§2. КУЛЬТУРЫ ЭПОХИ НЕОЛИТА И БРОНЗЫ НА ТЕРРИТОРИИ ЕВРОПЫ

§2. КУЛЬТУРЫ ЭПОХИ НЕОЛИТА И БРОНЗЫ НА ТЕРРИТОРИИ ЕВРОПЫ

В большинстве современных концепций считается, что время происхождения индоевропейцев — III — II тыс. до н.э., т.е. эпохи энеолита и бронзы. В качестве возможной «прародины» указываются разные территории — Южная Германия, Причерноморье, Малая Азия и др.

Из даты III — II тыс. до н.э. исходят большинство лингвистов, придерживающихся методов сравнительного языкознания (компаративисты). Некоторые лингвисты, впрочем, считают, что индоевропейская «стадия» начиналась лишь со // тыс. до н.э., связывая эту дату с «социальным переворотом» — отделением земледелия от скотоводства. А известный археолог А.Л. Монгайт полагал даже, что «формирование крупных этнических общностей, больших европейских семей народов — кельтов, германцев, славян — происходило во время, близкое к тому, когда впервые о каждом из них упоминают письменные источники» (в частности, для славян это был бы VI — конец V в.). При таком подходе «прародина» связывается едва ли не с каждой археологической культурой от европейского Северо-Запада до Средней Азии эпохи неолита.

Большинство специалистов, видимо, правы в том, что рассматриваемые ими территории были заселены индоевропейцами в III — II тыс. до н.э. Но означает это лишь то, что время сложения самой индоевропейской общности нужно углубить на несколько десятков тысяч лет.

Консервативный период в формировании того или иного языка самым тесным образом связан с существованием родовой (и соответственно племенной) или территориальной организацией общества (последняя возникает ранее всего в областях оседлого земледелия). При всех разногласиях, имеющихся в определении времени возникновения общественных структур, верхний палеолит в большинстве случаев уже демонстрирует наличие такого рода организаций. Племенное устройство австралийских аборигенов (отсутствие вождей, культ племенных родословных) показывает, что племя само по себе проходит чрезвычайно длительный путь развития, который в условиях первобытного общества должен измеряться десятками тысяч лет. Застойность же быта, социальной организации и материальной культуры неизбежно вызывает застойность языка.

На историческую арену индоевропейские языки выходят уже со значительными отличиями друг от друга. От начала // тыс. до н.э. имеются письменные памятники малоазиатских хеттов. В глубокую древность уходят некоторые топонимические пласты, также существенно отличающиеся друг от друга. Все эти отличия в условиях каменного века должны были складываться в течение многих тысячелетий. В итоге формирование индоевропейской общности оказывается на такой хронологической глубине, что многие спорные вопросы отпадают либо как неверно поставленные, либо как неразрешимые при настоящем уровне знания.

В настоящее время у многих индоевропейских народов отыскиваются традиции, по крайней мере с эпохи мезолита. (12— 7 тыс. лет до н.э.)С раннего мезолита заселяли юг Балканского полуострова ахейцы. В IV — III тыс. до н.э. здесь происходит процесс ассимиляции протогреками (праионянами) также индоевропейцев — пелазгов. С аналогичной картиной специалисты сталкиваются в Бретани (север Франции), где можно говорить о наложении неиндоевропейских групп (шедших сюда и с юга, и с севера) на индоевропейские. Что касается Северного Причерноморья, то оно неизменно во всей мировой литературе выступает в качестве «главного претендента» на роль индоевропейской прародины. Именно Причерноморье является прародиной ариев (одной из ветвей индоевропейцев). На лингвистическом материале это убедительно доказывает академик О.Н. Трубачев, а на археологическом — также убедительны выводы Ю.А. Шилова.

Индоевропейская проблема часто смешивается с арийской, а «истинными арийцами» себя считают не только последователи германских расистов, но и народы явно далекие от индоевропейских ариев: чеченцы («кавказские братья»), чуваши, в последнее время украинские националисты; но арии, конечно, лишь одна из ветвей индоевропейцев.

Для этнической истории Европы весьма интересен фаю-близости антропологического облика населения Днепровского Надпорожья и Приазовья эпохи мезолита и неолита с одновременным населением Северной Африки, Бретани и Дании.

«Мнение об их непосредственном и близком родстве, — замечает в этой связи известный антрополог Т.С. Кондукторова, — выглядело бы с антропологической точки зрения убедительно, но оно привело бы к столь неожиданным и столь ответственным выводам, что на нем трудно настаивать». Но, очевидно, еще труднее предположить случайное совпадение в результате независимого друг от друга развития разных исходных типов, особенно если учесть, что на всех названных территориях были и иные антропологические типы. А касаются эти совпадения именно кроманьонского варианта, который в Бретани известен уже с верхнего палеолита, а в Причерноморье теряется где-то в мезолите из-за отсутствия репрезентативного палеолитического материала.

География совпадений отражает два традиционных пути, по которым в течение ряда тысячелетий проходили этнические передвижения: Средиземноморье — морем и Причерноморье-Прибалтика по суше. Направления этих передвижений менялись в зависимости от изменения климата. С востока шли от выгоревшей в засушливые годы и превращенной в пустыню степи, а с побережий Балтийского и Северного морей в ранние эпохи уходили из-за кардинально менявшегося климата (от оледенения до субтропиков), позднее — из-за опускавшейся, иногда стремительно, прибрежной суши. Уровень самого океана с эпохи верхнего палеолита изменялся в пределах свыше 100 метров, а Балтика была то заливом океана, то озером. Все это предопределяло в одни периоды тяготение к Прибалтике, в другие — бегство от нее.

Интересно, что вынужденная миграция народов часто сохранялась в их памяти в виде преданий и легенд. При всей кажущейся сказочности и надуманности этих преданий в них есть рациональное зерно: они указывают именно на реальное направление этнических передвижений, хотя и не дают хронологических указаний. В зависимости от того, какие условия вызвали отлив части населения из одного района в другой, последующие поколения либо хранили память о своей давней прародине, либо разрывали с ней бесповоротно. Для алан, прошедших в начале нашей эры до северо-запада Европы, Скандинавии, Испании и Северной Африки памятной оставалась река Дон. Венгры, пришедшие на средний Дунай в IX в., не просто помнили о «Великой Мадьярии», расположенной где-то на востоке, но и направляли на поиски ее специальные миссии, и во времена Ивана Грозного миссия обнаружила небольшую группу сородичей где-то в Поволжье.

Вынужденное переселение часто оставляло желание вернуться к покинутым местам, и это желание могло сохраняться (как своеобразный культ) в течение столетий. Племя могло длительное время сохранять самобытность даже в окружении иных этносов. Кельтические галаты, занесенные в III в. до н.э. в Малую Азию, сохраняли самобытность до V в., а возможно и позднее. Именно переселенцы часто оказываются хранителями традиций, существовавших на родине, тогда как на основной территории развитие может привести к коренному изменению не только культуры, но и самого этноса (что и произошло со значительной частью кельтов, оставшихся в областях прежнего расселения).

В эпоху мезолита и неолита, и тем более в эпоху бронзы, индоевропейское население отчетливо было представлено несколькими различавшимися антропологическими группами, и разным типам соответствовали специфические археологические культуры, или, скорее, комплексы культур. Для последующей этнической истории Европы наибольшее значение имели культурные области шнуровой керамики и боевых топоров, линейно-ленточной керамики, мегалитических сооружений, при-альпийские культуры.