Глава XVIII РОМАН П. ЦАРСТВОВАНИЕ НИКИФОРА ФОКИ ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ НА ВОСТОЧНОЙ И ЗАПАДНОЙ ГРАНИЦЕ /ОТНОШЕНИЕ К ЗАПАДНОЙ ИМПЕРИИ. ИТАЛИЯ И РИМ/

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XVIII

РОМАН П. ЦАРСТВОВАНИЕ НИКИФОРА ФОКИ

ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ НА ВОСТОЧНОЙ И ЗАПАДНОЙ ГРАНИЦЕ

/ОТНОШЕНИЕ К ЗАПАДНОЙ ИМПЕРИИ. ИТАЛИЯ И РИМ/

По смерти Константина, последовавшей 9 ноября 959 г., престол перешел к сыну его Роману II, достигшему 21 года. Он не оправдал возлагавшихся на него отцом его надежд и умер в 963 г., оставив двух малолетних сыновей: Василия, родившегося в 957 г., и Константина — в 961 г., и двух дочерей — Зою и Феодору. Кратковременное царствование Романа II показало, что он далеко не был подготовлен к ожидавшей его царственной роли и был совершенно чужд идеальных взглядов на Римскую империю, какие рисовались отцу его, императору Константину. Современники упрекали Романа II, что он совершенно не занимался государственными делами, предпочитая всему личные удовольствия и забавы в кругу недостойных сверстников. Легко понять, что придворные интриги, обычные и в другое время, должны были получить преобладающее значение. При дворе было много женского персонала, который необходимо должен был вступить в борьбу из-за влияния. Августа Феофано, супруга Романа, не выносила вдовы Константина VII, царицы Елены. Она употребила свое влияние, чтобы остаться законодательницей моды и вкуса, вытеснила Елену с пятью ее дочерьми из дворца и заставила постричься в монахини пять дочерей своего умершего свекра; это были царевны Зоя, Феодора, Феофано, Анна и Агафия. Царица-мать не вынесла постигшего ее горя и скончалась в 961 г. Хотя большинство государственных и придворных людей предыдущего царствования было удалено от дел, но некоторые из них удержались и при новом дворе. Главнейшее место принадлежало евнуху Иосифу Вринге, который и при Константине пользовался уже большим влиянием, а при Романе сделался всемогущим лицом. Таким образом, несмотря на интриги и борьбу партий при дворе, которые угрожали даже переворотом в пользу сына Романа, общее направление государственных дел находилось в хороших руках благодаря опытным администраторам и генералам, прошедшим военную школу на Востоке. Независимо от воли молодого евнух Вринга подготовил громадное военное предприятие, осуществленное в кратковременное царствование Романа II и придавшее этому царствованию неожиданный и малозаслуженный им блеск. Смерть Романа, происшедшая от истощения организма чрезмерными удовольствиями, вызвала толки среди константинопольского населения, и, между прочим, пущен был слух о том, что царь умер от яда, приготовленного августой Феофано. Хотя трудно подтвердить верность этой молвы, но, принимая в соображение характер царицы и ее дальнейшую роль в судьбах империи, следует думать, что молва могла быть правдоподобна. Вакантность трона за смертию Романа открывала блестящие перспективы для супруги его, так как представлялось необходимым объявить регентство за малолетством наследников престола, из коих старшему, Василию, было только 6 лет, а младшему, Константину, только 2 года. Естественным делом было принятие регентства августой Феофано, но ей пришлось бороться с двумя влияниями, которые могли быть опасны даже для нее, если бы она решилась пренебречь ими. Августа Феофано укрепила свое положение весьма практическим и на этот раз очень умным решением: она приблизила к власти самого популярного тогда в империи человека — знаменитого воителя на Востоке, прославленного победами над арабами Никифора Фоку.

С именем Никифора Фоки мы вступаем в период необыкновенного подъема политической и военной силы Византийской империи, которым она обязана главным образом исключительным талантам этого полководца, а потом одного из лучших венценосцев Македонского периода. Никифор составил себе известность еще в царствование Константина VII своими военными делами к Азии, на границе с мусульманскими владениями, по преимуществу в борьбе с эмирами Алеппо и Мосула и с наместниками Тарса и Триполи. В период царствования Романа II он носил уже титул магистра, который возвышал его над всеми тогдашними военными людьми и ставил на первое место в византийской служилой аристократии. Уроженец Каппадокии, Никифор принадлежал к местному землевладельческому классу. Среди военных людей он пользовался большой популярностью, так как слишком мало дорожил удобствами и в частной жизни ничем не отличался от обыкновенного воина, и между тем под его начальством восточные войска привыкли одерживать победы над мусульманами, исконными врагами православной христианской империи. Военная карьера Фок начинается с деда Никифора, носившего такое же имя и отличившегося победами над арабами в Южной Италии и Сицилии при царе Василии I; при Льве VI он стоял во главе византийских отрядов, ведших войну в Болгарии. Военное искусство и высшая военная команда как бы по наследству переходят к сыну Никифора Льву Фоке, известному доместику схол и сопернику Романа Лакапина, который, одержав над ним перевес, ослепил его. Другой сын старшего Никифора, Варда Фока, помог Константину VII освободиться из-под опеки Лакапинов, составил себе популярное имя на Востоке успешными войнами с мусульманами и в занимающий нас теперь период пользовался большим почетом за свои заслуги. Под начальством своего отца Барды Никифор-младший достиг на Востоке значительных военных успехов и популярности и по справедливости сделался преемником Варды в главном командовании восточными фемами, когда за старостью тот удалился от дел. Таким образом, Никифор в 960 г. был доместиком схол и стратигом восточных фем, т. е. в военной администрации был первым лицом. О значении семьи Фок в военной истории того времени свидетельствует еще и то, что один брат Никифора, Константин Фока, упоминается в качестве стратига фемы Селевкия, а другой брат, Лев Фока, занимал начальственное место над азиатскими войсками в то время, когда Никифору поручена была морская экспедиция против Крита.

