Глава XXI ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЦАРСТВОВАНИЯ ВАСИЛИЯ БУНТ ВАРДЫ СКЛИРА. НАЧАЛО ВОЙНЫ С БОЛГАРИЕЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XXI

ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЦАРСТВОВАНИЯ ВАСИЛИЯ

БУНТ ВАРДЫ СКЛИРА. НАЧАЛО ВОЙНЫ С БОЛГАРИЕЙ

Со времени смерти сына Константина Порфирородного Романа II (963) в течение 13 лет престол занимали, за малолетством царевичей Василия и Константина, не принадлежавшие к Македонской династии лица, вступавшие, однако, в браки или со вдовой, или с принцессой царского происхождения. Хотя в 976 г., когда неожиданная болезнь свела в могилу Иоанна Цимисхия, старшему представителю династии было уже около 18, а младшему около 15 лет, тем не менее вошедший в силу обычай опеки и управления верховными делами продолжался и в последующие затем годы. Что на этот раз вновь фактическое влияние вместе с царским венцом не перешло на одного из военных вождей, причина тому лежала не в недостатке желающих стать во главе войска и объявить себя императором, а в характере тогдашнего временщика Василия паракимомена. Это был не только настоящий государственный человек, принимавший деятельное участие в делах еще в конце царствования Константина VII и игравший первостепенную роль при Никифоре Фоке и Цимисхии, но как сын Романа Лакапина от его незаконного брака он имел на своей стороне еще преимущества царского происхождения. То обстоятельство, что его сделали евнухом, лишало его права стремиться к верховной власти и вместе с тем позволяло ему делать блестящую карьеру в придворном ведомстве, где многие высшие должности исключительно замещались евнухами. В последние 13 лет евнух Василий, нося звание паракимомена, или постельничего, по случаю больших военных предприятий, требовавших личного присутствия царей на отдаленных границах, был полновластным господином в центральном управлении.

Смертию Иоанна Цимисхия пыталось воспользоваться другое лицо с целью продолжить серию царей-опекунов. Это был представитель военного сословия, происходивший из крупного дворянского рода Склиров, который начинал играть большую роль в последнее время. Варда Склир в особенности в последнее царствование приобрел громадное значение как личными военными заслугами, так и родством с царем, в первом браке имевшим сестру Варды. В военных делах против Святослава Варда Склир был правой рукой царя, как увидим ниже. Это был талантливый и энергичный генерал, с которым не мог не столкнуться паракимомен Василий. В 975 г. он занимал самый крупный военный пост доместика схол и в этом чине не мог не принимать участия в походе вместе с царем. Варда обладал громадными материальными средствами, пользовался большой популярностью в войске, которое могло идти куда угодно за любимым вождем.

Для Склира поощряющие примеры были в счастливой судьбе Никифора Фоки и Цимисхия, которые, опираясь на войско, достигли царской власти; с громадной популярностью и с талантами полководца Варда мог с надеждой на успех стремиться к той же цели. Но он был плохой дипломат, между тем как его соперник был силен в интриге. Почти полное отсутствие современных источников лишает нас возможности нарисовать ясную картину того, что происходило в действительности за смертью Цимисхия. Так, нельзя сказать, подал ли Склир какой предлог к явному нерасположению правительства, но произошло то, что его отставили от должности доместика схол и дали ему звание стратига окраинной фемы Месопотамии. В военном отношении это был пост весьма почетный, так как стратегу этой фемы предстояла исключительно важная задача — быть на страже византийских интересов со стороны сарацин, т. е. самого опасного тогда соседа и постоянного врага. Но Склир не мог не считать это назначение крайне для себя оскорбительным и отправился в Месопотамию с горьким чувством раздражения против евнуха Василия. Весьма неосторожно было со стороны правителя то, что Склир послан был в соседство с Арменией, где он имел большие связи и где пользовался влиянием. Здесь, будучи окружен преданными ему людьми и опираясь на войско, он без труда мог прийти к мысли о восстании.

