§ 2. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ ДРЕВНЕЙ РУСИ

§ 2. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ ДРЕВНЕЙ РУСИ

Картину общественно-политического устройства Древней Руси в IX—XI вв. определяли не только и не столько личные качества князей или экономические отношения, сколько этносоциальные традиции различных народов, образовавших Древнерусское государство. А таких традиций, напомним, было несколько, причем они противоречили друг другу. Напомним, что в этническом отношении даже «род русский» не был един, и каждая из этнических групп «руси» привносила в общественно-политический строй Древнерусского государства какие-то свои особенности. Следовательно, мы должны видеть очень сложную картину общественно-политических отношений в Древней Руси IX—XI вв. Она представляет собой не только противоречие между «Землей» и «Властью» («родом русским»), как между славянским и неславянским этническим элементами, но и противоречия внутри самого «рода русского», как тоже полиэтнического конгломерата. Следует также учитывать противоречия между Северной Русью с центром в Новгороде и Южной Русью с центром в Киеве. В обоих центрах сложились во многом различные общественно-политические традиции, которые сохранялись очень долгое время.

В данном случае требуется более основательно рассмотреть институты управления, утвердившиеся в Древней Руси в этот период, их взаимодействия и характер государственности в целом.

Можно обратить внимание на то, что восточные славяне в IX в. были объединены в большие союзы племен, границы между которыми определяются разными типами височных колец, а никак не укрепленными полосами. И летописное свидетельство V о том, что славяне «живяху в мире», вполне соответствует действительному положению.

С русами дело обстояло гораздо сложнее. Восточные авторы часто представляют русов народом, который вообще не имеет пашен, а кормится лишь за счет ограбления славян, заодно захватывая славян в плен и продавая их в Булгаре и Хорасане (речь, следовательно, идет о русах, промышлявших по Волго-Балтийскому пути). Названия Днепровских порогов, воспроизведенные Константином Багрянородным, также свидетельствуют о сохранении двуязычия у части русов (в данном случае, русов-алан из Прибалтики). И, конечно, до слияния нравственно-психологического и организационного между славянами и русами, а также между самими русами было еще очень далеко.

Разные нравственные критерии полян-русов и древлян во времена Игоря зафиксированы не только рассказом об их обычаях, но и в летописной статье об убийстве древлянами Игоря и мести Ольги. Симпатии летописца, конечно, на стороне Ольги. Но он сохраняет знаменательную фразу прибывших к Ольге древлянских послов: «Мужь твой аки волк расхищая и грабя, а наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю». И еще один важный факт — «лучьшие мужи, иже держаху Деревьску землю» (очередное обманутое Ольгой посольство) были избраны всеми древлянами.

Здесь мы подходим к проблеме общественно-политического управления славянских племен, которое определялось их территориально-общинным устройством. Известно, что главным органом управления у славян было вече. Впервые термин «вече» употреблен в «Повести временных лет» в связи с осадой печенегами Белгорода в 997 г. (запись, возможно, и более поздняя). Горожане собираются на вече, поскольку «от князя помочи нету». Но из легендарного рассказа о «белгородском киселе» следует, что вечевая практика была явлением обычным, хотя в Киеве, видимо, княжеская власть и противодействовала такого рода собраниям.

По отрывочным сведениям трудно судить о характере вечевых собраний, способах их проведения. Но вечевая система работала практически во всех русских городах, а уровень представительства решался в зависимости от характера обсуждаемых вопросов. Конечно, фантастичны предположения тех авторов, которые представляют вече неуправляемым собранием, где вопросы решаются «гулом»: какая сторона громче кричит. Описания подобных собраний в поморских городах рисуют совсем иную картину. Собрания проходили весьма организованно и выступать перед ним простому участнику его можно было после того, как председательствующий обратится за разрешением к вечникам, т.е. участникам вече. По старой традиции на подобных собраниях всегда имели право голоса жрец, хранитель обычаев и поэт-певец, хранитель памяти народной.