Летописи IX и X вв. полны ужасающих известий о морских набегах критских арабов, повторяющихся почти каждый год, и о громадной добыче пленниками и драгоценными предметами, увозимыми ими в Хандак и доставляемыми на восточные рынки. Вспомним хотя бы разграбление ими города Солуни в 904 г., причем одного живого человеческого товара увезено было до 22 тысяч! Империя предпринимала после того пять походов с целью обуздания страшных пиратов и возвращения себе острова Крита, но все экспедиции кончались неудачно и сопровождались большими потерями материальных средств и людей. Последнее предприятие этого рода относилось ко времени Константина VII под начальством стратига Самоса Константина Гонгила, и тяжкие его последствия были еще у всех на памяти. Тем не менее перед самой смертью Константин занят был мыслью об организации нового похода на Крит. Душой этого смелого предприятия был Иосиф Вринга, оставшийся во главе правительства при Романе II; ему, конечно, принадлежала забота подготовки экспедиции на Крит, обставленной богатыми средствами и снабженной большими военными силами, сухопутными и морскими. Он же имел заслугу назначить во главе экспедиции самого достойного и популярнейшего в то время военачальника в лице Никифора Фоки. Следует признать, что в 960 г., когда состоялась экспедиция против Крита, положение восточных арабов было весьма критическое, и против них можно было с надеждой на успех предпринять решительное действие. Прежде всего смуты в Багдадском калифате значительно ослабили власть главы мусульманства, вследствие чего в калифате образовались полузависимые княжества — султанаты и эмирства — в Персии, Месопотамии, в Сирии и Малой Азии; кроме того, подле калифа выросла власть его военного опекуна, род палатного мэра франкского государства Меровингов, в лице султана Муиз ад-Дауле. Эти обстоятельства ставили критских арабов в изолированное положение и не позволяли им, как было прежде, надеяться на скорую помощь из Сирии от своих единоверцев. Все это было принято в соображение византийским правительством или, лучше, тогдашним всесильным министром Иосифом Врингой, когда он назначил летом 960 г. морской поход против Крита.

Подготовленная в 960 г. экспедиция, во главе которой было предназначено стать магистру Никифору Фоке, далеко превосходила по своему замыслу, применению громадных технических средств, многочисленным военным силам и множеству военных и грузовых судов все то, что доселе могла представить история византийских морских походов. По свидетельству современной летописи, всего в этом походе участвовало до 3300 судов разного назначения. Сила византийского флота заключалась не только в разных родах оружия, которыми были снабжены суда, но по преимуществу в том секретном для иностранцев и весьма губительном для всякого неприятеля военном снадобье, которое называлось живым, или греческим, огнем. Этим средством снабженные суда византийского флота внушали ужас неприятелю, по слухам или по опыту знавшему о губительном его действии на суше и на воде. Летом 960 г. (июнь — июль) византийский флот вышел из Константинополя, по пути близ берегов Малой Азии к нему присоединялись вспомогательные и дополнительные части с островов и морских фем в заранее условленных местах: Митилена, Хиос, Самос, Фигелы, на юг от Ефеса. Весьма любопытно сообщение Михаила Атталиата (XI в.), что, когда Никифор намеревался отсюда держать путь на Крит, между византийскими моряками не оказалось налицо никого, кто бы мог вести флот вперед, так как никто не бывал дальше этих мест, ибо дальше уже море было недоступно для плавания греческих моряков. Выручили уроженцы острова Карнафы, которые взялись довести флот до критских берегов. Никифор сделал высадку на остров без всяких затруднений, так как критский эмир не подготовил ему сопротивления. Трудно сказать, где была сделана высадка, которая должна была произвести во всяком случае страшное впечатление на арабов. Современник описываемых событий историк Лев Диакон, которому мы обязаны самыми лучшими известиями по истории второй половины X в. (1), сообщает об этом весьма сухие данные.

«Собрав по повелению государя все малоазийское войско, он посадил его на корабли и с весьма многими огненосными судами немедленно отправился и в короткое время пристал к острову Криту. Когда должно было сходить с кораблей, тогда он на самом деле показал свою опытность в делах воинских. Он привез с собою на судах лестницы, по коим высадил с кораблей всю пехоту и конницу на берег. Неприятели, пораженные сим новым и чрезвычайным случаем, оставались неподвижно на местах [135] по отрядам и ожидали нападения римлян».