Таковы были обстоятельства, при которых начиналось самостоятельное царствование Василия и Константина. По возрасту Василий мог бы принять в свои руки заведование делами, но в течение почти целых десяти лет во главе государства оставался паракимомен, совершенно оттеснив молодых царей. По отношению к Василию II, который по характеру своему принадлежит к наиболее резко очерченным фигурам между византийскими царями, до сих пор представляется загадкой это продолжительное попустительство. Говорят, будто паракимомен намеренно держал молодых царей не у дел, предоставив им пользоваться праздною и разнузданною жизнью и надеясь таким образом дольше владеть бесконтрольной властью. Но во всяком случае подобный метод воспитания достиг цели не вполне, так как старший царевич оказался совсем не затронутым пороками и разнузданностью.

«Оба, — говорит о них историк Пселл (1), — уже перешагнули юношеский возраст, но были различны нравом. Василий был старше возрастом и казался всегда бодрым и вдумчивым; что же касается Константина, то он всем казался распущенным, беспечно относился к жизни и любил удовольствия. И не оба были они носителями царской власти, так как старший Василий, обладая полнотой самодержавия, предоставил брату лишь разделять с ним царское имя. Многим, которые из наших сверстников видали царя Василия, он представлялся угрюмым и мягким по нраву, раздражительным и нелегко отходчивым, умеренным в образе жизни и всегда избегавшим роскоши. Но как я узнал об нем из старых писателей, таковым он не был поначалу, но из распущенного и праздного по жизни превратился в строгого к себе человека, как будто практические условия жизни образовали его характер, укрепив расслабленное и оживив вялое и вполне изменив всю его жизнь. Ибо сначала он не пренебрегал веселой компанией, часто влюблялся, не пренебрегал пиршествами, позволял себе царские развлечения и праздники, злоупотребляя молодостью и царством».

Это прекрасное место Пселла дает нам ключ к пониманию далеко не обыкновенной фигуры последнего представителя Македонской династии. Действительно, нельзя думать, что его детство и юношество окружали попечительные заботы и ласки близких людей. Мы знаем, что мать его томилась в заточении, из которого была освобождена лишь по смерти Иоанна Цимисхия, и что опекуны руководились простым и естественным соображением дальше от дел держать царевичей и предоставлять им полную свободу действий. Наступил, однако, момент, когда у старшего раскрылись глаза на положение дел и неожиданно проснулись дремавшие родовые свойства вообще богато одаренной династии. Если бы сохранилось больше сведений о первых годах единодержавия Василия, то, может быть, внимательный наблюдатель и нашел бы объяснение для выработки характера Болгаробойцы, но при настоящем состоянии источников приходится ограничиться догадками, к каким дает повод свидетельство Пселла.

