«Самый длинный путь от капитализма к капитализму», или ограниченный характер реального социализма

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Самый длинный путь от капитализма к капитализму», или ограниченный характер реального социализма

Сопоставление Кадара с Францем Иосифом стало общим местом в восприятии венграми своей истории. Казалось бы, между ними не могло быть ничего общего: их пути прихода к власти были диаметрально противоположными. Однако со временем стали выявляться линии сближения и черты сходства. И того, и другого население в принципе приняло, хотя и не без оговорок. И тот, и другой сумели добиться социально-политической стабильности в обществе и хотя и ограниченного, но вполне конкретного материального благосостояния подданных. Причем последние вполне отчетливо осознавали личную роль правителей в деле повышения жизненного уровня народа. С некоторыми оговорками их компанию мог бы пополнить и Хорти, поскольку его политическая карьера в Венгрии также была связана с указанными выше ценностями и с попытками их отстоять. Из последних 150 лет венгерской истории 126 лет были связаны с этими тремя деятелями, причем соответствующие исторические периоды стали «эпохами», носящими их имена. Не в последнюю очередь, это было обусловлено тем, что их личности чрезвычайно полно и точно выражали «дух» своего времени. Франц Иосиф из кровожадного тирана превратился в первого бюрократа своей империи, который, несмотря на свое королевское, венценосное происхождение, все же питал склонность к вполне буржуазным нравам и образу жизни. Хорти — выходец из среды не очень крупных помещиков, консервативного христианского среднего класса, сам стал живым воплощением венгерского дворянина par excellence. Кадар (сын деревенского батрака, родившийся в портовом городе Фиуме (Риека) на берегу Адриатики и ставший механиком) появился на исторической сцене в образе пуритански воспитанного, стеснительного на людях и аполитичного «маленького человека».

Определение «аполитичный» может показаться неточным для характеристики государственного деятеля, хорошо владеющего тактикой политической борьбы, и все же его собственное поведение vis-?-vis с Москвой, то, что он сумел сохранить за собой определенную свободу действий, отказавшись подвергать сомнению фундаментальные догмы коммунизма, вполне соответствовали его излюбленному высказыванию относительно того, что интересы «маленького человека» ограничены его желанием нормально жить, что его мало волнуют великие политические проблемы современности. После несчастий, пережитых при диктатуре Ракоши, и шока, испытанного в 1956 г., не было ничего удивительного в том, что венгерское общество, в целом, склонялось принять подобную жизненную установку и, хотя и с некоторой неохотой, стало подыгрывать своему недавно назначенному лидеру. Кадар воспользовался ситуацией вакуума, порожденной самим восстанием, на руинах которого он и возвел здание своей власти с тем, чтобы купить сотрудничество венгров методами, довольно еретическими с точки зрения приверженцев коммунизма. Эти методы и легли в основу «венгерской модели» «реального социализма» 1970-х гг., при всем его очевидном отличии от теоретически «правильного» социализма. С характерной для него настойчивостью Кадар добивался признания законности своей модели «реального социализма» и твердо придерживался своих взглядов, пока в 1980-х гг. общественность с иронией не осознала, что нет никакого «реального социализма», поскольку сам социализм нереален, и что в действительности Венгрия просто шла «по самому длинному пути от капитализма к капитализму».

Конечно, поначалу Кадар был самым ненавистным человеком в Венгрии. Его предательство, возможно, основывалось на точности оценки международного положения и реальных возможностей, открытых для Венгрии. Он мог решиться на свою роль, желая спасти страну от еще худшего развития событий. Даже если так и было, в то время никто об этом не думал, да и, в любом случае, этого бы не оценил. Новое правительство оказалось в полной изоляции, управляя враждебно настроенной страной, оккупированной иностранными войсками. И хотя очаги вооруженного сопротивления к 10–11 ноября были подавлены, самые оригинальные порождения революции — рабочие советы после 4 ноября стали усиливать свое влияние, пытаясь создать единую общенациональную сеть. Сначала они возникли в виде стачечных комитетов для реализации основной идеи самоуправления на заводе или на фабрике, овладевшей в принципе самими рабочими. По инициативе рабочих советов волна массовых забастовок продолжалась вплоть до конца января 1957 г. Интеллигенция, группировавшаяся в основном вокруг Союза писателей, студенческих комитетов и Союза журналистов, основала единый Революционный совет венгерской интеллигенции, председателем которого стал Золтан Кодай. Их требования сводились к следующему: восстановление суверенитета страны и создание ответственного перед парламентом правительства. Иштван Бибо, бывший министром в последнем кабинете И. Надя, разработал предложения по компромиссному решению «венгерского вопроса». С 4 ноября этот вопрос стоял в повестке дня Генеральной Ассамблеи ООН, и в нем нашли отражение требования той части венгерского народа, которая выступала против нового режима, а римский папа (по инициативе Миндсенти, освобожденного из заключения во время революции, а затем скрывшегося на территории американского посольства) запретил священнослужителям вступать в какое бы то ни было политическое сотрудничество с марионеточным правительством.