Несмотря на блестящий успех, с которым была произведена высадка, в дальнейшем предстояло немало серьезных затруднений. Арабы имели на Крите укрепленные города, и столица арабского эмира Хандак, неподалеку от Кнососа, представляла собой сильное укрепление. Нужно было овладеть открытой страной и затем начать осаду городов; все это требовало времени и хорошей организации, кроме того, предстояло обеспечить византийский отряд против неожиданных высадок с моря, если бы сирийские или египетские арабы захотели подать помощь своим критским собратьям. Словом, византийскому стратигу следовало многое предусмотреть, чтобы воспользоваться счастливым началом. И нужно сказать, что не везде улыбалось ему счастие. Стратигу фракисийской фемы Никифору Пастиле поручено было сделать разведку в неприятельской стране. Отряд его предался грабежу и без всякой осторожности рассеялся по стране, «обильной пажитями, скотом, всякими плодами». Этим воспользовались арабы и неожиданным нападением почти совершенно истребили неосторожный отряд. Сам предводитель погиб в жаркой схватке. Понимая очень хорошо, что этот успех может сопровождаться весьма тяжелыми последствиями для начатого им похода, если не исправить его новым геройским поступком, который бы подействовал на арабов, Никифор решил немедленно идти на Хандак. Византийское войско шло по прекрасно обработанной и культурной стране, занятой частию христианами, хотя и обращенными в мусульманство, но с распростертыми объятиями принимавшими византийцев, частию арабами, которые спешили укрыться в горы. Подступив к Хандаку, или нынешней Кандии, Никифор должен был оценить неприступное положение крепости, защищенной, с одной стороны, высокой скалой, с другой — морем, которую нельзя было брать силой, так как при естественной защите она была окружена стенами, по которым могли разъезжаться две повозки. Город был снабжен значительным гарнизоном и обеспечен съестными припасами. При таких условиях Никифор Фока не мог приступить к городу и взять его открытой силой. Нужно было решиться на правильную осаду и принудить его к сдаче голодом. В этом смысле и принят был ряд мер. Со стороны моря предоставлено было действовать флоту, который не только отрезал город от морских сношений, но и наблюдал за тем, чтобы извне не была ему подана помощь. Со стороны суши осаждающий отряд окружил город глубоким рвом и валом, так что, с одной стороны, защитил себя этим от неожиданных вылазок и нападений врага, с другой — совершенно изолировал его от сношений с мусульманами, населявшими остров. Вместе с тем главнокомандующий рассылал мелкие отряды во всех направлениях, чтобы опустошать страну, подчинять грекам города и селения и подвозить припасы для осаждающих Хандак войск. Прежде чем было закончено обложение города, эмир Абд-ель-Асиз уведомил африканских и испанских арабов об угрожавшей ему опасности, но помощи ему не было оказано. Осада затянулась на долгое время и поставила осажденных в отчаянное положение — начал ощущаться недостаток припасов. Хотя на выручку осажденным составился отряд в 40 тысяч человек, но Никифор узнал своевременно об его приближении и частию рассеял его, частию перебил на пути к Хандаку. Это обстоятельство, о котором осажденные скоро были оповещены выставленными напоказ под стенами города отрубленными головами арабов, повергло осажденный город в крайнее смущение, лишив его всякой надежды на внешнюю помощь. Хотя под влиянием суровой погоды в зиму 960/61 г. и недостаточного урожая Никифор испытывал большие лишения в самых необходимых предметах, но Иосиф Вринга принял экстренные меры, чтобы критское войско было снабжено всеми нужными запасами, и тем предупредить упадок военной дисциплины. Имея точные сведения через преданных ему людей о том, что делается в городе, Никифор узнавал заблаговременно о готовившихся вылазках, принимал соответствующие меры и наносил хандакскому гарнизону одно за другим сильные поражения. Весной 961 г., сделав надлежащие приготовления к нападению на городские стены, Никифор назначил приступ, который, однако, был отбит и сопровождался большими потерями для осаждавших. В начале марта сделана была новая и уже более решительная попытка овладеть городом. Для этого прежде всего употреблены были подкопы и применены заготовленные заранее стенобитные машины. Лев Диакон дает понять, каким образом был взят наконец город.

«Как скоро из метательных орудий стали бросать в неприятелей множество тяжелых камней, то тотчас они начали отступать. Когда придвинули к стенам баран и сильно стали бить в оные, тогда многие воины спустились в ров, принялись подрывать, вырубать и разламывать камни, служащие стене основанием. Между тем беспрестанно били в стену бараном и мало-помалу проламывали сие твердое и непоколебимое здание. Подрывши стену и сделавши ее висящею над подкопом, воины под- перли ее прямыми чурбанами, навалили груду сухого и легко воспламеняемого лому и, подложив огонь, вышли. Как скоро пламя усилилось и начали гореть подпоры, то вдруг две башни вместе со стеной, между ними находящеюся, треснули, обрушились и упали».

Таким образом, осаждавшие могли ворваться в город, где происходили сцены беспощадного убийства, грабежа и насилия, с одной стороны, и отчаянного сопротивления, борьбы за жизнь и свое имущество — со стороны побежденных. Сделав распоряжение о том, чтобы оказана была пощада всем безоружным и просящим о помиловании, Никифор, по обычаю времени, предал город грабежу и объявил всех жителей военнопленными. Эмир и старший сын его Анема и знатные жители города вместе с богатой добычей, захваченной завоевателями, были отделены в качестве государственной собственности, остальное было предоставлено военным начальникам и простым воинам. Взятие столицы означало подчинение всего острова, и действительно дальнейшего сопротивления на Крите не было.

