предстали перед ним, они засвидетельствовали ему свое почтение, облобызав его руки и стопы. Он принял их, даже не взглянув на них». Эстете пишет: «Он вел себя в высшей степени величественно, и, даже потерпев поражение и оказавшись в заточении, он выказывал исключительное достоинство».

Испанцы, которые, за исключением Писарро, до сих пор воочию не видели императора, не осознавали того благоговения, с каким инки относились к своему повелителю. Атауальпа был не равнозначен европейскому королю — он имел и земную, и божественную природу. Подходя к Атауальпе, индейцы, по сути, входили в соприкосновение с божеством. В фигуре этого индейского лидера были сосредоточены законодательная, судебная, исполнительная и религиозная власти империи, насчитывавшей десять миллионов подданных.

Инкская империя представляла собой теократическую монархию; соответственно все блага и «обстоятельства судьбы», такие как правосудие, богатство, титулы, статус, еда, имели своим источником фигуру императора. Находящегося в заточении Атауальпу вождь провинции Уайлас спросил, может ли он посетить свою область. Атауальпа дал ему разрешение, но отвел вождю ограниченное время, чтобы поехать туда и затем вернуться. «Он задержался несколько дольше, — вспоминал кузен Писарро, Педро, — он вернулся, когда я находился рядом с императором; в качестве подношения вождь привез фрукты из своей области. Но, представ перед инкским императором, он вдруг весь начал дрожать — так, что даже не мог стоять. Атауальпа немного приподнял голову и, посмотрев на него искоса и улыбнувшись, дал ему знак уходить».

Инкский император, однако, не был настолько же великодушен в отношении к своему собственному брату Уаскару. Атауальпа все еще продолжал считать своего плененного брата своим единственным соперником за трон; и хотя Уаскар находился в заключении, он не переставал представлять собой угрозу. Атауальпа, вне всякого сомнения, полагал, что испанцы очень скоро уйдут. Он хотел, чтобы после этого его императорское положение никто не мог оспорить. Вскоре после пленения Атауальпы испанцами гонцы сообщили ему, что его брат в настоящий момент находится на расстоянии всего лишь нескольких дней перехода. К этому времени почти весь род Уаскара был истреблен. Став свидетелем жестокого убийства своих жен, детей и других родственников, Уаскар осознавал, что его самого теперь ожидает жестокая казнь. Как повествует один свидетель, «с Уаскаром, после того как он был взят в плен, обращались ужасно. В качестве еды ему подавали гнилую кукурузу и горькие травы. В его головной убор налили мочу ламы; над его естественным инстинктом надсмеялись, положив ему в постель камень, одетый в женское платье».

Через переводчиков Писарро узнал о предстоящем прибытии возможного претендента на инкский трон и уже собирался заключить и его под стражу. Если Уаскар окажется в заточении, то это будет означать, что Писарро держит под своим контролем двух императоров, таким образом распространив свою власть на центральный и южный регионы страны. Атауальпа начал свою борьбу, первоначально контролируя только 10 процентов территории Инкской империи, северную часть современного Эквадора. Уаскар же контролировал остальные 90 процентов. В течение последующих пяти лет это соотношение постепенно менялось, так что к концу войны территория, находившаяся под управлением Уаскара, уменьшилась до мизерной части.

Но втайне от Писарро Атауальпа направил гонцов, которые должны были задержать конвой, сопровождавший его брата. Примерно в четырехстах километрах к югу от Кахамарки инкские солдаты убили Уаскара и сбросили его тело в реку. Отказавшись от возможности освободить своего брата и попросить его помочь организовать народное восстание против захватчиков, Атауальпа сделал ставку на династическую политику. По иронии судьбы плененный инкский император решил, что важнее защищать свой трон от поползновений со стороны своего брата, чем от посягательств отряда иноземных захватчиков. Будучи уверенным в том, что испанцы скоро уйдут, он полагал, что теперь, когда его брат мертв, вопрос о власти над всей империей можно считать решенным.

Как ни удивительно, Писарро принял объяснение Атауальпы относительно причин скорой смерти Уаскара — брата якобы убили стражи, не имея на то распоряжений Атауальпы. Теперь, когда остался только один инкский император, и его местоположение представлялось вполне надежным, очень важным был тот факт, что Писарро мог продолжать контролировать империю посредством фигуры Атауальпы, чьи вассалы оставались верными ему.

Контраст в отношении Атауальпы к своим подданным и своим тюремщикам поражал испанцев. В отношении к туземцам, находящимся ниже его на иерархической лестнице, то есть ко всем гражданам Инкской империи, Атауальпа демонстрировал надменность и суровость. Обычно он принимал посетителей, сидя за ширмой, так что они его не видели. Только избранным Атауальпа даровал привилегию смотреть на него. Характерной чертой инкского стиля правления было крайне презрительное отношение к нижестоящим чиновникам, что упрочивало разделение власти. В присутствии своих подданных Атауальпа вел себя как бог, спустившийся на землю, он распространял ауру снизошедшей с небес власти.

В присутствии захватчиков, которые самим фактом заключения императора под стражу показали свою силу и утвердили свою власть, Атауальпа демонстрировал совсем иную сторону своей личности. Имперская надменность полиняла, и он вел себя скорее как «голый император». Испанцы позволяли императору пользоваться услугами своей челяди, продолжать вести жизнь в роскошных условиях, к которым он привык, и осуществлять управление империей. Но они не позволяли Атауальпе командовать армией.

