«Пора тебя женить»

«Пора тебя женить»

Семья начинается с брака. Брак со сватовства. Два столетия назад дело это было непростым, хлопотным, а подчас и опасным. Шутка ли: уйти в чужой род, где женская половина мигом поставит невестку под каблук? Или, напротив, взять к себе человека незнакомого, еще неизвестно как воспитанного. Какого он роду-племени, какими средствами располагает? Это в первую очередь интересовало старших членов семейства, от которых зависело решение. Взаимные же симпатии и антипатии молодых рассматривались как чувства неосновательные и в расчет брались редко. Никто не гарантировал будущей чете счастья, тут уж как Бог пошлет. Зато родные всячески старались оградить жениха или невесту от возможного обмана.

Многочисленные тетушки, подруги семейства, свахи вызнавали в мельчайших подробностях, каким состоянием обладает кандидат, каков размер приданого, безупречна ли репутация девушки, можно ли надеяться на карьерный рост суженого. Все эти вопросы имели первостепенное значение, ибо в мире чинов ранг супруга и занимаемая им должность обеспечивали право на представление ко двору, определяли длину шлейфа и число слуг на запятках кареты, позволяли есть на серебре или фарфоре, открывали двери великосветских особняков. Легкомысленные влюбленные во все времена предпочитали рай в шалаше, но их многоопытные матушки прекрасно знали, что после летних медовых месяцев наступит осень, которую лучше встречать во дворце в окружении многочисленной челяди.

Посредством браков в союз вступали не столько молодые люди, сколько их семейства. Поэтому поиск «предмета» никогда не пускался на самотек. Его контролировали старшие родственники, вернее родственницы. У отцов и дядьев, занятых службой, обычно не хватало времени подбирать партии. Вспомним знаменитые слова Фамусова из «Горя от ума»:

Что за комиссия, Создатель,

Быть взрослой дочери отцом!

Фамусов не успевает хорошенько следить за делами Софьи. А женская родня, которая могла бы опекать девушку, в пьесе А. С. Грибоедова не показана. Зато ее прекрасно видно в «Евгении Онегине». Привезенную в Москву Татьяну Пушкин поручает заботам целого мирка старых родственниц. И надо сказать, в нужный момент достойные дамы не сплоховали.

Шум, хохот, беготня, поклоны,

Галоп, мазурка, вальс… меж тем,

Между двух теток у колонны,

Не замечаема никем,

Татьяна смотрит и не видит…

……………

Забыт и свет и шумный бал,

А глаз меж тем с нее не сводит

Какой-то важный генерал.

Друг другу тетушки мигнули

И локтем Таню враз толкнули,

И каждая шепнула ей:

— Взгляни налево поскорей. —

«Налево? Где? Что там такое?»

— Ну, что бы ни было, гляди…

В той кучке, видишь? впереди,

Там, где еще в мундирах двое…

Вот отошел… вот боком стал…

«Кто? толстый этот генерал?»

Конечно, генерал для Татьяны — не бог весть какой подарок. Ее сердце занято другим, а будущий избранник толст, важен и как будто в летах. Во всяком случае он заметно старше Лариной. Тетушек это смутить не может. Наоборот.

Сегодня кажется естественным брак между ровесниками. В те времена на дело смотрели по-другому. Вступив в свет, девушка должна была найти себе партию, пока юность и свежесть еще привлекали к ней внимание кавалеров. В противном случае она оставалась старой девой. Жизнь мужчины складывалась иначе. Прежде чем создать семью, он должен был добиться прочного общественного положения, выслужить чины, занять достойную должность. На это уходили лучшие годы. Некоторые, как отец Петра Гринева, женились только после отставки. В любом случае возрастной разрыв между супругами почти всегда был значителен.

Известный ученый и мемуарист А. Т. Болотов вспоминал, как его впервые назвали «женихом»: «Родитель мой издевками своими вогнал меня однажды в превеликие слезы. Идучи однажды в баню, угодно ему было взять меня с собой. Не успели мы раздеться, как вздумалось ему надо мною пошутить:

— Ну, брат Андрюша, — сказал он мне, — ты у меня теперь уже жених, и пора уже тебя женить.