Возвращение Крита под власть императора и присоединение его к имперским областям было событием громадной важности, значение которого одинаково оценивали и правительство, и народ. Это было популярным делом, какого давно уже не бывало в летописях империи, оно возвышало Никифора Фоку над обыкновенными людьми и сделало его народным героем. Греческая Церковь в свою очередь воспользовалась завоеванным у сарацин Критом для миссионерской деятельности. Знаменитый монах Никон Метаноите, уже и ранее известный своей проповедью в Армении, перенес на Крит свою деятельность и восстановил здесь христианство между туземцами, в большинстве обращенными в мусульманство после арабского завоевания в 824 г. Когда в Константинополе было получено донесение о благополучном окончании критского похода и о включении острова в имперские владения, немедленно решено было дать триумф Никифору, и с этой целью он был приглашен в Константинополь.

Хотя не сохранилось подробного описания сделанного Никифору приема весной 961 г., тем не менее о нем можно составить достаточное представление по кратким известиям летописца. Торжество происходило в ипподроме, где в назначенное время встретили Никифора царь Роман II с патриархом и военными и гражданскими чинами. Никифор, проведший ночь накануне триумфа за стенами города, был встречен у Золотых ворот специально назначенным чином, украсившим его золотым венком. Затем триумфатор в процессии шел по городу, украшенному зеленью и коврами и шелковыми занавесями, среди громадной массы народа, выражавшего свою радость и приветствовавшего победителя арабов. В ипподроме перед царской ложей (КаОшца) происходила самая важная часть церемонии триумфа. Именно, пред царем Романом и царицей Феофано, окруженными пышным двором и стражей, должны были проходить церемониальным обычаем Никифор и его сотрудники и захваченные им пленники. Величественности зрелища придавали особенную привлекательность восточные лица и одежды пленников и драгоценные предметы из золота и шелковых тканей: кубки с золотой монетой, дорогие одежды, редкие ткани, драгоценные украшения, редкие изделия из слоновой кости и металлов. Очевидец уподобляет громадное множество сокровищ, виденных в цирке, глубокой реке, вливающей в город множество воды. После торжественного празднования победы пленный эмир Абд-ель-Асиз-ель-Квортоби — или Курупа византийской летописи — остался жить в Константинополе, получив право совершать обряды своей религии; сын же его Анема служил в императорском войске, приняв христианство.

Громадная популярность, какою пользовался в столице Никифор Фока после критского похода, заставила правительство позаботиться о том, чтобы его пребывание в Константинополе не было продолжительно. Придумывать поводы к удалению столь известного полководца не представлялось необходимости, так как на Востоке, на границе христианского и мусульманского мира, была не- скончаемая война, и положение дел как раз в 961 г. требовало энергичных мер. Мы говорили выше, что в последние годы Константина здесь особенно усилилось влияние-эмиров Алеппо и Мосула, двух братьев из фамилии Хамданидов, Сейфа ад-Дауле и Насера ад-Дауле. Еще в 960 г., когда Никифор занят был делами на Крите, эмир Алеппо напал на имперские владения, выслав конный отряд в 30 тысяч, может быть, с целью отвлечь византийское войско из Крита. Против него был, впрочем, назначен доместиком схол и главнокомандующим всех фем, оставшихся на Востоке после отправления большой экспедиции на Крит, Лев Фока, брат Никифора. Это был также один из заслуженных военных людей, приобревший военный опыт и известность на театре военных действий в Азии. Осенью 961 г. Лев Фока неожиданно напал на арабов, возвращавшихся с большой добычей и пленниками из счастливого похода в имперские области.

«Он обставил, — говорит современник (2), — засадными отрядами всю дорогу, идущую по крутым, утесистым и ущелистым горам, по долинам, наполненным оврагами и покрытым разными деревьями и растениями. Расположив таким образом свои засады, он скрытно стоял в сих местах, ожидая приближения неприятелей. Хамдан, надменный множеством следующих за ним полков, надутый и напыщенный богатством добычи и великим числом пленных, ехал то спереди, то сзади войска на чрезвычайно высоком и быстром коне, играя копьем своим… Как скоро они приблизились к узким проходам и, сомкнувшись в сих тесных и непроходимых местах, разорвали ряды свои и пойти по утесам без всякого порядка, как кому можно было, тогда стратиг, дав условный знак трубой и построив своих в боевой порядок, устремился на варваров».

Нет сомнения, что византийский вождь нанес поражение арабам в проходе из Киликии в Сирию, при подошве Тавра. Это была главная дорога из империи в сарацинские владения, где была крепость, переходившая из рук в руки, и где на этот раз византийский полководец устроил настоящую бойню арабам. Вся захваченная арабами добыча попалась в руки грекам, большинство неприятелей было перебито, и сам предводитель едва избежал плена. Говорят, что он бросал горстями золото и драгоценные предметы, с тем чтобы задержать преследование и выиграть несколько времени перед теми, которые гнались за ним. С большим трудом удалось ему с несколькими конными воинами спастись в Алеппо.