В науке вопрос о вече оказался дискуссионным. Большинство ученых XIX и начала XX столетия видели в вече демократический институт (И.А. Линниченко, В.И. Сергеевич, М.В. Довнар-Запольский, В.О. Ключевский). Расхождения советских историков во многом определялись «классовым подходом». При этом Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, в известной мере И.Я. Фроянов видели в вече демократический институт, в котором о своих претензиях могли заявить и социальные низы. В.Т. Пашуто, В.Л. Янин и некоторые другие смотрели на вече как на собрание феодальных верхов, защищающих свои классовые привилегии.

Вече, несомненно, эволюционировало. Но исток его надо искать в общинном устройстве. Изначально неодинаковые общины разных племен, образовавших Древнерусское государство (у славян — территориальная община, у русов — кровнородственная), неизбежно давали и разные варианты вечевых собраний: мужского (только мужского) или свободного (только свободного) населения сел и городов. Больше того, в зависимости от реального расклада сил нередко в одном городе могли сосуществовать и разные общины и соответственно разные формы управления городов. Несомненно, что были и значительные различия в системе управления на Северо-Западе и Юге Руси.

В литературе многократно отмечались факты близости общественно-политической культуры Северо-Западной Руси со славянским южным берегом Балтики: на Балтике было четыре Старграда, в Северно-Западной Руси — четыре Новгорода, а система управления одна и та же. Центральное место в этой системе принадлежало общегородскому вече, основу которого составляли, в свою очередь, «кончанские» вече, т.е. вече разных концов города. Необходимо отметить, что в этом случае перед нами выстраивание чисто славянской системы управления по принципу «снизу вверх» (выборность всех органов управления). Именно эта система победила по всему Волго-Балтий-скому пути, хотя на этом пути были представители и других народов и иных систем. Весь Север России представлен «круговыми селами» (только в Рязанском краеведческом музее несколько сот планов расположения этих сел в записях XVIII в.). «Круговые села» — специфика только балтийских славян. И что удивительно — по всему Волго-Балтийскому пути не видно зримых следов межэтнических конфликтов, а ассимиляция местного населения проходила на жизни нескольких поколений. По соседству с Ингрией-Ижорой выросли славянские Плесков-Псков, Изборск (германские названия городов появятся лишь при Петре I). В земле веси появится «Белоозеро». И «призванные» в 862 г. варяги разместятся в славянских городах — Новгород, Псков, Изборск, Белоозеро, которые они же и построили.

Конечно же властная иерархия на Северо-Западе Руси была. Даже Псков считался «пригородом» Новгорода (хотя фактически был самостоятелен). Но это была иерархия не личностей, а общин. Как известно, единоличная княжеская власть в Новгороде так и не утвердилась. Наиболее яркое представление об отношениях между «Землей» и «Властью» в Новгороде дает изгнание в 1136 г. из Новгорода князя Всеволода Ольговича, которое раскрывает сам механизм такого рода акций, опирающихся на длительную традицию.

Во-первых, новгородцы «призваша пльсковичи и ладожаны и сдумаша, яко изгнати князя своего Всеволода». Князь вместе со всем своим семейством («съ женою, детьми и тещею») был заперт на епископском дворе, и ежедневно 30 новгородских мужей (сменяясь) не выпускали семейство из заключения. Во-вторых, показателен перечень претензий новгородцев к князю. Первый пункт — «не блюдеть смердъ». Второй — «хотел еси сести в Переяславле» (в Переяславле Русском в 1132 г.), т. е. просто бежать от новгородцев. И очень показателен третий пункт обвинения: «ехалъ еси съ пълку переди всех», т. е. попросту бежал с поля боя во время сражения с ростовцами «на Ждани-горе» в 1134 г. Иначе говоря, от князя требовались и личная храбрость, и распорядительность.

Естественно, что «демократия» предполагала и разных кандидатов на должность «князя». Кто-то пытался привлечь из Пскова Всеволода Мстиславича, кто-то пригласил из Чернигова брата изгнанного Всеволода — Святослава. Смута 1136 г. продолжалась и на следующий год, причем с бояр, ратовавших за Всеволода Мстиславича, взыскали по полутора тысяч гривен — сумма почти равная тому, что Ярослав Владимирович в свое время должен был платить в Киев.