Впоследствии царь Василий вспоминал первые годы своего единодержавия в одном законодательном акте, о котором было выше упомянуто, и признавался, что это было время тяжелых испытаний и невзгод. Правда, он этим намекал на политические события, именно, на внутренние смуты, угрожавшие его власти, но, может быть, ему причиняли огорчения и ближайшие к нему лица. Так или иначе, но в первые десять лет по смерти Цимисхия о молодых царях не имеется никаких известий, равно как и мать их, царица Феофано, хотя и возвращенная из ссылки, оставалась в тени и ни разу не делала попытки занять такое положение при дворе, на которое имела полное право. Очевидно, твердая рука Василия паракимомена держала всех в должном подчинении и страхе. Но расчеты его по отношению к Склиру оказались ошибочными. Находясь вдали, среди преданных ему войск, Варда Склир мог на досуге обдумать план возмущения и движения на Константинополь, чтобы низвергнуть временщика и принять в свои руки верховную власть, следуя примеру, который был еще у всех на памяти. Так как местом действия был Харпут, откуда и в настоящее время не скоро доходят вести в Константинополь, то организация движения происходила без всякой помехи, и будущий самозванец успел даже послать в столицу доверенное лицо, чтобы привезти к нему сына его Романа, который был оставлен едва ли не в качестве заложника. Нашедши поддержку своим планам среди крупных землевладельцев страны, Варда скоро оказался во главе значительной партии, которая подстрекала его к дальнейшему шагу. Верное войско провозгласило его царем, армянские и грузинские князья примкнули к нему и подняли его значение. Но главную поддержку Склир имел в мусульманских полузависимых эмирах, которые в его движении против византийского правительства нашли повод восстановить свою власть, потрясенную победами Иоанна Цимисхия. Таковы были Хамданид Абу-Таглиб и Бунд Адуд ад-Дауле. Это обстоятельство, отмеченное главным образом в летописи Яхъи Антиохийского (2), придает движению Склира совершенно оригинальный характер и создает для империи громадные затруднения, о каких вначале нельзя было и гадать. Склир, имея точку опоры в Харпуте, двинулся к Мели-тине и отсюда на пути к Кесарии встретился с византийским отрядом, во главе которого стоял магистр Евстафий Малеин, стратиг Тарса; вместе с Михаилом Вурцей, дукой Антиохии, он должен был не допускать Склира войти в византийские фемы. Но так как на стороне самозванца были местные мусульманские эмиры, то он без особенных трудностей вошел в имперскую область и встретился с главными силами патрикия Петра при городе Липара в феме Ликанды. Здесь произошло первое сражение между имперскими войсками и силами самозванца, окончившееся в пользу Склира и открывшее ему дорогу в Кесарию. Оказывается, что победа досталась ему благодаря измене Михаила Вурцы, который перешел на сторону бунтовщика и с тех пор имел с ним общее дело. С этого момента движение охватило всю Малую Азию, где правительственная партия оказалась совершенно бессильной. Склир раздавал своим приверженцам почести и отличия, обещая в будущем пожалования и награды, и достиг того, что не только сухопутные войска, но даже флот перешел на его сторону. Нужно думать, что сдача Антиохии, весьма важной сирийской крепости, была для Склира счастливым залогом его первых успехов. В дальнейшем византийский доместик должен был отступить перед победоносным шествием Склира, которого встречали с распростертыми объятиями, и для которого теперь не встречалось серьезных препятствий до самого Константинополя. Правитель, паракимомен Василий, понял всю опасность положения и поспешил послать в Азию с секретным поручением протовестиария Льва и патрикия Иоанна. Им даны были большие денежные средства, с которыми они должны были попытаться расстроить силы самозванца и отвлечь от него главных приверженцев. Не вступая в сражение со Склиром, протовестиарий Лев обошел его с остатками царского войска и стал угрожать ему с тыла, чем вызвал брожение в лагере противника и опасение, что в случае неудачи ему не будет пути к отступлению. Начались переходы в царские ряды, которые особенно увеличились с тех пор, как протовестиарию удалось нанести поражение Михаилу Вурце, который следовал за ним с частию войска. Но это был лишь временный успех, каким не сумели воспользоваться царские вожди. В новой, битве Склир нанес решительное поражение правительственным войскам, причем пал патрикий Иоанн, насмерть был поражен доместик Петр Фока, а сам протовестиарий попал в плен. Таким образом, самозванец был наверху счастия — он мог спокойно ждать развязки затеянного им движения.