Меня сие так поразило, что слезы у меня, как град, покатились, ибо природная застенчивость моя против женского пола была так велика, что я не мог рассудить, что это была одна шутка: я тогда не более как по одиннадцатому году был: женят ли кого в такие лета?»[376] Дело происходило в 30-е годы XVIII века, и действительно тогда «по одиннадцатому году» дворянина женить уже не могли. Но еще недавно, на исходе XVII столетия, мальчику оставалось бы до брака лет пять: в Московской Руси в семейную жизнь вступали рано. Во времена империи эта традиция сохранилась только у крестьян. В дворянских семьях положение резко изменилось. Служба отнимала у мужчин почти все время. Для семьи не оставалось ничего, поэтому и заводить ее старались как можно позже.

Семь-десять лет серьезной разницей не считались. Князь Михаил Иванович Дашков был семью годами старше своей суженой Екатерины Романовны Воронцовой. Они обвенчались в 1759 году, когда жениху исполнилось 23, а невесте 16. Варвара Николаевна Голицына вышла замуж за графа Николая Николаевича Головина в 1786 году, когда ей было 19, а ее суженому 29 лет. Оба брака состоялись по взаимной страсти и первое время вызывали у окружающих умиление. «Моя молодость и семейное счастье были причиной всеобщего доброжелательства, — вспоминала Головина. — Мой брак, казалось, интересовал всех. Такое приятное чувство вызывает вид влюбленных супругов, старики наслаждаются воспоминанием, а молодежь сравнением»[377].

Первые роды Дашковой, совпавшие со свирепой простудой супруга, привели к «тысяче безумств» влюбленных сердец. Постели князя и княгини стояли в смежных комнатах, но они не могли побыть вместе. «Мы с мужем испытывали муки Тантала, — писала Екатерина Романовна. — Не могли ни видеть друг друга, ни разговаривать… так что мне оставалось только плакать… Свекровь приставила ко мне старушку горничную, которая… служила нам Меркурием… Мы писали друг другу самые нежные записки, старушка носила их. Ночью, когда мой муж спал, я писала ему еще с тем, чтобы он утром, просыпаясь, мог получить письмо от меня… Это занятие, внушенное безграничной нежностью, холодным, рассудительным людям, пожалуй, покажется ребячеством»[378]. Однако сама княгиня и через сорок лет вспоминала те счастливые времена с благодарностью.

Тем горше были разочарования. И Дашков, и Головин первыми изменили своим юным женам. Подав тем самым повод для обычных в ту пору рассуждений: молодость и красота мужчин не гарантируют женщинам их верности, с более пожилыми мужьями семейные узы остались бы нерушимы. Характерны слова уже умудренной опытом Дашковой. Выдав дочь Анастасию за бригадира Андрея Евдокимовича Щербинина, который был значительно старше избранницы, княгиня писала: «Я надеялась, что он даст моей дочери тихую и мирную жизнь. Она… вряд ли могла рассчитывать, что более молодой и веселый муж станет ее любить и баловать»[379].

Это не только убеждение деспотичной матери. Это взгляд эпохи. Мужья подчас годились женам в отцы, и такое положение считалось правильным. Пятнадцать-двадцать лет — вот средний промежуток между датами рождения супругов. Но случалось и больше. Мемуаристка А. Е. Лабзина вспоминала: «Мать моя, оставшись от отца моего на тридцать втором году и любя его страстно, была в отчаянии, потерявши его». Между тем отец Лабзиной скончался на седьмом десятке. Саму же Анну Евдокимовну на тринадцатом году выдали замуж в 1772 году за Александра Матвеевича Карамышева, который был на 12 лет старше. «И с самого того дни я была в полной власти его. И сказано мне было, что от меня будут требовать непосредственного и неограниченного повиновения, покорности, смирения, кротости и терпения, и чтоб я не делала никаких рассуждений, а только бы слушала молча и повиновалась. Я все обещала»[380].

Иначе и быть не могло. Вспомним гневное письмо А. С. Пушкина теще Н. И. Гончаровой, пытавшейся в 1831 году настраивать Наталью Николаевну против мужа: «Обязанность моей жены подчиняться тому, что я себе позволяю. Не женщине в 18 лет управлять мужчиною 32 лет»[381]. А ведь речь о временах сравнительно мягких. Тем более эти слова прозвучали бы справедливо полустолетием раньше. В «Капитанской дочке» от имени своего персонажа поэт писал: «Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17… году. С тех пор жил он в своей симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина».