Но как ни силен был удар, нанесенный алеппскому эмиру, империя не могла надеяться на замирение на восточной границе, ибо не проходило года, чтобы из Сирии не появлялись в византийских областях новые конные отряды, которые, произведя наезды и большие опустошения, быстро удалялись, так что в Константинополе узнавали о последствиях опустошительного набега, когда неприятель уже был недоступен для преследования. Византийскому правительству предстояло воспользоваться временным преобладанием над мусульманами и дать новую организацию пограничной области. Прежде всего настояла надобность укрепить за империей владение так называемыми Килийскими воротами, где происходило описанное выше поражение арабов. Эта задача и возложена была на Никифора Фоку, когда он отправлен был в Азию. Война в горных местностях и защита проходов чрез горы требовала совершенно особенных приемов, которые бы соответствовали условиям местности и обычаям неприятеля. Арабы имели обыкновение производить неожиданные нападения, вследствие чего здесь должна была выработаться особенная система пограничной разведочной службы. На высотах устраивались укрепленные башни, и поблизости зажигались костры, которыми сообщалось с одного поста в другой о положении дел на арабской границе, и в особенности о приближении неприятеля. Никифору удалось разрушить несколько арабских пограничных укреплений и овладеть горными проходами, что поставило его в непосредственные сношения с эмиром Алеппо, знаменитым Хамданидом. Ближайшие годы военных предприятий Никифора на Востоке составляют действительно одну из луч- ших страниц военной истории Византии. Никогда в последующее время империя не достигала такой материальной силы и не проявила такого подъема нравственных качеств в войске и талантливости в предводителях, как именно в это время. Никифор, по-видимому, имел намерение восстановить на Востоке поколебленное успехами арабов политическое положение империи. И это не казалось несбыточным ввиду невероятных успехов, каких он достиг на Крите. Чтобы возвратить Византии давно утраченные провинции — Киликию, Сирию и Месопотамию, где теперь господствовали Хамданиды, нужно было, однако, действовать осторожно и с большой выдержкой и последовательностью. Соперник Никифора, Сейф ад-Дауле, владел громадными землями в Сирии, Палестине и в Месопотамии, имел прекрасно обученное войско, слепо преданное своему предводителю и верившее в его военное счастие. И по личным качествам эмир Алеппо отличался рыцарским характером, беззаветной храбростью, доступностью и открытым образом жизни. В лице Никифора он должен был иметь дело с византийской дипломатией, тонким расчетом, выдержкой и осторожностью, которые в конце концов взяли верх и доставили победу византийскому полководцу.

Сейфу трудно было выдерживать методическую войну. Он терпел от греков поражение за поражением сначала в горных проходах, отделявших Сирию от византийских владений. С началом 962 г. Никифор вторгся в мусульманские владения и. навел страх на арабов: говорили, что у него было 200 тысяч войска, что, конечно, весьма преувеличено. Во всяком случае первый поход имел громадные последствия: арабы были поражены неожиданностью, и эмир алеппский не решился выступить против греков в открытый бой; пятьдесят пять или, по другим известиям, шестьдесят городов и укреплений попали в руки Никифора. Для ближайшей его цели — движения против Алеппо — было на пути одно препятствие в виде укрепленного арабами города Аназарба. Находясь при подошве скалы, которая служила для него естественной защитой, этот город считался неприступным и играл важную роль во время крестовых походов. Тем не менее, как скоро Никифор окружил его и начал осаду при помощи стенобитных машин, гарнизон стал просить пощады и переговариваться об условиях сдачи. Никифор предоставил городским жителям свободу выйти из города и разрешил каждому взять с собой, что он мог унести при себе; но это условие не было выдержано и мусульмане подверглись беспощадному грабежу и убийству. Город не только был лишен жителей и опустошен, но и его стены сровнены с землей, и вся прекрасно возделанная окрестность обращена в пустыню. За этим городом подобная же судьба постигла многие укрепления в Северной Сирии. Осенью, в ноябре или в начале декабря 962 г., греки прошли горные проходы, ведшие в Сирию, так называемые Ворота в Сирию (Руlае Syriae), близ нынешней Александретты.

Нужно думать, что Сейф ад-Дауле не нашел возможным защищать Сирийские ворота. Он сделал, правда, попытку остановить движение неприятеля, но, увидав, что в Сирию вторглась огромная масса войска, нашел необходимым запереться в своей столице Алеппо (древняя Веррия), поручив затруднять дальнейшее движение Никифора своему верному и опытному в военном деле вождю по имени Наджа. Но на этот раз счастие покинуло эмира: высланный им отряд нисколько не задержал движения Никифора, между тем сам он остался в Алеппо со вновь набранными в военную службу людьми, которые не были в состоянии бороться с прекрасно обученными. византийскими войсками, находившимися под командой Иоанна Цимисхия, который в решительных делах этого похода всегда был на первом месте. Когда сделанная эмиром попытка дать сражение в открытом поле окончилась полной неудачей и сам он едва спасся от плена, Алеппо остался почти совсем без защиты и был окружен греками. Окрестности Алеппо, где находился и редкой архитектуры дворец эмира, наполненный несметными богатствами, были опустошены, и невероятно богатая добыча досталась победителям. Осада города началась около 20 декабря 962 г., и уже через два-три дня гарнизон и жители города вступили с Никифором в переговоры об условиях сдачи. Узнав при этом, что самого эмира в городе не было и что город не может долго выдержать осады, Никифор не хотел слышать об условиях, а настаивал на безусловной сдаче. Утром 23 декабря Алеппо не выдержал натиска осаждающих, часть его стен пала и греки ворвались в город. Последовала беспощадная резня, убийство, пожары и расхищение богатого города. В плен брали только красивых женщин и детей обоего пола, пленных мальчиков назначали для набора в царскую гвардию. Богатство жителей и обилие дорогих предметов, найденных в дворцах, публичных зданиях и на базарах, было так велико и разнообразно, что казалось невозможным всем завладеть и все захватить, — приходилось многое уничтожать огнем или делать всячески негодным к употреблению. Но следует здесь отметить, что при взятии Алеппо многие жители и военные люди удалились в господствующий над городом замок Ель-кале, из которого могли угрожать византийскому войску, обратившемуся после разграбления Алеппо в разнузданную толпу, забывшую дисциплину и военный долг. Кроме того, стали доходить слухи, что на выручку столицы Северной Сирии идет дамасский эмир и что сам владетель Алеппо Сейф ад-Дауле после нанесенного ему поражения, со вновь собранными силами, приближается к Алеппо. Все эти обстоятельства в соединении с дошедшими до него тревожными известиями из Константинополя побудили Никифора начать отступление из Северной Сирии. В начале 963 г., в нескольких переходах от Кесарии Каппадокийской, в лагере получено было известие о смерти царя Романа П.

