Венгерские стрелы и плуги: захват, набеги, расселение

Венгерские стрелы и плуги: захват,

набеги, расселение

Феномен венгерского нашествия на земли Карпатского бассейна необходимо рассматривать в более широком контексте позднего, или «малого», переселения народов Дикого Поля, где по-прежнему доминировали собственные законы миграции, подчас заставлявшие многочисленные племена кочевников в сжатые сроки перебираться на очень большие расстояния. Персидское государство Саманидов, основанное в 874 г. со столицей в Бухаре и находившееся первое время в вассальной зависимости от багдадских Аббасидов, вскоре обрело статус могучей самостоятельной державы в Центральной Азии. Под давлением войск эмира Измаила ибн Ахмеда, начавшего широкомасштабную кампанию против кочевых «турок» в 893 г., племена узов ринулись на запад — на земли левобережного Поволжья, где пасли свои превосходные стада печенеги. Узы, истребляя людей и угоняя скот, попытались хотя бы частично вернуть себе отнятое у них бухарцами. Печенеги, в свою очередь, перебрались через Волгу — к неудовольствию венгров Этелькёза, чьи боевые отряды в союзе с византийской армией были втянуты в затяжное вооруженное противостояние с болгарами.

Разбив в 894 г. войска царя Симеона, мадьярские вожди получили еще одно предложение, на сей раз от Святоплука, владыки Моравии (он играл самостоятельную роль в политике Карпатского бассейна), насчет совместных действий против угрожавшего ему франко-болгарского союза. Согласно легенде, мадьяры фактически выкупили у него землю в качестве оплаты своей услуги. Договор был закреплен символическим фактом обмена: Святоплук получил белого оседланного коня, а взамен выслал пригоршню земли, воды и травы, что обозначало право на владение ими. Моравский князь, предположительно, разорвал этот «договор», а затем, спасаясь от мадьяр бегством, утонул в водах Дуная. В действительности обстоятельства его смерти, последовавшей в 894 г., неизвестны. В легенде описан традиционный языческий обряд, сопровождавший в те времена заключение разного рода союзов. Набеги мадьярской конницы на Паннонию в том же году были совершены по просьбе самого Святоплука. Кроме того, основные силы венгров прошли через горные перевалы Карпат не ранее весны 895 г., когда их военные победы уже вынудили правителей европейских государств прекратить междоусобную вражду. Франки быстро заключили мирный договор с Моравией, а Симеон, вступая в союз с печенегами, отправил в Византию послов с просьбой о мире.

По всей видимости, венгерская кампания 895 г. готовилась не как грабительский набег, а как завоевание территории для ее заселения. Об этом, в частности, свидетельствует хотя бы тот факт, что на сей раз, в отличие от всех предыдущих и последующих набегов, во главе войск стоял сам верховный главнокомандующий (дьюла) Арпад, обладатель одного из двух высших титулов в племенном союзе, управляемом двумя равными правителями. Арпад также был одним из первых венгерских исторических деятелей, чье имя дошло до нас, в значительной мере, благодаря сочинениям двух византийских императоров: «Военной тактике» (ок. 904–912) Льва Мудрого и «Об управлении империей» (ок. 948–952) Константина VII Багрянородного, а также «Хронике мира», принадлежащей перу Регино, аббату Прюма, и различным мусульманским письменным источникам. Среди известных исторических деятелей упоминания также заслуживают Кусан (Курсан), вождь союза семи венгерских племен; другие «командиры» (хорка), обладатели третьего из известных нам мадьярских титулов того времени; Левенте, сын Арпада, предводитель венгерских войск в битвах с болгарами; и Альмош, отец Арпада. Альмош владел одним из двух последних титулов и умер незадолго до того, как венгры осели в Паннонии, — был либо принесен в жертву по истечении срока его правления, как это практиковалось, например, у хазар, либо покончил собой, потому что не сумел защитить свой народ, оставленный в Этелькёзе на милость печенегов. Такова ирония судьбы: первый зафиксированный факт венгерской истории — слава победителей и завоевателей новой исторической родины, овевающая воинов Арпада, — неразрывно связан с безоглядным бегством членов их семей — безоглядным и не для всех успешным — из Этелькёза в Трансильванию.