Но история знает и обратный пример — сын Владимира Мономаха Мстислав Владимирович просидел в Новгороде 21 год именно потому, что не пытался изменить что-то в сложившихся традициях.

В целом по Северу и Северо-Западу Древней Руси складывалась система, характерная для балтийских славян. При этом надо иметь в виду, что и балтийские славяне, и фризы, и славянизированные варины-варяги навсегда покидали свои места и должны были прижиться на новых землях. Уже поэтому они не могли быть просто грабителями, как норманны-скандинавы. Население Северо-Западной Руси платило дань варягам вплоть до кончины Ярослава Мудрого. Но откуп в 300 гривен (кому он шел неясно) — это лишь пятая часть от того, что могли стребовать с провинившегося боярина.

Южные области Древней Руси, где центром государства был Киев и прилегающие территории расселения полян-руси, больше зависели от непредсказуемой Степи, постоянных набегов кочевников, с которыми надо было воевать или же откупаться. По летописи, в IX в. дань с южных племен — полян, северян и вятичей — брали хазары, что географически — особенно после разгрома «Росского каганата» на Дону — понятно.

Впрочем, с этой данью не все ясно. Почему-то счет велся на «щеляги» — это польская форма западноевропейского «шиллинга». Сама эта замена исконных шкурок белок или горностая, которыми уплачивали дань славяне, на польские монеты кажется подозрительной: в IX в. в Восточной Европе преобладали монеты арабского чекана и отчасти салтовского Подонья («Росского каганата»), в то время как на Днепре похоже не было ни тех, ни других. Следовательно, либо данное сообщение предполагает легенду (вятичи и радимичи происходили «от ляхов»), либо все-таки западное происхождение вятичей и радимичей, которые пользовались «польскими» расчетными единицами (этот вопрос в науке пока не решен).

Появление в Киеве Дира и Аскольда представляется как освобождение от хазарской дани. Но хазарская дань с радимичей, от которой их освобождает Олег (точнее, переводит ее на себя), вызывает сомнения: радимичи, по летописи, жили у Верхнего Днепра, близ Смоленска (если, конечно, им не пришлось переселяться откуда-то из Подонья).

«Легкая» дань с северян, непосредственных соседей Хазарии, понятна: их надо было привлечь на свою сторону. Но тяжелая дань — «по черной куне» — с древлян вызывает опять-таки много вопросов. Во-первых, из последующего видно, что древлян приходилось полвека спустя заново покорять Игорю. Во-вторых, рассуждения древлянских послов о преимуществе их князей по сравнению с киевскими предполагают, что у древлян осталась самостоятельность и самоуправление и после Олега, и после Игоря. Здесь возможно предположение, что все племена, соглашаясь платить дань Киеву, оставались во внутренней повседневной жизни вполне самостоятельными.

Систему общественно-политических отношений на Юге Руси в середине X в. можно проанализировать на примере летописных сообщений о княжении Игоря. В Новгородской Первой летописи есть известия, похоже указывающие на действительное положение в отношениях полян-руси со своими соседями.

Прежде всего участниками похода 922 г. (аналог статьи 907 г.) названы варяги, поляне, словене и кривичи, т. е. пришельцы из Северной Руси в начале X в. на северные племена пока и опирались. Здесь же отмечается, что Игорь, занимая Киев, воюет с древлянами и угличами. В недатированной части «Сказания о княжении Игоря» говорится, что угличей князь «примучи», воз-> дожил на них дань и передал ее своему воеводе Свенельду. Один город угличей — Пересечен — держался три года, а с его падением угличи (или уличи) ушли на запад в междуречье Буга и Днестра, куда власть киевского князя не распространялась. Здесь же сообщается о передаче дани с древлян тому же Свенельду, что вызвало ропот дружины: «дал еси единому мужеве много». Именно этим объясняется в летописи последующий конфликт 945 г. с древлянами — ради дружины Игорь отправился вновь к древлянам за данью, и этот уже ничем не оправданный, откровенно грабительский поход привел к гибели князя в Древлянской земле.