Неожиданная смерть царя произвела в столице большое смущение и не могла не затронуть восточного доместика схол, которому предстояло после блистательного похода явиться в Константинополь. Ходили слухи, что он и ранее уже находился в сношениях с царицей Феофано, которая теперь была во главе правления за малолетством двух сыновей, Василия и Константина. Общественное мнение, выразителем которого можно принять историка Льва Диакона, так объясняло это неожиданное событие:

«Некоторые худые люди, рабы сластолюбия и сладострастия, повредили во время юности добрый нрав его: приучили к безмерному наслаждению и возбудили в нем склонность к необыкновенным удовольствиям… некоторые говорят, что от неумеренной верховой езды сделались у него в легких спазмы, но большею частью полагают, что ему принесен был яд из женского терема».

Царица Феофано, преданная удовольствиям и предпочитавшая всему роскошь и поклонение со стороны окружающих лиц, имела для себя опору в паракимомене евнухе Иосифе и в патриархе, но между Иосифом Врингой и Никифором издавна существовали недоброжелательные отношения, которые могли теперь вспыхнуть с новой силой. Никифор, возвращаясь из похода и имея под рукой преданное ему войско, в этот критический момент, вызванный смертью царя и женским регентством матери-вдовы, был чрезвычайно опасным человеком для временного правительства и мог позволить себе весьма многое. Хотя за недостатком известий трудно составить идею о намерениях Никифора, когда он был на пути к столице, но весьма вероятно, что решение насчет политического «переворота» уже тогда вполне созрело в его уме. Случилось, что, с своей стороны, императрица Феофано дала ему тайно знать, что его присутствие весьма желательно в Константинополе. Это положило конец колебаниям Никифора, и он решился идти в столицу. Здесь, однако, могущественный паракимомен принял все меры, чтобы заподозрить Никифора в глазах сената, но ему не удалось ни лишить счастливого победителя заслуженного им триумфа, ни ослабить его влияния в народе. В глазах духовенства авторитет Никифора вырос еще и потому, что в числе военной добычи особенно выделялся вывезенный из Алеппо плащ Иоанна Крестителя, который должен был обогатить и украсить цареградские святыни. Дальнейшие события следовали быстро за триумфом, который происходил в апреле месяце. Иосиф Вринга, чтобы сделать для себя безопасным доместика схол, решился обманным образом завлечь его во дворец и здесь ослепить. Но Никифор узнал о намерении паракимомена и искал убежища в храме св. Софии. Тогда в городе начались волнения, так как за Никифора стояло войско и большинство населения; в ограду св. Софии собрался народ. Патриарх Полиевкт, у которого доместик схол просил защиты против интриг паракимомена, оказался вполне на стороне недавнего триумфатора и употребил все свое влияние, чтобы восстановить его авторитет и отправить его немедленно на Восток, где он должен был стать во главе фем и продолжать начатую в Сирии войну. Таким образом, несмотря на соперничество Иосифа Вринги, положение Никифора Фоки значительно изменилось к лучшему. Сенат и регентство пред отправлением его на Восток в качестве главнокомандующего (?????????? ?????????) дали ему, как можно заключить из некоторых выражений историка Льва Диакона, особенные преимущества и рассматривали его положение как исключительное. Так, с одной стороны, от Никифора взята клятва, что он не предпримет ничего против правительства и сената, с другой же стороны, правительство дало обязательство не делать перемен в личном составе высшей администрации без согласия главнокомандующего восточных войск и точно так же спрашивать его мнения в делах общегосударственного управления (3). Стоит вдуматься в приведенные слова, чтобы прийти к заключению, что уже в то время Никифор стал гораздо выше того положения, которое определяется званием главнокомандующего войском.

В мае Никифор был уже на Востоке, став во главе восточных фем.

«Между тем как полки сходились, он обучал находившихся при нем ратников военным действиям и ежедневными занятиями воспламенял и усиливал их мужество; учил их делать круговые движения во всех доспехах при звуке труб, при громе бубен и при звоне кимвалов, прыгать на коней, стрелять в цель из луков и ловко бросать копья…»

Хотя Никифор давал всем понять, что его ближайшая цель — идти в Сирию и продолжать войну против мусульман, но многие понимали, что на этот раз он более заинтересован тем, что происходило в столице, и что в этих видах не спешил двинуться далее Кесарии. Находясь в постоянных сношениях с императрицей и с преданными ему в Константинополе людьми, Никифор хорошо был осведомлен, что паракимомен употребляет все средства, чтобы лишить его командования и выставить против него такого соперника, который бы мог равняться с ним по военной славе и популярности. Имя Иоанна Цимисхия, в первый раз упоминаемого здесь писателями в качестве уже весьма популярного и заслуженного генерала, будет часто встречаться на ближайших страницах, а потому находим уместным сказать о нем несколько слов. Иосиф Вринга вступил с Иоанном Цимисхием в сношения на тот конец, чтобы побудить его устранить с дороги Никифора Фоку и самому занять его место.