Чересчур идеологизированный трактат «Gesta Hungarorum» («Деяния венгров») неизвестного клерикального автора, который называл себя «Аноним», созданный три века спустя после описанных событий, живописует блестящие победы мадьяр над всеми вымышленными вождями «найденных здесь» народов. Автор грешит классическим пороком анахронизма, когда ситуацию XII в. переносит на события X в. В результате у него одновременно и вместе действуют греки, влахи (т. е. румыны), хазары, половцы и другие народы. На самом деле венграм никто не оказал серьезного сопротивления. Большая часть земель Карпатского бассейна представляла собой спорную, пограничную территорию между империей франков и царством болгар, которую ни одна из соперничавших держав не считала вполне своей и, не имея достаточно сил, не могла взять под жесткий контроль. Трансильвания и долина Марош (северные пограничные территории Болгарского царства), по-видимому, оказались тем первым карпатским плацдармом, где мадьярам удалось сразу закрепиться. По преданию, каждый из семи их племенных вождей возвел здесь себе по глиняному «замку» (отсюда немецкое название провинции Siebenb?rgen — семь замков). Несколько последующих лет, вероятно, прошли в племенных распрях и раздорах мадьяр из-за военных поражений в стычках с печенегами, из-за потерь поголовья скота, а также из-за новых земель. Так или иначе, но венгерские владения не распространялись на Задунавье вплоть до 899 г., пока Арнульф, теперь уже император, не позвал мадьяр помочь ему в борьбе против своего противника — короля Ломбардии Беренгара, тоже заявившего претензии на императорскую корону. Выполняя эту просьбу, мадьяры совершили свой первый поход на запад. Войско численностью примерно в 5 тыс. всадников под командованием, возможно, одного из сыновей Арпада, было отброшено от стен Венеции, но нанесло впечатляющее поражение Беренгару на берегах реки Брента. Помимо добычи, венгры приобрели политический опыт, постигая все тонкости отношений в регионе, а также исследовали маршруты самого короткого пути на территории, которые в течение следующих пятидесяти лет станут излюбленной целью их набегов. Использовав неразбериху, которая началась в империи франков из-за смерти Арнульфа в конце 899 г., мадьяры, возвращаясь домой в 900 г., легко подчинили своей власти Паннонию (Задунавье, включая его восточную — ныне австрийскую — область). Та же участь в 902 г. постигла и Великоморавскую державу. К моменту кончины Кусана (в результате баварской интриги) в 904 г. и Арпада в 907 г. венгры уже заселяли обширные пространства в Карпатском регионе. Причем их поселения со всех сторон были защищены широкой каймой безлюдной пограничной зоны.

Что же касается внутриполитических процессов того времени, то из-за скудости письменных источников о них мало что можно утверждать с достаточной степенью определенности. Венгерское общество в то время по-прежнему было основано на кровных, родовых связях и состояло из кланов. Несколько объединенных кланов составляли племя как боевую единицу. Племена отличались одно от другого происхождением, обычаями, говором и другими чертами, свойственными каждому племени как высшей ступени кровно-родовой общности. Представители средневековой венгерской аристократии позднее обосновывали свои наследственные права на власть и собственность тем, что они будто бы являются прямыми потомками вождей всех 108 (предположительно) кланов, завоевавших регион. Сам же процесс завоевания, однако, мало известен и вызывает яростные споры. Вероятно, это был медленный и постепенный процесс, когда каждое племя понемногу расширяло свои владения в Трансильвании, на Среднедунайской равнине, а также в Задунавье в течение тех семи-восьми лет, что длилось завоевание. Это доказывает и топонимика тех поселений, в названиях которых присутствуют имена племен: ньек, медьер, кюрт-дьярмат (первоначально, возможно, два самостоятельных племени), тарьян, енё, кер, кеси.