Как повтор те же сведения приведены в датированной части летописи: дань с уличей датируется 940-м, дань с древлян 942-м годами. Сам конфликт в Новгородской летописи представлен более логично, чем в «Повести временных лет», хотя и тут, и там он восходит к одному тексту. Дружина требует: «Отроци Све-нельжи изоделися суть оружьем и порты, а мы нази; поиде, княже, с нами в дань, да и ты добудеши, и мы». Но о войнах с уличами и данях, переданных князем Свенельду, «Повесть временных лет» ничего не знает.

Как можно видеть, Русь во времена Игоря еще не укрепилась даже в Поднепровье, и не случайно, что в древнейших записях (недатированного введения) в основе — противостояние и противопоставление полян и древлян. Сами отношения «Земли» и «Власти» пока явно неупорядочены, а дальние походы князей в чужие земли осуществляются в качестве некой компенсации за «недоборы» в землях непосредственных соседей-славян.

Таким образом, русы, которые пришли вместе с Олегом и Игорем, привнесли в общественно-политическую жизнь Южной Руси иерархический принцип управления, основанный на принципах кровнородственной общины. И свои традиции общественно-политического устройства русам пришлось совмещать с традиционными славянскими традициями общественного управления.

События 945 г. дают материал и для суждения о пределах княжеской власти в этот период: Игорь явно уступает своему воеводе Свенельду, которому фактически подчинен и который имеет свою собственную дружину. Да и княжеская дружина тоже может в любое время предъявить претензии князю. Видимо, сама княжеская власть в X в. была далеко не абсолютной: князь всякий раз должен был доказывать дружине способность обеспечить ее трофеями в дальних походах и данями. При этом личное мужество и честность князя далеко не всегда совпадали с интересами земель и социальных слоев. Немного позднее князю Святославу и собственные летописцы сделали упрек: «Ты, кня-же, чужея земле ищеши и блюдеши, а своея ся охабив ...аще ти не жаль отчины своея, ни матери стары суща, и детий своих». Но означало это и оторванность князей от своих земель. Перевороты и усобицы X — XI вв. также свидетельствуют об определенной и всегда сохраняющейся напряженности между «Землей» и «Властью».

Но при этом центральное место в общественно-политическом устройстве «Земли» на Юге Руси так же занимало вече, как традиционная форма самоуправления славянских племен, в частности у древлян. Вече оставалось высшим органом и в Киеве. Об этом больше известно по материалам XI в., когда киевляне часто изгоняли и принимали князей, но сведения о вечевом управлении в Киеве представлены и спорадическими сообщениями X столетия, причем ясно, что сам институт вече сложился задолго до описываемых событий.

Уже говорилось, что характер вече в Древней Руси зависел от того, на основе какой из общин — территориальной или кровнородственной — оно осуществляло свои функции. В сообщениях X в. «Повести временных лет» имеется, по крайней мере, три сюжета, которые помогают понять и истоки вече в Южной Руси с центром в Киеве, и, несомненно, их разнородный характер:

1) сопоставление обычаев полян-руси и остальных славян;

2) сопоставление устройства Древлянской и Киевской земель в середине X в.; 3) опыт соединения властных структур города (в данном случае — Киева) с княжеской дружиной при Владимире Святославиче.

В отношении первого сопоставления обычаев полян и древлян надо иметь в виду, что речь идет о параллельном — и многовековом — сосуществовании территориальной и кровнородственной общин. Территориальная и кровнородственная общины — это принципиально разные формы организации, восходящие, по всей вероятности, к эпохе отделения оседлого земледелия и кочевого скотоводства.