Это было в конце 977 г. Весной следующего года Варда направился к Константинополю, на сухом пути ему уже не было сопротивления, а со стороны моря успех был обеспечен переходом кивиррэотского флота на его сторону. Начальствовавший флотом Михаил Куртикий, сторонник самозванца, владел морем, командовал островами и угрожал осадой Абидосу, главной морской пристани и крепости при входе в Геллеспонт (Дарданеллы). Находясь в отчаянном положении и понимая, что движение Склира поддерживается, между прочим, общим нерасположением к нему и желанием положить конец его господству, евнух Василий пустил в оборот все бывшие в его распоряжении средства, чтобы предотвратить опасность. И нужно отдать ему справедливость: в короткое время он отыскал необходимые средства и нашел способных людей. Часть царских судов, содержавшихся в гаванях Золотого Рога и Мраморного моря, была поручена патрикию Феодору Карантину, который успел обмануть бдительность Куртикия, вышел из Геллеспонта в открытое море и отвлек часть неприятельского флота от Абидоса, нанеся ему полное поражение у Фокеи. Чтобы задержать Варду Склира со стороны суши, правитель мог рассчитывать только на Никею, под стенами которой войска Склира должны были задержаться. Так как никейская крепость содержалась в надлежащем военном положении и всегда рассматривалась как защита столицы со стороны Малой Азии, то приняты были на этот раз исключительные меры к тому, чтобы увеличить ее сопротивление и в то же время подготовить для Склира движение со стороны малоазийских фем.

В ближайших затем событиях, относящихся к 978 г., выступает предок знаменитой впоследствии царской династии Комнинов. Именно, защита Никеи была поручена патрикию Мануилу Еротику (3), которого позднейшие писатели называют отцом Исаака Комнина, вступившего на престол в 1057 г. Этому родоначальнику дома Комнинов принадлежит честь предотвращения опасности, угрожавшей династии, и нанесения первого чувствительного удара самозванцу. Склир приступил к правильной осаде Никеи, которая затянулась надолго, так как Михаил [159] с помощью знаменитого греческого огня уничтожил деревянные осадные сооружения и машины. Принцесса Анна Комнина, говоря в своей истории об осаде Никеи крестоносцами первого крестового похода, упоминает, между прочим, о башне Гоната, получившей свое имя от времени занимающей нас осады (4). Когда оказалось невозможным взять город открытой силой, Склир решился принудить его к сдаче голодом. Но и в этом отношении стратиг Комнин имел достаточно военного искусства, чтобы обмануть врага и выговорить осажденному гарнизону почетную сдачу.

Между тем как происходили эти события под Никеей, царский флот одержал победу над неприятельскими кораблями в открытом море и возвратил под власть империи пролив Геллеспонт, завладев крепостью Абидос. Вместе с этим Константинополю перестала грозить опасность быть отрезанным от своих заморских провинций и лишенным средств продовольствия, и, хотя передовые отряды самозванца показались на Босфоре, тем не менее паракимомен Василий чувствовал перемену дел к лучшему. Трудно понять, какими соображениями руководился он, обратив свои взоры к томившемуся в заключении на острове Хиосе племяннику царя Никифора Фоки, Варде Фоке, который в свое время поднял бунт против Иоанна Цимисхия, потерпел поражение от Варды Склира и в течение семи лет содержался под строгим надзором. Правда, в военном смысле это был вождь старой школы, воспитанный в славных походах царя Никифора на Востоке и считавшийся лучшим в то время знатоком военного искусства (5), но, с другой стороны, это был прежний бунтовщик, на которого едва ли можно было полагаться. Выбор паракимомена остановился на этом роковом для империи человеке главным образом потому, что при отменных военных качествах он происходил из каппадокийского поместного сословия, где имел большие связи и известность и где мог равняться по авторитету с Вардой Склиром. Для Фоки подобное предложение правительства, соединенное с званием магистра и с титулом доместика восточных войск, было столько же неожиданным, как и лестным. Он обязался священной клятвой, что не будет злоупотреблять доверием, и приступил к выполнению своей трудной за- дачи с большими предосторожностями. Под рукой у правительства не было достаточных военных средств, между тем в тылу у Варды Склира близ Кесарии и на восточной границе оставались хотя и расстроенные, но все же значительные части под начальством магистра Евстафия Малеина и Михаила Вурцы, много раз упоминаемого дуки Антиохии. Прямая задача нового доместика состояла в том, чтобы поставить себя в соприкосновение с этими военными частями. Так как морской путь был еще не безопасен от находившихся под властью Склира судов, а Малая Азия была наводнена его войсками и была на стороне бунтовщика, то Варда Фока должен был принять исключительные меры предосторожности, и, путешествуя по ночам и под чужим видом, он наконец добрался до Кесарии. Здесь он принял начальство над отрядами, оставшимися верными правительству, и, пользуясь влиянием в стране, начал организовывать движение против самозванца в восточных фемах. Но так как он не имел в своем распоряжении таких сил, как его противник, то ему оставалось, избегая большого сражения, завлекать Склира к востоку, где он надеялся иметь помощь. Таким образом, вместо движения по прямой дороге от Амория на Константинополь Фока направляется в восточные фемы и в конце концов останавливается в Севастии (ныне Сивас). Главную поддержку Фока нашел в соседней Грузии, которая незадолго перед тем вступила в вассальные к империи отношения. Грузинский владетель куропалат Давид предоставил в распоряжение доместика 12 тысяч превосходной грузинской конницы, которая оказала ему громадную услугу. Склир же, чтобы не быть застигнутым образовавшимся против него движением, уже владея Никеей и находясь в виду Константинополя, поспешил идти навстречу доместику, который тогда был близ Амория. Первое столкновение на реке Сангарии окончилось в пользу самозванца. Фока был выбит из седла и спасся от плена лишь благодаря наступившей темноте. После этого неудачного сражения и началось его отступление к границам Армении и Грузии.