За долгий период своего заточения Атауальпа постепенно начал вызывать к себе симпатию у испанцев — в первую очередь у Эрнана де Сото и Эрнана Писарро. Два испанских капитана научили инкского правителя игре в шахматы и проводили с ним за этим занятием долгие часы. Атауальпа вскоре стал демонстрировать искусность в игре, дав ей название «таптана», или «внезапная атака». У него явно вызывали воодушевление обнаруженные им параллели у этой игры с военной стратегией.

Засыпая своих тюремщиков вопросами, Атауальпа зачастую поражал испанцев наличием у него очевидной разумности и логики. Нотариус Франсиско де Херес писал: «Испанцы, слушавшие его, явно были поражены, обнаруживая такую мудрость в варваре». «[Император] самый мудрый и самый способный из всех [туземцев], которых мы встречали, — писал Гаспар де Эспиноса. — Он проявляет такой интерес к вещам, которые мы имеем, что он даже научился очень хорошо играть в шахматы. Удерживая этого человека… под своим контролем, мы обеспечиваем спокойствие во всей стране».

Испанцы, большая часть которых происходила из низших классов, а треть была вообще неграмотна, были заворожены своей приближенностью к королевской власти, несмотря на то что речь шла всего лишь о короле варваров. Происходя из среды крайне иерархического общества, испанцы не могли не быть ослеплены царственным обхождением Атауальпы или, например, тем фактом, что ему прислуживала стайка красивых женщин, большинство из которых были его наложницами.

Педро Писарро, которому на тот момент исполнилось восемнадцать лет, вспоминал:

«Женщины… приносили ему еду и ставили перед ним на красивые зеленые тростники… Они выставляли все золотые, серебряные и глиняные блюда [на эти тростники], и он [Атауальпа] указывал на то кушанье, которое ему приглянулось. Какая-нибудь из женщин подносила его непосредственно к императору и кормила его. Однажды, когда мне довелось при всем этом присутствовать, во время этого кормления одна капля упала на его одежду. Подав руку индианке, он встал и направился в свои покои, чтобы переменить одежду, оттуда он вернулся облаченный в тунику и темно-коричневую накидку. Я приблизился к нему и пощупал накидку, материал которой был мягче шелка. Я сказал ему: „Инка, из чего сделана ваша накидка, что она такая мягкая?“ Он ответил, что она сделана из кожи летучих мышей [вампиров], которые летают по ночам в Пуэрто Вьехо и в Тумбесе и имеют обыкновение кусать местных жителей».

Когда Атауальпу спросили, как удалось собрать такое количество летучих мышей, он сначала помедлил, а затем сказал, что это работа «этих собак [туземцев] из Тумбеса и Пуэрто Вьехо — что еще им оставалось делать, кроме как ловить летучих мышей и делать одежду для моего отца?».

На следующий день молодой кузен Писарро посетил вместе с одним туземцем королевский склад, который был весь заполнен чемоданами из темной кожи.

«Я спросил его, что находится в этих чемоданах, и он показал мне несколько: там находилось все то, до чего Атауальпа касался своими руками, а также одежда, которую он выбросил. В одних находились тростники, которые он клал перед своими стопами, когда ел, в других кости мяса, которое он съел… в третьих стержни початков кукурузы, которые он держал в своих руках… Короче, все, до чего он прикасался руками. Я спросил его, почему все это хранится там. Мне сказали, что это надлежало сжечь, поскольку ежегодно… то, до чего касались [инкские] правители, являвшиеся сыновьями солнца, сжигалось, превращалось в пепел и развеивалось в воздухе, и никому не дозволялось трогать эти предметы».

Таким низкопоклонством был окружен Атауальпа, сын солнца, на протяжении своей жизни.

Когда подошел январь 1533 г., груда собранных золотых предметов все еще не достигла уровня черты, которую Атауальпа провел на стене комнаты. Писарро и Атауальпа трудились неустанно. Писарро с нетерпением ждал подхода нового испанского отряда, который помог бы быстро собрать сокровища, после чего можно было отправляться на юг в Куско, инкскую столицу, и завершить завоевание империи. Атауальпа стремился отдать испанцам все, чего они жаждали, с тем чтобы они затем навсегда покинули его империю. Когда прибыл один из братьев императора, контролировавший продвижение каравана с сокровищами, он рассказал Атауальпе, что еще один караван, везший сокровища, был задержан в Хаухе, городе, располагающемся между Кахамаркой и Куско, и что в столице оставалось еще больше золота, чем то, что было направлено, и это золото надо было собрать в храмах.

Стремящийся поскорее освободиться, Атауальпа предложил Писарро направить часть войск в Куско, с тем чтобы проследить за сбором выкупа. Писарро, однако, зная, что у Атауальпы было две армии — одна на юге и одна на севере, не спешил дробить свои силы, опасаясь атаки. Но три человека Писарро, которым, возможно, наскучило так долго ждать, выразили свое желание отправиться на юг. Двое из них, Мартин Буэно и Педро Мартин де Могер, были неграмотными моряками из приморского андалузского города. Третьим был баскский нотариус по имени Хуан Сарате.