Бурхард Кристоф Миних — фельдмаршал императрицы Анны Иоанновны. В ее царствование дворяне получили право не тянуть лямку бессрочно, как это было при Петре I, а покидать службу по истечении 25-летнего пребывания. Следовательно, в деревню родитель пушкинского героя отправился только в сорок с небольшим, а если принять во внимание премьер-майорский чин, то и ближе к пятидесяти. Там он выбрал невесту из местных дворянских дочек Авдотья Васильевна Ю. могла оказаться под венцом и 17, и 15, и даже 13 лет от роду. Замуж в первой половине XVIII века выдавали рано. Е. П. Янькова говорила о браке своих родных, состоявшемся в 1745 году: «Жениху был двадцать пятый год, невесте пятнадцатый; по-тогдашнему это было так принято… Сказывали мне, что матушкина мать княжна Мещерская была двенадцати лет, когда выходила замуж»[382]. Знаменитая красавица и женщина недюжинной деловой хватки, державшая на откупе почти всю Тверскую губернию, — Агафоклея Александровна Полторацкая — вышла замуж в 1751 году, четырнадцатилетней девочкой. Когда ее сватали, няня обратилась ней со словами: «Феклуша, убирай куклы, жених приехал».

Лишь к 80-м годам осмотрительные родители начинают оттягивать срок расставания девушек с домом. Средним возрастом невест становятся 20–25 лет. Это говорит и об улучшении условий жизни российского дворянства, поскольку рубеж увядания дамской прелести заметно отодвинулся, и о развитии образования в дворянских семьях. Воспитание девушки уже не считалось законченным к 15 годам. Напротив, в столичном обществе стали поговаривать о том, что рано вывозить дочерей в свет — только прежде времени их старить.

Однако превратиться в господствующую тенденцию такое отношение не могло. В многодетных семьях обычно оставалось немало старых дев, поэтому родители старались сбыть с рук кого можно. В трудном положении оказывались провинциальные невесты, если у матери не хватало средств вывезти их в крупные города или в столицу. Девушек буквально навязывали первому встречному дворянину, случайно заглянувшему в имение. Друг А. С. Пушкина — Павел Воинович Нащокин описывал знакомство своих родителей:

«Женился он (отец мемуариста. — О.Е.) тридцати лет с лишком. Жену нашел в отъезжем поле… в Курской губернии. Любя страстно охоту, он часто потешался ею в окрестностях Курска со множеством дворян и со своими офицерами… Во время одной из таких поездок застала их буря и непогода, от которой не устояли шатры отцовского стана, а дождь залил и кухонный огонь, и провиант. Отец мой послал в бывшую на виду усадьбу с спросом расположиться на некоторое время в обширной оранжерее… Поутру пошел он в господский дом благодарить за гостеприимство». Там его встретила необычного вида хозяйка, так что с первого взгляда было не разобрать, женщина это или мужчина, переодевшийся в дамское платье. «То была моя бабушка, сказывали мне, что она имела все ухватки мужские, росту была самого большого, собой сухая, лицом мужественна, с орлиным взглядом. Отец мой, думаю, не менее поразил ее. Росту он был очень малого, в плечах необыкновенно широк, такого роду сложения, как по-русски говорят, молотками сбит. Круглая голова почти без шеи лежала на могучих плечах, как на подносе». Хозяйка недолго церемонилась с заезжим генералом, позвала дочерей и представила: «Клеопатра, старшая, петербургская, тихая, умная, скромная, учена языкам и наукам. А вот эта моя вторая… Александра, деревенщина, я ее, батюшка, сама учила, и потому она такая же дура и сумасшедшая, как я, выбирай и бери себе любую». Гость не стал отнекиваться. «Посадил всех трех в карету, повез в Курск, сопутствуя им всем своим охотничьим штатом. А на другой день по приезде скромная Клеопатра сделалась женою моего отца»[383].

Невесту нечасто спрашивали о ее желании. Петр I трижды указами 1700,1702 и 1724 годов запрещал проводить обряд венчания без ясно выраженного согласия обеих сторон. Такое упорное повторение о многом говорит. Тем не менее картина менялась медленно. Сговора между родителями бывало достаточно. Камер-юнкер Ф. В. Берхгольц описал свадьбу, происходившую на его глазах в 1722 году. На вопрос священника: «Желают ли молодые вступить в брак и добровольно ли согласились на него?» — в церкви раздались смешки присутствующих[384].