Но здесь Фока оказался в более благоприятных условиях, так как его отряд увеличился присоединением конницы Давида куропалата. Решительная битва произошла в долине Панкалии 24 марта 979 г. Здесь произошло единоборство между вождями. Склир отсек правое ухо у коня Фоки, а Фока нанес такой сильный удар в голову своему противнику, что он повалился на шею своего коня. Это было равносильно поражению всего войска Склира, так как в рядах разнесся слух о его смерти, и воины стали искать спасения в бегстве. Когда Склир пришел в себя после полученного удара, дело уже было непоправимо, и для него не оставалось другого средства, как бежать к мусульманской границе и искать убежища у своих прежних друзей и союзников, которые охотно поддерживали междоусобную войну в империи и дали ему временное убежище в Мартирополе, принадлежавшем Хамданиду Абу-Таглибу. Таким образом закончился этот четырехлетний период смуты, поставивший империю в чрезвычайно затруднительное положение и совершенно разобщивший столицу с восточными провинциями. Надежда найти поддержку для дальнейших предприятий против империи оказалась, однако, неосуществимой, и Склир со своим братом Константином и сыном Романом принужден был бежать в Багдад и предложить свои услуги калифу, обещая ему верность и послушание, если при помощи мусульман он достигнет власти над империей. С 980 г., к которому относятся указанные события, и до 986 г. он находился в почетном заключении в Багдаде.

Продолжительный период смуты в Малой Азии сопровождался весьма тяжелыми последствиями, отразившимися на политическом положении окраин и на экономическом состоянии страны. Вследствие нарушения связи между столицей и восточной окраиной пришли в крайнее расстройство дела в Киликии и Сирии, где сын Сейф ад-Дауле, Саад, лишенный своих наследственных владений, снова овладел богатым и укрепленным Алеппо, который Иоанном Цимисхием принят был в вассальную зависимость от империи. Чтобы сделать для Византии невозможным возвращение Алеппо в сферу ее влияния, Саад немедленно отправил посольство в Каир и вступил в вассальную зависимость от Фатимидского калифата, что, однако, не помешало ему в том же году принять инвеституру от аббасидского калифа, от которого ему было пожаловано почетное звание ад-Дауле, присоединяемое к имени. Одним из первых дел нового доместика схол на Востоке была, конечно, задача восстановления авторитета империи на восточной окраине. Уже осенью 981 г. Барда Фока во главе значительных военных сил стоял под стенами Алеппо. После того как доместик нанес поражение эмиру, последний без больших затруднений согласился признать зависимость от Византии и платить ей дань, какая установлена была со времени Иоанна Цимисхия.