У Кадара сначала не было четкой политики овладения ситуацией. Правительственная программа (набросанная в начале ноября, когда он был еще в Москве) включала положения о более эффективных мерах социального обеспечения, амнистию, рабочее самоуправление, терпимость по отношению к крестьянству и ко всему мелкому предпринимательству в целом. Там даже имелись туманные рассуждения о переходе к многопартийной системе и о необходимости вновь обсудить вопрос о присутствии советских войск (по восстановлении общественного порядка). Однако совершенно очевидно, что Кадар нужен был своим московским покровителям совсем по иным причинам. Пока существовала относительная неопределенность по поводу его истинных целей, он сам был занят созданием специальных полицейских отрядов, способных наносить ответные удары и поддерживать порядок. В феврале 1957 г. на смену этим отрядам пришла более постоянная Рабочая охрана — общевойсковое соединение численностью в 60 тыс. человек и прямо подчиненное ЦК партии. 3 декабря 1956 г. служба госбезопасности — АВХ была официально распущена, однако ничто не мешало ее сотрудникам вступать в вооруженные силы.

К этому времени стала четко вырисовываться политическая линия режима, по крайней мере, на текущий момент: с помощью запугивания добиться покорности. И хотя за ним постоянно наблюдали, ему советовали или приказывали советские лидеры из Москвы или во время своих визитов в Будапешт, Кадар прекрасно знал и сам, в чем заключается его работа, как и то, что он должен демонстрировать им свою преданность. Хотя Кадар 22 ноября провел переговоры с руководством Будапештского рабочего совета, за день до этого специальные полицейские отряды помешали созданию Национального рабочего совета, а в начале декабря 200 вожаков рабочего движения были арестованы. 22 ноября произошло похищение Надя и его соратников. Под гарантию, выданную Кадаром, они покинули югославское посольство, но были переправлены советскими военными в Румынию. Революционные комитеты к этому моменту также уже были распущены. В Шалготарьяне, Мишкольце и Дьёре полиция убила примерно 100 демонстрантов. Параллельно разрабатывались идеологические обоснования необходимости применения столь жестких ответных мер. На партийной конференции, проходившей 2–5 декабря, был дан анализ сложившейся ситуации и выявлены причины октябрьских событий: 1) ошибки, допущенные фракцией Ракоши — Герё; 2) чрезмерный, неконструктивный критицизм окружения Имре Надя, который подрывал единство партии; 3) капиталистически-феодальная контрреволюция сил хортистского фашизма; 4) поддержка международного империализма.

Несмотря на абсурдность этого диагноза, он идеально соответствовал замыслам Кадара. В нем была подчеркнута ситуация «борьбы на два фронта», которую вел некий доблестный центр, сражаясь как против сталинской ортодоксии, так и против ревизионистских уклонов (не считая классовых врагов внутри страны и за ее пределами). Он и стал обоснованием для запретов, арестов и преследований, начавшихся в январе 1957 г., когда, как и в 1919–20 гг., вновь была введена норма ускоренного судебного разбирательства. В соответствии с этим обоснованием понести наказание должны были обе стороны, однако подход к ним оказался совершенно разным. Действительно, некоторые лица, виновные в противозаконных деяниях, совершенных ими до 1956 г., были приговорены к тюремному заключению, но главные виновники (такие, как Ракоши, Герё или Реваи) так никогда и не предстали перед судом. Напротив, участие в Октябрьской революции считалось во многих случаях особо тяжким преступлением. Все союзы и ассоциации интеллигенции, упоминавшиеся нами выше, были запрещены или временно закрыты. Народные суды работали без передышки вплоть до 1959 г. В результате рассмотрения 35 тыс. уголовных дел 22 тыс. человек были приговорены к различным срокам тюремного заключения, а 229 человек — к высшей мере наказания. Фактически число расстрелянных было несколько большим — около 350 человек. Помимо этого, еще 13 тыс. человек были отправлены во вновь созданные концентрационные лагеря без суда и следствия. Из страны выплеснулась очередная волна эмиграции: за рубеж уехали более 200 тыс. человек, среди которых было много представителей нынешней и будущей интеллектуальной элиты, а также звезд первой величины. Поэт Дьёрдь Фалуди и пианист Дьёрдь Циффра покинули страну еще в 1956 г., как и легендарный нападающий «золотой команды» футболистов Шандор Пушкаш. Из известных деятелей, которые предпочли остаться и получить тюремные сроки, уже упоминались имена Бибо, Дери и Зелка, но среди них были еще и писатель Дьюла Хай, и писатель, переводчик и глава государства после 1989 г. Арпад Гёнц, и историк Домокош Кошари, и многие, многие другие.

