Гельвия — мужественная жена

Гельвия — мужественная жена

Сенека, родивший в 4 г. до н. э., с сорока пяти до пятидесяти двух лет (в 41–48 гг. н. э.) пробыл в изгнании на Корсике. По какой причине? За то, что был любовником родственницы императора? За попытку заговора и захвата власти? Так или иначе, Агриппина вернула философа и поручила ему воспитание Нерона. Из ссылки Сенека писал утешительные письма к матери в жанре, служившем для выражения непритворной скорби по умершим. Это не было бессмысленным занятием: хотя Гельвия вышла замуж совсем юной и муж держал ее в ежовых рукавицах, она в конце концов все же получила кое-какое образование, потому что, обладая острым умом (гарах ingenium), сидела на уроках своего сына и разговаривала с ним. Цель философа — доказать, что она была добродетельной женщиной, что по-латыни звучит противоречиво, если не забывать о чувстве этимологии, производящей слово «добродетель» (virtus) от «мужчина» (vir). Таким образом, всякая добродетель — в сущности, мужское качество, «мужество», полностью противоположное тому, что имеет своим источником удовольствие (voluptas). Гельвия — одна из женщин, выдающимся мужеством достойная занять место среди славных мужей^{9}.

Ведь Сенека, кто бы что про него ни говорил, не верил в равенство мужчин и женщин: мужчины созданы повелевать, женщины подчиняться, и в крайнем случае они могут в своей ограниченной области достигнуть низшей ступени добродетели благодаря прежде всего тому, что может им при желании дать мужчина их жизни — муж.

Вот почему достойна уважения Гельвия — по стоическим понятиям, исключительная женщина или, если угодно, вовсе не женщина, поскольку не обладает ни одним из женских пороков (mulieribus vitia): страстью к роскоши и удовольствиям (luxuria), изнеженностью (mollitia), бесстыдством (impudicitia), телесной слабостью (infirmitas), безволием (impotentia), гневливостью (ira) и бешенством (furor), — делающих женщину поистине диким зверем. «Не стоит тебе смотреть на иных женщин, которые, раз предавшись скорби, остаются с нею до конца дней. Ты знаешь таких, что после смерти сына уже не снимали траурных одежд, от тебя же, с самого начала показавшей бо?льшую твердость духа, больше и требуется. Нельзя извиняться тем, что ты женщина, если ты никогда не обладала женскими пороками. Тебя же бесстыдство (impuducitia) — главное зло нашего века — никогда не увлекало в ряды своих многочисленных жертв; тебя не манили драгоценные камни и жемчуг; тебя не ослепляло богатство как величайшее из земных благ; тебя, возросшую в старинном и строгом доме, не уводило с пути истинного подражание злу, опасное даже для добрых; ты никогда не стыдилась своей плодовитости (fecunditas), повинной якобы в том, что указывает на твой возраст, и, в противоположность другим женщинам, всю свою славу полагающим в красоте, ты никогда не скрывала, словно позорную ношу, тяжелое чрево (uterus) и не отказывалась от надежд на детей, зачатых в лоне твоем.

Никогда не пятнала ты лицо твое яркими румянами и ухищрениями туалета, достойными сводни (lenocinium); никогда не прельщали тебя одежды, которые скорее обнажают. В глазах твоих скромность (pudicitia) — единственное украшение, величайшая красота, не увядающая с годами, наилучшее одеяние.

Вот почему ты не можешь позволить, чтобы скорбь дала победу твоей женской ипостаси (muliebre nomen), с которой разлучили тебя твои добродетели (virtutes)^{10}. Ты должна быть столь же далека от женских слез, как и от женских пороков (vitia). Сами женщины не дадут твоей язве разъесть тебя и, едва ты избавишься от неизбежной и преходящей скорби, велят тебе встать, если только ты желаешь свой взор обращать к тем женам (femina), весть о мужестве (virtus) которых возвела их в число великих мужей (magni viri)»^{11}.