После захвата всей территории региона два верховных правителя мадьяр присвоили также центральные области в Подунавье. Чуть позже княжеский титул, верховная власть и центральные области оказались в руках наследников Арпада. Однако власть верховного правителя была отнюдь не безграничной, несмотря на все усилия, предпринимавшиеся самим Арпадом для установления гегемонии своей семьи. Хотя князь владел самой большой земельной собственностью, каждый племенной вождь (?r) на территории своего племени (?rs?g; ср. современное венгерское слово orsz?g — страна) обладал неограниченной властью местного царька. Дьюла, по значимости уступающий только верховному князю, стал независимым правителем Трансильвании, а хорка — властителем западной части Задунавья. Племенному вождю подчинялись главы кланов (f?) и богачи (b?s?g), составлявшие слой военной аристократии и командовавшие во время походов рядовыми воинами, которых несколько позднее станут называть иобагионами. Все эти группы по численности составляли около одной пятой части венгров, заселивших земли Карпатского бассейна. Все остальные принадлежали либо к классу крепостных, к «бедноте», к рабам или же к ремесленникам, обслуживавшим — что подтверждает их обобщающее название «удворники» — элиту мадьярского общества, но жившим в отдельных, замкнутых сообществах и пользовавшимся определенной свободой: плотникам, горшечникам, кузнецам, медникам, меховщикам и т. д. Такие же поселения ремесленников были свойственны соседним славянским государствам, таким, как Польша и Богемия, да и в самом Карпатском бассейне многие из них, видимо, были по происхождению славянскими. Проживало здесь и немало мусульман, которых племенные вожди обычно назначали сборщиками пошлин на переправах и переездах, или же это были купцы из дальних стран, привозившие предметы роскоши для немногочисленной элиты, которая с семьями и слугами занимала богатые резиденции, буквально купаясь в роскоши. Рядовые воины жили, как и весь остальной народ, в селах и деревнях. Численность всего населения, по различным оценкам, колебалась от 300 до 600 тыс. человек, а мадьяр среди них было от 100 до 400 тыс. (В настоящее время более вероятными считаются большие цифры.)

Хотя географические и особенно гидрографические условия существования в те времена разительно отличались от нынешних и обширные территории в низовьях рек большей частью являли собой поймы и болота, земли оказались более или менее пригодными для ведения полукочевого образа жизни, который сложился у мадьяр в Этелькёзе. Как описывают мусульманские источники конца IX в., на зиму мадьяры всегда возвращались в свои зимние жилища, как правило, расположенные в долинах рек, особенно в речных дельтах и устьях. Это и были их постоянные поселения. Весной, прежде, чем идти на пастбища вверх по течению рек, мадьяры засеивали пахотные земли вокруг своих деревень, а осенью возвращались домой и собирали урожай зерновых.

Передвигаясь вдоль рек, мадьяры покрывали значительные расстояния, и привычка к этому сохранилась у них даже после переселения на новые земли. По крайней мере, известно, что их родоплеменные вожди со свитами летом вели кочевой образ жизни, перегоняя стада. Ко времени завоевания, впрочем, многие мадьяры вполне приспособились к условиям оседлой жизни. Они сеяли пшеницу и рожь, а также ячмень и просо; они уже знали виноградарство и выращивали хмель, из которого варили пиво. Основной же технической культурой была конопля. Среди землепашцев жили и ремесленники, в основном кожевники и железных дел мастера, искусство которых к тому времени поднялось до высокой степени совершенства. Знакомство с бытом местного славянского населения, которое занималось овощеводством, выращиванием льна и других культур, требовавших не столько тягловой силы животных, сколько кропотливого человеческого труда (собственно, сами славяне не были создателями этой типично западной — франкской — структуры растениеводства, они лишь сыграли роль передаточного звена, познакомив с ней мадьярских пришельцев), и последующая быстрая ассимиляция славян венграми весьма способствовала усилению тяги к оседлой жизни. В результате к тому времени, когда традиционные грабительские набеги на ближних и дальних соседей на юге и на западе стали невозможными, военная аристократия, да и все венгерское общество в целом, лишившись возможности жить за счет добычи, смогли переключиться на иные, внутренние источники существования.

Разумеется, этот процесс протекал постепенно, растянувшись на несколько десятилетий. Пока же процитированная в начале главы страстная молитва вполне соответствовала исторической правде. Грабительские набеги (не без тщеславности именуемые в традиционной венгерской историографии походами — с легкой руки представителей романтического национализма, восторжествовавшего с XIX в. в нашей науке), во время которых сжигали дотла целые деревни, насиловали, убивали, не были актами планомерно проводившейся «внешней политики». Они преследовали одну-единственную цель — заурядный грабеж. Тем не менее, в целом, их можно считать закономерными проявлениями системы общественных отношений того времени. Готы, вандалы и франки в V в., ломбарды и авары в VI–VII вв., норманны и венгры в IX–X вв., монголы в XIII в. — все они использовали набеги как средство поддержания своего материального положения. Кроме того, следует сказать, что и т. н. «цивилизованные народы» того времени (франки, жители Моравии, несколько позднее немецкие князья) опустошали земли своих соседей, а те, в свою очередь, — их земли. Враждуя между собой, они предлагали венгерским конникам принять участие в очередном походе (подобно тому, как Византия в течение всей своей тысячелетней истории использовала своих скифских соседей). И наконец, те венгры, что совершали набеги, составляли далеко не все их сообщество. Фактически в них принимало участие ничтожное меньшинство народа — аристократы и профессиональные воины, а их (только взрослых мужчин) было не более 20 тыс. человек. Обычно регулярные, почти ежегодные набеги совершали лишь отряды одного-двух племен, иногда двигаясь в разных направлениях одновременно. Их воинские победы определялись целым рядом факторов. Это были превосходные наездники, мастерски владевшие искусством стрельбы из лука. Кроме того, они владели специальной тактикой, созданной еще кавалерией Древней Персии и детально описанной императором Византии Львом Мудрым. Суть ее в том, что стремительная атака внезапно превращается в спланированное «бегство», в результате которого противника заманивали в специально подготовленную ловушку и окружали находящимися в засаде основными своими силами, а потом осыпали градом стрел и добивали в ходе рукопашного сражения. Однако, несмотря на все свое воинское мастерство, венгры не могли бы так легко одерживать победы, если бы государства, некогда входившие в империю Карла Великого, не переживали в тот период состояние анархии и внутренних междоусобиц, а Византия не испытывала трудностей, связанных с необходимостью защищать свои границы от постоянных набегов кочевников и болгар.