Особое значение имел суд над Имре Надем и его соратниками. Это было закрытое, даже секретное судебное заседание, состоявшееся весной 1958 г. после того, как Йожеф Силадьи был уже казнен, а Геза Лошонци умер в тюрьме во время искусствен- ного кормления. Само собой разумеется, что обвиняемые были признаны виновными в предъявленном им обвинении, а именно «в организации заговора с целью насильственного свержения политического строя народной демократии». 16 июня Надь, его советник Миклош Гимеш и министр обороны Малетер были повешены, а остальные остались за решеткой. Смертные приговоры выносились в основном тем лицам, которые принимали непосредственное участие в боевых действиях. Лица, непроизвольно оказавшиеся во главе профессиональных или местных советов по причине своей авторитетности в глазах окружающих (свойство, делающее их потенциально опасными в глазах режима), как правило, приговаривались к тюремному заключению или к исправительным работам. И наконец, почти невозможно установить число тех, кто был уволен или смещен со своих рабочих мест в качестве меры наказания или же с целью уменьшения их влияния и сферы их контактов.

Несмотря на весь ужас происходившего, жестокость Кадара не была террором сталинского типа, которым позволял себя баловать Ракоши. Конечно, это тоже было проявлением насилия и произвола. Однако Кадар не выбирал в жертвы случайных людей и не терроризировал целые социальные группы во имя некоей политической стратегии. Он наносил точные удары, тщательно выбирая цели и просчитывая политические последствия, по конкретным персонам, которые представляли реальную опасность (или только казались таковыми). Изолируя это активное меньшинство с помощью административных и полицейских мер от большинства граждан, в массе своей политически пассивных, и одновременно делая все возможное для удовлетворения постепенно возрастающих потребностей последних, Кадар последовательно раскалывал нацию на две неравные группы. В зависимости от ситуации он мог подчеркивать различные аспекты своей политики, но, по сути, он оставался верен ее принципам практически с самого начала и до конца. И все его колебания, все взлеты и падения вызывались исключительно привходящими — как международными, так и внутриполитическими — обстоятельствами. Упрочение личного авторитета Кадара совпало по времени с окончательным решением Хрущева покончить со сталинизмом. Отсюда и дружеские отношения между двумя политическими лидерами, позволившие Кадару открыть новый период в истории Венгрии — период, в который страна вновь и на сей раз надолго вернулась к «новому курсу» Надя, а также к программе, созданной партийной оппозицией до 1956 г. Разумеется, избежав при этом шумной кампании и даже огласки.

В 1962 г. «учение Ракоши» («кто не с нами, тот наш враг») было заменено афоризмом из Нового завета («кто не против нас, тот с нами»), который Кадар и выбрал в качестве собственной «доктрины». В рамках этой «доктрины» оформилась текучая и бесформенная амальгама, состоявшая из, казалось бы, взаимоисключающих понятий: относительная доступность свобод при отсутствии общей свободы; сохранение умеренной репрессивности и предоставление некоторой самостоятельности в сферах экономической и культурной деятельности; официальное признание роли и значения политического самосознания и деполитизация повседневной жизни (что очень ее облегчало и вместе с тем раздражало граждан); и, наконец, что было важнее всего, наведение порядка в самых диких проявлениях системы командной экономики при постоянных попытках удовлетворять нужды обывателей в создании общества потребления. Эта амальгама, получившая название «кадаризм», в принципе была готова уже в начальный период. Ее кульминацией стал «новый экономический механизм», о создании которого было заявлено в 1968 г. С этого момента ресталинизация стала уже невозможна, несмотря на ту настороженность, с которой новое советское руководство во главе с Леонидом Брежневым относилось к реформам, особенно после чехословацкого кризиса 1968 г., что и привело к некоторому завинчиванию гаек после 1972 г. Однако, в целом, режим Кадара продолжал пользоваться тем политическим капиталом, который он сумел заработать в глазах мировой общественности, и даже экономический кризис конца 1970-х гг. не заставил его прибегать к ужесточению мер, а, напротив, позволил вернуться на путь реформ, ведущий к постепенному становлению экономики смешанного типа и к осторожной разгерметизации политической системы.

Народные суды еще не успели начать штамповку своих смертных приговоров, как Кадар в январе 1957 г. уже приступил к политике привлечения на свою сторону всех тех граждан, которые считались принадлежавшими к «пассивному большинству». Прямая помощь в размере около 100 млн. долл. (поступившая как с Запада, так и с Востока), огромные русские и китайские кредиты позволили быстро восстановить разрушения и проявить заботу практически обо всех социально значимых слоях венгерского общества. Были увеличены зарплаты промышленным рабочим, шахтерам и учителям, а также повышены пенсии; на заводах стали вводить систему участия трудового коллектива в получении прибыли, а также дифференцированные сетки оплаты труда; было объявлено о создании свободного рынка трудовых ресурсов. Существенно сократили дискриминационные налоги на частных ремесленников, сняли ограничения на частное предпринимательство в сфере торговли продуктами и общественного питания, причем условия аренды торговых точек стали вполне благоприятными и даже выгодными. Ликвидировали систему обязательных госпоставок сельскохозяйственной продукции. Крестьянам предложили более выгодные условия закупок на длительный срок. Кроме того, их также включили в систему социального и пенсионного обеспечения. Разрешили распустить 3 тыс. кооперативов (осталось всего 2 тыс.), несмотря на то, что Кадар не оставлял идеи полной коллективизации агропромышленного сектора. Сознавая неэффективность политики простого убеждения, он в 1958 г. запустил массовую кампанию по ускорению этого процесса.