Цимисхий происходил из родовитой армянской фамилии и по матери был в родстве с Никифором Фокой. Кроме того, тот и другой были братьями по оружию, так как оба приобрели известность и военный опыт на одном и том же театре военных действий. В последнем походе, столь прославившем имя Никифора, Цимисхий был под его непосредственным начальством и во многих случаях победы над арабами одержаны были именно Цимисхием. Но это нисколько не отразилось на их взаимных отношениях. И в настоящее время Цимисхий, в качестве стратига фемы Анатолики, находился в непосредственном подчинении Никифора. Вот почему, получив письмо Иосифа Вринги, предоставлявшее ему главное командование восточными войсками и обвинявшее Никифора Фоку в государственной измене, Цимисхий не решился стать на путь военной революции, указываемой ему паракимоменом, а, напротив, немедленно сообщил о положении дел своему начальнику и убедил его принять соответствующее обстоятельствам решение. Иоанн Цимисхий и другой стратег, Роман Куркуа, настойчиво советовали Никифору объявить себя императором и с преданным ему войском идти в Константинополь. Таким образом, 3 июля 963 г. в лагере под Кесарией Никифор был провозглашен императором при деятельном участии Иоанна Цимисхия, Романа Куркуа и Никифора Ексакионита.

«Зная непостоянство и неверность счастия, вражду и жестокость Иосифа, — говорит историк, желающий оправдать поступок Никифора, — он пренебрег прежнею присягою, предпочитая всему — безопасность».

Это замечание относится к данной присяге перед сенатом и патриархом, что он не будет иметь притязаний на царскую власть. После акта провозглашения новый император поспешил в соборную церковь Кесарии, где принял благословение от митрополита. Иоанн Цимисхий как верный союзник и преданный сотрудник в происшедшем перевороте награжден был саном магистра и званием доместика восточных схол, которым был облечен сам Никифор, другие стратиги фем также получили награды или повышения. В то же время были разосланы приказы всем стратигам фем и подчиненным им начальникам отдельных частей немедленно занять укрепления, защищающие вход в Черное море и Дарданеллы, дабы в Константинополь не могли быть доставлены ни военные подкрепления, ни продовольствие.

Приказав затем войску идти на Константинополь, он отправил вперед епископа Евхаитского Филофея с письмом к патриарху и паракимомену в котором, уведомляя их о провозглашении его царем восточными войсками и о скором прибытии в Константинополь, выражал намерение править государством именем наследников престола до их совершеннолетия и требовал признания совершившегося переворота, в противном же случае угрожал военными действиями. Хотя Иосиф Вринга поставил столицу в такое положение, чтобы она могла защищаться, призвав для этого бывшую в Константинополе гвардию и македонские фемы, но это не остановило Никифора, который 9 августа показался в виду Константинополя со своими передовыми отрядами. Заняв без сопротивления Хрисополь на азиатской стороне Босфора, он расположил свой главный стан в Иерии — летнем дворце императоров, построенном в местности нынешней Моды (Фенер-бакче), откуда начал сношения со своими приверженцами в Константинополе. В городе началась смута. Чтобы ослабить партию Никифора, правительство в лице паракимомена стало преследовать родственников его; большой вред правительственной партии нанесен был преследованиями престарелого отца Никифора, магистра Варды Фоки, который нашел убежище в церкви св. Софии и возбудил к себе общее сочувствие. В Константинополе началось народное движение, руководимое врагами правительства и приверженцами Никифора Фоки, между последними особенно важную услугу Никифору оказал евнух Василий, незаконный сын Романа Лакапина, занимавший важные государственные должности при Константине VII. Известный нам Вринга сменил его в звании паракимомена, отсюда объясняется его ненависть к тогдашнему правительству. Организовав вооруженный отряд, евнух Василий подверг грабежу и пожарам принадлежавшие Вринге имущества и приказал провозглашать на улицах города имя царя Никифора, Феофано и царевичей Василия и Константина. Затем, завладев флотом, стоявшим в Золотом Роге, Василий поспешил переправиться на азиатский берег, чтобы приветствовать Никифора, спокойно выжидавшего хода событий. В субботу, 15 августа, после окончательных переговоров со своими приверженцами Никифор нашел возможным назначить на следующий день вступление в столицу. Таким образом, состоялся триумфальный въезд Никифора, о котором легко составить себе понятие по данным, заключающимся в «Уставе» Константина (4). Никифор ранним утром 16 августа переправился на царском дромоне из дворца Иерии на европейский берег и высадился в Эвдомоне, где состоялся прием его представителями сената и народа и патриархом. Отсюда торжественная процессия направлялась к Золотым воротам и потом главной улицей города до св. Софии. Определенное упоминание Эвдомона как предместья Константинополя, куда приставал царский корабль и откуда шествие направлялось к главным воротам города, дает достаточные основания к заключению, приобретающему господство в науке, что Эвдомон должен находиться в местности нынешнего селения Макрикей (5).