С этой точки зрения, у полян-руси прослеживается наличие кровнородственной общины. Семья и община полян буквально повторяет «варварские правды» ряда германских или германизированных племен, действовавших в VI — IX вв. В данном случае важно было бы установить, привнесены ли эти нормы общежития переселенческой волной с Дуная в V—VI вв., или они связаны с последней значительной волной переселения из Но-рика-Ругиланда во второй четверти X в. От этого зависит, в частности, и вопрос о том, вся ли земля полян-руси следовала явно неславянским обычаям, или же только определенная часть социальных верхов, к которым, судя по всему, и принадлежал киевский летописец конца X в.

Разные формы общины неизбежно ведут и к рдзным формам функционирования вече. Об этом свидетельствует сопоставление порядков в земле древлян и в Киеве середины X в. Обычаи древлян — славянские: древляне на вече выбирают себе князей и «лучших» людей, которые получают, таким образом, возможность управлять Древлянской землей. Но при этом все главные вопросы избранные князья решают только в совете с вече.

В Киеве традиции иные — все решает сама княгиня Ольга и дружина, но при этом в переговорах с древлянскими послами принимают участие и «киевляне» («кияне»). Сама Ольга, отказываясь

пойти замуж за древлянского князя, ссылается на то, что ее могут не пустить «киевские люди» («людье киевьсции»). При этом дань, которую установила Ольга древлянам после победы над ними, разделялась на три части — две части шли в Киев, а одна часть в Вышгород, названный городом Ольги. Подобное деление дани является свидетельством разделения княжеского домена и государственного достояния, характерное и для кровнородственной общины, и для возникавших уже на ее основе феодальных отношений. Следовательно, в Киеве сосуществовали разные формы общины, разные управления и, видимо, разные виды самого вече. Киевляне («кыяне») как субъект общинного самоуправления появляются в летописи и позднее - в XI — начале XII в.

В раСсказе о княжении Владимира Святославича, начало которого было омрачено и насилиями наемных варягов, и насилием самого князя и его окружения, в летописи упоминаются «старци градские» и «боляре». «Старци» — институт кровнородственной общины, где действовало не столько выборное (хотя и это случалось), сколько возрастное начало (младшие члены семьи были близки к положению «чади», «челяди», «холопам»). «Боляре» — бояре — институт кельтского происхождения, ведь своим истоком слово «боляре» имеет «главное» кельтское племя боев в Центральной Европе, позднее так именовали аристократию в Ирландии. В Восточную Европу институт «боляр» мог попасть и Волго-Балтийским, и Дунай-ско-Днепровским путями. Но в заключительном рассказе о княжении Владимира приводится почти былинный сюжет: «По вся неделя устави на дворе въ гридьнице пир творити и прихо-дити и боляром, и гридем, и съцьскым, и десяцьскымъ, и нарочитым мужемъ при князе и безъ князя». Десятские, полусотские, сотские, тысяцкие — это и есть выборные чины славянской общины. Примерно эта система на Севере России доживет до самого недавнего времени, даже при том, что во многих деревнях не хватало не только сотни для домов сотского и десяти домов для десятского. Значит, и при Владимире сосуществовали в Киеве кровнородственная и территориальная общины, и разные принципы вечевого самоуправления.

В славянских землях и сельская округа, и города в целом делились по принципу десятеричной системы, выстраиваясь «снизу вверх». Князь Владимир в свою гридницу от города допускал только десятских и сотских. Сколько их могло быть в городе, где параллельно существовала и кровнородственная община с иным принципом комплектования? Десятских избирали «мужи» — владельцы «дворов», которые у славян тоже отличались от тех, что представлены в летописи, да и в раскопках тоже. Кровнородственная община предполагала большое жилище, способное вместить несколько десятков человек с несколькими очагами (отсюда дань «от дыма»). Славяне, согласно той же летописи, «имяху по две и три жены». Археологические материалы показывают, как это выглядело: отмечаются своеобразные гнезда полуземлянок в 2 — 4, расположенные рядом. Это и есть иллюстрация к летописному сообщению. В результате десятский языческой поры (да и после принятия христианства) представлял 10 «мужей», но несколько десятков семей.