Комплексная политика Кадара довольно скоро стала приносить свои плоды. К 1 мая 1957 г. после принятия тщательных мер предосторожности режим сумел вывести на улицы 400 тыс. граждан, принявших участие в демонстрации на Площади Героев и в народных гуляниях после официальной части. Этот марш стал подлинной демонстрацией не только политической силы новых хозяев страны, но также выражением если и не симпатии к ним, то уж во всяком случае, внутренней готовности жителей столицы смириться с новой властью. После ужасов военного вторжения и разрушительных боев гражданам очень хотелось верить, что грядет спокойное, безопасное время, о чем вроде бы свидетельствовало стремление представителей власти идти на уступки и компромиссы. Численность партии со всего лишь 40 тыс. членов в декабре 1956 г. за один год выросла до 400 тыс. Несмотря на усилия Реваи, вернувшегося в январе 1957 г. из Москвы и попытавшегося все вернуть к ортодоксальности, Кадар заручился поддержкой Хрущева и укрепил свои позиции на партийной конференции в июне 1957 г., избравшей «центристское» руководство, включая Марошана и других деятелей, не запятнавших себя участием в беззаконных акциях в период до революции 1956 г., таких, как Ференц Мюнних, Дьюла Каллаи, Енё Фок, Дежё Немеш и др. Тем не менее, реорганизованный Отечественный народный фронт, перед которым теперь встала новая задача — доносить до всего общества идеи и приоритеты, исповедуемые партией, оказался под властью его председателя Антала Апро, убежденного сталиниста. После роспуска Союза рабочей молодежи 21 марта 1957 г. был создан Венгерский коммунистический союз молодежи (ВКСМ), призванный заботиться об идеологической ориентации юношей и девушек и готовить будущие кадры. Чистки и добровольные отставки в офицерском корпусе, утверждение Кадара также в должности премьер-министра (позднее он передаст ее Мюнниху), одобрение его политики парламентом в мае 1957 г. и всеобщие выборы, состоявшиеся в ноябре 1958 г. по дореволюционному сценарию, завершили этап реставрации однопартийного государства. Его международной гарантией стало подписанное 27 мая 1957 г. соглашение относительно «временного нахождения» в Венгрии советских войск, численность которых была сокращена до 80 тыс. человек, поскольку после чисток венгерская армия также стала считаться политически благонадежной.

Тем не менее, несмотря на эту de facto стабильность, режим еще не обладал полной мерой законности: внутри страны сохранялось значительное сопротивление новому режиму, и мировая общественность по-прежнему отказывала ему в признании. В результате уступок, сделанных деревне в 1957 г., открытая враждебность крестьянства несколько притупилась, и лишь в ходе усиленной кампании, начатой в 1958 г., деревня отказалась от исконной привязанности к частной собственности. С помощью обещаний и угроз массе агитаторов, направленных в сельскую местность, удалось изменить отношение крестьянства к властям, тем более, что сама власть отказалась от применения жестокости и вместо обличения зажиточных «кулаков» попыталась привлечь их на свою сторону в первую голову, поскольку понимала, каким авторитетом экономически крепкие хозяева пользуются на селе и что многие последуют их примеру. К концу 1961 г. 75 % крестьян, действительно, стали членами кооперативов и лишь 6 % остались единоличниками (остальные были работниками государственных сельских хозяйств). Крестьянство пошло на это потому, что оно устало от десятилетнего упорного сопротивления коллективизации, которая теперь стала казаться неизбежной, а кроме того, поверило, что это улучшит их материальное положение. Одним из самых важных условий стало то, что 15 % обобществленной земли оставалось в личной собственности кооператоров в качестве приусадебного участка. Эти наделы обрабатывались индивидуально, с использованием интенсивных технологий, и вскоре они стали давать около 40 % всей продукции кооперативов (особенно по мясу, птице, молоку и фруктам).

Помимо крестьянства, имелась еще одна социальная группа, чья давняя вражда с режимом лишь ожесточилась в результате событий 1956 г. Это католическая церковь. Движение «попов-миротворцев» практически рухнуло во время революции, а остатки его руководства позднее были отозваны Ватиканом. Жестами доброй воли, призванными вывести ситуацию из тупика, стали трансляции религиозных служб по радио и, что было важнее, принятие партийной резолюции в июле 1958 г., в которой говорилось о различиях между «идейной борьбой» с религией как таковой и «антиправительственной деятельностью» самих священнослужителей, а также о том, что власть вправе применять силовые методы воздействия только во втором случае. Епископат ответил открытым письмом, в котором заявлялось, что задачей церкви является забота о душах людей, тогда как забота об их телесном существовании относится к компетенции государства. Последовавшая нормализация отношений была основана на уточнении тематики проповедей и присяге священников, в которой они давали обязательство проявлять лояльность к существующему политическому строю, на реорганизации Государственного управления по делам религии в 1959 г. и на соглашении 1964 г. с Ватиканом, в котором венгерское правительство признало право папской курии назначать и снимать католических священников по всей стране.