Болгарские войны, веденные Василием II в течение почти всего продолжительного его царствования, не только выражают его личный характер, рисуя его понимание государственных потребностей Византии того времени, но в то же время представляют исключительный по своей важности эпизод в истории Византийской империи, так как этими войнами определился на все средние века порядок взаимных отношений между греками и славянами и другими народностями Балканского полуострова. Главнейшие политические и этнографические явления в этой северо-западной половине империи не могут найти себе объяснения, если не принимать в соображение того громадного потрясения, которым сопровождались военные события, к изложению которых мы теперь приступаем. Но для того чтобы оценить их по вызвавшим их непосредственным причинам и ближайшим результатам, недостает современных и, что всего печальнее, национальных славянских известий.

Указанная неполнота сведений восполняется до некоторой степени армянскими и арабскими писателями, главное преимущество коих в том, что они современны эпохе болгарской войны и независимы от собственно византийских летописцев XI–XII вв. Первое место между ними принадлежит Степану Таронскому по прозванию Асохику.

Его труд «Всеобщая история» доведен до 1004 г. и занимается главным образом судьбами Армении, но мимоходом сообщает весьма обстоятельные сведения и о болгарской войне. Рядом с ним можно поставить Матвея Эдесского, хотя и жившего в XII в., но для занимающего нас времени располагавшего хорошими источниками. Наконец, большая услуга оказана была изданием с русским переводом Яхъи Антиохийского, арабского писателя конца X и нач. XI в., сведения которого, заимствованные из хороших источников, отличаются большей последовательностью и точностью, чем византийских писателей (6).

Чтобы ввести читателя в историю греко-болгарской войны при Василии II, необходимо возвратиться к окончанию русско-болгарской войны. Окончательная победа над Святославом при Доростоле в 971 г. освободила царя Иоанна Цимисхия от большой опасности и предоставила в его полную власть ту часть Болгарии, которая была вполне разорена и лишена населения вследствие нашествия русских. Политическим последствием русских походов в Болгарию было падение самостоятельности восточной части царства и пленение царской династии. Наследники царя Петра, Борис и Роман, супруга и дети первого из них, т. е. вся семья болгарского царского дома, переведены были в Константинополь, лишены царской власти и обращены в частное состояние служилых людей византийского императора. Борис получил сан магистра, а брат его сделан евнухом. Вместе с тем завоеванная западная [160] половина Болгарии обращена была в византийскую провинцию и поступила в управление греческих военных и гражданских чинов. Таковы были неожиданные следствия русского вторжения в Болгарию, доведшие грозное для империи царство Симеона до полного изнеможения и обратившие его в подвластную грекам провинцию. Ослабив Болгарию, Святослав осуществил этим заветные мечты византийского правительства и в прямом смысле совершил вредное славянским интересам дело.

Первым последствием Святославовых походов было то, что ослабленная ими Болгария не представляла более никакой опасности для Византии. О взаимном ожесточении болгар и русских в этой несчастной войне свидетельствует, между прочим, наблюдение, сделанное при раскопках в древней столице Болгарии, Абобе: среди громадных колонн в придворной церкви не найдено ни одной целой — все разбиты в мелкие куски, а самый дворец представляет из себя следы огромного пожарища; очевидно, здесь все было предано огню и мечу, и мы имеем полное основание думать, что произошло это опустошение именно во время второго Святославова похода. Во-вторых, с походами Святослава стоит в связи перемещение политического центра тяжести из Преславы в Царь-град. В истории греко-болгарских отношений самым важным моментом был тот, когда Болгария начала оспаривать у Византии господство на Балканском полуострове и во всем славянском мире. С конца IX в., при царях Симеоне и Петре, Византия была до того ослаблена, что обладала лишь прибрежными полосами Эгейского моря и Архипелага. Властители Болгарии стали называться царями болгарскими и греческими; для поднятия церковного значения при Симеоне было учреждено патриаршество. О тогдашних притязаниях болгарского царя свидетельствует переписка Романа Лакапина с Симеоном, в которой этот последний теоретически и практически отстаивает свое право на царскую власть. Одним словом, в X в. положение Византии со стороны Болгарии оказалось весьма критическим, и только Святославовы походы на Болгарию, подрезавшие в корне болгарскую силу, изменили это положение дел.