Старшие члены семейства смотрели на детей как на своего рода подданных и чувствовали полное право распоряжаться их судьбой. А молодые люди не дерзали гласно обнаруживать своего мнения. Это выходило за рамки приличий и говорило о невоспитанности. Даже когда снисходительный и образованный жених считал своим долгом осведомиться у невесты, согласна ли она выйти за него замуж, девушки дичились и пугались. Так, А. Е. Лабзина рассказывала о времени своего обручения: «Ласки моего назначенного мужа стали ко мне открытее. Но они меня не веселили, и я очень холодно их принимала, а была больше с матерью моей, и сердце мое не чувствовало ни привязанности, ни отвращения, а больше страх в нем действовал. И он, видя это, несколько раз спрашивал, по воле ли я иду за него и не противен ли он мне? Мой ответ был: „Я выполняю волю матери“, — и убегала, чтобы не быть с ним без свидетелей»[385].

Сами девушки не считали возможным открыто выражать свои желания. Е. П. Янькова, урожденная Корсакова, чья семейная жизнь сложилась счастливо, писала о времени сватовства: «Мне, признаюсь, Дмитрий Александрович приходился по мысли: не то чтоб я была в него влюблена (как это срамницы-барышни теперь говорят) или бы сокрушалась, что батюшка меня не отдает, нет, но дай батюшка свое согласие, и я бы не отказала»[386]. Ей вторит Е. А. Сабанеева, передавая слова своей матери, чья юность относилась к 80-м годам XVIII века: «Молодым девицам приходилось иногда слушать соображения и предположения об их судьбе, но они мало придавали тому значения. Часто случалось, что их личные склонности не согласовывались с планами родителей, однако их это не раздражало — таков был дух, таковы были нравы той эпохи. Очень может быть, что каждая имела свою сердечную тайну, которую берегла в душе и надеялась. А дальше судьба рассудит и Бог определит»[387].

Слово «роман» считалось предосудительным и означало любовную интригу с опасными приключениями. Такой-то «роман» и случился у одной из матушкиных подруг Полины Боборыкиной. «Несмотря на свою любовь к дочери, тетушка была с нею очень строга… К добру это не могло вести. Полина была, конечно, скрытна и с матерью совсем не откровенна. И вот какой тогда созревал роман. Князь Владимир Никитич Друцкой-Соколинский начал ухаживать за Полиной. Ей он очень нравился, да и мудреного тут не было ничего: он был очень хорош собою, умный и милый. Зачем бы тут быть роману?…Однако вышло так, что в один прекрасный день приезжает тетушка и объявляет, что Полина невеста. И откуда взялся тот жених, мы понятия не имели: какой-то генерал старый, дурной такой, совсем не нашего общества человек. Полина в отчаянии льет слезы, но, конечно, сказать ничего не смеет. И так скоро повелось дело. Сейчас помолвка, затем еще дня через три тетушка приехала с нами проститься перед отъездом в Петербург, чтобы там шить приданое.

Этот последний вечер в Москве Полина провела у нас и поведала нам, что она тихонько от матери виделась с Друцким у его сестры, что он избранный ее сердцем, что они поклялись друг другу в вечной любви и даже обменялись кольцами. Мы плакали над ее безумием, уговаривали или покориться матери, или же открыто противиться… Полина писала нам, и письма ее были отчаянные, она теряла всякую надежду, падала духом, а жених-генерал бывал у них в Петербурге всякий день.

В конце второй недели Боборыкины вернулись в Москву, сейчас же были у нас, и каково же было наше удивление увидеть Полину, сияющею радостью. Жениху-генералу тетушка отказала… Приданое было готово, рядная написана… В одно утро жених заехал к тетушке, и вот говорит ему Авдотья Евгеньевна: „Свадьба будет у нас на Красную Горку в Москве. Теперь позвольте вам передать рядную“. Он взял бумагу, развернул и начал читать. Как же разгневалась тогда Авдотья Евгеньевна! „Как, — говорит, — батюшка! Ты мне на слово не веришь! Ты хочешь проверять меня?“ Жених начал было извиняться…но не такова была тетушка. „Нет, милостивый государь мой, ваше превосходительство! Между нами все кончено. Вот вам Бог — а вот порог“ …Затем роман с князем Друцким окончился свадьбой весьма скоро и благополучно»[388].

В этой истории вздорная мать сначала создает для дочери неприемлемый брачный проект, а потом разрушает его. Рядная — договор о приданом невесты. Подробное знакомство с ним — необходимая сторона всякого сватовства. То ли «тетушка» хотела надуть генерала, то ли ее дворянское самолюбие действительно было оскорблено его поведением. Полина чудом выскользнула из тисков судьбы. В противном случае ей пришлось бы либо выйти замуж за нелюбимого, либо бежать. На последнее отваживались единицы.