Археологи отмечают на территории Киева IX — X в. несколько городищ, лишь впоследствии слившихся в единый город (отсюда, видимо, легенда о трех братьях — Кие, Щеке и Хориве). Эти городища и могли представлять разноплановые общины. При этом община славянского типа была довольно малочисленна. Во всяком случае, «тысяцких» в Киеве не было не только во времена Владимира, но и в XI столетии. Да и «сотские» отмечаются единицами. В Новгороде же татарская перепись 1257 г. отмечает именно «десятников», «сотников», «тысящников», а от земель еще и «темников».

О вечевых собраниях в Новгороде сведений в летописях много. Нередко собирались противоположные собрания на Софийской и Торговой стороне, и на Волховском мосту происходили кулачные бои. Были и «кончанские» вечевые собрания. О вечевых собраниях в Киеве гораздо меньше сведений.

Собрание 968 г., когда в отсутствии князя (Святослав Игоревич в это время воевал в Болгарии Дунайской) «кыяне» собрались по тревоге перед угрозой печенежского нападения, летопись не называет «вечем», хотя именно тогда «кыяне» проявили политическую волю — направили Святославу резкое требование вернуться в Киев и защищать свою землю.

В 1015 г. начались усобицы между сыновьями умершего Владимира Святославича. Как показывает H.H. Ильин в прекрасном анализе летописной статьи 6523 (1015) г., симпатии «киян» были на стороне Святополка и, видимо, в какой-то степени Бориса, а вот Ярослава Владимировича они явно не жаловали. О Святополке с большой симпатией говорил Титмар Мерзе-бургский. Убедительно предположение, что именно Святополка

в 1009 г. отправил в заложники к печенегам Владимир. И, видимо, не случайно, согласно уже русским источникам, после поражения от Ярослава Святополк бежит «в Печенеги».

Владимир не любил Святополка, о чем также говорят разные источники. В 1013 г. он заточил Святополка, его жену — дочь Болеслава, а так же Рейнберна — епископа колобжегского, приближенного к Святополку. Заточение продолжалось вплоть до кончины Владимира, а после кончины Владимира Святополк был немедленно освобожден и провозглашен князем явно по желанию самих киевлян. И не случайно, что дружина, с которой Борис защищал южные рубежи от печенегов, немедленно признала киевским князем Святополка.

«Кияне» отказались в 1024 г. от Мстислава, одержавшего победу над Ярославом. Но появление в Киеве полоцкого князя Брячислава также не случайно: «кияне» по-прежнему не принимали Ярослава и предпочли ему внука Владимира. И хотя Брячислав покинул Киев, уступая его Ярославу, Ярослав вплоть до смерти Мстислава в 1036 г. избегал появления в Киеве.

Следующее сообщение о вече в Киеве относится лишь к 1068 г., и вновь оно связано с конфликтом горожан и князя. Изяслав Ярославич и его братья потерпели поражение от половцев. Киевляне требовали оружия и коней, дабы сражаться с половцами, князь же с дружиной закрылся во дворе «на сенех с дружиною своею». В итоге князь был изгнан, а Всеслав Полоцкий освобожден из заточения и провозглашен князем. Менее чем через год, когда Всеслав бежал от киевлян, снова киевляне собирались на вече, дабы заручиться помощью Святослава и Всеволода Ярославичей против Изяслава, шедшего с польским войском на Киев.

И наконец, в 1113 г. Владимира Мономаха призывает в Киев на княжение опять же киевское вече. Владимиру Мономаху удалось достичь заметных успехов именно потому, что он стремился поддерживать реальные контакты с традиционным городским самоуправлением и вообще с «Землей». После смерти Владимира, в XII в. эти принципы взаимоотношения князей с вечевым самоуправлением будут осуществляться в разных землях-княжествах. Такие взаимоотношения «Земли» и «Власти» значительно усилят княжества, что послужит одной из причин возникновения феодальной раздробленности. И как заметил А. Н. Насонов, переход к феодальной раздробленности не означал распада государства: наоборот, это его укрепляло.