Северо-восточная придунайская часть Болгарии, разгромленная Святославом, сделалась, как сказано, провинцией Византийской империи и на некоторое время перестала обращать на себя внимание. Но еще в последние годы И. Цимисхия, по всей вероятности во время его походов в Месопотамию и Сирию, в западной части Болгарии, которая была вне русского нашествия, началось сильное движение, дошедшее на западе до Адриатического моря, на юге захватившее Эпир и Фессалию. При скудости источников было бы весьма трудно решать вопрос о том, произошло ли это движение против Болгарской династии потомков Симеона, или же оно вызвано было завоеванием восточной Болгарии царем И. Цимисхием. Гораздо важнее считали бы мы выяснение летописного известия о комитопулах Давиде, Моисее, Аароне и Самуиле, которым принадлежит основание нового Болгарского царства. Затеянное ими освободительное движение остается до сих пор мало понятным по своим побуждениям и по происхождению. Есть два обстоятельства, по которым можно хотя до некоторой степени поставить это движение в определенные границы. Во-первых, оно начато или комитом Шишманом, или его сыновьями-комитопулами. Титул комит, по византийскому употреблению, означает служебный чин, но едва ли в данном случае мы имеем в этом термине обычный смысл служебной иерархии, ибо никогда в византийской летописи сыновья, например, доместика, друнгария или веста не назывались по чину отца. Таким образом, комит Шишман и комитопулы обозначают туземное привилегированное состояние и должны быть объясняемы в смысле племенного представительства, как старшины или начальники комитатов, о которых сохранилось упоминание в повествовании о крещении Болгарии. В этом именно значении употребляют слово «комитопул» писатели Кедрин и Зонара (7). Во-вторых, византийское правительство в целях положить предел движению комитопулов нашло нужным послать в Болгарию содержавшихся в почетном плену сыновей умершего царя Петра, Бориса и Романа. Из этих фактов необходимо сделать заключение, что движение началось на почве стремления к национальной свободе и что в основании его лежала идея борьбы с византийским преобладанием. Есть возможность принять догадку, что царевичи были отправлены или даже бежали из Константинополя не позже 976 г., когда в Болгарии уже началось восстание, и что Роман даже принял участие в освободительной войне. Отчасти новый свет проливает на этот момент сообщение арабского писателя Яхъи (8).

Благодаря арабскому известию, основывающемуся на хорошем источнике, можно думать, что движение комитопулов было вместе и национальной и династической борьбой, направленной против Византии. Что касается местности, откуда началось движение и где была родина комитопулов, то едва ли можно настаивать на Тырнове, скорее бы следовало думать здесь об Охриде или Преспе, где найдена надгробная плита с надписью Самуила [161].

Хотя реальные условия в хронологическом и географическом отношениях остаются и после издания Яхъи так же мало известными, как прежде, тем не менее одна сторона дела получила некоторое движение вперед. Теперь ясно, что комит Шишман и его сыновья начали восстание еще в последние годы Цимисхия, а бунт Варды Склира отвлек внимание правительства от европейских провинций, где освободительное движение могло разрастись до неожиданно широких размеров. В то время как старшие комитопулы, Давид, Моисей и Аарон, один за другим сошли со сцены, около 980 г. власть перешла к младшему, Самуилу. Конечно, довольно странно звучат эти библейские имена, но мы не беремся входить здесь в объяснение этого факта. Первое, что должно быть отмечено здесь, это — быстрое распространение освободительного движения по всему почти Балканскому полуострову. Самуил, по словам византийской летописи, разорил весь запад, не только Фракию, Македонию и окрестности Солуни, но Фессалию, Елладу и самый Пелопоннис. Он взял много укрепленных городов, в числе коих важнейшим была Ларисса. В дальнейшем отмечается факт большого политического значения (9).