Как бы то ни было, мадьярская конница во время набегов жгла и грабила города и села соседей, подчас глубоко вторгаясь на их территорию, доходя до Кастилии и Омейядского халифата в Испании, до Бургундии во Франции и до Апулии (Салентина) в Южной Италии, хотя обычно зона их военных действий ограничивалась землями Германии, Северной Италии и Византии. Пользуясь широко распространенным среди тюркских кочевых народов приемом, венгры регулярно грабили одну и ту же территорию, пока ее правители не осознавали необходимость «покупать» временное спокойствие путем выплаты ежегодной дани. Единственное более или менее значительное карательное контрнаступление западных правителей на венгров, предпринятое в 907 г. баварским князем, завершилось провалом. Первые же трудности для мадьяр начались с восхождения на германский трон бывшего правителя Саксонии Генриха I, прозванного Птицеловом. В 924 г. он на девять лет откупился от венгерских набегов. Эти годы он использовал для укрепления и реорганизации немецкой кавалерии. В 933 г. Генрих I отказался от дальнейшей выплаты откупных. Его армия преградила путь войскам разгневанных мадьяр неподалеку от Мерзебурга. Здесь он одержал первую крупную победу над ними, при этом могущество Венгерского княжества оказалось подорванным не столько вследствие потерь в живой силе, сколько в результате утраты финансовых поступлений. С этого момента организаторы набегов на запад сконцентрировали свое внимание на верхненемецких землях. Но со временем сын Генриха I — Оттон I Великий укрепил королевскую власть и над южными областями Германии. Участники набегов на них все чаще стали сталкиваться с достойным отпором. В 951 г. Генрих, герцог Баварский, разграбил Паннонию и разбил в Северной Италии венгерские войска. А разгром в 955 г. в битве под Аугсбургом объединенной группировки под командованием Булчу и двух других племенных вождей — Лела (Лехела) и Шура, покончил с мадьярскими набегами на западные земли. Фактически после Мерзебурга главной целью их набегов стали Балканы и Византия, которая после кампании 934 г. также выплачивала им регулярную дань. Но эти набеги на юг, однако, были не столь регулярными и жестокими, как на Германию. Их целью был не столько грабеж, сколько стремление заставить соседей продолжать платить дань. Набеги прекратились лишь после 970 г., когда венгерские войска в союзе с киевским князем Святославом, стремившимся закрепиться на Балканах, были разбиты в битве под Аркадиополисом, близ города Византий.