Третьей социальной группой, несговорчивость которой беспокоила власть, была интеллигенция. Те писатели, которые не сидели в тюрьме и не уехали за границу, без особого энтузиазма восприняли факты награждения премией Кошута дотоле властью не обласканных авторов, таких, как Ласло Немет и Леринц Сабо, а также несгибаемого Кодая или принципиального скульптора Миклоша Боршоша. Литераторы не спешили публиковаться в недавно основанных литературных журналах. Лишь после того как летом 1958 г. в печати появились известные материалы, разъясняющие культурную политику партии, которая признала достоинства «народнического» движения и гуманистическое значение «буржуазного» искусства и религиозного вдохновения, большинство писателей воспользовались возможностью более или менее свободно творить (при соблюдении определенных табу) и не подвергаться при этом необходимости самокритического изобличения. С целью закрепить состояние достигнутого согласия в апреле 1959 и в апреле же 1960 гг. была объявлена частичная амнистия, закрыты концлагеря, освобождены Дери и Хай, а также двое заключенных, которые были приговорены вместе с Имре Надем: его советник Ференц Донат и Золтан Тильди, бывший президент, министр в правительстве 1956 г.

Опираясь на твердую поддержку Хрущева, а также обеспечив себе, по меньшей мере, пассивное принятие проводимой политики большинством населения, включая даже самых яростных из прежних оппонентов, Кадар взялся за официальную и окончательную десталинизацию страны. В августе 1962 г. ЦК принимает резолюцию, в которой осуждаются культ личности и инсценировки показательных процессов и в соответствии с которой из партийных рядов исключаются Ракоши, Герё и еще несколько деятелей, повинных в указанных преступлениях. Все коммунисты (но не другие категории), ставшие жертвами террора, получают реабилитацию. На ближайшем съезде ВСРП (он проходил под номером VIII и, следовательно, считался прямым продолжением всей партийной деятельности), состоявшемся в ноябре того же года, Кадар торжественно и даже несколько напыщенно объявил, что в Венгрии уже заложены основы социализма. Однако самой существенной в его выступлении была мысль о том, что построение социализма является общенациональной задачей, выполнение которой зависит от сотрудничества коммунистов и беспартийных безотносительно личных убеждений граждан. Война классов закончилась. «Доктрина Кадара» стала давать эффект.

И наконец, амнистия предоставила Кадару возможность позитивного изменения собственной международной репутации. Участие Венгрии в ООН, членом которой она стала с 1955 г., в 1957 г. было приостановлено, особенно вследствие отказа правительства Кадара разрешить комиссии ООН произвести в стране проверку так называемого «венгерского вопроса». Лед начал таять после амнистии 1960 г., когда Кадар выступил с речью на Генеральной Ассамблее ООН. «Венгерский вопрос» был снят с повестки дня в 1963 г., и на основании данного правительством обещания провести более общую амнистию Венгрии в полном объеме были возвращены ее полномочия страны-участницы. Указ об амнистии был опубликован в марте 1963 г. Эта амнистия касалась всех, даже тех, кто были обвинены в нарушении законности до революции, но не тех, кто с оружием в руках защищали свободу и революцию в 1956 г. и были приговорены по обвинению в убийстве. Тем не менее, к 1963 г. Венгрия стала объектом невероятного консенсуса: и Хрущев, и правительственные круги США высоко оценили ее как образец коммунистической страны, особо успешно справившейся с демонтажем сталинизма.

Амнистия, развенчание сталинистов и косметическое обновление политических институтов после 1966 г. (замена голосования по партийным спискам голосованием за индивидуальных кандидатов по из- бирательным округам, возможность выдвижения нескольких кандидатов на одно место, конституционные поправки 1972 г.) — все эти демократические шаги Кадар мог позволить себе потому, что уже произошли другие, более фундаментальные изменения в основных структурах общества или в его «подсистемах», повлиявшие на качество жизни в самом широком значении этого понятия. По иронии судьбы, если не обращать внимания на жалкое состояние гражданского общества, эпоха Кадара наряду с fin-de-si?cle была самым великим периодом обуржуазивания Венгрии; год от года постепенно, но неуклонно расширялся круг товаров и услуг, становившихся доступными для все более и более широких слоев населения. Прежде всего, это было связано с переоценкой стратегии и приоритетов экономического развития, а также с изменениями в области управления экономикой. Поскольку было ясно, что основной причиной социальной напряженности в 1950-х гг. являлся бессмысленно высокий уровень реинвестиций в промышленность, особенно в тяжелые отрасли, после 1957 г. доля национального дохода, предназначенная на реинвестиции, уменьшилась с одной трети до одной пятой, а доля капиталовложений, направляемых в тяжелую промышленность, упала почти с половины до чуть более одной трети. Таким образом, в целом, приоритет развития тяжелой промышленности сохранился, но увеличился и вес сельского хозяйства, что в большей степени отвечало характеру венгерской экономики и лучшим образом могло способствовать росту потребления в стране, а это, наряду с повышением жизненного уровня населения, стало центральной задачей правительства. И хотя им была сорвана довольно радикальная программа по реформированию системы командной экономики, оно придало этой системе больше гибкости путем реализации таких мер, как отказ от чрезмерного увлечения количественными показателями и от централизации рынка труда, а также использования принципа материальной заинтересованности. В 1959 г. утверждается новая, более реалистичная система ценообразования. В начале 1960-х гг. упрощается иерархическая лестница управления промышленностью путем упразднения такого звена, как главки, посредничавшие между предприятиями и министерствами, а также путем объединения предприятий в промышленные группы: в каждой отрасли создавались одна-две группы.

