IV. В кольце империй (1526–1711)

IV. В кольце империй

(1526–1711)

В XV в. Венгрия считалась достаточно влиятельным и могущественным королевством Европы. Ее столица была достойной резиденцией одного из самых великих императоров «Священной Римской империи» в первой половине столетия и родоначальника плеяды блестящих ренессансных государей Европы к северу от Альп во второй. Сетования Яна Паннония в 1460-х гг. по поводу варварства страны, хотя и не лишенные, в целом, определенных оснований, должны все-таки рассматриваться в русле литературных традиций. Напротив, когда в 1620 г. Мартон Сепши Чомбор в своих путевых записках, многозначительно названных «Europica varietas» выразил беспокойство по поводу все расширявшейся пропасти между образом жизни на Западе и на его родине, это была горестная, но объективная оценка ситуации. И хотя эта оценка разделялась далеко не всеми его современниками, именно с этого времени подобное ощущение отсталости определило мировоззрение венгерских мыслителей на многие века. И действительно, к концу XVII в. Венгрия была опустошена, разграблена и отброшена с основного пути европейского развития. Анализ сложившейся ситуации, энергичное сопротивление полному порабощению страны иностранными державами и стремление выжить во что бы то ни стало не дали Венгрии оказаться на обочине европейской культуры и системы ценностей, хотя очень трудно было предсказать, насколько ее накопленный таким образом и по преимуществу нравственно-интеллектуальный опыт может пригодиться в условиях все ускоряющегося прогресса в последующий исторический период.

Само собой разумеется, что выяснение причин упадка страны стало наиболее часто обсуждавшейся полемической темой в венгерской историографии. Мнения историков разошлись: одни склонны были во всем винить олигархический режим, установленный при Ягеллонах, другие видели причину в подавлении крестьянства и отчуждении его от национально-оборонительных акций после событий 1514 г., третьи — в отдаленности Венгрии от мировых торговых путей, проходивших через Атлантический океан, а иные — в османском иге или же в габсбургской «колонизации». Выше я уже подчеркивал структурные слабости, связанные с относительно ранним развитием страны, следствием которых явилась незащищенность в условиях воздействия этих новых факторов. Косность социального устройства венгерского общества, несомненно, была усилена разгромом восстания Дожи и распадом страны, особенно если учесть то обстоятельство, что самые плодородные земли Венгрии оказались захваченными Османской империей — политической силой, принадлежавшей, по европейским меркам, к совершенно чуждой цивилизации. Однако тогда же Польша, не знавшая серьезных крестьянских войн и счастливо избежавшая османского ига, стала классическим примером исторического рецидива — «вторичного закрепощения», — равно как и «дворянской демократии», при которой корпоративно-групповые интересы настолько обескровили организм государства, что это привело к полнейшему его краху в конце XVIII в.

Травма, вызванная распадом средневекового Венгерского королевства и тем фактом, что его территория более, чем на полтора века превратилась в театр военных действий для двух великих экспансионистских держав — Османской и Габсбургской империй, стала в определенном смысле «последней каплей», если сравнивать венгерскую историю с польской. Трагизм культурного и интеллектуального упадка страны и решимость людей противостоять неизбежному создавали тот фон, на котором происходили перипетии борьбы Реформации с Контрреформацией. И это только усиливало смятение умов, вызванное тем, что до страны с ужасающим демографическим балансом и развалившейся экономикой все же докатываются волны западноевропейского процветания. Сельскохозяйственный бум, продолжавший стимулировать в течение всего XVI в. венгерскую хозяйственную деятельность не привел, однако, к структурным изменениям в производственных отношениях, не стимулировал процесс капитализации аграрного производства и возникновения связанных с ним отраслей промышленности. Что касается известного мнения о том, что причиной всего этого было владычество Габсбургов, то следует иметь в виду одно обстоятельство, а именно: все названные негативные тенденции уже существовали в венгерском обществе в самом начале XVII в., когда оно консолидировало свои ряды vis-?-vis с венским двором задолго до того, как в этом же веке стало сказываться тормозящее воздействие габсбургского абсолютизма. Не подлежит сомнению, что благоприятной социально-экономической ситуации не способствовала частичная утрата независимой государственности при сохранении ее лишь в Трансильванском княжестве, т. е. в той части средневекового Венгерского королевства, где западноевропейские структуры и влияния были менее всего выражены и которая во внешней политике была вынуждена постоянно балансировать между своими соседями — двумя великими державами. При этом не надо забывать, что к началу XVI в. Венгрия уже не могла долее сдерживать турецкую экспансию. Это с неизбежностью должно было привести к тому, что остатки ее территории станут буферной зоной против Османской империи — зоной, зависевшей от Габсбургов, которые после гибели короля Лайоша II на поле битвы при Мохаче получили и венгерскую корону, и шанс исполнить свою главную историческую миссию — защитить Европу, сначала сдержав, а затем, уже в конце XVII в., разбив наголову и изгнав из пределов Центральной Европы самого агрессивного за всю историю Запада завоевателя, пришедшего с Востока.