Аугсбургское сражение (955) обычно рассматривается в качестве поворотного пункта в истории Венгрии и всей Европы. Считается, что оно положило конец нападениям варварских народов на цивилизованный Запад и заставило само венгерское общество покончить с кочевничеством и стать оседлым государством, отречься от язычества и принять христианство как условие своего вхождения в семью христианских народов. Ныне ясно, что это сражение во многих отношениях имело не столько реальное, сколько символическое значение. «Поворотный пункт» на самом деле не стал радикальным поворотом. Он скорее способствовал тому, что в венгерском обществе возобладали собственные, внутренние тенденции развития, изменившие его облик. Конечно, перемены произошли не за один год; они заняли всю вторую половину X в. Причем касались они не только государственных образований на территории Карпатского бассейна, имевших тесные связи с Западом, но и, пожалуй, практически всех земель к северу и востоку от Эльбы и Дуная. Именно по руслу этих рек была проложена восточная граница Западной Европы, внутри которой — после завоеваний Карла Великого — стало быстро формироваться и обретать мощь средневековое европейское сообщество. Оно, в целом, по-прежнему опиралось на идущий от варваров принцип наследственного неравенства, но, тем не менее, отличалось от ранее существовавших социальных структур. Отныне основным мерилом общественного положения человека становятся не понятия «свободный — несвободный», а земельная собственность (феод), то есть статус гражданина в новом обществе начал определяться размером его земельного надела и характером его прав на владение им. Общество расслоилось на два основных класса: тех, кто владел землей, и тех, кто ее обрабатывал, благородных дворян и простолюдинов-крестьян. Необходимость иметь свиту и собственную дружину, с которой столкнулся каждый из племенных вождей, предоставляла рядовым воинам возможность сменить свое независимое положение, которое делало их подверженными превратностям судьбы (каждый мог как подняться по общественной лестнице, так и потерпеть фиаско, оказавшись на дне — в числе несвободных слуг-сервов), на гарантированное положение вассала. Принеся клятву верности своему господину, в которой обещал служить ему верой и правдой, мечом и советом, вассал получал от сеньора поместье, позволявшее ему поддерживать свою боеспособность. Понятие благородства стало восприниматься как тесно взаимосвязанное с таким явлением, как рыцарство: дворянин, чтобы соответствовать своему званию, должен был иметь хорошую лошадь, различные виды тяжелого вооружения, доспехи и нескольких оруженосцев. Система вассальной зависимости привела к созданию откровенно иерархической политической структуры общества, во главе которой стояли монарх и его «великие вассалы» — герцоги и графы, епископы и архиепископы. Однако в этой структуре напрямую подчинялись друг другу только представители двух смежных социальных слоев.

Институт вассальной зависимости регулировал взаимоотношения внутри элитарных сословий, тогда как отношения между землевладельцами и их «подчиненными», в основном крестьянами, для которых помещик был и хозяином, и судьей, определялись манориальной системой. В соответствии с ней крестьяне за право пользования помещичьей землей платили оброк и отрабатывали барщину, имея право на часть собственного урожая. И хотя дворянство состояло из потомков той военной аристократии, что завоевала новые земли, крестьянство представляло собой наследников подчиненной ей массы рядовых членов племен, а родственные связи оставались весьма важными для общественных отношений, — принцип кровничества был уже заменен все более и более усложнявшейся системой территориального управления, освященного авторитетом и властью римской христианской церкви как главы монашеских орденов и клерикальной организации для светской паствы.

Когда полукочевники мадьяры появились у границ западного мира, эти структуры и институты не только сформировались и вызрели, но и начали проходить первые испытания, что было обусловлено ослаблением централизующей королевской власти, не сумевшей удержать могущественных вассалов, соперничеством между римской (латинской) церковью во главе с римским папой и византийским православием (греческой церковью) во главе с константинопольским патриархом, а также отсутствием дисциплины в монашеских орденах и единообразия в монастырских уставах. К середине X в., однако, Запад и его социальные структуры, вкратце описанные выше, вновь начали возрождаться из хаоса. Конфликт между церковными организациями Рима и Константинополя, в конце концов, привел к расколу 1054 г. Реформирование ордена бенедиктинцев (чему весьма способствовало развитие культуры и учености), известное в истории под названием «Каролингское возрождение», а также реформы Оттона I, восстановившего в 962 г. империю на западе, убедительно дали понять ее северным и восточным соседям, что феодальное общество вновь «поднялось с колен» и «расправило плечи» и готово бросить им вызов.

Некоторые из соседей быстро отреагировали на изменение ситуации. Те же, кто не сумел этого сделать, были полностью истреблены или же надолго оказались под иноземным господством. Легче всего к переменам приспособились те народы, которые к тому времени сами были готовы усвоить новые формы правления с их жесткой иерархичностью и обязательным христианством в любом из двух его вариантов. Для этого один из бывших племенных вождей уже должен был возвыситься над остальными вождями, подавив их сопротивление. Это было не столь уж сложно, так как наличие постоянной внешней угрозы настоятельно диктовало необходимость консолидации политических образований и централизации новой суверенной власти. В IX в. на Балканах и в конце X в. в Киевской Руси этот процесс, протекавший под влиянием Византии, привел к значительному усилению единоличной власти болгарских ханов в первом случае и новгородских князей, выходцев из варягов (норманнов), — во втором. Под знаменами римской церкви тот же самый процесс происходил во всех владениях норманнов, в Богемии Вацлава Святого и первых Пржемыслов или в Польше во времена князя Мешко I и первых королей из династии Пястов во второй половине X в. Благодаря своему географическому положению и принимая во внимание разного рода политические соображения, венгры могли выбрать любой из этих двух путей развития.