В аграрном секторе путем увеличения инвестиций, а также поощрения развития «приусадебных хозяйств» и долевого участия, что в совокупности давало почти треть всей продукции на селе, было достигнуто чудесное воскрешение сельского хозяйства, которое при тех условиях, т. е. с учетом уровня механизации и производительности труда, означало, что в 1960-х гг. Венгрия вернула свои позиции среди европейских аграриев среднего уровня, которые она занимала в течение межвоенного периода. Наиболее существенные изменения в этой области относились к увеличению доли трудоемких культур и животноводства в структуре ее производства, которые и составляли основу «приусадебных хозяйств»: виноградарство, выращивание фруктов и овощей теперь приносило более 20 % от общего дохода, тогда как доля животноводства достигла почти половины. Помимо сверхурочных работ в получастных сферах, улучшению общей ситуации также способствовали: распространение парникового и тепличного земледелия, усиленное применение химических удобрений, значительное увеличение объемов мелиорационных и ирригационных работ (вместе с окончанием работ по укреплению берегов Тисы). Все это обеспечивало стабильный ежегодный прирост сельскохозяйственной продукции на 2,5 %. Учитывая тот факт, что численность сельского населения упала с 50 % в 1950-х гг. до 30 % в 1960-х, и эта тенденция продолжала сохраняться, достигнув 25 % в 1970-х гг., можно сделать вывод, что рост производства достигался здесь за счет повышения производительности труда.

Совершенно иначе обстояло дело в промышленности, где средние темпы роста, ежегодно составлявшие 7 %, превосходили все прежние экономические бумы (за исключением, разумеется, 1950-х гг.). В то время подобные темпы роста были вполне нормальными для развитых стран, однако в Венгрии они достигались преимущественно не путем увеличения производительности труда, а за счет привлечения новых рабочих рук. Но и структура производства не оставалась неизменной. В 1950-х гг. машиностроение Венгрии производило в основном оборудование для шахт, тракторы, автобусы; в 1960-х в ассортименте основной его продукции появились также холодильники, пылесосы, мотоциклы и стиральные машины, что отражало усиление внимания к легкой промышленности, производящей потребительские товары.

В числе основных проблем венгерской промышленности оставались низкое качество и недостаточно широкий ассортимент выпускаемой продукции, особенно заметные в таких прямо ориентированных на потребителя отраслях, как текстильная или пищевая промышленность несмотря на то, что последняя имела в Венгрии солидные традиции. К серьезным проблемам относились также дефицит промышленного сырья и источников энергии. Из полезных ископаемых в Венгрии в большом количестве имелись только бокситы. Однако они в основном отправлялись в Советский Союз, где из них и выплавлялся алюминий, возвращавшийся частично в виде готовой продукции в качестве платы за сырье. В свою очередь, Венгрия точно таким же образом получала большую часть промышленного сырья и энергию, необходимую ей для производства. 95 % импортируемого Венгрией чугуна и более 50 % стали поступало из СССР. Часть угольных шахт была закрыта, когда с очень большим опозданием догадались, что они экономически крайне убыточны, в то время как добыча нефти и природного газа из недавно открытых месторождений на территории Среднедунайской равнины увеличивалась галопирующим темпом в 1960-х гг. Однако в 1970 г. потребности Венгрии в энергоносителях возросли более, чем на 80 % по сравнению с 1960 г. К 1970 г. венгерский импорт энергии превышал на 110 % объемы десятилетней давности, а доля СССР в его поставках возросла с четверти до половины. Венгрия расплачивалась автобусами «Икарус», оборудованием для телекоммуникаций, продукцией аграрного сектора, а также химической промышленности, особенно фармакологии, в которой Венгрии к 1970 г. удалось возродить утраченные было традиции и стать серьезным участником мирового рынка лекарственных препаратов. Та же самая продукция составляла значительную часть венгерского экспорта, поставлявшегося в рамках всеобъемлющих бартерных соглашений между странами СЭВ, отражая общую политику в производстве специфической продукции на базе узкой специализации каждой страны. В 1960-х гг. СЭВ, на который приходилось более двух третей всех внешнеторговых операций Венгрии (торговля с СССР составляла более 35 %), функционировала как закрытая экономическая система, имевшая для венгерской стороны целый ряд преимуществ. Поощряемая Советами индустриализация Венгрии по инерции все еще продолжалась и тем самым делала страну более зависимой от внешних ресурсов, хотя на текущий момент они имелись в избытке и доставались очень дешево, а «дружественные» страны представляли собой гарантированный рынок сбыта продукции, которая не всегда могла бы быть конкурентоспособной при свободной торговле.