«Жителей ее он переселил во внутренние области Болгарии целыми семьями и, зачислив их в свои воинские списки, пользовался их содействием в войне против Византии. Перенес же и мощи св. Ахиллея, епископа Лариссы при Константине Великом, и положил их в Преспе, где была его столица».

Не говоря о том, что проникнуть до Лариссы болгаре могли лишь после продолжительных войн в Македонии, Эпире и Фессалии, следует обратить внимание на сопровождающие обстоятельства, в которых выражается политический смысл движения: имеем в виду переселение жителей-из завоеванных местностей в Болгарию и перенесение мощей св. Ахиллея. Это был греческий популярный святой, и перенесением мощей его в Преспу преследовалась цель примирить переселенных в Болгарию греков с новым отечеством. Кроме того, выясняется в настоящее время еще другая любопытная подробность (10). Самуил осаждал Лариссу в 980 г., но тогдашний правитель города Никулица-Кекавмен то дарами, то искусными мерами сохранил город в верности царю; в 986 г., когда в город был назначен другой правитель, не сумевший ладить с Самуилом, Ларисса была взята и ее жители переселены в Болгарию. Первые известия о принятых царем Василием мерах против болгар относятся лишь к 986 г.

Поход, предпринятый царем против Самуила, описан современником Львом Диаконом, хотя и не поставлен в связь с обстоятельствами, его вызвавшими, равно как отмечен у всех ближайших к этому времени писателей.

«После того как была совершенно рассеяна разбойническая шайка (11) мятежников Варды Склира, царь Василий направил свои силы против болгар, которых отчаянная дерзость, сопутствуемая убийствами, наносила вред ромэйскому могуществу и сопровождалась беспощадными опустошениями в Македонии и истреблением мужеского населения. Подчиняясь, однако, более взрыву негодования, чем серьезному обсуждению, он поторопился овладеть страною в один прием, но злая судьба обманула его надежды. Ибо хотя он пробрался по тесным и скалистым тропинкам и приблизился к Сардике, которая по-скифски называется также Триадицей, раскинул здесь свой стан и, окружив город, стоял под ним 20 дней, однако, по неспособности стратегов, войско проводило время в беспечности и праздности и ничего не достигло осадой города. И так болгаре сначала сделали засаду на тех, которые выходили из лагеря искать корму для людей и скота и произвели между ними большой бой и угнали множество коней и вьючных животных. Затем стенобитные и другие машины по неопытности людей, приставлявших их к стенам, не оказывали ожидаемого действия и были сожжены врагами. Наконец, начал ощущаться в войске недостаток в необходимых предметах, так как все привезенные с собою запасы уже оказались израсходованными вследствие неумеренного ими пользования. Все это побудило царя отступить с войском и направиться в Константинополь. После дневного перехода он остановился, чтобы дать отдых народу. На следующий день войску пришлось проходить по лесистой и овражистой котловине, — едва только миновало оно эту местность и стало занимать подъемы, как болгаре напали на греков, перебили между ними великое множество людей, захватили царскую палатку и казну и разграбили весь военный обоз. Тогда был на том месте и я, который описываю эту печальную историю, находясь при царе в качестве диакона. И я бы, конечно, погиб и сделался добычей скифского меча, если бы Божественное промышление не избавило меня от беды, помогши мне ускакать на коне. Остальное войско с большим трудом спаслось от болгар, воспользовавшись непроходимыми горными тропинками, и дошло до византийских пределов, потеряв конницу и весь обоз».

Этим описанием очевидца рокового поражения византийского войска в горах по дороге в Софию отмечается первое военное предприятие царя Василия. Поражение имело место 17 августа 986 г.

Приведенный рассказ очевидца, и притом мастера в историческом искусстве, поражает, однако, крайней осторожностью и служит характерной особенностью византийской летописи. В самом деле, автор не озаботился приведением необходимой для [162]