Первые серьезные шаги по стабилизации внутренней ситуации и созданию надежной территориальной системы управления, равно как и попытка крестить народ мирным путем с целью приспособления к внешнему христианскому окружению, были предприняты около 950 г. в период правления внука Арпада — князя Файса (Фаличи). Работы по укреплению его резиденции-крепости, скорее всего, были вызваны не только угрозой возможной интервенции, но и необходимостью защититься от внутренних врагов — мятежных племенных вождей. Что касается христианства, то, поскольку в середине X в. венгерско-немецкие отношения (при любых обстоятельствах олицетворявшие венгерско-западные связи в целом) находились в состоянии полнейшего упадка, Рим не мог конкурировать с Византией, отношения с которой у венгров были не столь напряженными. Дипломатические связи между ними поддерживались с момента появления венгров в регионе, поход 934 г. закончился девятилетним перемирием, а демонстрация силы в 943 г. привела к его продлению еще на пять лет. Находясь в составе депутации 948 г., Булчу принял православие, как вскоре и дьюла, встретивший в своих владениях на берегах Тисы византийские миссии.

В 957 г., однако, император Константин прекратил выплату ежегодной дани венграм, возможно, под влиянием внешней политики Оттона I. Немецкий король, вскоре ставший императором «Священной Римской империи», отказался от политики своего предшественника Карла Великого, который стремился вообще избавиться от аваров. Не ставя перед собой цели уничтожить своих соседей-полукочевников, Оттон I лишь хотел подчинить их своей власти, сделать собственными вассалами, что было невозможно без их христианизации. Оттону, по-видимому, удалось убедить легатов императора Константина (956) в том, что мадьяры — отъявленные безбожники и Византия не может поэтому испытывать к ним никакой приязни. Показательно, что во второй половине правления вождя союза племен Такшоня, еще одного из внуков Арпада, в 955 г. сменившего Файса, набеги венгров на Византию резко участились. Верно также и то, что Такшонь неохотно следовал по пути, указанному ему Оттоном I. Он, в частности, согласился на христианизацию, но потребовал, чтобы присланный епископ, как и весь епископат, подчинялись непосредственно Риму, что не входило в планы нового германского императора.

И все же ко времени его кончины и начала правления князя Гезы (ок. 970) условия для формирования будущего Венгерского королевства уже вполне созрели. Набеги вообще перестали приносить выгоду. Земледелие, к которому мадьяры приобщились еще в Этелькёзе, за столетие их пребывания на просторах Карпатского бассейна стало для них основным видом занятий, приучило к оседлой жизни. Греческое православие было практически вытеснено латинским церковным влиянием. Все это подготовило почву и создало весьма благоприятные условия для последовавших затем преобразований. Фактически все ждали появления сильного, решительного лидера, политическая воля и прозорливость которого не входили бы в противоречие с соображениями нравственного толка, что могло помешать ему исполнить триединую историческую миссию. Во-первых, номинальная власть князя, по идее, стоявшего над дьюлой и другими племенными вождями, которые признали его верховенство и обязались помогать ему в борьбе против иноземных агрессоров, но одновременно содержали собственные, независимые дворы и свиты, оставляя себе все местные налоги и сборы, должна была смениться подлинной властью монарха, опирающегося на институты территориальной системы управления. Во-вторых, для содержания необходимых для реализации реформ вооруженных сил следовало создать единую общегосударственную систему снабжения, транспорта и таможен. И в-третьих, нужно было пропагандировать христианство, чтобы превратить церковь в самую массовую государственную организацию. Это было не только целью, но и средством достижения вышеупомянутых политических задач: внушая пастве мысли о смирении («воздай кесарю кесарево»), христианская церковь также служила орудием подавления языческих верований и традиций, тесно переплетенных с родоплеменной, клановой организацией общества. Венгрии в определенном смысле повезло: один за другим на ее престол взошли несколько правителей княжеского рода, обладавших необходимыми для того времени качествами. Оружием и кровью, силой власти и личными достоинствами — харизмой, как принято ныне говорить, они сумели добиться стоявших перед ними целей.