Это двуликое развитие явилось результатом решения, принятого после 1957 г. в целях разработки более гибкой экономической политики и осуществленного в основном при выполнении задач, поставленных второй пятилеткой (1961–65) (подготовленной после выполнения предыдущего трехлетнего плана, что позволило покончить с проблемами, возникшими в канун 1956 г.). Ход развития подчеркнул дилемму, которая занимала еще головы тех деятелей, чьи гораздо более радикальные проекты по осуществлению реформ были отвергнуты в 1957 г.: существующая система не являлась наиболее благоприятной для стабильного роста производительности труда, а ограничения по ресурсу рабочей силы все настоятельнее требовали перехода от экстенсивного развития экономики к интенсивному. После политической консолидации режима в 1962–63 гг. началась работа над проектом более системных реформ, совершенно уникальных для социалистического лагеря. И даже замещение Хрущева более консервативно настроенным Леонидом Брежневым в 1964 г. не остановило процесса доработки этого проекта, хотя по просьбе нового советского руководителя Кадар снял с себя обязанности премьера в 1965 г. и передал эту должность Дьюле Каллаи, довольствуясь постом генерального секретаря партии. Основным разработчиком реформы был Реже Ньерш, бывший высококлассный типограф, который пришел в коммунистическое движение из Социал-демократической партии. С 1962 г. именно он стал секретарем ЦК, отвечавшим за экономическую политику партии.

В ноябре 1965 г. Центральный Комитет принял решение относительно ряда основных принципов, на которые должна была ориентироваться предстоявшая реформа, запущенная в действие в январе 1968 г. в качестве «нового экономического механизма». Во-первых, сохранялась регулирующая система годовых и пятилетних планов, но только на макроэкономическом уровне. Они не спускались вниз в виде «команд» по объемам производства для конкретных предприятий. Производство следовало стимулировать иными способами (субсидиями, налогами, кредитами и пр.), отдав самим компаниям значительную часть прав по принятию решений. Во-вторых, была внедрена смешанная система ценообразования. То есть 60 % продукции сельскохозяйственных кооперативов и более 70 % агротехнического сырья и полуфабрикатов, произведенных на приусадебных участках, по-прежнему должны были продаваться по фиксированным ценам, тогда как цены на готовую продукцию предприятий стали свободными. В-третьих, хотя безработица не признавалась как политически не совместимая с идеологией режима, система оплаты труда и вознаграждений стала значительно более дифференцированной и гибкой, чем раньше.

В результате подобной прививки некоторых механизмов рыночной экономики на древо административно-командной системы и был совершен значительный рывок. И вновь нагляднее всего прогресс проявился в сельском хозяйстве, где темпы роста за год удвоились, и в 1970-х гг. страна оказалась в первых рядах мировых лидеров по производительности труда в аграрном секторе: по урожайности зерновых Венгрия превысила средние показатели стран ЕЭС, по производству мяса, фруктов и овощей на душу населения она уступала теперь только самым развитым странам мира. Общий уровень развития агротехники Венгрии оценивался очень высоко: страна лишь немногим уступала восьмерке лидировавших держав Западной Европы. Этот прогресс обусловливался не только усиленным вниманием реформаторов к механизации (целый ряд операций по культивации почвы был полностью механизирован) и широким применением удобрений. Реформа также стала стимулом для внедрения интенсивных методик ведения хозяйства, свойственных приусадебному и маломерному земледелию, поскольку освободила их от многих ограничений. В крупных хозяйствах поощрялись разного рода инициативы и инновации, такие, как переход к промышленному способу производства молока и мяса (впервые апробированному в экспериментальном, получившем международную известность госхозе в Баболне), а также процесс укрупнения и слияния кооперативов (число которых при небольшом увеличении обрабатывавшихся ими площадей сократилось до чуть более 1300 к концу 1970-х гг., т. е. по сравнению с 1961 г. их оставалась всего лишь одна треть).

Успехи в промышленности были куда более скромными. Однако и здесь срабатывал принцип, впервые сформулированный в 1957 г. и получивший развитие в процессе подготовки нового экономического механизма: как можно больше производить высокотехнологичной, наукоемкой продукции и как можно меньше — сырья. Из товаров, которые считались отвечавшими самым высоким международным стандартам качества (их по-прежнему оставалась ничтожная одна пятая часть от всей продукции) наиболее известными были лекарственные препараты и иные виды товаров, выпускавшихся фармацевтической промышленностью, телевизоры «Видеотон», произведенные в Секешфехерваре, и холодильники «Лехел» — в Ясберени, автобусы «Икарус» (также из Секешфехервара) и грузовики «Раба» (Дьёр). В строительной индустрии, а также в различных отраслях легкой промышленности (прежде всего, мебель и одежда) главным достижением реформы стало преодоление дефицита, прежде достигавшего колоссальных размеров, помимо улучшения качества продукции, весьма существенного по венгерским меркам и относительного по международным стандартам. На несколько лет сократилось и отставание производства готового платья от основных направлений европейской моды. Особо модные в 1960-х гг. товары (болоньевые плащи или нейлоновые чулки) оставались самыми желанными подарками в посылках от родственников с Запада, а «настоящие» голубые джинсы можно было приобрести только во время загранпоездок, в комиссионных магазинах или же на черном рынке, пока в Венгрии в 1978 г. не открылся филиал фирмы «Леви Стросс». Половина из 3,5 млн. квартир, зарегистрированных в Венгрии в 1980 г., была построена после 1960 г. Причем 1,6 млн. человек, или 15 % всего населения, уже проживали в 500 тыс. отдельных (в основном двухкомнатных, со всеми удобствами) квартирах в новостройках. Для большинства венгров, прежде обитавших в старых домах без удобств, эти квартиры, средний размер которых составлял одну треть от современных западных стандартов, являлись источником радости и символом благополучной жизни, пока их обладатели не стали закономерно ощущать чувство изолированности и одиночества в мире «бетонных джунглей».