В храме св. Софии патриарх Полиевкт совершил помазание Никифора на царство и венчал его царской короной. Новый император пожаловал щедрые награды наиболее близким лицам. Отца своего он возвел в сан кесаря, брата Льва Фоку наградил саном куропалата и магистра, Иоанн Цимисхий был назначен доместиком восточных схол со званием магистра, евнух Василий, столь успешно ведший интригу против Иосифа Вринги, получил звание проедра, или председателя сената. В то же время Никифор снисходительно отнесся к своим врагам и, вопреки господствовавшему в то время обычаю, не запятнал казнями и жестокими наказаниями свое торжественное вступление на престол, ограничившись ссылкой могущественного паракимомена Иосифа Вринги в отдаленную Пафлагонию, где он и умер в безвестности через 10 лет. Трудней выяснить его отношение к царице Феофано, вдове Романа II. Нельзя сомневаться, что переворот в пользу Никифора совершился не без ведома и согласия императрицы, но положительных известий об этом не сохранилось в летописи. Напротив, у позднейших, правда, писателей, как Зонар и Глик, выдвигается та мысль, что первым делом нового царя было распоряжение удалить царицу Феофано из дворца: ей указано-было поселиться в замке Петрий, в нынешнем Фанаре, где она и содержалась в течение целого месяца. Все заставляет, однако, думать, что это была временная мера, вызванная желанием уступить общественному мнению, которое подозревало уже о заранее условленном соглашении между Никифором и царицей. Состоявшееся через месяц, именно 20 сентября 963 г., бракосочетание между царицей-вдовой и новым царем в знаменитой Новой церкви, построенной и богато украшенной основателем Македонской династии, показало, что предосторожности не были излишни. Патриарх Полиевкт, совершив бракосочетание, запретил императору на один год входить в алтарь под угрозой лишить его причащения. Это было весьма прискорбным и неожиданным для Никифора обстоятельством, тем более для него оскорбительным, что практически Церковь не относилась так строго ко второму браку, как это хотел показать патриарх. Пущен был, кроме того, слух, что этот брак и потому не может быть допущен Церковью, что Никифор был восприемником детей Романа и Феофано и находился, следовательно, в духовном родстве с царицей. Против этого нарекания, которое давало в руки патриарха весьма сильное оружие и даже налагало на него обязательство расторгнуть брак, Никифор защищался самым решительным образом. Он обратился к решению духовного суда, составленного им самим из нескольких епископов, бывших тогда в Константинополе, и из присоединенных к ним членов сената, и поручил ему разрешение дела о канонических правилах, препятствующих законности заключенного им брака. Суд нашел возможным вполне удовлетворить царя: с одной стороны, было им выяснено, что закон, воспрещающий браки между лицами, состоящими в духовном родстве, принадлежит еретику Константину Копрониму и, следовательно, может считаться необязательным для Никифора, с другой стороны — придворный священник Стилиан под клятвой заявил, что Никифор не крестил детей Романа и Феофано; эту клятву подтвердил и отец императора, кесарь Варда Фока. Рассказанные обстоятельства, хотя и не имевшие важных последствий благодаря принятым Никифором решительным мерам, все же не могли не оставить в нем неприятных воспоминаний и, может быть, имели свою долю влияния в дальнейшей его церковной политике.

Зима 963/64 г. прошла в празднествах при дворе и в развлечениях, предоставленных народу в цирке. Но сам Никифор не оставлял без внимания государственные дела и готовился к новым предприятиям на Востоке, где, правда, стоял во главе византийских фем родственник Никифора и его будущий убийца Иоанн Цимисхий, но где важность событий требовала личного присутствия столь популярного на Востоке вождя, как Никифор Фока.

Сейф ад-Дауле, эмир Алеппо, и после нанесенных ему поражений не терял надежды на восстановление своего могущества. Он возвратился в опустошенный Алеппо и поспешил начать восстановление его укреплений, равно как завязал сношения с начальниками укрепленных мест в Киликии и Северной Сирии, чтобы приготовить вновь вторжение в византийские области. Несмотря на то, что против него восстал подчиненный ему военачальник Наджа; несмотря на то, что эмир аль омра Муиз ад-Дауле, имевший неограниченную власть в Багдадском калифате, как будто действуя в союзе с Никифором, решился наложить руку на самостоятельные владения Хамданидов в Алеппо и Мосуле, занятое киликийскими и сирийскими эмирами угрожающее положение на восточной границе не было еще поколеблено ни недавними победами Никифора, ни временными затруднениями, в которых находился Сейф ад-Дауле. Цимисхий, стоявший во главе войск, в течение зимы 964 г. должен был не раз выдерживать нападения со стороны мусульман и защищать занятые греками позиции. После похода Никифора мусульмане вновь овладели Мопсуэстом, находившимся в 20 километрах от моря, куда и направлены были бывшие под начальством Цимисхия силы. В связи с осадой этой крепости находится рассказ о геройской гибели 15 тысяч мусульман, посланных из Тарса на помощь осажденному Мопсуэсту. Весь этот отряд, захваченный на пути от Аданы к Мопсуэсту, погиб в борьбе с греками, предводимыми самим Иоанном Цимисхием. Холм, на котором пытались спастись окруженные со всех сторон арабы, получил наименование Холма крови.