И, наконец, период реформ, начиная с 1968 г., принес значительные, хотя и неравноценные изменения в «третьем секторе», т. е. в инфраструктуре экономики. С одной стороны, система телекоммуникаций в Венгрии не удержалась на прежней высоте, намного отстав теперь не только от западных стран, но и от большинства своих партнеров по СЭВ. С другой стороны, в 1962 г. была полностью завершена электрификация всей страны, быстро развивались крупные и средние региональные центры, противостоявшие безраздельному господству столицы (часто утрачивая вследствие этого свою историческую уникальность), паровозы были заменены электровозами (хотя последний паровоз был снят с маршрута лишь в 1984 г.), постоянно улучшалась сеть автомобильных дорог. В 1963 и 1965 гг. соответственно началась реализация двух крупных проектов по обустройству района озера Балатон и территории вдоль излучины Дуная к северу от Будапешта. Частично эти стройки были предназначены для удовлетворения потребностей населения в отдыхе и приятном времяпрепровождении (на первой стадии в основном путем возведения семейных домов отдыха и пансионатов), но также и с дальним прицелом, с целью приобщения к быстро развивавшемуся, принципиально новому источнику национального дохода — к формирующейся в то время индустрии туризма. Уже в 1965 г. Венгрия приняла более 1 млн. интуристов, четверть из которых являлась любителями приключений, осмелившимися оказаться по эту сторону «железного занавеса»; в 1978 г. число туристов составило 12,5 млн. человек.

Рост туризма в Венгрии очень точно иллюстрирует сочетание политической открытости и экономической целесообразности, характерных для ментальности властей, равно как и другой аспект новой индустрии, а именно поездки венгерских граждан за границу. Количество разрешений, выданных на выезд в 1980 г., выросло до более 5 млн. (с 300 тыс. в 1960 г.). Причем в обоих случаях от 10 до 15 % граждан ехали на Запад. Эти факты подчеркивают и политическую терпимость режима, и растущее благосостояние населения. В разрешениях на загранпоездки иногда отказывалось по совершенно абсурдным мотивам, например, однажды не разрешили ребенку, не достигшему 10-летнего возраста, погостить у его тети, которая проживала в Западной Германии. Но, в целом, если человек был готов простоять на протяжении нескольких дней в очереди за визами (с 1960-х гг. визы были не нужны для поездок в страны Восточного блока, за исключением СССР и Югославии), не собирался выкупать «обеспечение в твердой валюте» по низкому курсу, имея возможность купить ее по тройной цене, то ему не надо было даже обзаводиться приглашениями от родственника или друга, чтобы выехать за «железный занавес».

Либерализация была осторожной, она не имела четких предписаний, но отличалась более или менее предсказуемыми и постоянными нормами. Руководители государства значительно реже стали прибегать к демонстрации безграничного и произвольного характера своей власти, заботясь теперь не только о прожиточном минимуме для населения, но и о том, как облегчить жизнь своим согражданам. Кто воздерживался от открытого неприятия или критики партийной линии, тот пользовался довольно широкой степенью свободы, необходимой для достижения своих целей или для устройства личной жизни. От человека никто не требовал участвовать в деятельности, доказывавшей его идейную преданность режиму (хотя такое поведение поощрялось, а подчас и ожидалось от него, о чем ему весьма прозрачно могли намекать). Людей начинали беспокоить и даже применять против них различные меры воздействия только тогда, когда их деятельность оценивалась властями как открыто подрывная. В 1960-х гг. практически единичные случаи политического преследования были связаны с теми священниками, которые выходили за рамки «конституционных» пасторских обязанностей, ведя неуставные беседы и вступая в неслужебные контакты с паствой. Членство в партии (а для юного поколения — в ВКСМ), за исключением очень ограниченного круга должностей, не являлось непременным условием, и еще в меньшей степени — гарантией социального роста или достижения определенных практических целей, хотя для большинства членов партии вступление в ее ряды становилось скорее частью их карьерной стратегии, нежели потребностью, порождаемой силой их убеждений. Соревнования между «бригадами социалистического труда» все больше были формальными, не имея почти ничего общего со стахановским движением 1950-х гг. Привычка ходить в церковь или слушать «вражеские голоса» часто осуждалась в печати и во время партийных дискуссий, однако, в целом, с этим мирились, если дело не касалось членов самой партии и, в какой-то мере, преподавателей.